Глава 7. Богема

После банно-портовой эпопеи я в очередной раз остался без  работы. Нельзя сказать, что  это перманентное состояние Васисуалия Лоханкина меня сильно угнетало, скорее наоборот, это было мое обычное "Статус кво". В ожидании мысли или, в крайнем случае, сюжета я целыми днями валялся на продавленной тахте, читал книжки, слушал музыку и, если появлялись деньги, пил пиво. Когда под рукой оказывалась бумага и ручка,  пробовал работать, над давно задуманным романом. Параллельно писал рассказы, в основном в стол, хотя некоторые попытки опубликоваться я всё-таки предпринимал. Один раз послал по электронной почте детективную повесть на сайты наиболее известных издательств. Отрицательный ответ пришёл только из издательства АСТ. Остальные вообще никак не отреагировали.
С детективной темой я немного опоздал. Повесть я начал писать, когда ещё не были изданы женщины-детективщицы. Не появился ещё Кивинов со своими «Кошмарами на улице Стачек»  и бесконечными ментами. Не было  Шитова с пираньями, но потом забросил, а когда появилось время,  интерес к отечественным детективам спал. После размещения в Интернете начали названивать  редакторы малоизвестных издательств типа «Самсебяиздат», с предложениями выйти в свет  за мои же деньги.  Просили по-божески, но, во-первых,  нужно было самому всю эту печатную продукцию куда-нибудь пристраивать, а во-вторых,  я  хотел зарабатывать, а не платить.
Для того, чтобы твои книги покупали,  нужно,  чтобы о тебе говорили, а для этого надо  постоянно быть на виду, то есть на голубом глазу,  получался замкнутый круг.
Однажды жена принесла  газету бесплатных объявлений, в которой издатель приглашал авторов к сотрудничеству. Я позвонил и редактор сообщил, что может напечатать меня в литературном альманахе, только денег заплатить он не сможет. Я обрадовался, хотя бы тому, что он первый, кто денег не попросил. 
Договорились встретиться в библиотеке. Он предупредил, что принимает произведения на любых носителях, но желательно  на дискетах. Я спросил, в каком жанре и формате должны быть опусы. Он ответил, что жанр любой, а формат не более шестнадцати страниц  четырнадцатым шрифтом. «А то некоторые присылают целые романы и хотят, чтобы я за свой счёт издал, чуть ли не собрание сочинений в пятнадцати томах»,- посетовал издатель.
Жена скинула последние  рассказы на дискету, и я отправился на Большой проспект Петроградской стороны. По дороге    рассуждал про себя: «Свершилось, я вхожу в литературные круги, в богему». При слове богема, почему то представлялась экзальтированная дама бальзаковского возраста, затянутая в шелка и креналин. Библиотека находилась во дворе-колодце, и пока я искал вход,  слегка опоздал.  Зал был полон. В основном собрались  поэты-любители, от совсем юных дев, до дам из дома ветеранов сцены. Был даже один адмирал.
Издателем оказался высокий, худощавый человек, напоминающий вечного подростка, в длинной, чёрной кофте, доходящей ему почти до колен, с серьгой в ухе и в бусах из бисера. Собрание напоминало нечто среднее между сборищем анонимных алкоголиков и семинаром распространителей «Гербалайфа» или иных сектантов. Каждый поочерёдно вставал, представлялся, коротко рассказывал о себе и как дошёл до жизни такой. Только в отличии от алкоголиков, поэты ещё и стихи читали. Некоторые совмещали пьянство и рифмоплётство.
Где-то в самом углу зала с места встал совершенно пьяный человек и заплетающимся языком представился ветераном Чечни. Он начал нести полнейшую ахинею. Издатель неожиданно стремительно вскочил из-за стола, стоящего в центре зала и довольно ловко вывел невменяемого за дверь.
Отдельные стихи были совсем неплохи и даже талантливы. Когда очередь дошла до адмирала он, хорошо поставленным голосом, прочёл стихи о Петропавловской крепости. Адмирал, между прочим, поведал, что эти стихи пришли к нему во время прогулки возле храма Спаса на Крови и, вернувшись домой, он их просто записал.
Я тоже думаю, что стихи приходят откуда-то извне.  В основном же собравшиеся читали тексты, напоминающие складухи авторов из клуба самодеятельной песни, только без гитарного треньканья.
Потом слово взяла дама из Дома ветеранов сцены. Время на подобных собраниях обычно бесконечно растягивается, а дама всё читала и читала стихи собственного сочинения, пока, наконец, издатель не прервал её,  сказав: "Извините, но нам ещё многих нужно послушать". Дама обиженно поджала ярко-красные губы и, сославшись на предстоявший концерт, покинула собрание.
Воспользовавшись заминкой, я передал издателю дискету, и, ни на что особо не надеясь, удалился.
Однако через неделю он неожиданно позвонил и сообщил, что сдал номер в набор и в следующее воскресенье назначает встречу в библиотеке на Крестовском острове. На этот раз литераторов было гораздо меньше.  Издатель  пригласил  прозаиков. Я приобрёл у него дюжину экземпляров альманаха под полиантологическим названием "Птеродактиль", издательства "Рио дель Магра".
Почему альманах носил такое название издатель и сам толково объяснить не мог, бормотал, что -то невнятное про то, что просто слово нравится, а может, называя так альманах, что- то имел ввиду, а что именно, не хотел говорить, но я тешил себя мыслью, что теперь я - птеродактиль русской прозы.
Кроме летающего ящера в «Рио-дель Магра», издавался ещё альманах "Архиоптерикс" и "Скоробей". Литераторы расселись  за овальным столом, в центре зала и затихли. Тем для общей беседы не было. В самом деле,  не читать же прозу, поэтам хотя бы стихи можно декламировать. Издатель, который сам был поэтом и писал под псевдонимом Рио дель Магра, открыл дискуссию  вопросом: «Для чего вы пишите?» Мотивация может быть самая различная, от потребности марать бумагу, до желания заработать или даже прославиться, впрочем, и то и другое от лукавого. Истинных мотивов не выдал никто из присутствующих,  и дискуссия зашла в тупик. Тогда издатель задал новую тему диспута: " Чём в принципе проза отличается от поэзии?". Действительно, литература началась с поэзии. Гомер, Вергилий, Сафо обрекали свои творения в стихотворную форму. Библия, Веды, Коран  написаны группой авторов в стихах. Впрочем, все эти бессмертные творения человеческой мысли большинство из присутствующих читали только в переводе, что значительно обедняет восприятие. Шекспира, Гёте, Шиллера, Байрона мы тоже знаем только в переводе. Золотой век русской  проза начался с малоросса Гоголя, но и он назвал своё лучшее произведение "Мёртвые души" поэмой. Потом были Достоевский, Чехов, виртуозная проза Серебряного века Крыжыжановского, Цветаевой, пронзительная проза второй половины двадцатого века Астафьева, Распутина, Шукшина, Белова, Солженицына и Венедикта Ерофеева, который тоже назвал лучшую свою вещь: "Москва-Петушки" поэмой.
Но не будешь же вещать такие хрестоматийные истины в собрании интеллектуалов-прозаиков,  и потому диспут как-то сразу затух. Одна девушка высказала парадоксальную мысль, что поэзия это нижнее бельё, а проза соответственно верхняя одежда, в том смысле, что поэзия требует более тонких, прозрачных материй и гораздо более тщательной отделки.
Дальше беседа переросла в сугубо  практическое русло. Представители старшего поколения спрашивали издателя, в чём его выгода. На что тот туманно отвечал, что он, конечно, не альтруист и какую-то прибыль это дело приносит.  Младшее поколение спрашивало, что такое "Рио дель Магра", на что издатель быстро отвечал, что "Рио дель Магра" это он. Было заметно, что он устал от одних и тех же вопросов.
Один предприниматель, брезгливо повертев в руках дешёвенькую брошюрку альманаха, предложил издать исключительно себя в твердой обложке с золотым тиснением.  Издатель ответил: «За ваш счёт издам легко». Предприниматель сразу потерял интерес к происходящему, и прозаики разбежались, чтобы продолжить литературный вечер в ближайшем кафе.
Приблизительно через месяц в альманахе вышел второй мой рассказ. На этот раз собрались в основном поэты. Альманах увеличился в формате и содержал как прозу, так и поэзию. Вначале издатель вручил наиболее понравившимся ему авторам  книжки-малышки. Потом приступили к декламации. Дамы бальзаковского возраста с придыханием опять  читали  стихи о трудной женской судьбе. Похожие друг на друга, одинаково одетые как однояйцовые близнецы,  они выходили в центр зала и,  жеманными голосами на срыве начинали с одной и той же подводки:
- Я, конечно, очень извиняюсь, ведь должна быть сама Изотова, а читать перед Изотовой, как вы понимаете дело неблагодарное…
Мне стало интересно, кто же такая, эта самая Изотова?
Наконец,  по залу пронёсся нарастающий рокот: "Изотова, Изотова".
Я тоже поддался всеобщему ажиотажу и устремил взор в сторону на  женщину, которая стремительно   вошла в зал,  по-королевски скинув мутоновую шубку на стул. 
На первый взгляд это  женщина средних лет  ничем особенным не выделялась из общей массы поэтесс, разве что была немного более худощава и одета со вкусом.   Она вышла в центр зала и с места в карьер начала читать. Стихи были хорошие, что-то про природу, грибы, которые смотрят на неё. Впрочем, в стихах было чересчур много женского  пафоса,  но этим грешат почти все поэтессы, да и читала она слишком надрывно.
Потом вышел поэт и прочёл  ироническую поэму "Пешеходная зона".
Во втором отделении должен был читать  сам издатель,  и я решил остаться. После перерыва он что-то говорил по поводу организационных вопросов и вдруг ни с того,  ни с сего, без всякого перехода, начал читать. Стихи мне понравились, чувствовалась безупречная форма. Я ещё немного послушал  и отправился домой. Вечером позвонил издатель и спросил, каковы мои впечатления, я сказал, что многое понравилось. Потом он спросил, мол,  не хотел бы я опубликоваться в альманахе "Скоробей", я ответил, что альманаха не читал и мне по большому счёту всё равно где печататься, лишь бы печататься.
Больше он не звонил. Через месяц я позвонил сам. Мне показалось, что он меня узнал, а может быть принял за кого-то другого и пригласил на поэтические чтения в библиотеке имени Чехова. Ему, по-видимому,  многие звонили, и каждый раз он  делал вид, что  всё помнит и ждёт именно этого звонка. 
Я подготовил очередную подборку рассказов и отправился на маграбат. Так в Испании называлось собрание поэтов. Альманах на этот раз не вышел, стихов тоже почти не читали, только в самом начале издатель прочёл несколько произведений, недавно почившего поэта. Потом решали организационные вопросы. Выходили какие-то барышни, ищущие спонсоров под прожекты.
Издатель вёл себя как-то необычно игриво. Он  беспричинно смеялся, забывая слова, часто упоминал тумбочку с деньгами из сакраментального еврейского анекдота.
Появилась, крайне взволнованная,  раскрасневшаяся дама. Она присела рядом со мной и, нервно ёрзая на стуле, поинтересовалась, когда же, наконец,  будут опубликованы её труды. Я мысленно обозначил её, как даму с трудами. Издатель спокойно объяснил ей, что возникли трудности с типографией и как только всё утрясётся, он обязательно  даст ей знать. При этом издатель, указывая на меня, сказал: "Вот  прозаик, рассказы пишет, которые мне нравятся, тоже давно ждёт публикаций". Дама сразу отвлеклась от издателя, и, повернувшись ко мне, с интересом спросила: "Что  пишете?" "Преимущественно прозу", - говорю, раздуваясь от  значимости. "А про что?" - не унималась дама. "Про заек", - дешёвенько сколомбурил я, но ничего, дама схавала и даже хихикнула.
Потом я ещё несколько раз звонил издателю. Он говорил, что сборник сдан в набор и публикация - вопрос времени. Наконец, сообщил, что всё будет готово в ближайшее воскресенье. В назначенный час я прибыл в библиотеку имени Чехова на такси, не терпелось увидеть напечатанный рассказ.  Издатель сидел где-то в подсобке и учил плести фенечки из бисера женщину. Он тут же с порога огорошил меня, сказав, что альманаха не будет. Дама с трудами написала заявление в милицию, будто он присвоил её работы и теперь торгует ими в переходе метро. Издателя, естественно, потянули в милицию, и женщина- следователь популярно объяснила, что дело серьёзное,  может и до суда дойти.
Не знаю обладала ли дама литературным даром, но фантазией несомненно обладала.