Строчки из дневника, написанного в Афганистане

Это дневник моих личных впечатлений, изложенный в хронологическом порядке. Год в воюющей стране насыщен богатыми впечатлениями, дружбой, опасностями, любовью, предательством, разочарованиями. И все же это дневник оптимиста …

СТРОЧКИ ИЗ ДНЕВНИКА,
НАПИСАННОГО В АФГАНИСТАНЕ


17 ноября 1981 года
Ранним ноябрьским утром 1981 года самолет «DC-10», летевший по маршруту «Лондон - Москва - Кабул - Дели» сделал, снижаясь над кабульским аэродромом два больших круга, зашел на посадочную полосу, и колеса литой резины застучали по бетонному покрытию. Распахнулись двери, мы вышли на трап, и легкие наполнились свежим прохладным горным воздухом с легким привкусом кизячного дыма – этот запах навсегда остался в моей памяти как первые впечатления об Афганистане – «стране гор и легенд», как сообщала одна из популярных в то время книг.
Мы – это четыре студента Восточного факультета Ленинградского университета им. А.А.Жданова. Двое – историки  Афганистана, в том числе и я и двое – филологи персидского языка. Прилетели мы сюда работать военными переводчиками в аппарате ГВС (Главного военного советника).


Я, собственно говоря, оказался в числе афганистов практически случайно. После армии с характеристикой политотдела Группы советских войск в Германии  успешно поступил на подготовительное отделение (рабфак) Восточного факультета и намеревался изучать арабский язык. Однако, когда я успешно закончил учебу, проректор по работе со студентами вызвал меня «на ковер» и заявил, что арабская группа переполнена: трое из Москвы по линии КГБ, два студента из Чехословакии по линии партийной дружбы, два поляка по этой же линии, парень из Нальчика с «крутой лапой» и еще парочка ленинградцев – итого 10 человек при том, что максимальный состав группы должен быть не более 6-7 человек (при большем составе выучить прилично иностранный язык невозможно). Проректор выкрутил мне руки, приковал меня к табуретке наручниками и предложил на выбор: Турция или Афганистан. Дома я засел за справочники и энциклопедии и выбрал Афганистан – в одной из книг немецкий автор назвал эту страну «азиатская Швейцария». Мне этого хватило – был сентябрь 1977 года.


А в апреле 1978 года неожиданно для всех грянула «Великая Саурская революция», а, попросту говоря – военный переворот, который совершила группа офицеров-пуштунов, обуянная идеями марксизма и желанием за несколько лет построить в Афганистане социализм.
 Надо отметить, что посол СССР Пузанов попросту «проворонил» эту группу отчаянных офицеров, несмотря на то, что ему о ней периодически сообщали. Лидер заговорщиков Нур Мухаммад Тараки, его ближайшие сподвижники Хафизулла Амин и Бабрак Кармаль неоднократно сами и через своих эмиссаров выходили на советское посольство и информировали, что будут брать власть в свои руки. Сказали – сделали. Пузанова быстро заменили, и начался период сотрудничества с новыми властями страны.


Нур Мухаммад Тараки, профессиональный писатель, лидер либерального крыла революционеров, стал Генеральным секретарем Нациально-демократической партии Афганистана. Хафизулла Амин возглавил силовое крыло, включая спецслужбы и, недолго думая, стал уничтожать своих врагов и конкурентов.


Во главе Посольства СССР в Афганистане поставили сильного лидера - татарского босса Фекрията Ахмеджановича Табеева, который «железной рукой» начал наводить порядок и довольно быстро наладил с новой афганской элитой самые тесные отношения.

26 ноября 1981 года
…нас  поселили в пятикомнатной квартире в новом микрорайоне Кабула, недавно спланированном и построенном советскими строителями. Квартира была удобная, у каждого – своя комната. В первый день мы прошли собеседование с замполитом, потом – контрразведчиком, потом военным врачом, который велел нам жарить яичницу с двух сторон и пить водки в два раза меньше чем в Союзе, так как высокогорье способствует быстрому всасыванию алкоголя в кровь, еще он сообщил, что вода в Кабуле кипит при 80 градусах Цельсия. Потом нас направили в бухгалтерию и выдали зарплату за месяц вперед – по 12400 афгани десятками и двадцатками: каждый нес с собой битком набитый целлофановый пакет. Нарисую цены: пачка американских сигарет – 25 афгани, шашлык с лепешкой – 30 афгани, бутылка «Кока-колы», «Спрайта» или «Фанты» - 10 афгани без бутылки, бутылка водки – 500 афгани, хорошие джинсы – 1200-1500 афгани, кожаная куртка – от 6000 до 20000 афгани, двухкассетный магнитофон – от 10000 до 30000 афгани. Зарплата вполне позволяла жить и постепенно приобретать дефицитные в СССР товары.


В первый же вечер к нам в квартиру нагрянули студенты и выпускники родного Восточного факультета, а также их друзья из Военного института иностранных языков (ВИИЯ – так он тогда назывался), а также друзья друзей. Водки, которую мы привезли с собой (по 2 литра на нос) не хватило и братва пошла ночью за «кишмишовкой» - самогонкой из сушеного изюма. Она продавалась в целлофановых пакетах. Эти пакеты пробивались вилкой и содержимое выдавливалось в пластиковый тазик, распространяя едкий запах (говорят, что для крепости дуканщики подмешивали в кишмишовку табак). До глубокой ночи мы черпали из тазика рюмками и чашками местный напиток, произносили тосты, пили за здравие живых и за упокой погибших переводчиков…      
А уже наутро началась работа.

30 ноября 1981 года
Для начала со мной побеседовал «папа» всех военных переводчиков в стране подполковник Паша Бартенев – прекрасный языковед и историк, истинный интеллигент, чуткий и тонкий человек. Он предложил мне попрактиковаться в письменных переводах различных заявок, требований, записок, которые пачками поступали из действующих военных частей и касались вооружений, обмундирования, военной техники и продовольствия. Я обложился словарями и углубился в разбор афганских каракулей, которые представляли собой сплошные ребусы и шарады. Постепенно я уловил в них некую закономерность, выписал часто повторяющиеся выражения и дело пошло легче. Но письменными переводами дело не ограничилось. Периодически в бюро переводов вбегали наши офицеры – сотрудники аппарата ГВС и требовали «нафара» («человека»), как они выражались для живого перевода. Периодически таким «нафаром» становился я. Неприятно поражало явное неуважение и пренебрежение, с которым сотрудники аппарата ГВС, капитаны, майоры и полковники относились к своим афганским коллегам, равным по званию, но при этом чеканили строевой шаг и отдавали честь при виде афганского генерала в лампасах.
Запомнился такой случай.  Работаю в бюро переводов Министерства. Вбегает взволнованный полковник тыловой службы и обращается к начальнику бюро Бартеневу:
- Коллега, дай «нафара» на десять минут!
Бартенев кивает мне головой: «Иди!».
Подходим с полковником к афганскому капитану, его форма и сапоги покрыты пылью, лицо уставшее и обветренное. На поясе кобура с пистолетом. Нормальный боевой офицер. Кипящий от возмущения полковник толкает меня в бок:
- Вот скажи этому мудаку, что он…(полковник, подпрыгивает, подыскивает походящее слово) мудак!
- Господин советник говорит, что вы плохо работаете! – перевожу я.
- Перевел? – нетерпеливо спрашивает полковник. А теперь скажи, что вчера этот мудак целый день х..ем груши околачивал!
- Господин советник говорит, что Вы вчера плохо работали!
- А сегодня этот раздолбай весь день Муму е..ёт!
- Господин советник считает, что и сегодня Вы плохо работаете.
- Все перевел? А теперь спроси, почему этот козел накладные на продукты не оформил?
Капитан, пуштун с темными глубокими глазами, явно догадываясь о «погрешностях» моего перевода, отвечает:
- Шел бой, сегодня вырвались из окружения. Документы оформить не успел.
- А меня твой бой не е..ёт, мне накладные нужны, понял! Мы! (он бьет себя в грудь) тут порядок наводим! Спроси его, понял он или ни х..я не понял? – кричит мне полковник.
У меня от его визга пропадает всякая охота участвовать в позорном разговоре. Выручает афганец.
- Да понял я, понял, – произносит он по-русски почти без акцента.
Наступает момент истины… Глаза полковника бегают, он меняется в лице, нервно поглядывает на кобуру капитана. Полковник растерян, он осознал свою ответственность за произнесенные оскорбления, он не знает, как выйти из сложившейся ситуации. Ему на помощь приходит афганец.
- Я умею ругаться. Но владею собой. Древние говорили: Кто владеет собой, тот владеет миром.
Произнеся это, капитан отдает честь и уходит. Полковник облегченно вздыхает. Смотрит на меня внимательно. Спрашивает:
- А ты все переводил слово в слово?
- Конечно!
- Ну ты и мудак! – восклицает полковник, прикладывая ладонь ко лбу.
После этой беседы подхожу к Паше Бартеневу, пересказываю содержание, выражаю свое отношение. Паша говорит:
- Молодец! Ты все правильно сделал. Все могло бы закончиться гораздо хуже…
Этой случай, в общем-то, характерный и знаковый. Говорят, что были между советскими и афганскими офицерами и драки и перестрелки, но я свидетелем не был, поэтому умолчу.


15 декабря 1981 года
Познакомился со своими коллегами из Баку – студенты, приехали работать военными переводчиками. Меня поразила их породистость, выраженная в осанке, жестах, поворотах головы, речи, интонациях и патологической страсти к оружию. В них явно чувствовалась княжеская кровь, да и их родители, как я понял, были у себя в Азербайджане  где-то не ниже второго эшелона власти. Бакинцы страшно завидовали моему пистолету Макарова, поскольку им выдали Стечкины.


Был я участником выдающегося мероприятия – один из бакинцев отмечал в выходной день свой день рожденья. Родители каким-то образом доставили ему в Кабул ящик дорогого 20-летнего азербайджанского коньяка. Мы погрузились в три такси и отправились в Шахри - Нау – район торговли, кинотеатров и ресторанов. Но сначала заезжаем в кожевенную лавку и вскладчину покупаем имениннику шикарную подмышечную портупею из темно-бордовой кожи на застежках и широких резинках с карманами для гранаты и обойм и маленькими карманчиками для отдельных патронов. Именинник одевает портупею, снаряжает ее и делает широкий жест: предлагает всем присутствующим гостям (шест человек) выбрать себе подарки от него. Мне достается портупея из желтой козлиной кожи с удобными резинками типа подтяжек, она приятно обтягивает торс и плотно прижимает оружие к ребрам. Здесь же открывается бутылка коньяка и выпивается на всех из горла под закуску из единственного мандарина.
Едем в ресторан. Бакинцы садятся за длинный стол и как по команде достают пистолеты, загоняют патроны в патронники и демонстративно кладут оружие перед собой на стол. Потом просят хозяина заведения занавесить от нас коврами остальную часть зала. На стол подаются плов, свежие овощи и фрукты (их привозят из Джелалабада, где субтропический климат позволят снимать по четыре урожая в год), батареи охлажденных напитков, стаканы и на огромной необъятном блюде «хафт-ранга» («семицветный»): здесь по семь порций на шампурах шашлыка из мяса, печени, сердца, почек, легкого, курдючного сала и «кальпуры» (бараньих яичек). Гора мяса посыпана репчатым луком и кинзой. Трудно поверить, но пока произносятся тосты и пьется коньяк, блюдо еще дважды наполняют мясом. Через несколько часов именинник расплачивается, мы рассаживаемся в такси и едем на самую окраину Кабула за Политехнический институт. Там сооружается импровизированный полигон из пустых бутылок и консервных банок, появляются пачки с пистолетными патронами. Канонада, которую мы открываем, где на всю округу и уже через полчаса прибывает полиция и военный патруль – все афганцы. С ними быстро договариваются и они уезжают. Вслед за ними приезжает на четырех машинах патруль 40-й армии –человек двенадцать. Хотят нас арестовать, уже хватают за руки, но потом тоже отпускают, велят ехать домой и отдыхать.
Мы и едем, но не домой, а в какие-то трущобы, где мои коллеги затариваются пластинками анаши (по - персидски – хашиш или чарс). Забивают сигареты (папирос здесь нет)  и начинают курить прямо в машине. Водитель нашего такси бьет по тормозам и выпрыгивает из машины, говорит, что дальше ехать не может, голова кружится, тошнит. Кое-как добираемся до дома, и я валюсь спать.


Когда я на следующий день после работы зашел к друзьям-бакинцам, то увидел уже совсем необычную для меня картину: они лежали в разных позах по углам, а посреди комнаты стояла плитка со спиралями открытого накаливания и на ней тлели и источали сладковато-душный запах зеленовато-бурые пластинки анаши. Я по-тихому закрыл дверь и покинул жилище моих кавказских друзей.


31 декабря  1981 года
В ночь с 30 на 31 декабря мы провели в оцеплении: вокруг Кабула по широкой окружности была проведена масштабная операция по зачистке прилагающих деревень и поселков. Отловили несколько десятков «душманов» с оружием и ракетами, семь человек были убиты в перестрелке. Пострадало несколько солдат афганской армии. Руководству страны было доложено о блестящих результатах. Полк, к которому меня прикомандировали, патрулировал дорогу от Кабула до Джелалабадского ущелья. Мы проверяли проезжающие машины, досматривали багажники, афганцы производили личный досмотр. В какой-то момент дорогу перегородило стадо овец, ведомое пастухом – мальчишкой лет десяти в бараньем тулупе. Наши БТРы остановились, полковник стал орать на пастуха, чем окончательно его перепугал. Парень забегал между овцами, кое-как загнал их на обочину, но одна овца упрямо стояла перед БТРом, наклонив в его сторону длинные рога. Полковник достал пистолет и застрелил неразумное животное, солдаты сразу забросили тушу на броню и мы двинулись дальше.
 В районе, так называемой, джалалабадской тюрьмы со стороны гор  раздалось несколько автоматных выстрелов. БТРы развернули стволы ДШК (Дегтярев-Шпагин, крупнокалиберный) и открыли швальный огонь по горам. Уже стемнело, и трассера, выписывая живописные дуги, врезались в скальную породу, высекая из нее искры.
Когда закончили патрулирование, полковник доложил по рации о результатах (в частности, он сообщил, что в горах уничтожена группа из трех душманов), а потом отозвал меня в сторону и протянул маленький испанский пистолет «ASTRA» с магазином с пятью патронами.
- Зачем мне? – спросил я.
-Пригодится! – подмигнул полковник.


3 января 1982 года
Новый Год мы отметили, как подобает…
К этому времени я, благодаря тому, что достаточно быстро освоил разговорный язык и военную терминологию, уже был переводчиком Главного советника Первого армейского корпуса, побывал на боевых операциях в Панджшире, Кунаре, Джалалабаде и Герате. На боевые операции мы вылетали на вертолетах с моим генералом, который производил ревизию афганских подразделений, их боевую готовность. Если ревизии заканчивались успешно: части были хорошо подготовлены, вооружены и снабжены всем необходимым, то мы проводили боевую операцию локального масштаба: зачищали деревеньку или вылетали на боевых вертолетах и обстреливали гнезда, в которых душманы устанавливали ДШК, или чистили лесополосу километра на 3-4 вглубь, предварительно обстреляв ее из минометов. Такие ревизии заканчивалась большим застольем, водка лилась рекой, а тостам за советско-афганскую дружбу не было конца. Мне все это приходилось переводить иногда по 4-5 часов кряду. Естественно, что есть и пить я не успевал, лишь наблюдал, как постепенно менялась тональность застолья, все переходили от официоза к частным беседам и кучковались по интересам.


В то время я увлекался восточными единоборствами и по утрам выходил на зарядку к ближайшей воде. Особенно мне нравилось в провинции Кунар, где один из афганских полков был расположен на горном притоке этой реки под названием Пич. Здесь я раздевался, делал разминку, отрабатывал каты до седьмого пота, потом долго плескался в ледяной воде. Обычно на утреннюю зарядку выходил и мой генерал, он разминал ступни, поясницу, плечевой пояс, умывался и брился в горной воде, рядом зябли его телохранители. Однажды генерал предложил мне спарринг.


- Давай покажу тебе настоящий русский бой! Только не вздумай мне поддаваться: замолочу без жалости!
Я встал в стойку, а генерал, свесив длинные руки вдоль тела, стал приближаться ко мне, поводя сильными покатыми плечами. Телохранители насторожились. Генерал повел плечом, пустил правую руку по большому кругу и неожиданно нанес мне удар правой ногой по ребрам. Я успел поставить блок, но на ногах не устоял.
- Подъем, сынок! Сейчас генерал будет давать тебе ****юлей!
Поднимаясь, я блокировал предплечьем его удар с правой, бросился головой в генеральский живот и тут же сделал круговую подсечку. Генерал завалился на бок, а меня в мгновение ока уложили мордой в гравий телохранители…
После этого спарринга генерал стал относиться ко мне вполне по отечески, ставил в пример и в конце командировки представил к советской и афганской наградам – но это все было впереди.   
 

 Из командировки в Герат мы вернулись 30  декабря, и я сразу попал на зачистку. Поэтому 31 декабря и 1 января получил в свое личное и полное распоряжение.
- Отдыхай, сынок! – сказал генерал, сел в черную «Волгу» и уехал.
И я стал отдыхать. Для начала пошел домой: патрулирование мы закончили как раз у нового микрорайона, принял душ переоделся в гражданское и, прихватив приятеля по университетской группе, направился в старый микрорайон, отделенный от нового мостом через реку Кабул – по дну пересохшего русла которого вяло текла мутная вода. В микрорайоне мы взяли по банке пива, пару шашлыков и сели на деревянные скамьи под деревьями, наблюдая за окружающим миром. Снег растаял, ярко светило солнце, кругом была предпраздничная суета и не верилось, что еще два дня назад я на высоте около трех с половиной тысяч метров яростно палил из крупнокалиберного пулемета, установленного в хвостовой части вертолета по цели на верхушке скалы, которые мне трассерами очередью указал летчик.


Вскоре к нам присоединились бакинские друзья и трое советников из нашего Корпуса. Мы поднялись в какую-то квартиру (прямо над оперативным штабом ГВС) распили там пару бутылок под армейскую тушенку с лепешкой, и наших бакинцев понесло…

Для начала все они дружно заговорили, что обязательно хотят видеть на новогоднем столе долму – кавказское блюдо, представляющее собой кусочки мяса, завернутые в виноградные листья. Они тут же обзвонили всех азербайджанцев в Кабуле (а их, как оказалось, было немало) и попросили приготовить это самое блюдо. Потом они вспомнили какой-то ресторанчик в старом Баку, в криминальном районе Кубинка, который специализировался на приготовлении только хаш (очень жирный бараний бульон с луком, пряностями и зеленью), которым вся округа приходила похмеляться в шесть утра.
На улице было принято решение ехать в 9-ю дивизию, взять там у оперативного дежурного УАЗик и на нем поехать по частям 40-й армии в поисках подруг на Новогодний вечер. В дивизии мы застряли на несколько часов из-за того, что замполит отмечал день рожденья сына. Поскольку половина бакинцев была его подчиненным, нас пригласили за стол. Один из моих азербайджанских приятелей произнес тост, потом вынул из кармана пистолет Макарова и вручил его замполиту:
- Это вашему сыну, товарищ полковник. Пистолет трофейный, нигде не числится, на «чистке» взял. Положите малышу под подушку - Пусть он вырастет настоящим мужчиной!
Замполит укоризненно покачал головой, но  пистолет взял и спрятал в карман. После застолья мы поехали на полигон и устроили фейерверк из всех видов оружия, включая гранатометы. Самое интересное было стрелять из дальнобойной винтовки Драгунова по валявшейся на краю полигона шине от «КАМАЗА». Мощная пуля вонзалась в резину, шина подскакивала в воздух, делала оборот и шлепалась на землю, поднимая тучу пыли. Пыль рассеивалась, раздавался выстрел, и резина вновь взлетала в воздух…
Когда кое-как расселись в УАЗике, я спросил у дарителя пистолета:
- Ты не боишься, что особист тебя возьмет на заметку?
- Ха! – сказал он, - Я такой же и ему подарил!
Уже стемнело, но перед отъездом офицеры дали нам ночной пароль и отзыв, позволяющие беспрепятственно ездить по ночному Кабулу и его окрестностям. Что характерно, ночной пароль на персидском так и называется «нам-е шаб» - «ночное имя». Мы разогнались на штабной машине и вдруг на шоссе метрах в шестидесяти впереди выскочили два афганца с автоматами и истошными голосами заорали «Дреш!» («Стой!» на пушту). Мы чуть подали вперед и назвали пароль, но он не произвел никакого впечатления. «Дреш!» - орали афганцы и  передергивали затворы автоматов.
- Да пошел ты….! – крикнул мой бакинский друг и ударил по педали газа.
В ту же секунду раздался выстрел, и в нашем ветровом стекле появилась аккуратная дырка, а через секунду в салоне остро запахло коньяком.
- Да он что, охерел! – ехавший с нами полковник выскочил из машины и побежал к помещению охраны. Когда он вернулся, выяснилось, что пока мы прощались и пили «на посошок» в дивизии наступил час «ч» и старый пароль был сменен на новый. Вышедший начальник караула проверил наши документы, позвонил в дивизию и, убедившись, что все идет «по понятиям», дал нам «зеленый свет» и сопровождающую машину, которая и доставила нас прямо в новый микрорайон.
Надо отметить, что мой бакинский коллега сидевший на месте водителя, дальше рулить не мог: его слегка трясло от того, что пуля, пробив стекло, просвистела у его виска и разбила бутылку на задней полке. Поэтому нашу машину вел советник.
Потом пошел большой заплыв «с драйвом» по жилищам азербайджанцев, которые работали в Кабуле. Мы перебывали в десятке квартир, везде ели долму, запивали ее водкой, коньяком и кишмишовкой, и везде договаривались, что утром придем на хаш.
Перед самым Новым годом мы собрались на квартире одного из советников, и после очередного тоста один из бакинцев, наклонившись ко мне, тихо спросил:
- Слабо выйти на балкон и устроить маленький салют в честь праздника?
- Ну почему же… - я встал и пошел в сторону балкона. За мной следом поднялись двое кавказцев.
На балконе я достал из подмышечной кобуры свой Макаров, передернул затвор, поднял ствол вверх (мы были на последнем этаже) и нажал на курок. Раздался звонкий выстрел и сразу же вслед за ним еще и еще один – мои товарищи через минимальный промежуток времени стреляли вслед за мной – по звуку получались не пистолетные выстрелы, а автоматная очередь из трех патронов. Так, очередь за очередью мы опустошили магазины. Естественно, пальба в центре микрорайона, где проживают советские офицеры, в том числе с женами и детьми, не осталась без внимания контрразведки. Пистолеты быстро перезарядили и попрятали по кобурам. И когда, раздался звонок в дверь, и в квартиру вошли два офицера и три автоматчика, я наконец-то сообразил, в чем была предусмотрительность бакинцев. Ворвавшиеся в наш праздник офицеры обыскивали квартиру в поисках автоматов, пахших пороховой гарью. Не нашли ни гари, ни автоматов – их просто не было. А вот пистолеты понюхать не догадались. Потом говорили, что автоматы с пороховой гарью искали чуть ли не всю ночь…
Долгое сидение за столом потребовало некоторой встряски и было принято решение нагулять аппетит. Мы вышли из квартиры на пятом этаже, и какой-то активист из наших стал нажимать на звонки всех дверей, пока мы спускались вниз. Он действовал методично и в результате потревожил около двадцати компаний, состоящих из боевых офицеров, их друзей и семей. Когда мы выбежали на зимний простор, за нами из подъезда ринулось человек семь-восемь. Они кричали, что не позволят безнаказанно портить им праздник, отрывать их из-за стола хулиганскими выходками. Наиболее агрессивные грозились надрать нам уши, набить морды, покалечить, чтобы хромали в Новом 1982 году…
Наша пьяная и полубандитская компания как по команде достала стволы и открыла беспорядочную стрельбу в воздух. Все выбежавшие вслед за нами из подъезда мгновенно попадали в снег: сказывались, отработанные на боевых операциях, навыки. В темноте мы скрылись за ближайшим домом и дворами пошли к мосту, ведущему в старый микрорайон…
Гуляли мы до самого утра, и последнее, что я помню – это горячий жирный хаш под водку. Мы ели, пили, а хозяин приговаривал:
- Снимает похмелье, головную боль, успокаивает нервы, дает бодрость и жизненные силы, чтобы пережить трудный день…
На этой квартире мы и заснули и спали до двух часов следующего дня. Потом пошли в баню и 2-го января благополучно вышли на службу.

10 ЯНВАРЯ 1982 ГОДА

Когда я в конце рабочей недели после ночного дежурства вернулся домой и открыл дверь своим ключом, то обнаружил в квартире сказочное, по - кабульским понятиям, создание. На кухне гремела кастрюлями и готовила какой-то супчик молоденькая (лет 19-20) стройная, похожая на куклу Барби блондинка, одетая почему-то в мой финский спортивный костюм.
- Здравствуйте! –сказала она , - А меня тут вчера Гия забыл. … Меня вон в ту комнату положили… - она указала в сторону моего приватного жилища, порог которого еще не переступила до этой ночи ни одна особа женского пола.
Я молча прошел в свою комнату, там был идеальный и неестественный порядок. Я прикрыл дверь и переоделся в голубые джинсы, бежевый джемпер, белые кроссовки, натянул портупею с Макаровым (привычка, перенятая у бакинцев), достал из шкафчика бутылку подаренного мне азербайджанского коньяка и вышел на кухню.
- Будете есть? – спросила меня гостья.
- А Вы будете пить? – поинтересовался я.
- Можно… - ответила девушка и поставила на стол две рюмки. Я заменил свою рюмку на стограммовый граненый стаканчик и разлил коньяк.
- А теперь рассказывай, как ты очутилась в Афганистане и в этой квартире?
- В Афганистан попала через военкомат. Работаю поварихой в офицерской столовой при штабе армии. Все же лучше иметь 200 чеков (специальная расчетная единица для торговли в советских магазинах «Березка») в месяц, чем 70 деревянных рублей у себя Таганроге. Сюда мы попали случайно: Гия познакомился на улице с одним из Ваших друзей. Он обещал меня вечером забрать: мне завтра на работу. У Вас там гитара в комнате, - с непосредственностью перешла она на другую тему, - Вы играть умеете?
- Умею, когда выпью! – ответил я и снова разлил коньяк.
- Давайте познакомимся! – предложила девушка,   меня зовут С…
- Стоп! – сказал я и опрокинул в себя коньяк, - Я тут недавно нашел на книжном развале потрепанную книжку Яна Флеминга, называется «Казино Рояль». Там у главного героя – Джеймса Бонда – шефом была женщина, ее звали «М» по первой букве имени, а тех, кто узнавал ее полное имя немедленно ликвидировали. Поэтому я тебя буду называть просто «Эс», согласна?
Коньяк закончился, я напузырил в литровую банку кишмишовки. Потом подтянулись мои соседи по квартире, а чуть позже пришел небритый грузин в кожаном пиджаке. Он подозрительно оглядел накрытый стол, рюмки, стаканы, стрельнул в меня глазами и спросил Эс:
- Ты домой собираешься? Или тут понравилось? – говорил он с легким акцентом.
- Понравилось! – с вызовом ответила Эс, - И домой соберусь, но попозже.
Грузин поставил на стол бутылку водки и представился:
- Меня зовут Гия – командир разведбата, капитан, - Назовитесь и вы, ребята!
Мы представились и расселись. Мой сосед – Камал отозвал меня на лоджию и спросил:
- Что за девка? Ты где ее откопал?
-Здрасьте! Я дежурил сутки, прихожу домой, а она в моем костюме суп варит…говорит, что вчера здесь была пьянка, и ее забыли отвезти в казарму.
- Так и я с дежурства, и Ибрагима суток дома не было – ни хрена не поймешь, с кем они тут гудели без нас! А ты, что запал на девочку?
- Да не скажу, что запал, но без боя не отдам – я ее первый встретил.
- Ну, смотри! – этот армейский капитан крутого строит, можно нарваться.
- Да пошел он! Что я, грузинов не видел…
Мы вернулись за стол. Гия все чаще посматривал в мою сторону и наконец сказал:
-Слушай, дарагой, давай выйдем, поговорим!
- Пошли!
Мы направились на лоджию, которая была занавешена от улицы синими армейскими одеялами, так как наша квартира была на первом этаже.
- Ты знаешь, кто такие табасаринцы? – спросил меня Гия.
- Я знаю, - сказал Камал, - он стоял снаружи комнаты, прислонившись к косяку, - это те люди, которые на весь Кавказ прославились своим коварством, беспределом и бандитизмом.
- Я что бандит? – вскинулся Гия, - Я офицер. Разведчик! Комбат!
- Ты спросил. Я ответил. – сказал Камал.
- А ты можешь дать нам поговорить с глазу на глаз? – с напором почти крикнул Гия.
- Пожалуйста! – Камал показал мне взглядом, что в случае чего, будет рядом, и отошел вглубь коридора.
- Я тебе объясню, - сказал мне Гия, - табасаринцы никогда не прощают обид, никому не отдают своих коней и никому, никогда не позволят трогать своих женщин. Ты понял!
- Ты не у себя дома! Здесь Афганистан! Ты сам забыл ее вчера в моей постели! Что ты ко мне имеешь?
- Я ее увезу силой! – Гия все больше распалялся.
- А вот этого не будет! Никакой силы! Пусть сама решает!
-Зачем сама? Зачем сама? – вскрикнул табасаринский капитан, - Бабы дуры! Все должны решать мужчины!
-Как будем девочку делить?
-Делить не будем! – сказал я, - Если она сама не уедет, то останется здесь, отвезу ее завтра на работу сам.
- Так не пойдет! Надо делить!
Кишмишовка ударила мне в голову, появились бесстрашие и кураж, мышцы налились задорной силой.
- Ни хера ты делить не будешь, понял! Ствол у тебя с собой? Видишь, простыня висит? Ты станешь у окна, я – у стены. Будем стреляться через простыню, у каждого по девять патронов, противника не видно, все решит Аллах! Я тебя вызываю. Согласен? - я достал свой «Макаров» и держал его стволом вверх. Гия смотрел на меня уже другими глазами, напор и наглость исчезли, появилось уважение пополам с недоумением.
- Стреляться? Из-за бабы? А если ты меня грохнешь - родственники хоронить не станут, скажут, пропал как собака, из-за русской шлюхи!
- Тебя все равно скоро душманы грохнут!
- Если душманы, то наградят посмертно и похоронят на родине, как героя! А из-за бабы…
- Гия… - я спрятал пистолет в кобуру, не спеша, закурил, выпустил струю дыма, - Ты проиграл, табасаринец! Ты нарушил закон крови – отдал свою женщину без боя! Ты сейчас уйдешь из моего дома и больше здесь не появишься!
- Ты уйдешь один! – тихо сказал, появившийся из коридора Камал, - И забудешь сюда дорогу!
Гия стоял, опустив глаза в пол. Потом посмотрел на Камала и, яростно стукнув себя кулаком в голову, крикнул:
- Я вас достану! До дембеля вы здесь не проживете! – он пробежал по коридору и вылетел из квартиры, шарахнув дверью так, что над ней от стены оторвался и упал большой кусок штукатурки.
С этого дня в моей афганской жизни наступил новый период: любовь, ревность, муки совести перед женой, которая ждала меня в Питере и писала нежные письма, работа, боевые операции, снова боевые операции, пьянки – все мешалось в одну большую запутанную кучу, в которой я прокувыркался почти полгода.

27 ЯНВАРЯ 1982 ГОДА

Отношения с Эс принимали необратимый характер. Она, преследуя вполне понятные цели, сообщила моим соседям по квартире, Камалу и Ибрагиму, что я обещал на ней жениться сразу, как только она забеременеет. Ребята устроили надо мной «товарищеский суд».
- Тебя жена дома ждет, урод! – кричал Камал, - А ты связался черте с кем! Жениться обещал! Ты сначала прими Ислам, а потом уже о второй жене думай!
- Ты, Шамиль, негодяй! Ты – уграж! (оскорбительное для мужчины слово на азербайджанском языке). Я тебя уважал, а ты честную девочку совратил, забеременел и бросил!
- Кого я забеременел? – очумело, спрашивал я, - Кого я бросил?
- Я с тобой не дружу! И еще ты мои носки украл!
- Какие носки?  Ты что сбрендил?
- Красные! Красные носки! Я их купил, а ты носишь!
Я подтянул штанины джинсов и показал Ибрагиму свои носки. Они были коричневого цвета с красными ромбами.
- Твои носки?
- Нет!
-Вот и заткнись, блюститель чести честных девочек!
Такие бессмысленные разговоры возникали периодически. Эс требовала от меня все новых и новых подарков…
- Мне нравятся твои голубые джинсы. Хочу такие же, но только фирмы «Lee»!
Начинаем ходить по магазинам искать джинсы. Наконец, находим. Эс идет в примерочную. Меня отзывает продавец - здоровенный пуштун в коричневой чалме и говорит:
- Эти джинсы стоят 1500 афгани. Это хорошие деньги. Если оставишь «дохтар» (девочку) здесь и погуляешь 15 минут, то джинсы – даром, а тебе бутылка «Столичной» водки!
Я, конечно, отдавал себе отчет, что типаж у Эс вполне определенный, вызывающий: короткие юбки, излишки косметики, вечные кудряшки на голове, но, видимо, было еще что-то, чего я не замечал, но что позволяло продавцам, да всем остальным думать о ней определенным образом…

3 ФЕВРАЛЯ 1982 ГОДА

В Министерстве обороны и штабе Первого армейского корпуса (1-го АК) начали разрабатывать крупную военную операцию по освобождению провинции Кунар от душманов и доставки продовольствия, боеприпасов, средств связи и пр. через Асадабад (столица провинции Кунар) до Барикота – населенного пункта на самой границе с Пакистаном, где стояло весьма крупное подразделение афганской армии и пара советских батальонов из 40-й армии. На вертушках туда доставлять все необходимое было тяжело и опасно: вес груза у вертолета ограничен, кроме того, их периодически сбивали ракетами «земля-воздух».
Стоимость грузов, которые следовало доставить в Барикот, составляла сотни миллионов афгани. Контроль за операцией осуществляли в Москве. И судя по всему об этой операции, которая по всем правилам военной науки, должна была происходить в режиме особой секретности, знало слишком много людей.
В ходе подготовки я близко познакомился с командиром 1-го АК – представительным породистым пуштуном, генерал-майором, настоящим офицером, верящим в свое дело, патриотом своей страны. Мы с ним пару раз сидели в его кабинете пили чай, и он расспрашивал о Питере, куда собирался поехать с семьей в отпуск, о музеях, Эрмитаже и Петродворце. 
Он и принял, в конце концов, на себя персональную ответственность за проведение операции.
Мы выехали с окраины Кабула в сторону Асадабада в хвосте огромной (около сотни грузовых машин, БТРы, танки) колонны в четыре часа утра. Сами мы сидели в командирском БТР-60 ПБ, снабженном отличной радиосвязью. Дорога запомнилась как муторное покачивание, периодическое подпрыгивание и тошнотворная болтанка. Со мной кроме экипажа сидел полковник Алехин, земляк из Питера, который прибыл в 1-й АК недавно после окончания Академии Генштаба. Это был удивительно эрудированный человек, особенно в области истории войн и военных операций. Он мог часами рассказывать о битве при Фермопилах с таким же успехом, как о полководческом таланте Роммеля (кличка «фокс» – «лисица»), в деталях знал расклад сил в окружении Сталина. Вообще, беседовать с ним было сплошное удовольствие. Кроме того, у него был прямой выход на Министерство обороны СССР, и это создавало ему особое положением среди военных советников 1-го АК. Еще с нами ехал афганский полковник, командир одного из транспортных подразделений, которые и везли груз в Барикот. Ближе к обеду, когда мы уже познакомились, он достал из своего рюкзака пирожки с мясом и картошкой, которые испекла его жена и большую бутыль кишмишовки. Это помогло нам скоротать двухсуточную дорогу, которая, если не считать коротких перестрелок с мелкими группами душманов, прошла практически без происшествий. Недалеко от Асадабада был разбит огромный военный лагерь, выставлены наружные и внутренние посты.


6 ФЕВРАЛЯ 1982 ГОДА

В первое же утро (ночь мы провели в брезентовых палатках) мы узнали о ЧП. Двое афганских солдат, стоявших на посту в километре от нашего лагеря, застрелили ночью двух других солдат, взяли в плен своего офицера, забрали оружие, включая, пулемет, и ушли в сторону Пакистана.
Два дня мы провели в лагере. Перестраивали и перегруппировывали колонну -  часть груза оставалась в Асадабаде. Питались мы вместе с афганскими солдатами. Поражало меня то, что после каждой трапезы в арыки вываливались десятки килограммов несъеденного вареного риса, а потом доставали из машин мешки и готовили его заново. Потом мы двинулись дальше и меньше чем через сутки были в десятке километров от Барикота. Здесь разбили новый лагерь, который должен был свернуться только тогда, когда колонна с грузом дойдет до Барикота, разгрузится, заберет раненых и вернется обратно. Готовились к отправке колонны серьезно. Сложность состояла в том, что на протяжении нескольких километров дорога на Барикот проходила в очень сложной местности: с одной стороны отвесные скалы, с другой – резкий обрыв в горную реку Кунар. Следовало закрыть для душманов любую возможность обстрела колонны с противоположной стороны реки. Для этого провели сначала артобстрел, потом удар по «зеленке» нанесли боевые вертолеты, потом метали бомбы самолеты-бомбардировщики,  и наконец сделали тщательную зачистку местности. Чтобы закрепить успех в опасную зону для прикрытия колонны направили два батальона, они разбились на взводы и заняли все удобные высотки на противоположной от дороги стороне реки. На эту подготовку ушло почти три недели.

10 МАРТА 1982 ГОДА
Вроде бы, все было сделано правильно. 9 марта утром в три часа колонная с грузом должна была выдвинуться в Барикот. Афганские офицеры забили привезенного с собой барана и устроили пиршество, до четырех утра мы сидели вокруг костра, пили, ели и просили Аллаха, чтобы дал возможность колонне дойти до цели без потерь. В начале пятого раздались сначала отдельные выстрелы, потом поднялась безостановочная канонада разнокалиберного оружия, а после шести стали один за другим грохотать мощные взрывы.
Полковник Алехин подозвал к себе афганского лейтенанта, дал ему 1000 афгани и попросил добраться до ближайшей высотки и выяснить, что происходит, вернуться, доложить и получить еще 2000 афгани. Офицер, зарплата которого составляла всего 25000 афгани в месяц, с радостью согласился.
Через два часа он вернулся и доложил: головная и хвостовая части колонны полностью разбиты. С десяток танков и БТРов сброшены в реку кумулятивными зарядами (закладываются в скальную породу, взрываются по радиосигналу и направленным взрывом и мощным потоком воздуха скидывают с дороги, все, что там есть). Несколько десятков машин стоят и не могут сдвинуться с места. Экипажи и сопровождающие прикрываясь машинами, пробираются к хвосту колонны, чтобы вернуться в лагерь. С противоположного берега их методично расстреливают. Судьба двух батальонов прикрытия неизвестна. А со стороны Барикота уже пробираются группы душманов с ишаками, разгружают машины и вывозят грузы.
Это был провал операции.
Еще через час из штаба поступила официальная информация: колонна с грузом уничтожена полностью, погибло более трехсот человек, душманы перегруппировываются и берут в кольцо наш лагерь. Приказ: срочная эвакуация в сторону Асадабада.
Полковник Алехин сформировал колонну из десятка машин, пяти БТРов и одного танка и мы выдвинулись на Асадабад, не дожидаяь больше никаких команд. Как только вы вывернули из-за поворота, скрывавшего населенные пункты на другой стороне Кунара, как нашу колонну стали обстреливать. Алехин без перерыва палил из своего АКМ через бойницу, а я, штурман-афганец и еще один наш советник с бешеной скорость перезаряжали магазины из лежавшего на дне машины цинка с патронами. Через бойницу со своей стороны я видел, как к глинобитной стене прилепило пулеметной очередью афганского солдата с рацией, который пытался перебежать от своей горевшей машины к другой, которая шла впереди нас. Лицо афганца мгновенно посерело, он упал на колени, потом лицом на дорогу и стал съезжать прямо под колеса идущего за нами БТРа.
АКМ Алехина раскалился и мы с ним поменялись местами, теперь я стрелял в бойницу, а он заряжал магазины. Через бойницу я ясно видел вспышки в окнах домов, фигуры душманов, мелькавшие за деревьями и кустами. Я палил короткими прицельными очередями и, вероятно, уложил, как минимум несколько человек. Пустые гильзы выскакивали из моего автомата и били по шлему водителя БТРа, которые из-за этого втянул голову в плечи и так и ехал. Через некоторое время мы остановились, как сообщил водитель, из-за того, что снаряд попал в идущий впереди грузовик,  он загорелся и встал.
- Пусть сбрасывает его в реку! – заорал Алехин. Я быстро перевел.
- А ты вызывай авиацию! – скомандовал он советнику сидевшему рядом с водителем.
Наш БТР затрясло от беспорядочных и судорожных столкновений с горящей машиной. Я продолжал перестрелку с душманами, то же самое делали и из других БТРов. В целом, это, видимо, создавало довольно сильный отпор нападавшим, потому что и они не хотели умирать, и стреляли кроткими очередями из укрытий.
Советник однотонно бубнил в рацию:
-Попали под обстрел, попали под обстрел. Вызываю авиацию, вызываю авиацию!
Когда удалось таки столкнуть горящую машину в реку, и путь вперед освободился, по верхней крышке люка нашей машины отчаянно застучали. Я приоткрыл люк и сверху свалился раненый в руку майор из батальона прикрытия 40-й армии. Пока ему делали перевязку, он, захлебываясь от волнения, сообщил, что метрах в тридцати от нас лежит его раненый комбат и что надо закрыть его колесами нашего БТРа, открыть нижний люк и втащить в машину. Я поставил задачу водителю. Он кивнул и немного изменил курс. Через некоторое время он остановился и сообщил, что раненый «шурави» (советский офицер) под нами. Мы стали открывать нижний люк, его застопорило, не помогли ни монтировки, ни удары прикладами автоматов, ни раскачивание машина взад-вперед. Минут через десять бесплодный попыток открыть люк под шквальным огнем душманов, сломавший себя ногти в кровь, раненый майор закрыл лицо руками и зарыдал.
Водитель аккуратно тронул машину и вскоре мы выскочили из зоны активного обстрела. Раненый подполковник Советской армии остался лежать на афганской дороге, истекая кровью. Забегая вперед, сообщу, что его жене отказали в пенсии, как вдове погибшего офицера, потому что наши штабисты решили, что подполковник мог выжить и затем переметнуться на сторону душманов и работать инструктором в каком-нибудь лагере в Пакистане. Не помогли и наши письменные свидетельства и просьбы пересмотреть вопрос в пользу вдовы офицера.
Под обстрелом хоть и не таким интенсивным мы шли еще километров пять, все это время я прицельным огнем отвечал на всякое движение, вспышку или покачивание веток деревьев. Вскоре обстрел прекратился. Мы почти добрались до Асадабада, которые прочно удерживался руках правительственных войск при поддержке 40-й армии. Выйдя из машины, мы размялись, закурили и услышали звук приближающихся бомбардировщиков. Два самолета сделали заход над рекой, сбросили бомбы в зеленую зону, махнули крыльями и улетели.


20 МАРТА 1982 ГОДА

В Асадабаде мы пробыли больше недели. За это время меня несколько раз допрашивали контрразведчики из аппарата ГВС. На главный вопрос:
- Почему все-таки провалилась так тщательно подготовленная операция?
Я отвечал:
- Потому, что о ней знала каждая собака.
Перед отлетом в Кабул контрразведка стала намекать, что в Кунаре водится много рыбы. Наш знакомый полковник загнал в ледяную воду с десяток солдат, а мы стали швырять оборонительные гранаты Ф-1 вверх по течению. Гранаты падали в воду, тонули, потом раздавался глухой звук, и на поверхность выдавливалось вулканическое облако воды и газа, среди которых мелькали белые брюхи речной форели. Заиндевевшие солдаты хватали их и вышвыривали на берег. Когда собранной рыбы набралась огромная куча, развели костер, залили туда полбочки растительного масла, высыпали несколько ковшей соли, порубили рыбу на куски и побросали в кипящее масло. Через пару секунд доставали обжаренные куски и бросали на подносы. По кругу пустили фляжку со спиртом. Контрразведчики наелись, взяли рыбы с собой и, попрощавшись, пошли к вертолетам. У них была своя работа. У нас - своя.
23 МАРТА 1982 ГОДА
Сразу после возвращения в Кабул я узнал, что командир 1-го АК, внушавший мне глубокое уважение генерал после разгрома колонны в Кунаре был вызван к министру обороны и пробыл у него около часа. Потом вернулся в корпус, зашел в свой кабинет, попросил принести чаю и застрелился из именного пистолета в том самом кресле, в котором сидел, когда беседовал со мной о Питере и коллекциях Эрмитажа.