Со злыми ветрами. часть 1 гл. 9

Историко-приключенческий роман. Рабочий материал.


ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. СКОЛ.

Глава девятая.

1

С девятой по десятую пятницу богини Макошь по всей  славянской земле – в городах, весях и людных местах, проходили большие торговые дни. Стольный град гудел  разноголосием.  На широком Подоле, в наспех сооруженных деревянных рядах, кипела буйная торговля.
Прибывшие из Кракова с ляхами, еврейские купцы предлагали отведать венгерского вина. Ромеи, – из Венеции, соблазняли русских красавиц золотыми серьгами, застежками и шейными ожерельями. Булгары, – с верховьев Волги, гарцевали на выносливых степных лошадях и предлагали седла обтянутые искусно выделанной телячьей кожей и украшенные золотом. Новгородские купцы удивляли пушниной и белорыбицей огромных размеров. Смоляне привезли на торг острые мечи, стальные кольчатые рубахи, стеклянные бусы и вазы, обрамленные серебром. От купеческих рядов Арабского Халифата шел терпкий дух восточных пряностей.
Здесь можно было увидеть лари армян, персов, задунайских болгар… Недавно появившиеся в проделах волжских просторов половцы тоже прибыли посмотреть на славный город Куябу и привели для продажи многочисленные табуны коней.
Богомилы в черных рясах важно проходили мимо купца-магометанина совершающего полуденный намаз прямо возле собственного товара. Отец Анастас спешил на дневной молебен к христианам-грекам, евреи хвалили пророка Моисея, новгородцы славили Велеса. На все это, поистине, вавилонское столпотворение, с высоты Боричева холма, взирали славянские боги из-за ограды стольного капища.
Среди многоликого люда бегали скоморохи и гудели в сопели, трещали, гукали – по-птичьи, по-звериному. Толкались, задевали сальными шутками красных девиц и добрых молодцев. Киевские коробейники разносили пироги, калачи и крепкий стоялый мед, чтобы иноземные гости не озябли. Никто не остался равнодушен, к веселому торговому раздолью. Лишь караванные верблюды тупо взирали на гулявший народ, не понимая их беспричинной радости.
Второй день, наблюдая на ляписное великолепие праздничного Подола из верхнего окна трехъярусного княжеского терема, Ефросинья, наконец, не выдержала. Принарядившись, прихватив Лидию, она отправилась погулять.
Минуя крепостные ворота, пройдя вниз по Боричеву спуску, Ефросинья со служанкой попали в объятья ромейских купцов. Завидя, богато-одетую молодую киевлянку в сопровождении смугловатой рабыни, они стали наперебой расхваливать свой товар.
Признав в женщине ромейку, сухопарый торговец учтиво поклонился и заговорил с ней по-гречески:
– Не проходи мимо, о пурпурная! Дальше товар лишь для охлоса, а не для лучезарной звезды, достойной ложа базилевса.
Несмотря на несколько витиеватую, но знакомую речь, Ефросинья остановилась и бросила взгляд на прилавок купца. Того было достаточно, чтобы грек накинул на ее плечо легкую воздушную паволоку.
– Возьми, о божественная, тайно привезенный в Киев шелк. Он достоин тебя! Можешь, приказать служанкам сшить наряд. Или распорядись украсить ложе в гинекеи…
Ромейка отрицательно мотнула головой. Ткань, с ее плеча, исчезла так же мгновенно, как и появилась. Грек уже показывал серьги. С маленьких золотых колечек свисали миниатюрные ладанки, поблескивая вделанными в них драгоценными каменьями под свет  глаз женщины.
Ефросинья не удержалась. Рука покинула шубу, и купец положил изумительную красоту, созданную человеком, в не менее прекрасную ладонь, – сотворенную богом.
– Лидия, расплатись, – проговорила она, намериваясь пойти дальше.
– Постой, лучезарная! – снова остановил ее купец. – Возьми еще перстенек, он украсит руку, ласкающую тебя!
Грек протянул Ефросиньи крупный золотой перстень с пурпурной эмалевой вставкой
Ромейка кивнула в знак согласия и отвернула взор. Ее привлек шум возле вкопанного на площади высокого столба с серебряным ларцом наверху. Под общий смех зевак, два скомороха пытались заставить влезть на него медвежонка.
Маленький топтыжка был настолько забавен, что, позабыв про золотые  украшения, Ефросинья поспешила посмотреть на скоморошью потеху.
– Михаило Потапыч, походи кругом уважь боярыню, – произнес один из скоморохов, когда она подошла ближе, уважительно пропущенная к столбу простым народом.
Медвежонок заурчал. Прося сладость, он встал на цыпочки и, словно котенок, закружился в плясе, приседая на задние лапы. Мордочка зверя, то подмигивала боярыне, то закрывалась передними лапами, будто от стыда.
Глядя на ужимки лохматого зверя, Ефросинья рассмеялась. К ней подскочил бортник с кадушкой меда.
– Мишке сладость, – отведать малость. Скоморохам – скакать горохом. Одна радость – запить усталость.
Женщина обернулась к Лидии. Сторонясь странных людей в цветастых одеждах с колокольчиками на колпаках, служанка подала ей золотой солид.
Монета была принята с восторгом. За свои чудачества, скоморохи редко получали такое вознаграждение.
Ефросинья пошла дальше. Куражась перед стайкой девушек, молодой коробейник выкрикивал:
– Рукавицы, для девицы, – пояса, для молодца!  Налетай, поторопись! Покупая, не скупись!
Торг разрастался на глазах, набухал народом. Все новые и новые люди прибывали на Подол купить обновки или просто поглазеть на раздольную жизнь. На льду реки Почайны собирались добры молодцы, – отведать кулачного боя. На пологом берегу, на качелях, устроенных в реденьком лесном колке меж березок, забавлялись девушки.
Ромейка бродила по торговым рядам совершенно бесцельно. Славянский дух веселья, отрады и удальства захватил Ефросинью, в чьих жилах текла славянская кровь, разбавленная греками, как вино водой, и держал, не отпуская. Ей не встретилось не одно хмурое лицо. Удивительный, сильный и добрый народ, будто оставил горести и печали дома, – на печке, прихватив на разгульный торг, только безудержную радость.
На подольском просторе становилось тесно. Пробираясь сквозь толпу, Ефросинья с Лидией столкнулись с двумя высокими, статными девушками.
Одна из девиц, - светлолицая, слегка вздернутым носом и округлыми карими глазами, держала деревянную клеть с курами. Другая – с выбивающимися из-под лисьего треуха пышными каштановыми волосами, проторяла той дорогу.
Увидев ромейку, они переглянулись и остановились. Девушка с золотыми волосами, открыла клетку, вынула одну птицу и протянула.
– Возьми в дар.
– Зачем? – удивилась Ефросинья. – У меня в доме еды довольно! Ненужно.
– Бери, боярыня, не отказывайся. То, куряти не простое, чудодейственное. Несушка именинная. Держи ее в хоромах. Яйца, что она принесет, кушай сама, дочиста. Никого другого ими не гостивай. Доставят яички, тебе счастье великое! Дитяти долгожданное!
Смотря прямо в оливковые глаза ромейки, златокудрая девушка говорила загадочно, будто видя через них душу женщины. Она не походила на торговку курами. Гибкий, но крепкий стан, сильные пружинистые ноги, обтянутые меховыми чулками, мягкие сыромятные сапоги, говорили о жительнице леса. Кожаная рубаха, потертая на покатых плечах от долгого ношения лука с колчаном, волчья, короткая шуба выдавали в ней охотницу или воительницу, но никак не купчиху. Ее спутница была одета примерно так же.
Ефросинья бережно приняла подарок в руки.
– Будет у тебя мальчик, – не дав ей поблагодарить, продолжила незнакомка. – Оголец – любви потаенной!
С этими словами девушка повязала на курицу девичью красную ленту  и лоскут детской застиранной пеленки.
– Постой!.. Скажи, нечаянная встреча, от кого суждено дите понести? – крикнула Ефросинья, выходя из оторопи.
Запоздалый женский крик, потонул в бурном людском потоке. Таинственные незнакомки растворились в толпе киевлян и гостей стольного града.

2

Покрыв много верст пешком по стоялым рекам и протокам, Скол прибыл в Киев-град в первый день великого события богини Макошь. Зайдя на окраину большого города со стороны Копырева конца, он увидел возле одного из домов двух рослых русальцев, стоявших около ватафина. Что это были русальцы, у Скола не было никаких сомнений: колокольчики на широких поясах и у одного наличие свирели, выдавало принадлежность ребят к местной дружине русальцев.
Отвлекшись от разговора меж собой, парни стали с интересом разглядывать чужака в воинском снаряжении и лыжами-ходунами за спиной. Когда Скол, молча, миновал киевлян, то услышал окрик:
– Откуда будешь, человече?
Скол обернулся. Глаза ватафина и его встретились.
– Почто спрошаешь? Или гостью пути нет в Киев-граде?
– Другой гость, что кость, – поперхнешься! – ответил ватафин, сверля незнакомца глазами.
– А ты не глотай слету. Сперва-наперва приглядись.
– Ладно, ступай! Дорога широкая – разойдемся! – ответил предводитель русальцев и повернулся к товарищам.
Скол, последовав совету, сделал несколько шагов по направлению к крепости. Из-за поворота выехали всадники, нагло правя лошадей прямо на него. Чтобы не быть затоптанным, охотник отпрыгнул к забору чьей-то усадьбы.
Четыре конных воина в конусовидных шеломах и стальных панцирях, сопровождали, обремененного лишним весом и тяжелой кольчугой, пожилого господина с молодой, стройной девушкой, защищенной рубахой из толстой свиной кожи. Две тяжелых  светло-русых косы ниспадали на высокую грудь. Девушка, бесспорно, являлась нормандкой, ее спутники хоть и были похожи, но все же отличались от светлых сынов Скандинавии.
Упершись в стоявших посреди дороги русальцев, всадники остановились. Нацелив острие копья в ватафина, один из воинов громко произнес:
– Дорогу благородному аббату Арнульфу! Посланцу папы Римского Бенедикта VII, графа Тускулумского, и епископства города Кельна, святого отца Петро де Павиа!
Речь воина, – жуткая помесь романо-скандинаво-славянских голосовых звуков, с трудом, но была понята. Не трогаясь с места, Ватафин спокойно ответил.
– Попроси уважительно. Вы хоть и гости, но мы стоим на своей земле, и сходить с нее не собираемся. Если только внемля просьбе, а не велению.
Аббат сотворил на лице недовольную гримасу и жестом указал воинам: убрать препятствие, возникшее на его пути.
В тот же миг поднялся звериный вой. Издаваемый тремя молодцами, он распространился по округе, будто стая голодных волков заполонили Копырев конец. Лошади под воинами испуганно шарахнулись в сторону. Младший из русальцев отскочил ко двору хором, вынул из-за пояса свирель и, призывая, заиграл, надувая щеки.
Ошалевшего от страха коня воина, Ватафин ухватив за узды, подтянулся и, точно кот извернувшись, вышиб ближайшего противника из седла. Поймав брошенный Сколом меч, он лихо перебросил его в левую руку.
На призыв свирели, из стоящей рядом усадьбы вывалилось с десяток парней. Оценив обстановку, они бросились к забору – вооружаться кольями.
Светловолосая девушка спешно прошептала несколько слов на ухо тучному господину, и он поднял руку в знак примирения.
– Я думаю, – проговорил аббат, – не стоит портить отношения киевского князя Ярополка с королем Оттоном. Прошу, пропустите нас. Мы направляемся в Самват по приглашению воеводы вигов Сигвальда. Жена ярла, – благородная Астарта, подтвердит, что мы прибыли с миром и не желаем войны, даже столь маленькой.
Ватафин спрыгнул с коня. Отдав его поверженному воину аббата, он поклонился и произнес:
– Дорогу княжескому гостю!
Повинуясь словам вожака, готовые к драке русальцы расступились.
– Да будет вам стезя скатертью, – гости дорогие! – добавил он, когда всадники проследовали мимо.
Те пожелания услышал лишь Скол. Подойдя к ватафину, он проговорил:
– Верни меч.
– Почто помог?
– Ярл Сигвальд убил моего отца. Иду на поприще. На княжеском дворе правды искать.
– Суд рядить Ярополк лишь поле завтрего начнет, – подавая оружие Сколу, ответил ватафин.
– Ничего, обождем.
– Славеня, – меня кличут.
– А меня – Сколом.
– Пойдем, Скол, с нами. Девушки в честь курьих именин ссыпку устроили. Угощают.
– Гость ведь, словно в горле кость!
– Это, смотря какой... Присмотреться надобно.
Рассмеявшись, они обнялись.
Присоединившись к общей братии, Славеня со Сколом попали в жарко натопленные хоромы. Сняв верхнюю одежду, ребята прошли в обширную залу, где их ожидал уставленный разносолом длинный дубовый стол и румяные от готовки многих блюд и волнения девицы.
– Прямо не знаю, Скол, куда тебя и посадить, – почесав в затылке и приглашая к столу, произнес Славеня.
К ним подбежала бойкая курносая девушка, ухватила Скола за руку и весело изрекла:
 – А тут нечего рядить, – нужно, гостя к гостье усадить!
Девица по хозяйски раздвинула стоявших парней и провела Скола в дальний угол, определив возле скромно сидевшей темноволосой красавицы.
Молодежь расселась по лавкам попарно. Для начала полагалось отведать птицы. Незнакомка взяла с общего подноса испеченную на углях курицу и, разломив, большую часть подала Сколу.
– Отведай с рук моих, молодец. Порадуй Макошь, – пряча взор, тихо произнесла она.
– Такое угощение только любому подают. Мы же с тобой даже незнакомы.
– Апи велит делить еду даже с неизвестным гостем. «Отведав пищи с рук одинокой женщины, усталый путник не принесет в кибитку горя, а останется и согреет ее сердце», – говорит она. Апи – вездесущая матерь, как и Макошь, Мария…. Одинокая женщина, тоже желает стать матерью.
Девушка говорила мягко, от голоса шло тепло и легкая печаль. Она была обряжена в нарядную сороку. Через развязанный ворот виднелась пышная смугловатая грудь украшенная четырехконечным серебряным амулетом.
Подобный крест Скол видел лишь однажды: на животе Покляпого, но тот был желтый и гораздо массивнее.
– Что за оберег, у тебя на душе припрятан? – принимая из ее рук куриное мясо, спросил он.
– То, святое распятье, Бога христианского Иисуса Христа. На кресте умерщвленного ромеями.
– Что же это за бог, коль позволил убить себя смертным людям? И зачем такой оберег? Если он и за себя постоять не сумел. За тебя и подавно не сможет.
– Не знаю... Хозяин велел носить. Вот, я и ношу.
– Хозяин? – удивился Скол.
– Рабыня я. Подневольная. Ладно, пойду. Исайя – господин, потеряв, будет разыскивать меня.
Девушка встала из-за стола, намереваясь уйти.
– Постой...– Скол взял ее за руку. – Произнеси, печальная краса, мне имя свое.
– Зарьяна-печенежка. Господин Анной велит отзываться. Спасибо, что отведал со мной куриного мяса.
Зарьяна поцеловала Скола в щеку.
– Прощай незнакомец.
Смуглолицая красавица отняла руку и удалилась, оставив Скола одного. Выходя из задумчивости, навеянной девицей со степных просторов, он стал потихоньку вникать в общий гомон.
Речь шла о кулачной забаве, – завтра, на реке Почайне.
– Меня возьмете? – поинтересовался Скол.
– А не срабеешь? – ответил гостю Славеня.
В ответ охотник распахнул ворот рубахи, оголив грудь. На шее висело ожерелье из коренных резцов убитого им медведя, увенчанное мощными клыками.
– Воитель-оборотень! – эхом пронеслось по хоромам.