Когда Бог дремлет

Йоав не мог объяснить, как именно он понял, что Бог дремлет. Может быть, эта мысль пришла ему в голову в одну из бессонных ночей между нервными затяжками на прожаренном за день солнцем балконе. А может быть, она промелькнула во время тщетных попыток усыпить себя бессмысленным бдением у компьютерного экрана.  Или же просто была высказана одним из его «попутчиков». Скорей всего, -  последнее. Только «попутчики» умели четко внедрить и удержать мысль в беспрерывном потоке информации, проходящей через его голову. Если бы только можно было измерить массу и скорость движения этой информации!  «Не башка, а вечный двигатель», - сказал он как-то Зиву. Зив вроде бы понял и предложил «травку».  «Травка» помогает, но ненадолго. Чем больше времени проходит между «бабангами», тем сильней ускорение мысли. И туману только прибавляется. Так, что и выудить-то из всего потока что-то стоящее становится задачей непосильной. А тут  -  четкая и ясная идея: «Бог спит».

Интересно, кто из «попутчиков» ее подкинул? Красный? Нет, скорее всего, Малыш. Это он любит пофилософствовать. Наверное, размышлял, как обычно, в своей манере: «Бог создал человека по образу и подобию... А человек треть жизни проводит во сне. Значит, и Бог должен спать. И он спит».

Сначала Йоав Богу позавидовал.  Сам-то Йоав давно забыл тот счастливый период, когда можно было лечь в постель, закрыть глаза и уснуть. До самого утра…  Но чем сильнее он Богу завидовал, тем глубже в его мозг вгрызалась тревога. Подспудная. Вначале неуловимая. «Если Бог спит, а я не сплю, значит, в это время Он меня не хранит».  А если не Он, то кто? Дежурный по Вселенной? Или Никто? Последнее показалось Йоаву наиболее вероятным. Йоав попытался себе представить пустую – без ока божьего -  Вселенную. По-видимому, это было страшно. Чем больше он про это думал, тем сильней тревога охватывала все его существо. И однажды его стало знобить. Сильно. Когда дрожь не позволила ему прикурить, он решил разбудить сестру.

Лея, как оловянный солдатик, всегда наготове. Открыла глаза, увидела стучащего зубами Йоава и без промедления: «Что?! Опять голоса?!» Следующую фразу  Йоав мог угадать безошибочно, поэтому не стал ее  дожидаться, а бросился из дому наутек. Все равно слышал вдогонку голос Леи: «Ты бросил пить таблетки?! Да?! Бросил?!»

На этот вопрос Йоав не отвечал никогда и никому. Сам по себе вопрос ничего хорошего не сулил. Как только все вокруг начинали интересоваться его таблетками, жизнь превращалась в сущий ад. Его как будто запихивали в кровожадную пасть громадной мясорубки, которая, перемалывая его косточки, с удовольствием чавкала: «псих-псих-псих».

Йоав  пробежал несколько кварталов, и дрожь утихла сама по себе. Он не мог вспомнить, почему он выбежал из дому. И просто присел у бордюра.  Ночь навалилась на него со всей силой своего непобедимого могущества.  Йоав посмотрел на звезды. Ему показалось, что они висят достаточно низко, чтобы можно было дотянуться до них. Йоав даже протянул вверх руку. Потом вторую. Потом обе вместе…

Этот – последний – жест напомнил ему маму. Он вспомнил, как бежал к ней, вытянув вверх обе руки и как вдруг увидел перед собой вместо маминого лицо чужой женщины. И кто-то сказал: «Бедный малыш, он еще не понимает,  что случилось. Нет Бога в этом мире». Фразу про Бога Йоав потом слышал часто от разных людей, слишком часто… после гибели родителей.

…Мысли Йоава снова стали путаться. Особенно после того, как он услышал у правого виска знакомый шепот Малыша, как постукивание молоточка внутри головы: «Бог уснул. Уснул. Уснул. И Грузовик убил твоих родителей».  Появление голоса Малыша всегда пугало Йоава. С ним Йоаву  никогда не удавалось справиться. Малыш не уступал ни в чем. И споры с ним ни к чему не приводили. Зато его настойчивые идеи и команды уже дважды приводили Йоава в закрытое отделение психушки.

Первый раз Малыш появился внезапно. Что называется в ясный безоблачный день, сразу после ужина. Оп-с! Четко и ясно потребовал: «Выйди из дома. Посмотри влево. Там – Грузовик». Йоав и сам знал, что слева от подъезда  стоит грузовик соседа. Сосед – водитель. Но Малыш настаивал на том, что это не грузовик, а Грузовик, тот самый, убивший маму и папу однажды ночью на шоссе. Йоав сначала и сам не поверил Малышу. Но тот умел убеждать, представляя неопровержимые доказательства. «Посмотри, - стучал он в висок безостановочно, - царапина на правом крыле. Это знак. Сосед никогда не смотрит тебе в глаза. Он отводит взгляд. Часто глаза его наполняются слезами. Конечно, он чувствует себя виноватым. А его жена?! С чего бы ей каждый шабат заносить тебе горячий ужин и свежевыпеченный хлеб?!» И Йоав постепенно начал Малышу верить.

Однажды Малыш заявил: «Пришло время действовать». И  услужливо напомнил историю, не раз пересказываемую бабушкой и Леей. Про то, как старенький родительский «Даяцу» загорелся при лобовом столкновении с Грузовиком. Маму, погибшую мгновенно, хотя бы успели вытащить до того, как пламя все уничтожило.  «Ты должен сделать это ради них», - чеканил Малыш. И Йоав решился.

Он поджег одновременно и Грузовик, и дом соседа. Ночью, когда он и его жена спали. Чтоб наверняка. Око за око. Малыш назвал его настоящим героем.

…В полицейском участке Йоав тоже держался героически. И тоже благодаря Малышу. «Бей его в пах, - диктовал Малыш, - кусай за ногу. Хватайся за ножку стола и кричи. Главное, не отвечай на вопросы. Молчи. Молчи. Молчи. Иначе Грузовик уничтожит и бабушку, и Лею». Йоав держался до конца. Он ничего не сказал. Даже, когда бабушка стояла перед ним на коленях, обливаясь слезами, и умоляла все объяснить. Малыш наставлял: «Никому не верь. Она за них, против тебя». И действительно, Йоав услышал, как бабушка просит полицейского отправить его в психиатрическую больницу.

Тут произошло нечто, от чего даже Малыш присвистнул, а уж сам Йоав просто напросто впал в забытье.  Последнее, что он помнит это свой прыжок – сначала в сторону полицейского, а потом с выхваченным из его кобуры пистолетом на бабушку.

После этого – провал. Очнулся в психушке. Малыш и там сначала посещал его - изредка, а потом как-то незаметно исчез. Бабушка, приходившая навещать Йоава каждый день, все время плакала, гладила его по голове и говорила: «Ну вот. Теперь все образуется. Видишь, таблетки помогли тебе».

Йоав плохо понимал,  о чем она говорит. Он вообще не соображал, что с ним происходит. Ощущение такое, как будто все его живое нутро залили горячим воском. Ни чувств, ни желаний. Живой труп. Оболочка. Когда его выписали, бабушка и Лея опасались везти его домой. Из-за Грузовика. Вдруг все вернется? Но ничего не случилось. Йоав отметил про себя, что сосед по-прежнему избегает встречаться с ним взглядом. Даже еще больше, чем прежде. И жена его не заходит. Но Малыш не появлялся. А самому думать про все это Йоаву было трудно.  И он не думал. Жил как в тумане. Спал почти до двух. А то и дольше, если бабушка не будила. Вместе с едой она подсовывала ему таблетки. Говорила, для успокоения. И он их пил.

…Малыш появился вновь через год после бабушкиной смерти. Правда, до этого Йоав узнал еще одного из «попутчиков» - Красного. Красный был смирный. Не то, что Малыш. Скучный. Пассивный. Красным его прозвал сам Йоав из-за того, что появлялся он именно в те моменты, когда Йоав вспоминал красную бабушкину шаль, которой она как крыльями взмахнула, перед тем как упасть на пол без движения. И так и лежала, пока врач скорой помощи не отчеканил: «Это был  инфаркт. Все».

Красный ни на чем не настаивал. Он сам по себе день изо дня, не требуя к себе внимания,   держал в голове Йоава  монотонный монолог: «Твоя жизнь – дерьмо. И тебе из этого дерьма не выбраться». Тут-то снова  и появился Малыш. С воплями: «Заткнись, худосочная скотина! (это он Красному)  Да этот парень – герой! Видел бы ты его в ту ночь, когда он поджег Грузовик. Он еще всем докажет на что способен!» Йоав не сразу понял, что речь о нем. А когда понял, подумал, что, пожалуй, Малыш прав. Как-то он, Йоав, обрюзг в последние годы. Потолстел, замкнулся, друзей растерял, не учится, не работает. Может, это бабушкины таблетки так успокаивают?

И решил Йоав, что ни к чему ему это спокойствие. Будет жить нормально. Как все. Малыш поддержал: «Верно. Ты что, больной, что ли?! Сумасшедший, что ли?! Это тебя бабушка в психушку засадила, царство ей небесное. И все эти годы таблетками пичкала. Для своего же спокойствия. И вот в кого ты превратился». В этом с Малышом трудно было не согласится. Превратился он, действительно, Бог знает в кого. Даже в зеркало смотреть противно.

И тут такая злоба на Йоава накатила. Ну, просто хоть головой об стенку бейся. Он и шибанулся об стенку пару раз. Сильно. Кровь пошла. Но легче не стало. Зеркало в прихожей грохнул. Вдребезги! На шум Лея прибежала: «Ты что, - орет, - опять в психушку захотел?!» Лучше бы ей этого не говорить… Сейчас Йоав даже и понять не может как это его будто само собой в кухню бросило. И снова как дятел – тук-тук - в виске Малыш: «Чай-ник!» Схватил Йоав чайник с огня и в Лею кипятком…

…Йоав понять не мог, с чего он все это нынешней ночью припомнил. Может, из-за Малыша? С этой его новой идеей: «Бог спит». Но ведь и вправду ведь, спит. Если бы не спал, он бы его, Йоава, из этого дерьма давно вытащил. Чем он, Йоав, перед ним, Богом,  провинился?! Чем он, Йоав, в его, Бога, глазах хуже всех других людей?!

Из школы Йоав вылетел в 10-м. Сейчас и не вспомнить, что именно произошло. Да, наверное, ничего и не произошло. Просто сидел-сидел в классе. Толком ничего не понимал. Мысли вот так же как сейчас бегали, одна на другую наскакивали. Все раздражало. И всегда. И - как пружина внутри натянута, только зацепи. К-к-к-фи-ц! И понесло. Он даже и не помнит, куда его заносило. И сколько раз. Последней каплей, наверное, была история с Даной. Когда он пришел к ней на день рождения. Без приглашения. Взял и пришел.  Сам не знает почему. Может, ему казалось, что Дана смотрит на него как-то особенно, не как другие. Без жалости, что ли. На равных. Короче, пришел. А она возьми да и расстройся. Он до сих пор не понял,  с чего она вдруг разревелась, его увидев. Тут пацаны взъерепенились, стали его за дверь выталкивать. Ну и случился этот самый к-к-к-фи-ц! Йоав не помнит, что он вытворял. Помнит, что Зив орал ему в ухо: «Угомонись, параноик!». А несколько человек его за руки - за ноги держали. На следующий день Йоав в школу не пошел. И после не пошел. Остался дома и все. «Буду армию ждать», - сказал бабушке…

…«Тут бы вмешаться Богу», -  подумал Йоав, укладываясь на асфальте и глядя в черное небо. Но не вмешался ни Бог, ни школьные учителя. Йоава, по-видимому, просто вычеркнули. Все равно ведь сидел ничего не понимал. Друзей у Йоава не было. Он как-то привык в стороне держаться. Мало кому доверял. Точней – никому. Вот если бы Дана… Но Бог спал, и все покатилось как покатилось.

Армию Йоав ждал дома. Не работал. Почти не выходил. Даже есть и мыться лень было. Только ради бабушки. Она страшно нервничала. Врачей приводила. Психологов.  Йоав отказывался говорить. Он не помнит сейчас, про что тогда думал. Наверное, просто боялся. Боялся этой своей натянутой внутри пружины, вида своего. Если даже Дана заплакала… Короче, надоел он сам себе до чертиков. Кому он такой вообще нужен?  Так и сидел за  закрытой дверью. Диски перебирал, музыку слушал. Дни и ночи перепутались. Иногда находило. Усидеть на месте не мог. Выскакивал на улицу. Прошвырнется туда - сюда. И обратно в нору. Одичал совсем.

Когда пришла повестка в армию, бабушка обрадовалась. А Йоав испугался. Решил не ходить. Но тут все семья на дыбы встала. Дядьки, тетки понаехали и чуть ли не силком поволокли его в военкомат. «Армия и не таким мозги вправляла», - выразил общую точку зрения дядя Нир. Может, и вправила бы…  если бы Бог вмешался. Но он и тогда спал.

По прибытии в военкомат Йоав впал в уже знакомое состояние к-к-к-фи-ц! Отпросился в туалет, потом на кого-то набросился у входа, поранил вроде и удрал. Неделю или больше домой не возвращался. Спал в подъездах, прятался в оврагах. Отощал. Очнулся в приемном покое, под капельницей. Бабушка рядом. В глазах слезы. Про армию больше не говорили. Когда домой вернулся, эта дура Лея сообщила: «Радуйся. Добился своего. «Демобилизован по причине психиатрического заболевания». Теперь ты  придурок в законе». Надо бы ей тогда в по роже надавать, да сил не было...

…Йоав вспомнил про Лею, лекарства и покосился в сторону дома. Похоже, ночь стала отступать. Светало. Сосед вышел прогуляться с псом. Еще один жуткий день наступал. А за ним будет еще одна мучительная ночь. Йоав заплакал. Сколько еще?! Тут он не помнит, то ли опять вмешался Малыш, то ли он сам вдруг об этом подумал. Но Йоав отчетливо понял, что нужно делать. Нужно разбудить Бога.




…Дорога в Иерусалим заняла плюс минус три дня. Точно Йоав не знал. Большую часть пути он шел пешком. Иногда его подбирали попутные машины, но на длинные расстояния везти отказывались. «Ты бы парень заполз куда помыться-переодеться, - сказал ему один из подобравших его водителей, - запашок от тебя…» Йоав на его слова внимания не обратил. Ему как-то все вдруг стало казаться ничтожно мелким по сравнению с делом, которое он задумал. Иногда ему вообще казалось, что он избранник. Вот сделает он то, что должен, проснется Бог и всему человечеству сразу легче станет. Шутка – ли, живем без защиты, без надзора. И как это только Йоав раньше не сообразил, что именно в этом и заключается его человеческое предназначение – разбудить Бога. Не только для себя – для всех.

Йоав не мог представить себе точно, какое количество людей нуждаются в подобной услуге. Он размышлял от противного. Не слишком много ему встретилось тех, кто бы ни имел претензий к Богу, кто бы чувствовал, что Бог их любит, защищает и направляет. Во всяком случае, все те, с кем он познакомился в закрытом отделении психиатрической больницы, уж точно не были счастливы и довольны своей судьбой…

Малыш очень помогал ему в дороге. Особенно, когда одолевал голод. Пару раз Йоаву удалось стянуть на бензоколонках кое-какие мелочи, но в основном благодаря Малышу, он просто голода не замечал. «Тело бренно,- философски вещал Малыш прямо у его виска, - ты выше этого. Ты – герой, несущий людям духовную свободу». Иногда Малыш раздражал его. Мешал. Но это ощущение  быстро проходило, стоило вспомнить о Цели, к которой он шел.

Точного плана действий у Йоава не было. Он был уверен, что Бог в Иерусалиме. И стоит ему только добраться до Старого Города, как знаки укажут, что делать дальше. Знаки Йоав видел повсюду. В цифрах на номерных знаках автомобилей. В отдельных словах на плакатах, развешанных в городе. Он слышал особые – только ему предназначенные – сообщения – в новостях. Читал информацию в глазах прохожих. Объяснить эту знаковую систему невозможно. Йоав пытался однажды. Но как только он открыл рот, в воздухе запахло психушкой -  Лея испуганно захлопала глазами с немым воплем-вопросом: «Опять?!» И Йоав сразу осекся, решив, что и на эту тему, как и о лекарствах, он больше никогда и не с кем говорить не будет. Малыш одобрил это решение, предложив «если что советоваться с ним».

Иерусалим, как Йоав понял сразу же, был просто переполнен знаками. Настолько, что Йоав не успевал осмыслить каждый из намеков и метался по улицам без всякого плана, ведомый то звуком, то песней, то словом, накарябанным на стене. Все казалось ему важным. И чувство было такое, что вот-вот-вот, за следующим углом он встретит то, что ищет. И ЭТО свершится. Бог пробудиться, и Йоав сразу почувствует его присутствие в своей судьбе. Это-то совсем не будет трудно. Что тут может быть трудного?! Он, Йоав, просто станет как все. Будет работать, учиться, заведет девушку, жениться на ней, родит детей. Будет спать по ночам. Сумеет справиться с Малышом. Просто заткнет его, когда тот уж слишком станет досаждать. Да много ли ему, Йоаву, надо!

Эти мысли так опьянили Йоава, что он не заметил наступающих сумерек. А когда заметил, то сразу почувствовал холод. Его дырявая майка и сношенные сандалии не спасали от вечерней прохлады каменных улочек. Йоав присел на пороге у калитки в одном из узеньких переулков. Было безлюдно. Слышно только ветер, укрыться от которого было негде. Йоав не вытерпел долго и снова встал. Пошел. Идти было чуть теплее. Сумерки сгущались. Он все шел и шел. Опять вмешался Малыш. «Ты так подохнешь с голоду, - верещал он у правого виска, - Или замерзнешь. Вон мужик стоит. Глянь. Бумажник торчит из заднего кармана. Бери! Идиот! Бери!» Йоав считал, что в Святом городе воровать не стоит и пытался заглушить Малыша. Но тот хорошо знал свое дело: «Хочешь сдохнуть прежде, чем разбудишь Его?! Забыл, КТО ты и зачем на свет явился?!»

После нескольких кругов по площади, на которую Йоав вышел Бог знает как, он решился. Подскочил к какому-то парню в джинсах и выхватил у того из рук двадцатник, который он только что вытащил из кармана. Парень истошно завопил. Так неожиданно визгливо, что даже Малыш со своими советами заткнулся. Йоав не понял, откуда такой дикий вопль раздался. «Ви-и-и-а-а-а». Он даже на секунду зажмурился. А когда открыл глаза, то понял, что лежит на земле, а над ним тот самый парень и еще какой-то. Оба лохматые. И оба вопят: «Отдай двадцатник, сволочь! Мозг вышибу!»  Или что-то еще в этом духе. Йоав не помнит. Вопят, но не бьют. А тот самый, у кого он деньги выхватил, вроде как даже плачет… Йоав совсем растерялся. Разжал кулак. И протянул ему двадцатник. Парень выхватил и, как зверь какой, – наутек.  С такой быстротой,  что у Йоава аж голова закружилась. Он сначала на это внимания не обратил. Хотел встать. Но упал. Опять попробовал встать и снова упал. И тут его рвать стало. Какой-то жижей. Рвет и все. Никак Йоав остановиться не может. Лежит и блюет.

Тут парень второй перепугался. «Эй, ты чего?! Больной что ли? Смотри у меня. Мы ж тебя пальцем не тронули. Сам нарвался. Последние деньги у человека спер.  Еще скопытишься, не дай Бог, так нас по судам затаскают. А мне лично лишние сношения с властями ни к чему. А ну-ка, вставай, приятель!» Он как-то приподнял Йоава и поволок прямо по земле, как мешок. Но боли Йоав не чувствовал. На каком-то этапе вырубился. 

… Очнулся от запаха. Точно определить не мог. То ли травка, то ли что еще послаще вперемежку с запахом водки. Чуть позже в нос ударила вонь. Пот, моча, гниль.  Такого Йоав еще точно не нюхивал. Голова снова закружилась, и к горлу снова подступила тошнота. Но рвать уже было нечем. И Йоав только скорчился в спазмах. Очухавшись чуть, огляделся. Подвал. Грязное тряпье на полу. Всюду люди. Парни. Девушки. Грязные. Лохматые. Кто курит. Кто пьет. На него, Йоава, никто внимания не обращает. Напрягся. Пополз к выходу. Тут кто-то придавил его ногой к земле. «Куда почесал, приятель? Тебя выпускать не велено. Сказано настучать можешь».

Теперь уже Йоав напрягся, чтобы понять, о чем речь. Не понял. Круги перед глазами. Мысли наскакивают одна на другую – ничего не разобрать. Пуще прежнего. Если б не Малыш, он бы вообще не вспомнил что к чему. Но Малыш подсказал. Йоав, как видно, прошептал что-то, парень не расслышал и нагнулся к нему поближе. Йоав повторил. Потом снова и  снова. Он боялся, что если его не расслышат, то не поймут, насколько важно ему, Йоаву выйти из этого подвала. Его расслышали.

Когда парень понял, о чем Йоав говорит, подвал взорвало от его безудержного хохота. «Он ищет Бога, - вопил лохматый во всю глотку. – Хочет мир спасти!» Сначала никто не реагировал. Потом какая-то девушка в разорванной блузке и с кровоподтеком на лице встала со своего места и направилась к ним. Она оттолкнула гогочущего Лохматого и присела над Йоавом. Он все повторял свое. Как автомат. Без перерыва. С каким-то безумным доселе неведомым ему упорством.

Девушка смеяться не стала. Она расчистила от вонючих матрасов проход к двери и вытащила Йоава на воздух. Было утро. Прохладно и светло. Йоаву полегчало. Девушка молчала отволокла его в какой-то задворок, устроила поудобней на траве и исчезла. Вернулась она вскоре с пакетом молока и булочкой в руках. «Ешь!» - приказала она Йоаву. Он попробовал. Но не смог. Его снова стошнило. Тогда девушка снова исчезла. И снова вернулась. С бутылкой минеральной воды. «Пей!» Вода пошла лучше. Маленькими глотками Йоав пил воду. И постепенно приходил в себя. Девушка сидела рядом с ним и молчала.

Через какое-то время Йоав смог сесть, опираясь на локоть, и отщипнул кусочек булочки. Потихоньку доел ее и запил молоком. Тут Малыш отчеканил: «Беги, идиот! Ты что не видишь, что она ведьма! Ее послали, чтобы остановить тебя!» Йоав резко дернулся в сторону, пытаясь бежать. Но тут же упал. «Ты что, сумасшедший?!» - поинтересовалась девушка. «Видишь?! – стучал в виске Малыш. – Это знак! Она сказала «сумасшедший». Она упрячет тебя в психушку!». При упоминании психушки, Йоав из последних сил совершил еще один прыжок. Теперь уже в сторону девушки. И снова в бессилии упал. «Пошел ты, придурок!» С этими словами девушка исчезла, оставив Йоава лежать на травке в безлюдном дворике.

Наверное, он уснул. И проспал день или больше. Открыв глаза, Йоав увидел над собой звездное небо. Почти такое же, как в ту ночь возле дома, когда он понял, что Бог его оставил. Звезды снова были низко. И Йоаву снова казалось, что он может дотянуться до них рукой.

Йоав встал. Все тело ныло. И что-то тяжелое и черное подсасывало внизу живота. Йоав пытался понять, что это такое. Но понять не мог. Это было что-то безнадежное, непосильное, неудобоваримое по силе своей гнетущей тоски. Йоав сам не знает почему, но именно в эту минуту он подумал, что Бога ему не встретить. Сон его, как видно, так крепок, что даже отчаянные призывы Йоава не в состоянии прервать его. 

Йоав побрел по улочкам Иерусалима. Теперь уже совсем не ведая, куда и зачем. Знаки, встречающиеся на его пути, становились все зловещей и зловещей. У мусорного бака он наткнулся на дохлую кошку. Из открытого окна дома, донеслась фраза: «Он действовал именем сатаны». Какая-то женщина случайно наскочила на него в темноте и в страхе отпрянула. Потом он увидел машину, в номерном знаке которой было четыре шестерки.

Йоав не заметил как оказался вдали от домов, на открытой холмистой местности. Он все брел и брел, не глядя под ноги, задрав голову вверх. Так звезды ему казались еще доступней. Он подумал, что, по-видимому, уже давно оторвался от земли и бредет себе по Вселенной. Один-одинешенек. Без роду без племени. Без божьей опеки и защиты. Но на сей раз ему почему-то не было страшно. Черная тяжесть внизу живота расползлась по всему его телу.  Он казался себе невыносимо тяжелым и в то же время абсолютно пустым. 

Йоав подумал: может быть, Бог там,  где-то за этими низкими звездами, на самом краю Вселенной, там, куда ему с этой ужасающей тяжестью нипочем не добраться. Каждый шаг давался Йоаву все с большим и большим трудом. Казалось, что тело просто отключилось и больше не принадлежит ему. Когда идти стало невмоготу, Йоав пополз, продолжая смотреть вверх, сверяясь по звездам. Кажется, он споткнулся, или оступился, или какая-то неведомая сила швырнула его вниз с обрыва, куда он взобрался уже при полном свете Луны...

Мир опрокинулся в бездну. Вечная Тьма накрыла иерусалимские горы.   


15.06.07