Восходящие потоки - роман, 22 глава

                Глава 22

           Славик посмотрел на Карла и сказал: «Ты галит». Тому послышалось – «Главлит». Карл переспросил. Славик повторил: «Галит ты, братец, галит». Карл был озадачен. Слово «галит» слышал впервые. Сначала думал обидеться. Потом преодолел себя и попросил Славика разъяснить значение слова.

         Славик охотно разъяснил. Галит – это минерал, он прозрачен и бесцветен.

         Сначала Карл успокоился. Но потом, после некоторого раздумья, все-таки обиделся и обиделся по-настоящему.

         И в ответ обозвал Славика «коллаборационистом». Теперь пришла очередь Славику крепко задуматься.

         «А ну-ка поясни, сукин сын, что ты имеешь в виду?»

         Вместо ответа Карл поднялся и отправился на кухню готовить Славику какой-то зверский коктейль с водкой, шерри и гранатовым соком.

          С приездом Славика мы стали много пить. Этим я не хочу сказать, что до этого мы пили мало. Просто мы стали пить еще больше.

           В один из дней Славик пропал. Только что он сидел с нами за столом и, дожидаясь обеда, уныло потягивал виски. И вдруг... Мы с Карлом заметили его исчезновение не сразу, а лишь тогда, когда увидели, что вместе со Славиком исчез и его стакан с виски.

           Появился Слакик под вечер, без стакана. Вид у него был озадаченный. Славик  пропустил обед, что для него равносильно катастрофе.

           На все наши расспросы Славик никак не реагировал и отмалчивался.
И только много позже, когда стемнело и перед отелем на лужайке зажглись светильники, он пробормотал:

-           Черт бы ее побрал, эту даму с собачкой...

-           Даму с собачкой? – переспросил Карл.

-           В том-то и дело, что эта была без собачки... Но с такой же при****ью.

            Карл укоризненно покачал головой и глазами показал на Беттину.

            Я отметил про себя, что тесное общение с Карлом дурно влияет на Славика. 

             Славик нервно отпил из стакана.

-          Какая-то неведомая сила приподняла меня над стулом... – он замолчал, припоминая.

-          Не тяни! Рассказывай живее, - подстегнул его Карл. – Ты говоришь медленно, и от этого твой рассказ теряет половину своей актуальности. Ткань рассказа стареет, истончается и рассыпается. Это тебе и наш писатель скажет, - Карл кивнул на меня. - Пока ты доберешься до конца, совсем стемнеет, и мы забудем, о чем ты говорил вначале...

            Славик внимательно выслушал Карла, кивнул и заговорил очень быстро:

-           Какая-то неведомая сила приподняла меня над стулом...

-           Ну вот, теперь ты затараторил, словно за тобой кто-то гонится! Беда мне с тобой! Говори членораздельно!

-          
-          То-то мы заметили, что ты вдруг куда-то подевался.

-           Во-во! Приподняла, значит, меня некая сила, и я очутился на берегу, во-о-н там, - Славик вытянул руку и указал в сторону заброшенного амбара на противоположной стороне озера.

            Мы с Карлом навострили уши.

-          Представляете, стройная женщина в длинном розовом платье с турнюром, украшенном воланами, лентами и рюшами... С зонтиком от солнца. На голове шляпка. Глаза грустные, похоже, недавно ревела. Очень красивая. И молодая. Подошла ко мне. И тут из меня полезли слова, которые я, по правде говоря, никогда толком-то и не знал. Какой-то Блок...

           «И веют древними поверьями
             Ее упругие шелка,
             И шляпа с траурными перьями,
             И в кольцах узкая рука...» - сказал я и от удивления, потому что больше я из Серебряного века ничего не знаю, уставился на нее, открыв рот. И так, с разинутым ртом, простоял некоторое время, пока не дождался ответа.

-           Я знаю, что она сделала в ответ, - сказал Карл, по обыкновению жуя губами. – Она тебя этим зонтиком да по твоей буйной головушке...

-            Если бы! Она продолжила из того же Блока. «И странной близостью закованный, Смотрю на темную вуаль, И вижу берег очарованный И очарованную даль...»

           Посмотрела  и говорит: «Как печально, скоро осень, опадут листья, вы уедете...»

            Я подумал, хорошо ей грустить. Она молода... А мне-то что грустить? Мне почти сорок. Можно сказать, жизнь на излете. Для меня грусть – это роскошь, позаимствованная у певцов Озерной школы. Я ей и говорю: «Давайте, девушка, прекратим это безобразие с грустью. У меня своих печальников хоть отбавляй». Это я намекнул на вас. Ну, пошли мы с ней гулять по берегу вдоль озера, там кусты, копны... Думаю, приглашу ее заняться любовью на пленере... – Славик замолчал.

-           И что? Дальше-то что?.. – заерзал на своем стуле Карл.

-           Дальше? – Славик задумался. – А ничего. Дальше я остался без обеда. Но девушку привел... Любаня! – крикнул он.

             Он крикнул еще раз. Потом еще…

             Он мог кричать сколько угодно. Никто не появился.

-            И где же твоя дама с собачкой и зонтиком? – спросил Карл.

             Славик печально вздохнул.

-           Наверно, заблудилась.

-           Какой же ты, право, растяпа! Если бы не твое разгильдяйство, ты бы сейчас был  при даме, я при собачке, а Паша при зонтике... Он давно, со времен Клопайнерзее, мечтает о хорошем зонтике.

            Где пропадал Славик, с кем он вел беседы на поэтические темы, в тот вечер мы с Карлом так и не узнали.

             В прежние годы Славик не мог долго обходиться без женщины. Сутки – это был для него предельный срок. Дальше следовало помешательство.

             Из нас троих только Карл был при бабе.

             Правда, ночью ко мне прокралась Ингрид…



                (Продолжение следует)










.