Счастье весеннего утра

Счастье весеннего утра

«Пожалуйста, оставьте мне это
 воспоминание. Всего лишь одно…»
 к/ф «Вечное сияние чистого разума»

Петух Ромео никого не предавал, но чувствовал себя предателем. Он и сотни куриц и петухов ехали на самодвижущемся полу через стеклянный мост-трубу, и ему казалось, что он такой же, как и мост, прозрачный, что все видят его насквозь, эту пульсирующую ложь внутри.
Ему постоянно приходилось повторять, что Ростикса не существует, что гореть вечно в Ростиксе – это бред, что все это, включая Жар-птицу, летающих куриц и Птичье царство, - буйство религиозного воображения. Куры, понятное дело, ему не верили. Устраивали тяжелые выжидательные взгляды; будто, чем дольше будут сверлить его глазами, тем вероятнее, что из него, наконец, польется совесть. Но дело было не в совести, а скорее в сострадании. Да, они находились в странном месте, напоминающем Распределитель из Куриблии, откуда грешная кура попадает в Ростикс, а безгрешная – в Птичье царство: те же железные решетки и самодвижущиеся полы. Но зачем сеять панику? Рушить итак зыбкую веру в то, что, возможно, Ростикса не существует. Для чего отнимать последнее? Убежать они все равно не смогут, только забьют себя в отчаяние и страх. Ведь лучше побыть немного в сладкой лжи, а потом в мучительной правде, чем все время быть в последней.
Сложнее всего было с Юлей. Ромео было физически тяжело ей врать. Она никогда не спрашивала про существование Ростикса, но ведь все равно получается, что своим молчанием он ей врал. Когда она ему улыбалась своим широким наивным клювом, когда кудахтала свои дурацкие песни, и когда он в это время молчал, он все время думал, что не бездействует, а действует – бессовестно совершает ложь по отношению к любимой курице. Она была оптимистична, но не настолько, чтобы видеть хорошее в перспективе быть зажаренной и разрезанной на кусочки. «О, Всевышняя Жар-птица! Что же с ней делать? Дальше ее обманывать или вывалить правду, не в силах потом смотреть, как она в ней тонет?», - думал Ромео, как вдруг их всех вывалили на большую поляну.
Ромео вспомнил, что это было последней стадией Распределителя, потом откроются Большие врата, оттуда выйдет Человек и будет каждую куру насаживать на крючок. Он это помнил хорошо, потому что на эти крючки на его глазах насадили его собственных родителей. Неожиданный плач отца и смиренный взгляд матери. Мама всегда была выносливей и как будто всегда все знала. Как и то, что его отбракуют, видимо по причине незрелости. Но теперь он зрелый, и едет по стопам родителей. И знающий, что Куриблия в некоторых местах все же врет – в Ростикс попадали все, и грешные и безгрешные. 
Ромео смог освободиться от обрушившихся мыслей только когда Юля вдруг замаячила перед ним со своим нелепым гребешком и принялась то хватать его за крылышко, то отпускать, чтобы поймать очередную надоедливую мошку. Она странным образом успокаивала его одним своим видом, и в разговорах с ней он был как на плоту в океане безысходности. Ромео растягивал с ней каждую минуту, потому что когда ее не было рядом, он задыхался от страха и бессилия что-то изменить.
- Юля! Этих мошек можно ловить бесконечно!
- Я никогда не видела столько мошек! - радостная Юля бежала к Ромео, и он отметил розовый румянец на ее щеках, так подчеркивающий нежность ее мордочки. – А ведь было бы забавно собрать всех мошек мира в одном месте!   
- Это ты забавная, - Ромео поймал Юлю и поцеловал ее во вздернутый клювик. – Мне так хорошо с тобой.
На поляне таял снег, но это не остановило петуха – прямо хвостом Ромео устроился возле железной ограды. Юля тоже села и прислонилась к нему спиной, Ромео ее обнял. Влюбленных слепили солнечные лучи, обильно поливавшие тюрьму поляны обжигающим светом.
- Тебя не смущает тающий снег?
- Я сама как снег, который тает от твоего дыхания и прикосновений, –  улыбнулась Юля, поцеловав любимого в клюв и неожиданно задавшись вопросом: - Странно, почему год не начинается именно с весны?
Петух улыбнулся. В этот миг он все никак не мог надышаться ею и воздухом, таким легким и свежим, с запахом травы. Надо успеть прочувствовать каждый миг, скоро все закончится, и этот весенний воздух, и жизнь любимой. «Я сейчас счастлив, - подумал Ромео. – Осталось совсем немного. И, наверное, лучше провести это время в коротком слепом счастье, чем в страхе и ожидании смерти».
- Ты меня любишь? – Юля смотрела на летающих мошек.
- Люблю. И знай, что бы ни случилось, я буду любить тебя всегда.
- А что может случиться?
Ромео замолчал. Юля тоже замолчала, о чем-то задумалась. Ее мордочка стала серьезной и сосредоточенной. Молчание петуха и курицы уже стало раскачивать воздух, как Юля заговорила:
- Говорят, что мы в самом Распределителе. И что ты был уже здесь, и выжил. И что ты видел, как твои родители сгорели в Ростиксе.   
Несколько секунд Ромео терялся, но все же из себя выдавил:
- Это неправда. Я не видел, как мои родители сгорели в Ростиксе, - и это не было ложью, так как Ромео действительно не видел, как они сгорели, а только как их насаживали горлом на крючки. – Думаю, Ростикса не существует. Это все религиозные сказки. 
- Ромео, а ты знаешь, что такое ложь?
Петух замолчал. Потом напрягся, мысли начали крутиться в голове и никак не могли оформиться в слова.
- К чему ты это спрашиваешь? Ты думаешь, что я лгу?
- Нет, ты просто ответь, что такое ложь.
- Ну… это неправда.   
- А вот и нет. Ложь – это лазновидность зелновой культулы.
Ромео потребовалось несколько секунд, чтобы понять шутку Юли, и в этот момент она вспорхнула воробьем, засмеялась хитрыми глазами и принялась опять ловить этих бесконечных мошек. Чертовка. Только она могла вот так сорвать струну напряжения, чтобы начать танцевать. Ромео любил ее за это, за жизнелюбие и оптимизм. «Действительно, - улыбнулся про себя Ромео, - ложь – это всего лишь культула. И ничего страшного в ней нет».
Большие врата с грохотом открылись, и на этот раз Ромео уже не удалось спастись, он был слишком взрослым. Но на смерть он пошел молча и смиренно, как мать. Он дал только одну слабину – подошел к крючкам первым, чтобы опередить и не увидеть на них Юли. «Жизнь все равно когда-нибудь бы закончилась», - подумал петух и последнее, что в нем было и запечатлелось навсегда  – это одномоментное счастье весеннего утра, когда он и его любимая, свободные, под вечно сияющим солнцем вышли на тающую поляну половить мошек.