Устные рассказы, записанные со слов моего мужа

История, рассказанная Казимиром Казимировичем Чепонисом, произошедшая в канун Нового, 1986, года, на его хуторе, в Литве. Вспоминал мой муж, Зейтц В.Р. а я записывала)))

В те далекие времена еще благоденствовала, процветая за счет дачников и многочисленных санаториев, так любимая советским туристом, Литовская ССР. Какие там были молочные продукты! Какие детские колготки! Какой восхитительный отдых на побережьи и вблизи озер!!! Все переменилось с тех пор и уж топчет тучные земли зажиточный немец, патриотичный американец и другой капиталистический элемент, называемый в те стародавние времена коротко: «интурист». Будь же и ныне благословенна и плодородна литовская земля, свидетельница нашей, давно ушедшей молодости. Будь здоров, горячий литовский парень Казамир, и супруга твоя, милая Яня, пусть тоже не знает старости и тревог. В те времена мы часто ходили к вам в гости, благо спуститься с горки не составляло большого труда… Литва! Хутора, покосы… озера… Коровы, яблоневые сады. Как же давно это было!
 Итак, одна из многочисленных историй, выслушанных со стопочкой самогонки в руках и кусочком копченого сала на вилочке…

Старинный хутор, огромный сад, посаженный еще Казимировым отцом, тоже Казимиром, страстным противником Советской власти. Сын к этой власти, впрочем, адаптировался, но сад не забросил, ухаживал за ним и каждый год грузил многотонную машину яблоками, возил их в Утяну, куда все возили яблоки, чтобы сдать их на переработку.  Из яблок  делали вино… плохое вино называлась «Оболю».. и что-то дальше, и русские дачники называли его «Оболью», намекая этим на неконтролируемость функций организма после приема этого нектара.
 Вино хорошего качества  называлось «Натуралка», по сути это был приятный яблочный сидр. Его пили профессора и культурные дамы.
Для Казимира сдача яблок была привычным  сезонным заработком из года в год. Но вот  грянула  перестройка и с нею началась приснопамятная борьба за трезвость. По всей стране вырубались виноградники и закрывались винные производства.  И маленький Утянский заводик не миновала сия печальная участь. Казимир как-то на своем хуторе пропустил мимо ушей печальную новость, или просто о ней забыл, и погнал полную машину яблок по привычному маршруту.  Завод закрыт, яблоки не принимают! Не веря в такое безобразие, погнал в Швенчонис. Там завод побольше… То же самое! Рванул в Дукштас – не ближний свет… Полный облом, который темпераментный Казимир обозначил другим, более емким словом.
Злой и недоумевающий хозяин двух тонн отборных яблок  поплелся домой, на хутор, ругая удобными для выражения крайнего негодования, русскими словами, все власти на свете с их неукратимым желанием все время что-нибудь менять и преобразовывать, чтобы уж точно изгадить все, что было до этого. И вот так ехал он домой, ехал… и понял, что девать-то эти яблоки просто некуда… До дома еще километр,  смысла возвращаться нет. Развернул он машину и высыпал 2 тонны яблок у лесной дороги.
 Надо сказать, что хутор находился   на территории Национального парка «Аукштантия», где, среди озер и лесов, было разведено множество разнообразного зверья. Плодились там и косули, и зайцы и кабаны… мелочь всякая водилась, вроде белок и ежей, куниц и ежей, и мало ли кого еще! Была там и птица разнообразная, водоплавающая и боровая. А уж какие плавали в озерах щуки да лини! А угри? Копченый угорь был навроде национальной валюты…  Вся эта живность паслась и гнездилась по всему парку, охраняемая Охотнадзором. 
Вывалил бедняга Казимир свой урожай у дороги и поехал домой, самогон пить. Еще ни один Указ не уменьшил количество потребления самогона на душу страждущего населения, а, может, даже,  и увеличил.
Октябрь выдался теплым, и под осенним солнышком яблоки забродили.

Покуда они были относительно свежими, их с удовольствием поедало стадо кабанов. Свиньи приходили ночью, наедались до отвала, а днем уходили спать  в свои болота. Когда яблоки стали хмельными, ситуация изменилась . Некоторые особи, попав под пагубное влияние хмельного продукта, почувствовали симптомы алкогольной зависимости и уже не уходили далеко от вожделенной кучи. Они ели, покачиваясь ходили вокруг, похрюкивая валились с ног, засыпали тут же… Словом, ели до поросячьего визга. Гибло не только взрослое поголовье, но и несовершеннолетние подсвинки. Ужасная судьба ожидала спившихся свинок… Но тут, на беду себе и на счастье остальным, глава стада, огромный секач, решил больше ни с кем не делиться благостным продуктом. Он в два счета отогнал всех конкурентов и занял грозную оборонительную позицию возле хмельной кучи.  Остальные повозмущались, потом отошли подальше… Потом протрезвели… и отправились наверстывать упущенные возможности в деле накопления подкожного жира на зиму…

К концу ноября похолодало. Куча замерзла… яблоки перестали бродить, но процент алкоголя в них был уже достаточным для вкушения нетрезвых радостей бытия. Кабан стал законченным алкоголиком, более его ничего не интересовало, кроме пагубной страсти. От гнилых мороженых яблок в желудке свина началось броженеие, бурление и прочие диспептические прелести. Процесс выделения перевесил процесс потребления и секача пробрал страшный понос. Что, собственно, и не удивительно, при таком рационе!
Цветущий грозный самец, имевший около 170 килограммов живого веса, достойный муж и отец большого стада, превратился в жалкого, ободранного бомжа. Весил он не более 50 килограммов, был крайне истощен, шерсть на нем облезла… По словам Казимира, инспектировавшего время от времени окрестности, продукты жизнедеятельности бедного животного встречались ему повсюду в виде замерзших лепешек. Казимир клял себя за опрометчивое действо, сброс этих несчастных яблок, да было поздно! Погорячился! Лучше бы Яня соку нагнала из них… Впрочем и сок был заготовлен, и наварено- насушено вдоволь… сколько же у него было этих яблок!  Но нужно было что-то срочно с этим спившимся кабанчиком делать!
У Казимира, как у всякого уважающего себя хуторянина, были охотничьи ружья. И, как у каждого, опять же уважающего себя жителя Национального парка, разрешения на них не было. Пришлось вызывать охотников из Охотнадзора.
Рано утром прибыли два лихих стрелка, Пятрас и Виргис. У них была путевка на отстрел кабана, числом один, скрепленная подписями и печатями, а также ружья, числом два. На их беду у Казимира был очень уж аппетитный самогон. Под огурчики и сало пошло хорошо. К вечеру только оторвались от стола, пошли кабана искать… Смеркалось, кабан не попадался, зато попадалось много неровностей на дороге… спев все известные им народные и не очень народные песни, бравые охотники уснули, обнявшись, в стогу сена. Ружья они, как водится, потеряли.
Утром, Казимир, проклиная все на свете, разыскал горе-охотников, посадил их за стол с банкой рассола, протрезвляться…  и пошел искать ружья.
 К счастью, они нашлись быстро. Охотники забыли их там же, на дворе, когда отправлялись искать добычу. Кабана Казимир пристрелил. Отмучилась бедная жертва людской глупости. Его пришлось зарыть в лесу, в мерзлой песчаной почве. Употребить в пищу этого хронического алкоголика не представлялось возможным. К нему и подходить-то близко было противно.
Так  Указ о борьбе с алкоголизмом погубил одну свиную душу посредством этого самого алкоголизма. Люди! Будьте бдительны.