Глава 6. Банный заговор

картинка из Рунета (С)

Лузгавшая на лавочке у сада Нюрка видела, что Лариса с сыном уехали. Она встала, потянулась сладко и пошла завтракать, шаркая по дорожке к террасе больными ногами.
Позавтракав с аппетитом и мурлыкая себе под нос, Нюрка выпроводила Коляна в сад, чтоб вынес помидорную ботву. Усевшись на лавочке у палисадника, она полезла в карман душегрейки за телефоном и набрала номер сестры.
- Танюх, не спишь? Ну, сработало!
- Неужели? Ведь давно этот сбор делали…Я и не надеялась.
- Колька баню к вечеру натопит, мужики сперва париться пойдут. Приезжай часикам к пяти, оттянемся, травки запарим с мёдом… Свекруха кваску сделала. Да и поговорить надо, а в бане ушей лишних нет.
- Хорошо, днём к матери зайду, а потом Толян меня привезёт, он уж спрашивал, не собираюсь ли я к тебе.
- Ну, давай, я тебя жду.

Нюрка пошла прибраться в бане, приготовить травки разные для запарки, да подкачать воды из колодца.
Баню Николай сделал отличную, с мыльной и парной, пристроил просторный предбанник с удобными скамейками. Во второй половине этой пристройки к бане, которая имела отдельный вход, он обустроил себе что-то вроде спаленки, затащив туда железную высоченную кровать покойной бабушки.
Кровать эта стояла у Лары на террасе, там, где спала раньше летом бабуля. Потом на этой кровати стал спать Шурик. Очень ему нравилось спать так высоко. И блестящие никелированные набалдашники-шишечки на спинке кровати очень нравились ему. Представлял, что это рычаги управления в космическом корабле.
Но года три назад, пока Лара копала картошку на своих грядках, братец Коля самовольно эту кровать изъял.
Лариса несла очередное ведро картошки, чтобы рассыпать её на расстеленной плёнке, где она потом собиралась эту картошку перебирать. Удивлённому её взору предстали братья, которые выносили кровать с принадлежащей ей террасы.
- Что вы делаете? Кто вам разрешил?
- Ещё спрашивать тебя будем, малявка, - прошипели в ответ братья.
- Несите немедленно назад, на ней спит мой сын.
- Ничего, не барин, раскладушку ему поставишь…
Лариса попыталась вырвать спинку кровати из рук младшего из братьев, но, получив увесистый тумак, отлетела на несколько метров, ударившись спиной о принесённое  ведро с картошкой и вскрикнула от боли. Она села прямо на землю и горько заплакала. От обиды, от своей беззащитности.
Краем глаза она видела, как за всем этим наблюдал сосед Витька, дававший ей советы, как надо копать. Но, увидев, что Лара заметила его, повернулся и пошёл к себе на террасу. А Лариса заплакала ещё горше.
- Ой, поглядите, какие мы нежные, - услышала она противный Нюркин голос, - не фига мужикам под руку лезть. Скажи спасибо, что Валерыч совсем не прибил, психбольная.
Лариса пошла к себе в дом и увидела, что постель Шурика просто сброшена на пол. И, видно, братья топтались по ней, пока не развернули удобно кровать, чтобы вынести.
Лариса ненавидела братьев. Но ещё больше она ненавидела себя за свою беспомощность и бессилие, что-либо изменить. Сиротское настроение заедало её. Она, как могла, боролась с ним, но каждый раз проигрывала. Самой себе проигрывала. И от этого было ещё обиднее.
Вечером, ложась спать и сняв футболку, она увидела на ней запёкшуюся кровь. Посмотрев в зеркало, Лара увидела глубокую ссадину, идущую вдоль позвоночника чуть ниже лопаток. Очевидно, упав на ведро, она разодрала себе спину острым концом дужки ведра.

*   *   *

Нюрка приготовила всё в бане и, довольно мурлыкая, заглянула в мужнину спаленку. Николай громко храпел, раскинувшись на кровати. На полу, у изголовья стояла пустая четвертинка. Это была его воскресная традиция – чекушку после бани для удовольствия. И закусить огурчиком с грядки, обтерев его рукавом. Компания ему была не нужна.
Младший из братьев тоже любил приложиться к графинчику, но обязательно под хорошую закуску и огромную тарелку борща, сваренного матерью.

Потихоньку прикрыв дверь банной пристройки, она пошла на деревню, встречать сестру. Ждать долго не пришлось. Ярко-красный ушастый запорожец лихо свернул с шоссе и остановился напротив Нюрки.
Сёстры обнялись, словно сто лет не виделись.
- Толечка, - сказала Татьяна, - ты часам к десяти за мной подъезжай, я тут побуду у Нюры.
-Чой-то вы задумали, туда-сюда катаетесь, будто делов у вас нету по хозяйству. Не нравится мне всё это, – сказан Толян.
- Да что ты, Толечка, - засюсюкала Татьяна, - помыться в баньке не грех.
- Банщицы, ё-моё,  -  сказал сам себе Толял, садясь в Запорожец.
Татьяна взяла сумку с бельём и полотенцем и, махнув рукой мужу, пошла вслед за Нюркой к бане.
Дорожка к бане вся была увешана стиранным бельём.
- Когда ж успела-то настирать столько? – спросила Татьяна сестру.
- Да это уж вторая партия. Эх, глажки теперь – на всю неделю.
- Ты ко мне-то когда придёшь в гости? К матери зайдём…
- В понедельник – на кладбище, Машуткина годовщина. Потом, может быть, и к вам с матерью загляну. Помянем, - Нюрка смахнула фальшивую слезу с щеки. Машеньке был бы уж пятнадцатый год, время стёрло из памяти горькие минуты.
- Мож, погостишь денёк-другой?
- Не-а, огурцы закатывать будем, мужики несколько корзин в парнике собрали. Потом вот переглажу всё и уж тогда приду погостить денька на три. Коля пьяной рожей своей меня достал. Вот я сейчас в отпуске, он один на работу ездит. Ну, утром-то с Валеркой, а вечером один домой. Утром они по Рублёвке, а вечером он один едет, так потихоньку, по Можайке. Рублёвских ментов боится, потому что всегда поддатый. Они один раз его такого тёпленького споймали, он откупился. Как раз после получки ехал, всю им и отдал. Но они его запомнили. Утром не трогают, а вечером он туда теперь и не суётся. Ха-ха-ха, - Нюрка загоготала на весь сад.
- До чего ж баня у вас хороша, - заохала Татьяна, попаришься, просто молодеешь. Я мёду с собой свежего привезла, ты возьми у тёть Руфы геркулесу, будем себе процедуры делать, как дочка моя говорит. Всё, Нюр, заставляет меня седину закрасить. А мне неохота. Потом же подкрашиваться постоянно придётся.
- А я привыкла, крашусь. Ну, заходи, - Нюрка открыла перед сестрой дверь в предбанник.
Они разделись, пошли в мыльную. А пока мылись, заварили в тазике травки разные душистые с мёдом и таз этот в парную поставили.
…
Намывшись и напарившись, обернувшись в банные простыни, они уселись в предбаннике, попивая свежий квас.
- С матерью я поговорила, - сказала Татьяна, прихлёбывая принесённый сестрой квас, - у неё свежий сбор на смерть есть. В этом году на Ивана Купала собирала на нашем бабейковском кладбище.
- Только ей-то как подсыплешь? Вишь, забор теперь, да засов.
- А очень просто. Ключи-то от двери между вашими половинами дома у тёть Руфы есть?
- Конечно, она зимой в её половину всегда заходит посмотреть, как батареи греются и цветы полить. Но летом она со своей стороны дверь закрывает.
- Так уж, считай, осень, откроет, будем надеяться. Теть Руфа на неделе пусть и сходит, а ты с ней. Подсыплешь порошочек этот в чайник, в ведро с водой, пока свекруха цветы поливать будет. Мальцу её от него никакого вреда не будет, так мать сказала, а для этой, - Татьяна понизила голос, - мать насмерть заговорит.
- А тогда-то, для Серафимы видно старый порошок она прислала. Ещё два с половиной года пришлось ждать. Я уж тогда думала, что ничего не выйдет.
- Нюр, не переживай, а то извелась вся из-за этой крыски-лариски. Похудеешь, будешь такой же выдрой, как она. Кожа да кости.
- Попереживаешь тут. А теперь ещё этот забор. Но самое хорошее питьё мне мать сделала, чтоб Коляна к себе привязать, да от Валечки его ненаглядной отбить. У меня ещё пузырёчек тот не весь израсходован, а уж тридцать лет! Я раз в месяц ему в водочку подливаю. Как с работы приедет весёлый с получкой, я ему обед на стол и стопочку налью. Он после этого за мной, как телок ходит, ночи дождаться не может.
- Ой, ты погляди-ка в зеркало, какая кожа после парилки и мёда с геркулесом!
- Да, точно молодухи…Эх, до ночи далеко, да Колька выпивши, и спит, а то бы я сейчас бы ему под бочок. Порадовала б мужика. Гы!

Но Нюрка ошибалась. Её Колян давно уже не спал, а, затаившись, слушал разговор жены с сестрой. И только желваки ходили по его щекам.