Поминальная суббота

               
                28.06.08г.
Душно… Перехватило дыхание.  Идти оставалось  ещё далеко.  Старая женщина в неброском костюмчике и в синей легкой косынке, завязанной на шее подобно  пионерскому галстуку,  остановилась и огляделась, затем переложила в другую руку белый пакет, на котором стерся рисунок. Лицо её замерло, превратившись в гипсовую посмертную маску боли, губы сжались до синевы, под глазами пролегли глубокие темные круги, а сами глаза были обращены куда-то внутрь себя.   Она  о чем-то думала. И эти думы были тяжелы для её сердца.
Её одолевали   страшные мысли: «Зачем жить? Зачем жила? Зачем живет уже без четверти  век?»   Жила она не хуже других, многие даже завидовали ей, но итог этой жизни неутешителен.  Что она  сделала не так?  Чего не предусмотрела?  Вздохнув, старуха  пошла дальше. Вокруг нею суетились другие люди, спешили, обгоняли.  Вдруг её беспокойные  и тяжелые мысли остановились, как бы замерли от неожиданности.   Она заметила, что на кладбище в этот день было много людей.  «Раз они сегодня здесь, значит, не только у меня горе», - пронеслось в её воспаленном, страдающем  сознании.  Она понимала, что так думать нельзя, неправильно, несправедливо по отношению к людям, но сердце стало биться ровнее. Тут же ей  вспомнилась  Маша, бывшая жена сына,  которая  после долгих лет совместной жизни, когда  её терпению пришел конец,   решила, что не станет больше прощать мужа после очередной измены. Они расстались больше пяти лет назад, но  бывшая сноха  обещала поставить  через неделю после троицы  памятник Сереженьке. Уже  целый год прошло после смерти сына, а на могилке  стоит  деревянный, никому не нужный, кроме неё, крест.  Она прибавила шаг, нужно было торопиться, чтобы,  побыв немного на могилках сына и мужа, успеть на следующий автобус.  Жара не давала расслабиться: вечером  надо ехать на дачу, будет  вода…
    Долгое  десятилетие конца XX века истребило у людей  желание жить,   грех самоубийства одних лёг непосильным бременем на других. Во что верили, чем гордились -  было сейчас ненужным. Жизненный стержень дал трещину. Уходили  в мир иной в основном мужчины: кто-то загибался из-за паленой  водки, кто-то не мог смириться с  роковыми изменениями  (жили,  работали, приближали завтрашнее далеко, а дело всей жизни было порушено, разграблено), а кто-то из-за своей никчемности, из-за неприспособленности, из-за роковых ошибок  уходил сам…
    За последнее десятилетие лет  Наталья Павловна потеряла мужа, сына, брата.  Брат -  единственный человек, который после смерти матери был ей опорой и защитой, но  только его сломала тяжелая ноша ответственности за семью. Работал всю жизнь, гнул спину с того самого времени, как их отца призвали на войну.  Всю жизнь Наташа помнила, как в начале войны  они с  братом копают картошку: ей шесть, ему только четыре. Помочь некому,  мать и другие взрослые  на общественных работах. Но ни к нему она так сегодня торопилась,  в субботу накануне Великой Троицы  поминают самоубийц.
 В правой руке у неё, ритмично раскачиваясь, еле слышно шуршал  пакет, в него хозяйка положила несколько конфеток, блинчики  и салфетки; только не подумала она, что необходимо захватить немного воды, ведь сегодня так жарко.  Старушка остановилась и решила вернуться к торговой палатке, мимо которой  только что прошла. Там  она купила минеральной воды, а у двух женщин, сидевших рядом с этим  импровизированным магазинчиком, заметила искусственные неброские цветы, аккуратно разложенные  в плетеные  корзины. 
- Сколько просите вот за эти? -  Наталья Павловна указала на синие колокольчики, почему-то именно они ей понравились.
Одна из них безучастно ответила:
-  Пять рублей.
  Старуха вытащила затертый кожаный кошелек, который бережно раскрыла и достала две десятирублевые бумажки. Их она заработала только вчера, когда привезла с дачи несколько пучков весеннего лука  и продала   на базаре возле  дома. Положив покупку в пакет, она отправилась дальше. Как только она оставалась наедине со своими бередившими душу мыслями, то сразу душа её погружалась в омут воспоминаний. Она шла по дороге вдоль могилок, а в   её голове  снова и снова  мелькали отрывистые мысли-воспоминания.  Нельзя по русским православным обычаям поминать плохим словом усопших, но ничего она с собой не могла поделать. Гложила её обида, душила, не давала свободно дышать, сверлила душу, грызла больное сердце.  Не видела  Наталья Павловна ни любви, ни счастья в этой долгой жизни. Как истинная русская женщина стремилась жить правильно, по человеческим законам. А была она в молодости первой красавицей, скромной,  работящей, помощницей матери, советчицей брату. Не знала молодая девушка, что есть предательство, высокомерие, грубость, беспутство, пьянство, побои. Это сейчас молодая жена не будет мириться с пороками мужа, бросит, не посмотрит на маленького ребенка, соберет вещи и уйдет от  него в «никуда».  Но полвека назад  любая  женщина считала, что муж - это все.  К тому же  её Игнатьевич был коммунистом и директором небольшого, но важного завода.  В молодости он ещё старался помогать ей по хозяйству: садил картошку, косил сено для коровы, которую держала тёща; но чем выше становилась его должность, тем меньше (как он считал)  должен делать по дому. Жена успевала везде: и дома, и на даче, и на работе.  Кстати, работала она на военном заводе, где  строго следили за началом и  окончанием  рабочего дня. 
      Было у мужа любимое  занятие, как у всех руководителей  брежневского периода,  охота.  Развлекался  он со своей одностволкой своеобразно. Кто-то честно бегал по лесам, стрелял во всякую живность, стремился  обеспечить запасами голодную советскую семью, а он  считал, что  ружье - хорошая забава.  Вот однажды приехали несколько семей в лес за  грибами, разошлись кто куда,  а он ружье вроде хочет проверить.  Никто не ждет подвоха, только почему-то пуля пролетела у кого-то между ног, а у кого-то просвистела над головой.  Человек начинает горячиться: «Чо-о-о, ошалел что ли? Какого хрена стреляешь?»  Он смеется: « Насрал!»  Как время показало: до добра не довела его такая потеха.   Особенно тогда, когда родилась дочка.   Наташа заболела, пришлось Серёжу, старшего сына, просить позвать  бабушку, тёщу Игнатьевича, которая как раз нянчилась с маленькой Оленькой, дочкой брата, родители девочки были заочниками и сдавали зимнюю сессию. Тёща весь день помогала дочери, варила, гладила, купала младшую внучку.    Было уже поздно, девочки спали, Сергей делал уроки, когда пьяный зять вернулся домой и неприятно удивился, что незваные гости не собираются покидать его квартиру.  Он, недолго думая, схватил  ружье, зарядил  его и навел на старую мать своей жены и на девчушку, которая спала клубочком на диване.  Оленька не испугалась даже, потому что поняла, что  с ними случилось только тогда, когда её  быстро и без слов одели и вывели на улицу. Четырехлетнему ребенку показалась бесконечной  подъездная лестница.
- Баб, а баб, почему мы ушли? – щебетала малышка.- Дядя в нас хотел выстрелить? Убить? – не умолкала девочка.-  А он выстрелил бы?
Старая женщина прятала глаза от внучки, не знала она ответы на её бесконечные вопросы.
- Оля, уймись и садись скорее в санки, а то  совсем замерзнешь, - Прасковья Григорьевна посадила ребенка на санки и укрыла его верблюжьим одеялом. Был январский морозец, на улице до самого бабушкиного  дома они никого не встретили. Девочка смотрела на небо и видела яркие звёздочки,   единственно сочувствующие беглянкам.  Зашли в тёмный холодный  дом, за день маленькая комнатка выстудилась,  бабушка привычными движениями стала растапливать печь. Девчушка  смотрела на бабушкины руки и продолжала  мучить старую женщину своими вопросами:
- А если бы он выстрелил, то бы мы умерли? Да? А потом снова родились? Да? А почему он так поступил?
- Потому что дурак, - отрезала Прасковья Григорьевна.
- А ты папе скажешь? Пусть он его накажет.
- Нет.
- Почему?
- Потому что надо его простить. Ты, доченька, его прости. Он, пьяный дурак, не знает, что творит.
   Мать никогда не упрекала дочь за  страшное унижение, которое пришлось пережить,  и она не стала рассказывать  об этом и сыну, чтобы не вносить сумятицу в отношения зятя и шурина.    Время шло, дети выросли, Сергей стал защищать мать и сестру, Игнатьевич нашел другое применение одностволке.  Теперь  муж Натальи  мучился жалостью к себе, стал грозиться застрелить себя.    Из-за постоянных запоев у него испортилось здоровье, ему казалось, что он никому не нежен, к тому же  из-за астмы   уже не работал.  Жена с дочерью то и дело перепрятывали оружие.  Однажды Наталья Павловна не успела  приехать вовремя домой, немного задержалась, а когда пришла домой, то испытала шок от увиденного.  Муж выстрелил в себя
незадолго   до её прихода.  Тело лежало набок, прижимая ружьё к полу, ноги всё ещё упирались в диван, в холодных глазах читался упрек.  Прошло столько лет, а  бедная женщина спрашивала себя постоянно: «За что? Почему он так со мной поступил?»  Не могла она понять, что муж завидовал её стойкости, терпению, мужеству.  Около таких сильных духом женщин, которые  никогда не пожалуются на судьбу (а она их постоянно испытывает на прочность),  находятся, наоборот, слабые мужчины.   
  Вместе со своими  тяжёлыми мыслями Наталья Павловна не заметила, как  дошла до знакомой синей оградки. В глаза бросилась какая-то неровность в памятнике. Она приблизилась  к нему. На гладкой  стороне чёрного мрамора  было изображено  холодное лицо Игнатьевича.
- Да, правда, памятник  покосился. Надо поправлять, -  решила женщина,  переведя дыхание,   она ещё подумала, как надо будет объяснить дочери и зятю, что требуется приподнять с одной стороны эту мраморную глыбу. Оправдывая дочь и зятя, она продолжала успокаивать себя тем, что   у молодых интересы молодые, им  не до памятника, не до её старушечьих дел.
   После непоследовательных и загнанных мыслей в голове у неё   возникло другое больное воспоминание:
   - Милый, любимый сын… Вот совсем недавно  его не стало, - вдруг снова появилась   с левой стороны боль, которая  быстро прожужжала и ударилась куда-то  под лопатку.
   Когда был жив сын, она чувствовала защиту и уверенность, что если случится что-то непредвиденное, то её Серёженька придет на помощь.  Да  жизнь с отцом-чудовищем изменила судьбу не только Натальи Павловны, но и её детей.   
Сын унаследовал её красоту и крепкое здоровье. С юного возраста он увлекался спортивными играми: волейболом и баскетболом. Благо, что рост  у него был высокий, тело худощавое. Мать гордилась сыном, потому что   учился хорошо, было много друзей,  в спорте  был первый, да к тому же все девчонки класса млели от его взгляда.  Одним словом, баловень судьбы, у которого  вроде бы жизнь должна была сложиться удачно… 
        Отец хвастался перед родственниками:
-  Захочу - Серьга в армии  служить не будет; захочу -  в институт без экзаменов пристрою. 
 Но сын  в десятом классе принялся активно сопротивляться ему:  пару раз чем-то тяжелым успокоил его после очередной пьяной выходки. Игнатьевич  обиделся на него и не стал проталкивать сына через свои связи в престижный институт.  Сергей сам  поступил туда, куда хотел. После этого отец  начал уважать  сына и уже дома, побаиваясь его,  вел себя  сдержаннее, и  если хотел сорваться, то срывался на подчиненных, а не на домочадцах. Кажется, что должна у Серёги сложиться удачная судьба, но у любого человека есть ахиллесова пята; у него - жуткое желание нравиться всем лицам женского пола и пользоваться  их вниманием. В  юности он понял преимущества своей смазливой внешности, так как  его улыбка открывала запросто доступ к любому девичьему телу. Такой стереотип поведения случайно сложился  тогда и  остался на всю жизнь. А это принесло великое горе матери…
  Наталья Павловна громко вздохнула, присела на лавочку  и разложила на салфеточку то, что приготовила, чтобы помянуть своих грешных родных. Мысленно попыталась прочитать молитву и  ещё раз попробовать их простить. Душевного облегчения не наступало, слёзы не хотели катиться по лицу. Она снова вздохнула, вспомнив, что после смерти мужа не могла заставить себя  заплакать. Тогда она чувствовала только то, что это происходит не с ней, а как будто кто-то другой вместо неё  выполняет незамысловатые действия обряда. Все чувства замерли, заморозились, окаменели, только сила воли заставляла её двигаться.  Вот и сейчас это чувство холода остановилось где-то в глубине её  ещё крепкого тела.  Стало не по себе, она медленно привстала, выпрямила больную спину и посмотрела снова на памятник, мысленно попрощалась с умершим и вышла из оградки.  Предстояло  пройти полкладбища, чтобы добраться до могилки  сына. 
… Горе, настоящее горе она испытала только тогда, когда  пришла на последнее свидание к сыну  в СИЗО, куда он попал из-за постыдного поведения.   Мать  старалась не верить тому,  о чём говорили люди о нём.  Гнала от себя мысли, что её сын – монстр, негодяй.  Она находила множество оправданий ему,  искала хорошего адвоката, но  любовь материнская слепа, она не хочет видеть явное, не хочет замечать грязное и постыдное, что было вокруг имени её единственного сына.  Мужественно  женщина ходила по улицам  родного города, где каждый знал её или её сына. И  каждый, кто её знал,   при встрече боялся  обидеть  Наталью Павловну, но люди по натуре своей злы и жестоки, они не могут не покопаться в грязном белье…
Шла она все медленнее, немного прихрамывая, вот ещё несколько могилок и покажется оградка, к которой так рвалось её сердце.  Высокая зеленая трава практически  скрывала от постороннего взгляда последнее убежище  сына.  Старушка поправила левой рукой прядку седых волос, слегка приглаживая их к маленькому, туго завязанному пучку.  Надо было привести в порядок  это никому не нужное, кроме неё,  место.  Она поставила на землю пакет, наклонилась, забыв о своей физической немощи, принялась  методично рвать сочную зелень, складывая всё в одном месте, чтобы потом унести подальше. 
… Какая тоска охватила её душу, когда она последний раз видела глаза  сына, мать знала, что это всё.   Он решился  на самоубийство, жить с таким грузом не сможет. Жизнь перечеркнута,  среди людей нет места  для него.  Наталья Павловна стойко держалась, не плакала, не умоляла подумать, только её глаза  были прикованы к лицу Сергея, она молчала, потому что понимала, как сыну нужно высказаться. Сын спокойно так же, как она сейчас рвала траву, обстоятельно, не торопясь, вначале попросил мороженое в вафельном стаканчике, когда-то  в детстве это было его любимым лакомством, а затем, съев немного, распорядился  насчёт своего небольшого  наследства.   Долго в её снах, мучая душу бедной женщины, возникало навязчивое видение – в дрожащей руке вполовину съеденное мороженое в вафельном стаканчике…
  Вот сорвана последняя трава, очищена от мусора могилка, украшена дешевыми  цветами, рассказано деревянному кресту все, что произошло в жизни за последний год, и традиционное действо перед Великой Троицей закончено. А когда она  возвращалась к автобусу через огромное кладбище, то ей стало не по себе, что на кладбище в этот день много людей, значит, таких, как она, много,  и у каждого свое, невыплаканное горе…