Преступность жизни

Обширно разворачивающаяся религиозная пропаганда все больше обнажает своё содержание, и становится понятно за счёт чего она удерживается в состоянии невесомости – это безответственно демагогическая риторика, которая заинтересована только сама собой, своей подкупающей легкостью и доступностью, с отсутствием физической основы, то что в головах, в жизни не реализуемо, оно как наркотик. Не я первый это почувствовал. Спор с религиозной догматикой, которая находится в подвешенном, неосязаемом состоянии, ни когда не приведёт к единому знаменателю, так как субъект суждения размещается в стороне от физики суждения.
Я хочу выставить на обозрение затенённую часть взаимодействия догматики и недостатков общества – например как преступность. Предлагаемое  наблюдение и сравнение имеет право на исследование и этого вопроса, и вот почему.
Любая преступность возникает на почве формальных допусков внутри мышления, которое исключает физический смысл жизни и выдвигает только форму собственных интересов. То, что я говорю, пока выглядит сумбурно, но есть в этом нечто, и я постараюсь, хотя это и сложно, выразить хоть как кто. Привлекательность религии за счет основы теософии добра, добро ради добра, но сам принцип возникновения добра не рассматривается, а только как лозунг. Для простого люда важна доступность, они не заморачиваются сложностью жизни – далеко ходить не надо, всё тут при себе, и формально выполняется не сходя с места, как душевное самоуспокоение в режиме ожидания, что если так подумал, то как следствие это мол должно произойти. Простые формы как не убивать, прощать, любить ( конкретно не оговаривается кого и что), не обмануть ( но себя обмануть формальностью можно), и т.д., но все они далеки от реального происхождения.
Сложная жизнь, но потому она и жизнь, и в сложности её привлекательность и наслаждение, но эта формула для таких как я, а для другой части населения существует только желание исключить эти сложности и пользоваться только душевными порождениями. Но сложная жизнь не может иметь окончательной формулы. Религия выдвигает якобы панацею и законченность и делает все в рамках упрощённой формулы, мол все воспользуйся ею, и как река жизнь потечет в естественном русле, и проблемы исчезнут. Если бы это было так, то давно бы произошло то, о чём мечтаем. Но окончательная формула, порожденная в уме через желание, делает жизнь законченной, как в лагере для заключённых пожизненно: соль жизни становится не нужной и услащённый ум довольствуется клеткой от самого себя. Урезать себя так, что большего не сделаешь, чем есть в живой жизни вне клетки, где надо постоянно бороться за себя. Конечно убивать не пойдешь – пока ты в клетке, если конечно сытый будешь, но жить будешь как животное в рамках жёсткой природы. Прочность клети  прямо пропорциональна бездумности, и это называется духовностью. Хитрое слово духовность, как высшая форма законченности и ограниченности: ты любишь всех и себя в пределах клети, сохраняя дистанцию на уровне инстинктов, оказываясь вне перспективы жизни, ограничиваясь естественной эволюцией, которая растянется вновь на миллионы лет, но в процессах участия вашего не будет, это процесс будет управлять вами.
И дальше происходит более страшное – это выдвигая общую формулу добра в укреплении всего лишь привычки через воздержания с одной стороны, но с другой стороны эта крепость добра рушится при построении и сохранении своей жизни – идет и убивает животное, что бы есть. Но следом придумывает себе очередную уловку – якобы всевышний дух позволил сделать это. И следом снова убивает, притеснив свою призрачную совесть. Срабатывает цепочка самообманов, и она доходит до своего начала пределов, совершив окружность. На следующем витке будет большее допущение и большее расхождение с первоначальным принципом добра. По сути порождается натуральное беззаконие, но которое становиться нормой. Вот так  живёт преступный мир. И именно преступный мир склонен к религиозности, который позволяет ему оправдаться не перед собой, не перед обществом, не перед законом этого общества, а перед все допускающей условностью. И это становиться опасно, когда общественный закон оказывается на втором месте, духовный закон на первом, общественный закон становится условным, а духовный реальностью для него. Вот чем пугает меня теософия, если она приобретает в обществе определяющее значение, исключая физику общественного сложного организма. Это уже было в недавнем прошлом, но помнит  это только крепкая память с аналитическим мышлением, а не хитроумное, обустроенное логикой, рассуждение.
Всё глубже тонет физика жизни в бессмыслице красивых призывов. Вот почему сегодня власть терпит экономический крах, делая ставку на духовность и патриотизм, надеясь, что добрая лошадка, с привязанным впереди пучком сена, повезёт. И власть, делая обращение к народу, призывая к сознательности, фактически проявляет своё бессилие перед физикой жизни. А жизнь требует подхода реального, т.е. оправданного физически. Как и реальные общественные институты – юридические, экономические и политические, основывающиеся на конкретных программах. В отличие от Социализма изначального, который имел конкретные программы, а не призывы к народу, они имели второстепенное значение. Вот почему социализм сам по себе исключал влияние церкви, это было не надуманно и не принципиально, но сработал жёсткий механизм взаимоисключений. Для дела исключались всякие расплывчатые понятия, которые тормозят развитие.  Церковь ломала не идеология, а реально растущая экономическая машина.
Я удивляюсь безнравственности масс, которые при социализме были более защищёны и толпа как озлобленный пес покусал свою защиту, и для них важнее сохранение религиозности, живя в преступности от верха и до низов, не защищённых юридически, без права гарантий на будущее. Общество скатывается до животных законов – на выживание. Юридически защищать простого человека никто не будет, а самому у него не хватит - ни времени, ни знаний путаной юрисдикции, ни денег, а это уже типичное рабство. И вот к этой толпе обращается верх. И казалось – у верха  есть навигатор жизни, им сверху видны все подступы, каналы, вся кровеносная система общественного организма, но командир уговаривает войско проявить самостоятельность, и на местах – в деревнях, сёлах, городах начать действовать. Это уже попахивает анархией и что хуже – недалеко до гражданской войны.
Вот и вся помощь от религии - всё упростилось до самоуправления, через ограничение сначала физического пространства понятий, сводя всё до гипердуховности, и, организм общества потерял конкретную программу. Ещё не много и нам придётся вернуться к примитиву Чернышевского “Что делать”.
        Пускай - соцреальность была не на высоте, но она не была так безответственна, как сегодня, когда срубили крепость государственной экономики враз, разобрав по гаечкам плоды почти столетнего труда, и при этом обвинив затонувший  корабль. Корабль то был добротный, но вот капитанами оказались обезьяны, которые причины краха свалили на прошлое. А религию не волнуют  проблемы общества, ей проблемы на руку, она бы сморщилась без почвы зла, она всегда далека от реальности, значимость религии выше её. А все любят электричество, технику, уют и прогресс, а ведь это делает наука, но её пнули, мол ты не суйся в общественные дела, твори молча, а душами людскими займутся другие, более компетентные  люди. И результат – приток интеллекта исчез, наука обескровлена. Круг замкнулся. Следующий виток на больших допусках. Сначала преступность была внутри, теперь она спускается сверху, с самого. Так недолго и Сталин вернётся и захлопнет ворота. Взрослые игры в сказки закончатся. Максим Пешков был мудрее, написав “На дне”, сначала пройдя Россию пешком. Чиновники и попы пешком не ходят и говорят – Народ знает, народ с нами, и встречаются со своим народом, но не со всеми. Это их народ. А нашего народа уже не видно, разве  только на “Поле чудес”, тогда уж совсем грустно делается.
Вот она  преступность жизни – в самой жизни, в образе жизни.