***

Жаль, что по четвергам весь мусор, накопившийся в баках, увозят. Жаль, что увозят то единственное, чем я питаюсь. Те ценности, которые не нужны другим.

Я не сразу стал таким. Меня сделала таким жизнь. Все, когда–то, рано или поздно, опускаются в грязь: кто-то застревает сильнее, кто-то шагает по верху. Не грязь, а дерьмо. Кто-то по уши в дерьме.
Я был обычным офисным менеджером: следил за работой сотрудников, докладывал начальству. Собирал листы, и делал с них копии. Шесть копий: две шефу, три – заказчику, и одну оставлял себе. Мне нравилось наблюдать за акциями тех людей, которые закладывали свои единственные средства в наш банк. Трастовый фонд, монополия, вклады – я не знал значение этих слов, но числился лучшим работником. Со временем я научился красть сбережения от этих клиентов: у меня были имена, пароли, кодовые слова, и главное – доверия шефа. Кто знал.
Мне хватило на все: новый телевизор, шикарная квартира в центре, рестораны по вечерам, красивые девушки по ночам. Было все.
А потом кто-то из мальцов заложил меня шефу. Мол, «тратит все деньги клиентов». Без разборов меня выставили вон, вручив в руки лишь коробку с моими ценностями. Их не было много: две папки с характеристикой, синий пластиковый стакан, в котором я когда-то пил кофе, и фотографию в рамке, где была она. Моя мама. А потом, все происходило как в страшном сне. Все что я помню, так это жизнь до, и жизнь после. А что было тогда, когда я попал в аварию, рассматривая мамину фотографию и переходя дорогу, я не помню.

А сейчас я достаю из очередного бака на улице Грин Орест какие-то остатки от пищи. Но мне нужно не это. Мне нужны ИХ ценности. Нет, не их трастовые бумаги, доверенности о принятии попечительства, случайно выкинутые бумаги с неоплаченными счетами. Нет, мне нужно доказательство их жизни.
Синий дом на улице Грин Орест отличался от остальных, причем – заметно. Он был синим, хотя окружающие его дома были светлых и бежевых тонов. А это причуда у людей такая: они считали, что чем светлее дом – тем нежнее и спокойнее жизнь. А этому бедолаге, из синего дома, видимо, не повезло.
Я откуда-то видел этот дом: может, видел во сне, а может – в прошлой жизни, я не знаю. Я просто не помню. Запах вонючих отходов настолько завладел моими мыслями, что я даже не помню, как меня зовут.
Покопавшись в его мусоре, я не нашел чего-то более примечательным, не считая конверты, которые аккуратно были обвязаны белой шелковой лентой, которая со временем стала желтой. Да и то, они лежали на самом дне. Аккуратно достав их, я положил конверты во внутренний карман моей джинсовой куртки. Грязной и вонючей куртки, как буд-то я с головой ныряю в помойки. Нет, я просто живу в свалочной яме. Путь туда, кстати, от Грин Орест, не такой уж и длинный. Тридцать минут пешком.
Дойдя до своего гнездышка, я завалился на старый диван и достал конверты. Вытерев грязные пальцы об не менее грязную обивку, я взял первый конверт, и, вытащив оттуда лист бумаги, жадно начал читать:
«Дорогой Джеймс,
Я так долго хотела сказать тебе, но мне не следовало бы писать тебе вообще. Знаешь, когда ты уехал, все превратилось в серую сущность, люди стали серым отребьем. Хотя, они и были такими, но ты – ты был единственным светлым пятном, выделяющихся среди них. Джеймс, прошу, ответь мне.».
Подписи не было, как не было и даты. Не стояло обратного адреса, стоял только адрес получателя. Тогда, я взял следующее письмо и начал читать:
«Джеймс,
Не знаю, как скоро ты получишь это письмо, но знай – я буду ждать тебя. Я уже жду. Да, я уже сижу на крыльце нашего бунгало и жду тебя, каждый вечер и каждую ночь. Я ищу тебя глазами в темноте, я верю, что ты вернешься, прошу – ответь на мои письма».
И еще десятки писем с подобным содержанием.
«Джеймс, почему ты не пишешь?», «Джеймс, я вышла замуж», «Джеймс, у меня два ребенка», «Джеймс, я слышала, что у тебя есть сын», «Джеймс, я все еще жду тебя», «Джеймс, я лежу при смерти».
Когда я прочитал все, в моем желудке проснулся ужасный шум. Проблема была решена, когда я нашел бездомную дворняжку, уныло ползущую на передних лапах. Когда я ее доедал, ее сердце все еще билось. Я видел, я потрогал. А потом я просто безмятежно уснул. Но синий дом не давал мне покоя.
На следующее утро я решил притвориться агентом по счетам, это у меня отлично получалось, тем более – с таким то опытом работы. Я достал свой чистый костюм, который безмятежно хранился в чемодане с мылом. Да, запах был слишком приторным, зато выглядел я в нем – элегантно. Легкая небритость, расстегнутый ворот – я был с обложки модных журналов, я был с рекламок Кальвина Кляина. Я был просто Богом. Правда, от моих запястий все еще воняло мусоркой. Правильно, ведь запястья несут личный запах каждого, а я и был мусором. Я был дерьмом.
Пожилой мужчина из синего дома открыл сразу же.
-Опять агенты? Задолбали. Сколько можно? Я оплатил все что можно, а где мой сын – я не имею понятия.
Я молча раскладывал чистые листы на его кофейном столе, а он ворчал о своей серой жизни. Я делал вид, что слушал, а он продолжал жаловаться, думая – что мне это действительно интересно. Он даже не предложил мне кофе или чай, не предложил помыть руки, прежде чем приступить к делу. Он просто сел напротив меня и начал жаловаться.
-У вас есть наследники? Кроме сына? Жена? Любовница?
-Нет.
-У вас есть братья, сестры, кузины, …
Я продолжал перечислять до бесконечности, не забыв упомянуть и троюродного дядю по линии дедушки отца. На все был ответ – нет.
Вот он, мой звездный час. Я достал конверты и швырнул ему на стол. Мои чистые листы с зачеркнутыми родственниками разлетелись по гостиной.
-А, это Джеймса. Я не Джеймс. Я его отец.
Он провел меня наверх и указал на дверь. Я зашел, но старик не последовал за мной.
Все вокруг напоминало мне детство. Да, то самое детство.
-Он попал в аварию.
Я осмотрелся и взял в руки старого оловянного солдата.
-Перед этим его выгнали с работы.
Я ухмыльнулся, когда заметил за шкафом маленькую куклу Барби.
-А вообще, вы так похожи на него, - сказал старик, когда я взял в руки фотографию, - не хотите побыть моим сыном на пару часов?
Фотографию меня.
Сердце забилось так, будто я съел сердца сотни дворняг. Руки затряслись, словно в куче мусора я обнаружил труп. Труп себя.
-Нет, - сказал я.
Мне не хотелось быть сыном на пару часов, мне хотелось узнать, что за женщина писала мне, Джеймсу, странные письма. А дед лишь пожимал плечами на все мои вопросы.
-Мой сын был вне себя. Он всегда был один, и я никогда не видел его с женщиной. Но это было лет… двадцать, этак, назад.
Он захлопнул за мной дверь, а я не сказал не слова. Синий дом блистал на солнце, а ветер трепетал деревья вокруг.
Я забыл забрать конверты. Забрать то, что по праву, видимо, принадлежит мне.
Я решил вернутся, но не стучаться, а зайти в дом как хозяин. Ведь я, видимо, и есть хозяин.
Дед стоял с пистолетом в руке, направив его себе на висок.
-Даже агент отказался быть моим сыном.
Я услышал звук, оповещающий о том, что пистолет заряжен, осталось только…
-Даже выдуманная девушка не вернет моего сына, ведь он не возвращался сюда Бог знает сколько, а я писал эти письма ему. Я хотел заставить его почувствовать, что он кому–то нужен.
С его глаз хлынули слезы, а я стоял и мне совсем не хотелось двигаться. Не хотелось падать ему на плечо и плакать о том, что я – я его сын. Что я – Джеймс. Что я забыл о старике, увлекшись своей работой. Что я гавно, я мусор, я дерьмо. Я просто стоял и наблюдал. А он – наблюдал за мной.
 -Мой мальчик… Он просто выбрал не ту жизнь.
-Да, он забыл о вас! Да, он настоящее дерьмо, и он никогда не вернется к вам, никогда.
Знаете, о чем я думал в этот момент? О том, что наследство будет в кармане у меня.
Я услышал выстрел и зажмурил глаза. Мне не хотелось смотреть, как мозги скатываются по стене, а на полу блестит кровь.
Я переступил через старика, и поднялся по лестнице в свою комнату. Вот, мой оловянный  солдатик. Вот, моя кукла Барби.
Я сел на пол и стал гладить свою деревянную лошадку. Я не был здесь десятки лет, даже больше.

Когда приехала полиция, меня здесь уже не было. Я тратил в казино деньги отца, который оставил мне приличную сумму. Самое смешное то, что мне не было стыдно. Так подвернулся случай.
Но когда я перешагивал через мертвого старика, … его сердце все еще билось.