Cметенные ураганом. Ремейк романа Унесенные ветром

ЭТО ОТРЫВОК ИЗ РОМАНА, КОТОРЫЙ  ВЫШЕЛ В ИЗДАТЕЛЬСТВЕ ОЛМА-МЕДИА.

Меняются времена, меняются нравы, однако читателей всегда будут привлекать сильные герои.
И в наши дни есть женщины, подобные Скарлетт О'Хара – красивые, но немного взбалмошные, волевые и стойкие, но  жаждущие любви.
А потрясающее обаяние мужчины, похожего на Ретта Батлера, не оставит равнодушной ни одну женщину.

Бессмертный роман Маргарет Митчелл «Унесенные ветром» возродился в сюжете, действие которого перенесено в Россию, в лихие девяностые годы. 
События романа «Сметенные ураганом» разворачиваются в Ленинграде-Петербурге в 1987-2002 годах.
Выпускница школы Светлана Харитонова влюблена в Михаила Улицкого. Ей кажется, что он тоже любит ее, но Миша женится на Мане Ганелиной, ближайшей подруге Светы. В отместку Света выходит замуж за Маниного брата, Славу. Оба молодых человека, выпускники военного училища, уходят воевать в Афганистан, по пути Слава умирает от кишечной инфекции. Светлана остается с маленьким ребенком на руках, живет в семье мужа. Михаил получает кратковременный отпуск и вновь уезжает в Афган. Света все еще любит его, хотя принимает ухаживания других молодых людей, в том числе дальнего родственника Ганелиных, Юрия Шереметьева - представителя нарождающегося класса предпринимателей. Шереметьев обаятелен, саркастичен и богат, он страстно любит Свету, однако тщательно скрывает свои чувства.




ГЛАВА 4

Начался учебный год. Маня выздоровела, пошла в институт. Света тоже стала посещать занятия.
«Скучища, конечно, жуткая, - думала она, - но где-то же учиться надо? Зато появился повод легально уходить по вечерам из дома. А занятия можно иногда и задвигать. Можно в кино сходить или еще куда. Вроде бы в ДК имени Газа танцы в семь часов начинаются… А то с Юрой в ресторан завалиться, там потанцевать. Интересно, куда он пропал? Неужели обиделся? Прошло столько времени, а от него ни слуху ни духу».
Но Света и без него не скучала: соблюдая конспирацию, стала ходить на танцы. Она не наряжалась для них особенно – смешно идти на молодежную дискотеку в платье, которое годится разве что для шикарного ресторана или театра. Косметику предусмотрительно смывала в туалете перед уходом домой. Молодые люди, с которыми знакомилась на танцах, всегда недоумевали, почему она, как Золушка, исчезает задолго до конца дискотеки, но Света никому не говорила, что она вдова и дома ждет ребенок. Да она на самом деле не ощущала себя вдовой и одинокой мамашей. Двухнедельное замужество – это как-то смешно, и она бы с удовольствием вовсе забыла о нем, если бы не сын – единственная память о ее недолгом браке. Пока Олежка был перед глазами, Света, хоть и без излишнего усердия, но заботилась о нем: кормила, меняла ползунки, – впрочем, если рядом оказывались подруга или тетя Поля, они с удовольствием брали эти обязанности на себя. Но стоило ей переступить за порог дома, как тут же мысли о сыне улетучивались из головы, и она вновь чувствовала себя свободной девушкой – ровно до одиннадцати вечера, когда должна была вернуться с «вечерних лекций». Все предложения кавалеров встретиться в другом месте она отвергала. Никто из них ей особо не нравился, и она не желала усложнять себе жизнь, выдумывать новые способы, чтобы сбежать из дома. И еще, хоть Света ни за что не призналась бы в этом, в глубине души она со дня на день ожидала появления Шереметьева.

Юрий объявился на ноябрьские праздники. Пришел без звонка, вручил тетушке пакет с дефицитными продуктами, удивился тому, как вырос Олежек.
За столом он был мил со всеми тремя женщинами, но особенно внимателен и предупредителен к Мане.
«Как мальчишка, - улыбалась про себя Светлана. - В отместку за то, что я предпочла встречу Миши походу с ним в театр, пытается заставить меня ревновать. К кому? К Маньке?»
После обеда она собралась гулять с ребенком, и Шереметьев вызвался сопровождать ее.
- Где вы пропадали больше двух месяцев? – поинтересовалась Света, когда они вышли на улицу.
- А вы успели соскучиться? – ухмыльнулся он.
- Я думала, вы обиделись, что я не пошла тогда с вами в театр…
- Что за самомнение! Вы слишком преувеличиваете роль собственной особы в моей жизни… Я был занят. Потом отдыхал на курорте. Потом опять дела. Пару раз ездил за границу. А как вы провели это время?
- Очень хорошо! И ни капли я не соскучилась. Несколько раз ходила на дискотеки.
- И наверняка подцепили себе там кавалера. И теперь он будет вас водить по театрам и ресторанам, и вы откажетесь от наших встреч. Похоже, я упустил свой шанс…
Голос звучал насмешливо, но в его взгляде она заметила тревогу. Наверное, все-таки влюблен, хоть и не признается. Света не удержалась от самодовольной улыбки.
- Конечно, от кавалеров на дискотеках у меня отбою нет. Я ведь отлично танцую. Но в ресторан пока никто не приглашал.
- Договорились, Светочка. Со мной вы ходите в театры и рестораны, а на дискотеки с этими мальчишками, у которых ни на что другое денег нет. Так вы что же, совсем не учитесь?
- Ну… - протянула она. – Пару раз в неделю я все-таки хожу на занятия, хотя там такая скучища. Парней совсем нет, одни очкастые дуры – будущие библиотекарши.
- А зачем вы выбрали этот вуз? Собираетесь всю жизнь просидеть среди пыльных полок с книгами?
- А где учиться? Где-то же надо?
Он пожал плечами.
- Образование, конечно, вещь не вредная. Но, по-моему, у вас абсолютно не гуманитарный склад ума. Как называется последняя книга, которую вы прочли?
Света не могла припомнить, когда держала в руках книжку. Раньше Манька ей их приносила, а сейчас - чего носить? Книжный шкаф общий, вот он, читай – не хочу. А Света и не хотела особенно. Иногда брала какой-нибудь том, раскрывала вечером лежа в постели и засыпала на второй странице. Кажется, когда Миша приехал, Манька говорила ему о нашумевшей новой книге…
Юрий с интересом следил, как она силится припомнить, и удивленно вскинул брови, когда Света ответила:
- «Дети Арбата».
- А кто автор?
- Я забыла…
- Анатолий Рыбаков. Назовите книги, которые он еще написал.
- Я что, на экзамене? Чего пристали? – вспылила она.
- Я просто пытаюсь доказать, что вы выбрали не ту стезю. Библиотечное дело – это не ваше. Вы ведь не читали «Дети Арбата», а то бы знали, что еще написал Рыбаков. Он ведь известный писатель.
- Был бы известный – знала бы!
 - Известный, известный, и вы наверняка знаете. Просто не может быть, чтоб не знали: «Кортик», «Бронзовая птица», «Приключения Кроша»…
Света вспомнила эти книжки. Точно, там тоже про Арбат было. Так это опять детское?
- Отстаньте от меня со своими детскими книжонками!
Шереметьев расхохотался, качая головой:
- Только не ляпните где-нибудь, что «Дети Арбата» детская книжонка – опозоритесь! Это очень серьезная вещь о тридцатых годах, о том, как начинались сталинские репрессии.
- Вот уж счастье, про политику читать! – фыркнула она, отворачиваясь.
- Книга не только об этом. Роман о жизни, там и про любовь есть. Почитайте, а потом мы с вами поделимся впечатлениями.
«Только мне и дел, что книги читать! И как он раскусил, что я ничего не читаю? Надо пролистать книжку, чтобы представление иметь», - подумала Света, а вслух сказала:
- Все прямо как рехнулись с этой гласностью, только о литературе и говорят! Тетя Поля рассказывала, у них на работе подписку на «Новый Мир», «Иностранку» и другие журналы разыгрывают, а потом в очередь становятся к счастливчику, почитать. Тете достался какой-то толстый журнал, так она на почту за ним ходит – из ящика-то мигом упрут!
Юрий глядел с усмешкой.
- Ладно, покончим с литературой, если вам неинтересна эта тема. Как прошла встреча героя? Я имею в виду, как вы с ним встретились, все остальное мне тетушка с Машей рассказали. Вам удалось склонить Улицкого к адюльтеру?
- К чему? – не поняла Света.
- К измене, мой будущий гуманитарий. Ну, так как, удалось?.. Вижу, что нет. Но что-то все-таки было… Представляю, сколько усилий вам пришлось приложить, пытаясь сорвать с его уст хоть один поцелуй.
«Экстрасенс он, что ли?» - пронеслось в голове, а вслух она неожиданно для себя самой выдала правду:
- Не один, а два!
- Ого! Я вас недооценил. Впрочем, нет – я подозревал, что вы станете продолжать попытки добиться своего, но надеялся на стойкость нашего воина-интернационалиста.
- Не смейте говорить о нем в таком тоне!
- Я вообще могу о нем не говорить… сегодня. Давайте поговорим о вашей подруге. Она беременна или мне показалось?
- Кто? Манюня?.. С чего вы взяли?
- Она бледная до синевы.
- Она болела.
- Она не съела за столом ничего жирного, хотя всегда любила и ветчину и палтус. Она даже от торта отказалась, грызла сухое печенье. И, несмотря на то, что Машенька тоскует по мужу, у нее глаза сияют. Вы что, слепая? Уж если я заметил…
Света замерла. Она припомнила, что в последнее время Манька действительно почти не ест, отказывается от завтраков, а вечером обходится кашами. Все они едят в основном каши при том скромном наборе продуктов, что водятся в доме. Но сегодня-то Манюня могла отвести душу!
- Света, ну что вы встали посреди улицы?
Она, нахмурившись, вновь покатила коляску, а он зашагал рядом, с иронической улыбкой поглядывая на нее.
- Что, это путает все ваши карты?
От высказанной Шереметьевым догадки мысли в голове смешались. Манька беременна… Неужели правда? Но ведь тогда… Тогда для нее все пропало. Она знает Михаила – порядочности у него на троих. Из чувства долга он поперся за товарищами на войну, и тот же долг не позволит ему бросить жену с ребенком. А может, Шереметьеву показалось? Надо спросить у Маньки, жить в неизвестности невозможно.
- Судя по вашему лицу, в мыслях вы уже развели своего возлюбленного. Вы успели о чем-то договориться?
Света упорно молчала.
- Светочка, не пора ли отказаться от иллюзий? Зачем проводить свою молодость в мечтах о несбыточном? Вы же понимаете, что Улицкий не бросит жену, тем более с ребенком.
- Может, и нет еще никакого ребенка…
- Поспорим?
- Не собираюсь! - отрезала она.
- Когда уверитесь в том, что я прав, советую пересмотреть свои цели.
- Какие еще цели?
- Единственная ваша цель, как я понимаю, – добиться любви Михаила.
- А если мне не надо ее добиваться? – ответила она запальчиво.
- Он опять сказал, что любит вас каким-то особенным образом, не так, как Маню?
«Люблю, хотя и не должен», вспомнилось ей, и она вздохнула.
- Впрочем, каждый мужчина, видящий вас, Светочка, должен испытывать чувство… - Шереметьев сделал паузу, подбирая слово. – Раньше это назвали бы вожделением. «А я говорю вам, что каждый, кто смотрит на женщину с вожделением, уже прелюбодействовал с ней в сердце своем», - процитировал он с пафосом.
- Что за чушь вы несете!
- Это не чушь, а евангелие от Матфея.
- Еще посоветуйте мне евангелия почитать…
- Я и сам не читал, если честно. А эта фраза из «Отца Сергия» Толстого мне показалась очень мудрой и почему-то запомнилась. Мужчина, если он не импотент, готов любить первую попавшуюся хорошенькую женщину. А уж такую соблазнительную, как вы… Вот и Улицкий был готов, только смелости не хватило.
- Если вы не перестанете говорить подобные гадости…
- Все, перестаю. Так когда мы с вами встретимся?

На прямой вопрос, который задала ей Света, Маня кивнула со счастливой улыбкой.
- Я уже Мишеньке написала. Он так обрадуется! Он говорил, что ему все равно – сын или дочка, но я чувствую, это будет мальчик, как у тебя. Правда, здорово? Надеюсь, войска выведут до того как он родится, и Миша будет первый, кто возьмет его на руки… Светочка, что с тобой, ты не рада?
- Рада, - проговорила она упавшим голосом и кинулась в свою комнату. Оттуда донеслись рыдания.
Растерянная Маня нерешительно поскреблась в дверь.
- Светочка, что с тобой?
Из кухни выглянула тетя Поля.
- Что случилось? Почему Света плачет?
- Ах, тетя, я опять повела себя бестактно. Я сказала, что надеюсь, Миша вернется к тому времени, как родится ребенок…
- Какой ребенок?
- Я беременна.
Полина Григорьевна кинулась обнимать племянницу:
- Манечка, умница моя, вот счастье-то… Что ж ты молчала? Какой срок?.. Ой, что я как дурочка? Ясно же какой срок! Милая моя, до чего же я рада!
И они забыли о Свете, которая тихо выла, кусая зубами подушку, оплакивая свои несбывшиеся мечты.

Наутро после бессонной ночи она успокоилась. Бесполезно думать об этом непрестанно, если она ничего не может изменить. Ей придется свыкнуться с мыслью, что Михаил навсегда останется с Манюней. Что ж, она все равно будет любить его, любить бескорыстно, со стороны. Он ведь не виноват, это все Манька… Как она гордится своей беременностью, радуется, всем подряд об этом рассказывает.
«Дура! Нашла чем гордиться! Пока тебя только токсикоз мучает, а скоро живот на глаза полезет, спина станет разламываться, на лице появятся пигментные пятна. Ты и так-то красавицей никогда не была, а теперь и вовсе уродиной станешь… То-то Мишенька на тебя такую полюбуется! А меня он увидит красавицей. Шереметьев подарил мне сумку, туфли и платье – французская модель, между прочим. И пусть Миша будет твоим мужем, а любить и хотеть – или как там, вожделеть? – он будет меня, а не тебя».

Всю осень и начало зимы Света провела весело. Иногда вспоминала про учебу, и гадала, как будет сдавать экзамены, но привычно отмахивалась от неприятных мыслей. Вот когда наступит сессия – тогда и подумает об этом.
Шереметьев, с которым они встречались довольно часто, предрекал, что ее выгонят из института с треском.
- Ой, испугали! – смеялась она. – В другой поступлю или работать пойду.
- Как вариант – можно выйти замуж и сидеть на шее у мужа.
- Я замуж пока не собираюсь, - беззаботно отвечала она.
Они продолжали ходить в театры и рестораны. Когда Юрий сделал ей первый подарок, туфли с сумочкой, Света обрадовалась. Когда подарил французское платье – подумала, что все-таки влюблен. Когда он начал регулярно дарить ей наряды – забеспокоилась. Про одну-две вещи она еще могла сказать, что купила на Галерке в Гостином Дворе. А как объяснить возникновение целой шеренги платьев в шкафу?
- Юра, не надо делать мне столько подарков, мне неудобно их принимать.
- Вам – неудобно? – удивился он. - Отчего? Неужели вы, как девица из девятнадцатого века, считаете, что подарки прилично получать только от жениха?
- Нет, но…
- То есть – дело не в вас. Вы боитесь, что другие посчитают это неприличным. Какая же вы лицемерка! Вам не надоедает думать одно, а говорить другое? Почему бы не вести себя свободно и естественно? Взять и честно признаться, что подарки вам делает поклонник.
- А вы мой поклонник? – с притворным изумлением спросила она.
- Ну, можно и так это назвать. И если раньше, когда вы мечтали соединиться с предметом своей тайной страсти, я считал, что не вправе соблазнять вас, то теперь, когда вы, конечно же, поняли всю тщетность своих надежд – почему бы мне этим не заняться?
- То есть вы меня соблазняете?
- Естественно, а то с чего бы мне так тратиться? – рассмеялся Шереметьев.
- И не надейтесь! – с победной улыбкой проговорила Света.
- Вы разбили мне сердце! – трагическим тоном воскликнул он и нарочито нахмурил брови: - Все, больше ничего от меня не получите.
Но он продолжал одаривать ее.

Вскоре произошло неизбежное: то, что Света встречается с Шереметьевым, перестало быть секретом.
- Светочка, - робко сказала тетя Поля, когда она как-то вернулась из театра, - мне только что Галочка звонила, ей показалось, она видела тебя с Юрой…
«Вот мымра старая, - мысленно выругалась Света, - углядела-таки!»
В этот вечер они смотрели «Лебединое озеро». Завидев в коридоре Мариинки теткину подругу, Света потянула Юру к буфету, надеясь скрыться, но, похоже, номер не удался. Высокая фигура Шереметьева бросается в глаза в любой толпе.
Немного поколебавшись, не разыграть ли недоумение и попытаться убедить тетю Полю, что Адамовна обозналась, Света отмела эту мысль и решила перейти в наступление:
- А почему я не могу пойти в театр со знакомым? Театр – общественное место, и в этом нет ничего дурного! И какое дело этой сплетнице, с кем и куда я хожу? Мне вот абсолютно безразлично, кто, где и с кем – так почему меня не могут оставить в покое?
- Что ж такого – увидела, ну и сказала… - растерянно пробормотала Полина Григорьевна. - Вы что, давно с Юрой встречаетесь? Мне Валюша из двадцать третьей квартиры еще месяц назад говорила, будто видела, как ты в иномарку садилась на углу…
- О-о! Еще одна! Да что ж всем моя личная жизнь покоя не дает? – воскликнула Света, краснея от возмущения.
- Светочка, ну почему ты нам не сказала, зачем скрывала? Неужели думала, что мы станем осуждать тебя? Мы прекрасно знаем, ты любила Славика и помнишь его. Но жизнь есть жизнь… Юра нам не чужой, он хороший человек, и, если ты соединишь с ним судьбу, мы будем только рады.
- Соединить судьбу? Что вы там насочиняли, тетя Поля? Не собираюсь я соединять с ним судьбу! Мы просто встречаемся, в театры ходим…
- Но ведь… - тетя Поля красноречиво взглянула на кожаную куртку на меху, на финские брюки из джерси, - это все он тебе подарил?
- Подарил, ну и что?
- Света…
- Если вы подозреваете, что я каким-то образом расплачивалась за эти подарки – так нет! Между нами вообще ничего не было. И ваш Юрочка мне нисколько не нравится, а хожу я с ним оттого, что со скуки здесь помираю!
Из своей комнаты выглянула Маня. Она только недавно вышла из больницы, где пролежала две недели с угрозой выкидыша. Улыбнувшись серыми губами, Маня обхватила за плечи расстроенную подозрениями подругу.
- Светик, успокойся. Мы ничего плохого не думаем, мы же знаем тебя… И ты права, если скучно – надо развлекаться. Ты любишь повеселиться, вот и веселись. И скажи Юре – не надо скрываться.

Глава 5

Светлана навсегда запомнила 18 декабря 1988 года, день, с которого перевернулась вся ее жизнь.
Этим вечером она собиралась с Шереметьевым в ресторан. Выбрав из шести подаренных им платьев бежевое трикотажное, с заниженной талией и узкой короткой юбкой, Света занималась прической. Ей хотелось выглядеть ослепительно – Юра обещал, что они поедут в «Прибалтийскую». В этом новом шикарном отеле она еще не была, а там ведь сплошь интуристы.
Стукнула входная дверь. Маня явилась? Вечно она по библиотекам сидит, домой не торопится. Светка на ее месте вообще бы учебу бросила. К чему себя гробить? Впрочем, пусть рискует ребенком, если ей нравится. Света поймала себя на мысли, что была бы счастлива, случись у Манюни выкидыш. Тогда…
- Мань, это ты? – крикнула она в сторону коридора.
Тишина.
- Мань? – Света отложила расческу и выглянула из своей комнаты.
Маша сидела на тумбочке, серая, как алюминий, и беззвучно плакала, некрасиво скривив рот.
- Мань, ты чего? Что случилось, тебе плохо?
Маня еле заметно покачала головой и протянула руку с отпечатанной на машинке бумагой. Со страхом Света взяла документ, сердце сжалось от предчувствия…
«В ходе операции по контролю за выведением ограниченного контингента советских войск из Демократической республики Афганистан, в локальном бою на высоте 3214 лейтенант Улицкий Михаил Павлович пропал без вести…»
Там были еще какие-то слова, но строчки в глазах поплыли. Невольно вырвалось горестное: «Миша!», она бросилась к Маньке и обе зарыдали.
Прибежавшая на крик тетя Поля стала успокаивать Маню, говорить, что пропал – не значит, что погиб. Появившийся вскоре Шереметьев повторил то же самое и пообещал выяснить подробности через знакомого в Министерстве обороны.
Позже на кухне наедине со Светой он сказал:
- Я, конечно, попробую узнать, но и так все понятно.
- Что?
- Обычно наши стараются вынести с поля боя тела погибших, а если его среди них не было…
- Что это значит?
- Плен.
- Так вы думаете, Миша жив, он в плену? – обрадовалась она.
- Чему вы радуетесь? Неизвестно, что лучше – смерть или плен у моджахедов.
- Но если Миша в плену, то его можно обменять. Потом, существует же Красный Крест, они ведь пленными занимаются?
- Моджахеды не ведут переговоров с представителями гуманитарных организаций. Некоторых пленников они отпускают за огромный выкуп.
- Мы соберем деньги!
- А вы порядок цифр представляете? Речь может идти о миллионах долларов.
- Миллионах?..
- Да. Еще я слышал, что они отпускают пленников, принявших мусульманство.
- Надеюсь, он его примет…
- Улицкий? – Юра прищурился и покачал головой. - Сомневаюсь.
- Конечно, он примет мусульманство, если это единственный способ спастись, - уверенно проговорила она.
- Спастись… Парадоксально звучит. Вам известно, какое значение это слово имеет у православных верующих? Спасти свою душу, жить согласно божьим заповедям и этим заслужить место в раю.
- Миша неверующий, он атеист. Не все ли равно – пусть притворится, что принимает это мусульманство, а потом сбежит.
Во взгляде Шереметьева ей почудилось мрачное изумление. Он опять покачал головой:
- Нет, не станет он этого делать. Он человек чести.
- Чепуха! При чем тут честь? Я бы с легкостью обманула этих афганцев. И вы тоже.
- Вы так думаете? Ошибаетесь. Я крещеный, и даже иногда посещаю церковь. Я не стал бы клятвопреступником.
- Ерунда какая! Да кто узнает? Ведь не обязательно идти в церковь и сообщать – я переменил веру.
- А муки совести? Если вы, мой будущий библиотекарь, читали Голсуорси, то должны помнить: Уилфрида Дезерта доконал не остракизм, а сознание того, что под дулом пистолета он предпочел чести – жизнь.
Света не имела понятия, о чем он говорит, но уверенно заявила:
- Чепуха! Жизнь – дороже всего.
- Но не для людей чести. А ваш драгоценный Мишенька именно такой. Так что этот вариант отпадает. Свяжитесь с его отцом, он человек влиятельный, может, узнает что-то о возможности обмена пленными. Больше, к сожалению, ничего не могу вам посоветовать.

Павел Петрович Улицкий ничего не успел сделать. В ночь после трагического известия он скончался от инфаркта. Яна Витальевна не перенесла двойного удара судьбы – умерла через две недели после похорон мужа.
Маня опять лежала в больнице, тетя Поля постоянно принимала лекарства от давления и еле ходила по квартире.
В родительском доме Светы тоже все было плохо. Мама, совсем недавно молодая и энергичная женщина, сильно сдала за последний год. Она быстро уставала, то и дело сидела на больничных.
- Это папаша ваш меня довел, - жаловалась она старшей дочери. - Сил больше нет так жить! Каждый день напивается. Уж где эти алкаши выпивку находят? Я боюсь, его с работы уволят – ведь ему с утра глаза не продрать, постоянно опаздывает. Светочка, хоть бы ты с ним поговорила…
Света сделала попытку, но поняла, что результата не будет. Придя в субботу утром, она застала отца в глубоком похмелье. Выглядел он ужасно – глаза заплыли, физиономия помятая, взгляд бессмысленный.
- Пап, ты в состоянии разговаривать?
- Конечно, доча. Ты пивка, случайно, не принесла?
- Пивка тебе? – почти взвизгнула в возмущении Света. - Пинка тебе надо, а не пивка! Ты что творишь? До чего маму довел?
- Ты как с отцом разговариваешь, соплячка? – попробовал повысить тон отец, правда, из-за упадка сил вышло у него не слишком грозно.
- Это ты сопляк и слизняк. В зеркало на себя посмотри, на кого похож? Да я бы за один внешний вид тебя с работы выгнала!
- Доча, не надо так с отцом…
- А как надо? Может, похвалить тебя за то, что ты вытворяешь? Докатился – вещи из дома уносишь! Где мамина песцовая шапка? Где, я тебя спрашиваю? Пропил?
Григорий Иванович покачал головой, мутные глаза увлажнились пьяными слезами.
- Светка, я ж тебя… вот такую… на руках качал… А помнишь, как на шее у меня ездила? За уши дергала и кричала: «Папа, быстрей!» Эх, Светка!
- Сейчас ты на маминой шее сидишь, алкаш! Я бы на ее месте тебя сбросила!
Закончив этот бесполезный разговор, она вернулась в комнату.
- Мам, разводись ты с ним, чего мучиться?
Ольга Петровна махнула рукой:
- Куда разводиться? Нашу квартирку даже на две комнаты не разменять… Все равно жить вместе…
- Ну тогда плюнь на него и перестань беспокоиться. Пусть напьется, пусть хоть вообще домой не является… Пусть его с работы уволят, а ты наплюй. Думай о своем здоровье. Что врачи-то говорят?
- Ранний климакс. Гипертония, стенокардия, гастрит, а может уже и язва. Надо обследоваться.
Светлана сделала внушение младшей сестре: смотреть за матерью, а если что – вызывать на помощь.
- Но постарайся сама справляться, - наставляла она. – У меня на шее двое больных и ребенок. Не могу же я разорваться?

Но, хочешь не хочешь, приходилось разрываться. Когда через месяц Манюня вышла из больницы, туда попала тетя Поля с гипертоническим кризом. Света не спала ночей – у Олежки резались зубки, он температурил, капризничал беспрестанно. Иной раз ее подмывало разбудить Маньку и сунуть сына: на, тренируйся, вот на что ты себя обрекаешь! Выносить ребенка – ерунда, хотя у тебя и это не больно-то хорошо выходит. Ты вот вырасти его! Выкорми, повышагивай ночами, укачивая! И кто это выдумал, что материнство – счастье? Обуза, оковы, кандалы – вот это что!
И днем Света вертелась, как белка в колесе. Ездила в больницу к тете Поле, выстаивала в очередях за продуктами. Раза по три на неделе заглядывала к своим. Сонька, зараза пятнадцатилетняя, ни черта не убирала. У мамы едва хватало сил сварить еду из продуктов, которые притаскивала старшая дочь. А Света ощущала себя ломовой лошадью, на которую все грузят и грузят, и заставляют везти, и конца этому не предвидится.
Учеба отпала сама собой, про дискотеки Светлана тоже забыла. Порой вспоминала куда-то пропавшего Шереметьева. Опять, наверное, где-нибудь за границей. А сейчас он бы очень пригодился со своими дефицитными продуктами и автомобилем. Хотя вряд ли у него найдется время ожидать возле магазина, пока она вывалится оттуда с полными сумками.
Только полными сумки становились все реже и реже.

Шереметьев объявился накануне Дня Советской Армии. Света сама не ожидала, что так обрадуется, у нее даже сердце подпрыгнуло, когда подавала ему руку. Он стоял на пороге, пахнущий морозцем и каким-то приятным одеколоном и, мягко улыбаясь, смотрел сверху вниз со своей всегдашней иронией в синих глазах.
- Давненько я у вас не бывал… Что-то вы плоховато выглядите, мадам.
- Хороший комплимент для начала, - скривилась Света.
- Я вовсе не хотел вас обидеть. Меня это действительно беспокоит. Что случилось, дорогая?
- Проходите на кухню, а я сейчас.
В своей комнате она наскоро привела себя в порядок. Домашний халатик сменила на джинсы и водолазку, расчесала волосы и тряхнула головой, чтобы казались пышнее. Тронула ресницы тушью и мазнула по губам блеском. Дольше заниматься внешностью неудобно, да и Юра может подумать, что это ради него… А разве не так? – спросила она себя. И ответила: нет, конечно. Просто неприлично такой росомахой перед мужчиной.
Юрий курил у окна и, обернувшись, окинул ее с головы до пят своим фирменным раздевающим взглядом.
- Ну вот, уже лучше, - сказал он, присаживаясь вслед за ней к столу. - Так что же случилось у вас, дружок?
Это по-детски ласковое слово умилило ее. Ведь может же нормально разговаривать, но чаще почему-то предпочитает издеваться. Света вздохнула:
- Столько всего произошло… Вы же ничего не знаете. Столько навалилось всего, и как назло, подряд, одно за другим!
- Беда редко ходит одна.
- Это точно. Все началось с того извещения… Павел Петрович не вынес, умер в ту же ночь.
- Да что вы?..
- Сердце… Яна Витальевна пережила его всего на две недели. А Маньку периодически укладывают на сохранение.
- Все так серьезно?
Она пожала плечами.
- Не знаю. Опасаются за сердце и почки, они могут отказать, вот и следят за ней… А тут еще тетя Поля – лекарства принимала-принимала, а не помогло. Гипертонический криз. До сих пор в больнице.
- А Маня?
- Я их с Олежкой на улицу вывела. Представляете, она так ослабела, что не может коляску из парадной вынести. Пять ступенек для нее много.
- Но ведь она уже… на каком месяце?
- Шестой пошел.
- А вашему сыну?
- Одиннадцать. Ходить уже пробует.
- Так что – кончилась халява, Светочка? Теперь все на вас?
- Да, - тяжко вздохнула она, - и еще дома… Мама болеет часто, ей помощь нужна. А папа… Я вам не говорила, стеснялась… Он спился совсем. Сестра – соплячка, на нее надежды никакой.
- Да, не позавидуешь вам, - сказал он безо всякого ехидства.
- Если бы еще хоть жизнь нормальная, а то с этим дефицитом… Мама с тетей Полей из-за болезни пролетают мимо продуктовых заказов на работе, а они нас сильно выручали. Я за день обегаю все магазины района, в одном одно урвать удастся, в другом – другое.
- Урвать? – его бровь удивленно поползла вверх.
- А как еще это можно назвать? Вы что, совсем ничего не понимаете? Хотя где уж вам… Вы-то, наверное, по магазинам не ходите.
- Это правда, давно не ходил. Простите, Света, не сообразил, надо было привезти продуктов. Я исправлюсь, навезу вам целую машину гуманитарной помощи.
- Опять издеваетесь? – нахмурилась она.
- Отнюдь. Называю вещи своими именами. Моя фирма задействована в поставках гуманитарной помощи из-за бугра. Выгодное дело.
- Какая выгода? Она же распределяется бесплатно?
- Львиная доля все же доходит по назначению, но какая-то часть… Надо быть дураком, чтобы упустить шанс и не воспользоваться. Я продаю эти продукты или использую для бартера.
- Вы воруете?! – поразилась Света, у нее даже глаза от удивления округлились.
- Уверяю, не я один. В этой цепочке греют руки все.
- Какой же вы мерзавец! - возмущенно произнесли ее губы.
А мысли в голове были прямо противоположные: «Вот ведь прохиндей! Умеет устроиться. В голодное время торгует продуктами, которые ему даром достались. Интересно, сколько он ворует? Даже если один процент… Но счет ведь идет на тонны. Представляю, как он разбогател».
Юрий молчал некоторое время, внимательно наблюдая за ней, затем усмехнулся.
- По вашему личику я вижу, что заинтересовал вас. Действительно, по сравнению с большинством населения нашей страны я живу в достатке и благополучии. По этому поводу у меня есть к вам интересное предложение. Мы ведь, как я понимаю, сейчас одни?
Она кивнула, мысленно ликуя. Вот, наконец-то! Похоже, сейчас он скажет, что любит ее, и попросит выйти за него замуж. А что? Это вариант – выйти за такого богатого и успешного мужчину. У него совместное предприятие, иномарка, квартира, дача. Завидный жених! К тому же он красив, и даже очень. Он щедрый, со связями, поможет решить все проблемы. И он ей не противен. Свету даже немного задевало, что Юра никогда не пытался обнять ее или поцеловать, говорил, простые поцелуи его не интересуют. Секс… Ну что ж, как-нибудь она вытерпит. Ведь другие женщины терпят? А кое-кто даже сделал это средством заработка. Зато он будет возить ее на курорты, а может, и за границу. Вот это перспектива!
Неожиданно Шереметьев взял ее руку и, поцеловав в ладонь, прижал к своей твердой слегка шершавой щеке. Этот жест показался таким интимно-теплым, что она ощутила, как мурашки побежали по спине.
- Светочка, ты могла бы полюбить меня?
«Он перешел «на ты»? Точно, сейчас сделает предложение. И, наверное, думает, что я сразу кинусь ему на шею? Нет уж, в отместку за все издевательства я его как следует помурыжу. Потом, конечно, соглашусь…»
Сделав слабую попытку освободить свою руку, она вымолвила тихо:
- Вы же знаете, что я…
- Все еще чтишь память о своей любви к благородному герою-интернационалисту Михаилу Улицкому? Потому как любить его ты уже не можешь. Скорее всего, его кости давно высохли где-нибудь в горах…
- Как вам не стыдно? – гневно взглянула она.
- Что, неужели до сих пор любишь?.. – не отрывая глаз от ее лица, он умолк на несколько секунд и продолжил слегка изменившимся тоном: - В принципе, для моего предложения это неважно. Ты любишь не меня, но ведь и я тебя тоже не люблю.
Света ничего не поняла, и у нее само собой вырвалось:
- Вы не любите меня?..
- Не люблю, - покачал он головой, улыбаясь во все тридцать два здоровых зуба. - А ты думала, что люблю?
- Слишком много вы о себе воображаете! – выдернула она руку.
Юрий вновь схватил ее и стиснул.
- Но вынужден признать: меня неудержимо тянет к тебе, Светочка, сам не знаю почему! Конечно, ты очаровательна, но ведь на свете полно очаровательных, я знал женщин и красивее тебя и, уж прости – умнее и образованней. Однако что-то же меня привлекает? Мне нравится твоя беспринципность, твое лицемерие, даже твой эгоизм…
Ну, это уж слишком! В возмущении Светлана попыталась освободить свою руку. Ей это не удалось, а он вновь чмокнул ее в ладонь.
- Не вырывайся, дай сказать. Все эти нехорошие качества свойственны и мне, и уж конечно не могут вызывать у меня отвращения. И еще ты сильная, яркая, энергичная. Я бы сказал – девушка-фейерверк, да только не хочу повторять как попугай за покойным Улицким. Не дергайся, я делаю тебе предложение. Я хочу тебя с первой минуты, как увидел тогда на даче у беседки. Я хочу тебя так, как ни одной женщины не хотел, и ни одну я не ждал так долго.
От этих жарких слов у нее сердце замерло. Но что за человек - наговорил зачем-то кучу оскорблений… Нет, он все-таки любит ее и только из упрямства или из гордости боится признаться.
Шереметьев внимательно смотрел. На миг глаза ее мстительно и торжествующе блеснули, и она проговорила, опустив с притворной скромностью ресницы:
- Вы предлагаете мне выйти за вас замуж?
Несколько секунд он еще держал ее руку, затем выронил, откинулся на стуле и расхохотался так громко, что она вздрогнула.
- Боже упаси! Разве ты не поняла до сих пор – я не из тех, кто женится?
- Но… Что же вы…
Юрий вскочил, отвесил шутовской поклон и проговорил с этой своей мерзкой ухмылочкой:
- Госпожа Ганелина! Отдавая должное вашему уму и искренности и сам любя прямоту и определенность, я, не тратя времени на попытки соблазнить вас, делаю вам честное предложение: будьте моей любовницей!
Любовницей?! Наглец!!! А она-то, дура непроходимая, раскатала губу, поверила, что он любит, что предложит пожениться! Света была разочарована, ее самолюбию был нанесен удар, и это моментально отразилось на лице. От ярости мысли в голове путались, хотелось сказать ему какую-нибудь гадость, что-нибудь ужасно оскорбительное, но в смятении она выпалила первое, что на язык подвернулось:
- Любовницей?! Что за радость я получу от этого, кроме необходимости кувыркаться с вами в постели?
Юрий откровенно расхохотался:
- Нет, вы неподражаемы! Другая бы на вашем месте могла изобразить оскорбленную невинность, а вы подходите к вопросу прямо, по-деловому. Итак, что вы за это будете иметь…
Тут Света сообразила, что ее высказывание прозвучало не только цинично, но и двусмысленно.
- Вот что, - встала она возле двери. – Или вы сейчас же выметаетесь отсюда, или… Или я не знаю что с вами сделаю… Да как вы смели предложить мне такое? За кого вы меня принимаете? За проститутку? Так вот, к вашему сведению – я не продаюсь! Убирайтесь, и чтобы я вас больше не видела! И не смейте являться в этот дом, и никаких продуктов нам от вас не надо. Убирайтесь! А если вы еще раз… Я тете Поле все расскажу… - завершила она по-детски.
Шереметьев едва сдерживал улыбку, в глазах плясали веселые чертики, казалось, эта сцена его только забавляла. Небрежно кивнув на прощанье, он направился в коридор.
- Гадкий, мерзкий тип! – выкрикнула она вслед, с треском захлопывая за ним входную дверь.
Ей хотелось ударить кого-нибудь, что-то сокрушить, разбить. Злоба, бушевавшая в душе, требовала выхода. Она вернулась на кухню и яростно принялась мыть посуду. От порывистых нервных движений одна тарелка выскользнула из рук. В сердцах она брякнула об пол вторую и, мрачно глядя на осколки, шептала:
- Гад, сволочь, пижон несчастный…
Светлана была оскорблена до глубины души. Но не словом «любовница». Поведи он дело обычным образом – признания, поцелуи и объятия – возможно, они уже давно стали бы близки. Ее уязвила циничность, с которой он сделал свое предложение. И ведь нарочно повел разговор так, что она, дура, купилась, клюнула на наживку: «Вы хотите, чтобы я стала вашей женой?» От стыда впору сквозь землю провалиться.
Заворочался ключ в замке. Маня? Поднялась одна с коляской?
- Света, я встретила Юрочку. Это он помог мне коляску до лифта поднять.
Юрочка!
Гневно сдвинув брови, чуть не брызгая слюной от злости, Светлана отчеканила:
- Чтобы я больше ни слова не слышала про вашего Юрочку! Ноги его больше в этом доме не будет. Понятно?
Маня послушно кивнула, удивленно глядя. Она раскрыла было рот, чтобы спросить, в чем дело, но подруга строго зыркнула и отрезала:
- Ни слова!

Глава 6

За два месяца из самого изнеженного, оберегаемого от всех забот члена семейства Ганелиных Света превратилась в хозяйку дома, главу семьи, и слова ее принимались безоговорочно. Если раньше она только и слышала: «Светочка отдохни, я помою посуду… Светочка, погуляй с ребенком, я схожу в магазин… Светочка, тебе надо развеяться, а мы побудем с Олежкой», то теперь заботы все были на ней, и распоряжалась в доме она.
«Тетя Поля, оставьте ведро, лучше поиграйте с ребенком. Пол я помою, когда вернусь из больницы…»
«Маня, уймись, куда тебе у плиты стоять! Олежкой займись, книжку ему почитай. Я сейчас по магазинам, потом тете Поле передачу отнесу, к маме загляну. Вернусь, сама ужин приготовлю. Не смей ничего делать, а то мне потом в две больницы придется бегать…»
«Сонька, зараза, хоть бы полы помыла, пыль лохмотьями по всем углам! Завтра загляну, чтоб чисто было! И картошки сейчас же свари, мама голодная лежит…»
Вместе с необходимостью следить за всем, думать обо всех, пришло чувство ответственности. Света будто в один день повзрослела: вчера была еще девушкой, думающей лишь о танцах и развлечениях, но как только забота о большой семье всей тяжестью легла на плечи, она превратилась в женщину, жесткую и строгую. И почему-то все стали ее слушаться. Даже папаша, если попадался на глаза, пытался изобразить подобие полезной деятельности: то ведро помойное вынесет, то лампочку вкрутит.

В заботах и хлопотах промелькнула зима. Тетя Поля выписалась из больницы, но чувствовала себя неважно. Получив инвалидность, она вышла на пенсию, тем более по возрасту могла сделать это еще два года назад. Полина Григорьевна сильно сдала. Первое время Света даже опасалась оставлять ее одну дома с ребенком. Впрочем, Маня почти всегда была рядом, вдвоем они худо-бедно справлялись. А Света, обежав магазины, заглядывала в родительский дом и неслась к матери, которую с прободной язвой отвезли далеко, в новую больницу на Поклонной горе.
«До двадцати лет ни в одной больнице не бывала, зато с начала года три изучила, - ворчала про себя Света, выходя на станции метро «Озерки». - Слава богу, метро сюда проложили, а то бы с другого конца города и не доехать».
Она торопилась. Лечащий врач беседовал с родственниками всего один час в неделю, но его кабинет был уже пуст. Побегав по коридору, ей все-таки удалось поймать его.
- Состояние после операции стабильное, - сказал доктор. - Но диета, диета и еще раз диета. Мы готовы выписать вашу маму к концу недели, однако ей неплохо было бы полежать на отделении общей терапии. Если вы не против, я договорюсь о переводе на другое отделение.
Похоже, ей еще таскаться и таскаться в эту больницу, поняла Света, прощаясь с доктором.
Ольга Петровна лежала, повернув лицо к двери, ждала.
- Здравствуй, Светочка. Ты сегодня рано.
Света поцеловала мать в бледную щеку.
- Привет, мам. Я тебе оладий принесла, с клубничным вареньем.
- Нельзя мне жареного, доченька. Я уж здешним меню обойдусь. Как там дома? Как Соня?
- Вроде ничего. Но черт ее знает, что она там одна творит.
- Ох, я так беспокоюсь… На папу ведь надежды никакой. У Соньки сейчас самый опасный возраст, а время-то страшное… Каждый вечер по телевизору рассказывают – то изнасилования, то разбой…
- Мам, надо нам как-то вместе жить. Я не могу разрываться на два дома. Да ты еще в больнице.
Ольга Петровна вздохнула:
- Бедная ты моя, все на тебе! Как с продуктами?
- Никак. Вообще ни черта не достать! За пельменями вчера час отстояла – кончились перед самым носом. Правда, потом повезло, в овощном выкинули мясную начинку для блинов. Купила тридцать пачек. Пригодятся.
- Конечно, пригодятся, - кивнула Ольга Петровна. – Ее можно и в ленивые голубцы, и кабачки нафаршировать, вы ведь кабачки фаршированные любите. Карточки водочные отец не отобрал?
- Это у тебя он что-то может отобрать, а у меня пусть только попробует!
- Светочка, я вот что подумала. Неизвестно, что дальше с продуктами будет, надо на даче всего посадить. Картошки, морковки, помидоров, огурцов… Может, кур завести? Все-таки яйца, белок.
- Еще скажи – поросенка откормить!
- Ну, поросенка вряд ли, чем его откормишь? А вот кроликов… Светочка, я не знаю, как скоро меня выпишут. Успею ли что-то сделать?
- Не выдумывай, мам, какая из тебя сейчас работница? Лежи, выздоравливай. Я уж как-нибудь сама.

«Сама, сама, все сама, - сжимала зубы Светлана, покидая больницу. - Сегодня нужно выкупить сахар – конец месяца, иначе талоны пропадут. Кто это за меня сделает? Никто. Четырнадцать килограмм – дотащу ли?»
Она заглянула в четыре ближайших от дома магазина – сахара там не оказалось. Придется опять шлепать за три квартала, в маленькую булочную, где сахарный песок был почти всегда.
В булочной сахар действительно продавался, и очередь сравнительно небольшая, на каких-то полчаса. Выйдя с двумя тяжеленными сумками, сшитыми тетей Полей из старого кримпленового пальто, Света остановилась в сомнении: идти пешком или все-таки проехать одну остановку на автобусе? Выбрав на асфальте место посуше и поставив сумки, она взглянула на часы. Нет, в автобус соваться бесполезно, все с работы возвращаются. Придется пешком. Она уже наклонилась взять свои сумки, но тут ее внимание привлекла мусорная площадка напротив.
Там стоял человек, чуть не по колено в помойке, и рылся в огромном мусорном баке. Света всегда подходила к этим помятым грязным бочкам с чувством брезгливости. И в движениях этого мужчины было заметно отвращение, но он все равно копался в отбросах. По виду он не был похож на сумасшедшего из тех, что ищут в мусорках что-нибудь полезное для хозяйства – нужный винтик или железный штырь, какую-нибудь испорченную вещь, которую еще можно починить. На вид лет шестидесяти, в когда-то добротном, а теперь потертом драповом пальто, он, стыдливо озираясь, доставал из мусорного бака куски плесневелого хлеба, остатки кочанов капусты, подгнившие картофелины и прятал в замызганный полиэтиленовый пакет.
Света замерла и смотрела до тех пор, пока мужчина, виновато оглянувшись на нее, не ушел, на ходу стягивая с руки резиновую хирургическую перчатку.
«Это до чего же надо дойти, чтобы искать еду на помойке? – ужаснулась она. - Что там можно найти? Огрызки, очистки, объедки… Почему он это делал? Ведь кое-какие продукты еще можно купить? Все-таки не война, мирное время».
Ей вспомнились сцены из старых кинофильмов, где беспризорники жадно запихивали в рот все, что похоже на еду.
«А вдруг завтра станет еще хуже, чем сегодня? - подумала она и похолодела от этой мысли. - Вдруг и всякая крупа, и макароны, и скумбрия консервированная – все пропадет? Что мы тогда будем есть?»
Светлану не волновали причины возникновения дефицита, которые порой обсуждали дома Маня и тетя Поля со своими приятельницами. Ее не волновали давние объяснения Шереметьева о падении цен на нефть и внешнем долге Советского Союза, ее не волновали обещания Горбачева и Рыжкова, а также рыночные реформы в социалистическом государстве, которые они начали проводить. Ее интересовала собственная судьба. Что она будет делать, если прилавки магазинов окончательно опустеют? Чем накормит семью?
Теплый мелкий дождик заставил поднять сумки и поспешить к дому. Она была так сосредоточена на решении продуктовой проблемы, что ни разу не остановилась, не почувствовала, как оттягивает руки талонный сахар и лишь в квартире взглянула на сведенные судорогой пальцы с красными вмятинами. Сжимая и разжимая их, Светлана твердила шепотом, будто клялась:
«Я никогда не буду голодать. И семья моя не будет. Я буду работать, я все силы приложу, лишь бы они не голодали. И я не дойду до помойки, что бы ни происходило в этой проклятой стране!».
«Мама права, - думала Света, - надо самим позаботиться о себе, ведь неизвестно, что будет завтра? Надо засадить весь участок овощами и кур надо купить – знать бы, где их продают? И еще за канавой возле леса есть лужок, с половину нашего участка – вскопать его и посадить картошки. Но копать надо рано, как только снег сойдет и чуть просохнет, а то вдруг еще кто-нибудь захочет прибрать его к рукам? Надо купить картошки на семена, и еще всяких семян – морковки, репки, свеклы, кабачков… Жаль, участок маленький. Вот был бы как госдача Улицких – с такого участка роту прокормить можно».
Воспоминание о госдаче повернуло Светины мысли в другое русло. От Улицких осталась четырехкомнатная огромная квартира в доме на Петровской набережной… Вот оно, решение проблемы! Там все могут поместиться. Одну комнату Маньке, одну ей с Олежкой, одну тете Поле. Мама может вместе с Сонькой жить, а папашу – да хоть в кладовку, она наверняка там большая. А не захочет – пусть остается, где живет, и спивается в одиночку. Ей его не жалко.
- Мань! - крикнула она, стягивая сапоги.
Подруга вышла из комнаты, ведя за руку Олежку и неловко согнувшись из-за своего большого живота.
- Мань! Мне в голову пришла замечательная идея. Чтобы всем было удобно, и особенно мне – нам надо переехать в квартиру Улицких. Я одурела уже мотаться из дома в дом.
- Но это ведь не наша квартира… - пролепетала удивленная Маня.
- Это твоя квартира.
- Но я там даже не прописана…
- Не прописана? Вот дура… Полная кретинка! Идиотка, как ты могла не прописаться?
- Но ты ведь тоже у нас не прописана…
«Но я не собиралась жить с твоим братом всю жизнь, - хотелось крикнуть Свете. - Я вообще не придавала своему замужеству никакого значения. Кто ж знал, что Славка умрет и Олег родится?»
А вслух сказала, неприязненно глядя на подругу:
- Да, не прописана. И могу уйти к своим родителям, а вы уж тут как хотите!
Раздраженная, она ринулась на кухню, а Маня поспешила следом, волоча за собой тормозящего племянника.
- Светочка, ну что ты говоришь? Это твой дом. Хочешь, хоть завтра пропишем тебя.
- Я-то к вам легко пропишусь, а вот ты теперь туда пропишись! - рявкнула Света.
Маня покаянно вздохнула.
- Светик, я как-то не думала об этом. Кто же мог знать, что…
Света отмахнулась от ее причитаний.
- Но попробовать прописать тебя туда все-таки надо. Если эта квартира пропадет – я тебя убью!
- Света…
- Я двадцать лет Света! Все, оставь меня в покое или я что-нибудь разобью! Забирай ребенка, дай отдохнуть!
Посреди ночи Светлана проснулась в холодном поту от страха. Сердце билось как бешеное, она долго не могла унять дыхание и успокоиться. «Это сон, это всего лишь сон, я в своей комнате, все нормально», - уговаривала она себя, но еще целый час ворочалась в постели, пытаясь вновь уснуть.

С пропиской Мани ничего не выгорело. В ЖЭКе им сказали, что старшие Улицкие выписаны в связи со смертью, а Улицкий Михаил Павлович…
- Он не погиб, а всего лишь пропал без вести, у нас и справка есть, - поторопилась достать бумажку Светлана.
- Улицкий Михаил Павлович выписан в июле 1987 года по месту прохождения службы, войсковая часть номер… Квартиру вам следует освободить от вещей в ближайшее время.
Жилище Улицких встретило их распахнутой дверью, грузчики выносили последнюю мебель.
- Что здесь происходит? - оглядывая осиротевшие без обстановки комнаты, строго спросила Светлана одного из мужиков.
- К хозяйке вопросы, - кивнул грузчик в сторону кухни.
Там восседала сестра Яны Витальевны, Эльза. Света видела ее несколько раз – на похоронах обоих Улицких, на девятый день после кончины Павла Петровича. Маня едва помнила тетку мужа по свадьбе.
- Здравствуйте, девочки, - встала из-за стола Эльза Витальевна.
Она была полной противоположностью своей малокровной болезненной сестры. Гренадерского роста, с толстыми руками и ногами, Эльза являла собой образец здоровья и эстонской невозмутимости.
- Это хорошо, что вы зашли. А я вот в Таллин уезжаю сегодня. Целый контейнер барахла набрался.
- Вы что, все себе забираете? – поразилась Света.
- А кому, по-вашему, я должна это оставить? Вам, милая? – Эльза глянула на щуплую Маню с выпирающим из-под пальто животом.
Та стыдливо отвела глаза и молчала, а Света, возмущенная таким откровенным воровством, завелась:
- Конечно, ей! Мишиной жене, матери его будущего сына! Внука вашей сестры, между прочим.
- Михаила нет, - довольно равнодушно проговорила Эльза Витальевна. - Его жена здесь не прописана. Я ухаживала за сестрой, пока она болела, и Яна сказала мне: бери все, что хочешь.
- И вы решили взять все! А совесть у вас есть? А если Миша вернется?
- Вряд ли, ведь прошло четыре месяца. Меня из домоуправления попросили освободить квартиру. Не верите – сходите, узнайте.
- Свет, пойдем отсюда, - тянула за рукав Маня.
- Нет, постой…
- Да, постойте, девочки. Сейчас я принесу. Я кое-что отложила для вас, Маша.
Через минуту Мишина тетка вернулась, неся в руках коробку.
- Даже хорошо, что вы зашли, не хотелось выбрасывать, телефон не отвечал, а вашего адреса я не знала. Здесь фотографии, документы, письма. Семейный архив.
- Спасибо, - промямлила Манюня.
- Спасибо, - прошипела Светка и со всей силы хлопнула дверью на прощанье.

В коробке действительно оказалось много фотографий. Молодые Павел Петрович и Яна Витальевна, маленький Мишка и Миша-школьник, фото недавнего времени. Кроме того - открытки, письма, в том числе письма Миши родителям. Все это Манька бережно откладывала в сторону. Света держала в руках грамоты и наградные листы Павла Петровича.
- За доблестный труд, за ударную работу… - раздраженно зачитывала она. – И куда теперь эту макулатуру? Ну и стерва эта Эльза – все заграбастала!
- Она сестра и она, правда, ухаживала за Яной Витальевной. А я…
- А ты в это время в больнице лежала! Ладно, пролетели мы, как фанера над Парижем, с этой квартирой и со всем, что в ней было… - небрежно кинув грамоты на стол, она достала из коробки очередную порцию бумаг и вдруг замерла: - А это что? Сберкнижки? Неужели Эльза проглядела? Манька, смотри, тут больше чем на пятнадцать тысяч! Может, хоть это тебе достанется?
Маня пожала плечами.
- Дура ты, - сказала Света. - Надо к адвокату идти, или к кому?
- Делами о наследстве занимается нотариат…
- Вот завтра и пойдем.

Но и тут Светлану с Маней ждало разочарование. Вернее, Маня не сильно расстроилась, а вот Светка…
- Вы не являетесь наследником по закону, - объяснила нотариус. - По закону вы являетесь наследницей своего мужа, то есть являлись бы, если б он умер. А он, будучи наследником своих родителей…
«Типун вам на язык!» - чуть не крикнула Света. Может, Миша все-таки жив?
- Вот если бы муж выдал вам генеральную доверенность, перед тем как…
- Нет у меня доверенности, - через силу проговорила Маня. – Пойдем, Свет. До свидания.
На обратном пути разъяренная Света неслась так быстро, что Маня еле поспевала за ней.
- Сволочи твои свекры!
- Света, как ты можешь…
- Сыночка выписали, а тебя не прописали! Ладно, мы с тобой идиотки зеленые, никакого жизненного опыта, но они-то должны были знать, что самое страшное, это когда жилплощадь пропадает! Свекровь тоже хороша! Хоть какая больная, а могла бы завещание на деньги написать, знала ведь, что внук будет! Из-за твоей глупости и их недальновидности мы теперь в полной жопе.
- Света!
- Конечно, приличнее сказать: в нашей семье наступил финансовый кризис! Так? – бушевала Светлана. – Вот считай: сейчас нас семь человек, скоро будет восемь. У нас две небольшие пенсии – тети Полина и моя, твоя стипендия, мамина зарплата, а скоро, боюсь, ей тоже инвалидность дадут, она с больничных не вылезает. Папаша мой ползарплаты пропивает, но между делом еще и кушает вместе со всеми. Ну, как тебе бюджетик? Ты в облаках витаешь? Не понимаешь ничего? Этих денег нам хватает только потому, что ничего в продаже нет. А если бы и появилось… Все равно мы бы так же голодали.
- По-моему, мы пока не голодаем…
- Пока! А что завтра будет? Я бы устроилась на работу, если бы не ваша инвалидная команда, я же единственная здоровая, не считая Соньки. Но на нее нельзя перекладывать, мала еще, пусть учится.
- Светочка, что же делать?
- Будем сами себя кормить, - внезапно остановившись, решительно заявила она. - На овощах можно прожить, а еще кур на даче заведем, а может, и кроликов.
- Светочка, ты такая мужественная, энергичная, такая трудолюбивая… Если бы не ты… я не знаю… - У Мани слезы навернулись на глаза. - Я постараюсь тебе помогать, как только могу.

Глава 7

Накануне майских праздников Светлана объявила:
- Мы с Сонькой поедем на дачу до девятого числа. Там всего три рабочих дня, она вполне может задвинуть школу. Зато за эти дни мы столько вскопать и посадить успеем! А вы уж тут как-нибудь. Справитесь, Мань?
- Светочка, а давай я тоже поеду. Вы будете копать, а я сажать.
- Куда? - презрительно скривилась Света. - Сиди уж! Не хватало, чтобы ты в грядке родила…
- Мне еще целый месяц. И ты ведь знаешь, в последнее время я хорошо себя чувствую. А тетя Поля и твоя мама с Олежкой управятся. Да, Ольга Петровна?
- Конечно, управимся, Манечка. Я могу у вас пожить эти дни.
- Ладно, - скрепя сердце согласилась Света. – В конце концов, хоть еду приготовишь, посуду помоешь, чтобы нам времени не терять.

Участок встретил их цветущими нарциссами, и тюльпаны, пока еще карлики, уже пробуравили едва просохшую землю на клумбе возле крыльца. В доме было затхло и сыро, и Маня тут же распахнула настежь окна, впуская прогретый солнцем весенний воздух.
- Вытащи во двор раскладушку и вынеси подушки с одеялами, мама всегда так после зимы делала, - распорядилась Света, а сама стала искать, во что переодеться для работы.
Сонька вроде бы ехала на дачу с восторгом, и в первый день трудилась с энтузиазмом, вскопала две грядки. После ужина Светлана решила еще поработать – белые ночи, почти до одиннадцати светло – но сестра пропала.
- Вот зараза! Гулять убежала.
- Свет, Соня молодая, пусть повеселится, у нее тут друзья.
- Друзья! Я ей покажу друзей! Мы что – отдыхать сюда приехали? – она рванулась бежать за сестрой, но Маня ее остановила:
- Постой! Не ходи. Вернется, все ей объяснишь.
До полуночи Света терпела, потом пошла искать Соню. Та нашлась на лесной опушке с краю садоводства, где подростки почти ежевечерне жгли костры.
- А ну-ка пойди сюда! – позвала она сестру. - Пожелай ребятам спокойной ночи, и пошли.
- Что ты меня позоришь? - возмущалась Сонька по пути домой. - Как будто я маленькая! Что я, не могу с друзьями посидеть?
- Не можешь. Во-первых – поздно, во-вторых – завтра с утра работать, а в-третьих – что это за занятие, у костра по ночам сидеть? Они там портвейн пьют. Может, и тебе уже налили? И вообще, мала еще.
- Как работать – так большая…
Светлана не сочла нужным отвечать. Спустя минуту проговорила жестко:
- Не будешь мне помогать, станешь отлынивать – отлуплю!
Но сколько она ни заставляла сестру, как ни понукала, Сонька работала с ленцой, во всяком случае, так казалось Свете.
Маня выступала Сонькиной защитницей:
- Свет, она же девочка еще, у нее сил не хватает работать, как ты.
- А у меня они откуда? Ты на нее посмотри – лошадь здоровая, выше меня ростом!
- Но она такая худенькая…
- Станет еще худее, когда жрать нечего будет! А ты не суйся вместо нее, не хватайся за грабли.
- Граблями не тяжело, это же не лопата. Светочка, я смотреть не могу, как ты вкалываешь, себя не жалея, - Маня подошла сзади и обхватила подругу за плечи. - Что бы мы без тебя делали, Светик?
«Без меня вы пропадете. А вот мне было бы значительно проще жить, не виси у меня на шее шесть человек», - подумала Света, освобождаясь от объятий и вновь берясь за лопату.
К вечеру шестого мая было сделано почти все: морковь, свекла, лук и огурцы посеяны, клубничные грядки обработаны, и, главное, перекопан лужок под картошку.
«Сегодня докопаем землю, что возле дома осталась, - строила планы Света. - Завтра парник, послезавтра сажаем картошку. Девятого можно уехать пораньше, чтобы не толкаться в электричке. Маньке, конечно, место всегда уступят, но мне самой не хочется два с половиной часа стоять».
Она слишком была увлечена работой, следила за Сонькой, чтоб та копала, а не по сторонам глазела, и не заметила, как Маня иногда хватается за поясницу и стоит подолгу, опершись на свои грабли. Ужинали в одиннадцатом часу. Маня лишь слегка поковырялась в тарелке и пошла прилечь.
- Устала? А нечего было героизм с граблями разыгрывать. Тебя никто не заставлял, - бросила через плечо Света. - Ладно, лежи. Сонька посуду помоет.
- А чего Сонька? - заныла та. - Свет, ну можно я пойду погулять? На полчасика.
- Знаю я твои полчасика… - проворчала Света. - Ладно. Помоешь посуду и можешь идти, но только чтоб в двенадцать – как штык!
Сестра принялась за тарелки и чашки, а Света прошла в комнату. Маня лежала на диване как-то странно, полубоком, обхватив одной рукой низ огромного живота, а другую завернув за спину.
- Свет, у меня, кажется, началось… - жалобно улыбнулась она.
- Что началось? - не поняла Света.
- Схватки.
- Что?!. Давно?
- Часа три…
- И ты молчала?!
- Я сначала не поняла. Думала, просто спина устала…
Света глядела с испугом, пытаясь собраться с мыслями.
«Три часа… Роды могут быть долгими, а может, она и через час родит. Что же делать?.. «Скорую» вызывать, вот что!»
- Сонька, кто у нас на улице сейчас есть? С машиной есть кто-нибудь?
- С машинами все уехали, будний же день. В третьем доме мужик старый, Сережкин дед, он тут почти круглый год, да в двенадцатом Валька-алкоголичка. Больше на всей улице никого. А чего ты спрашиваешь?
- Манька рожать надумала… Так, дуй на станцию, там телефон. Вызовешь «скорую».
- А какой номер?
- «03», дура! – рявкнула Света. - Если из города не поедут, узнай, как в областную больницу позвонить. Кассирша или кто там на станции, должны знать.
Сонька наскоро вытерла руки.
- Я сбегаю к костру, кого-нибудь из ребят с собой возьму, одной бежать страшно.
- Некогда, время потеряешь, твой костер в другой стороне, а до станции и так два километра. Все, беги быстрей, а то мне самой придется роды принимать.
Она вернулась к подруге. Та лежала, вытянувшись, живот возвышался горой. Маня тяжело дышала, порой губы ее кривились от боли, она кусала их, но молчала.
- Воды хочешь? - предложила Света.
Она не знала, что еще предложить – так растерялась. Вспомнила, что когда сама рожала, врачи заставляли ходить между схватками.
- Мань, ты встать можешь? Надо ходить, когда схватки отпускают.
Маня покачала головой.
- Боюсь, не встану… М-ммм… – она еле сдерживалась.
- Ты потерпи пять минут, - попросила Света. - Я сбегаю, поищу кого-нибудь. Вдруг где-то рядом врач живет?
Она рванула через два дома к Вальке-пьянчужке, но та, видать, уже набралась, не отвечала на стук. Кинулась в другой конец улицы к деду неизвестного ей Сережки. Заспанный мужик выглянул из окна и долго не мог понять, кто такая Светка и что ей от него надо.
- Врача?.. Да где ж врача ночью? Сколько время-то?
- Начало двенадцатого.
- Так это… спят все…
- Говорите, если знаете! Вы же здесь постоянно живете, всех должны знать.
- Так это… Одну я только врачиху знаю, или медсестра она… Елена, через улицу от нас, она меня от прострела колола.
- Какой дом?
- Зеленый.
Света даже ногой топнула на непонятливого старика. Как она в полутьме найдет зеленый дом?
- Как пройти?
- Так это… Через мой огород давай, потом через соседей… - указал мужик направление. - А чтобы на следующую улицу попасть - возьми направо наискосок, там вначале водоем пожарный, потом участок без забора. А там уж как выйдешь, так прямо напротив.
Не поблагодарив, Светка метнулась через огороды. Нужный дом нашла быстро, но на стук никто не открыл, похоже, в нем было пусто. Тьма сгущалась вокруг. В ближайших домах – ни огонька. Только где-то вдалеке, может, на соседней улице, а может и дальше, невнятными маячками светились пара окошек. Бежать туда, просить помощи? Помогут ли?.. Она глянула на часы: половина двенадцатого. Вот-вот Сонька вернется, и может, «скорая» уже едет?
Маня на диване все так же кусала губы, едва превозмогая боль.
- Ну как ты?
- Ничего… Подложи, пожалуйста, еще одну подушку.
Света вспомнила, что вроде бы рожала не совсем в лежачем положении.
- Я перетащу тебя на кровать, вот только белье сниму и подстелю что-нибудь.
Она быстро стянула с постели одеяла и подушки, прикрыла матрас полиэтиленом и простыней, бросила в изголовье валик со старой оттоманки, потом подушки.
- Давай забираться, - потянула она подругу с дивана.
- Так лучше, - прошелестела Маня искусанными распухшими губами, вытягиваясь на старинной высокой кровати. – Спасибо.
Прибежала запыхавшаяся Сонька.
- Ну что? Едут? – вопросительно кивнула Света.
- Нет.
- Почему? Ты не дозвонилась?
- «03» – это городская «Скорая». Они за полтораста километров ехать отказались. Сказали – звоните в областную больницу.
- Ну?
- Что – ну? Позвонила. А там ответили – бензина нет. Говорят – ищите среди соседей медика.
- Я искала, нет никого… Что же делать? Надо найти кого-то с машиной, довезти ее хоть до больницы в Волхове… Беги, ищи, стучи во все дома!
- Рехнулась? Меня еще пристрелят, если ночью ломиться буду. Слыхала, в прошлом году весной парня так пристрелили?
Света понимала: надо что-то решать. Она сама не сумеет принять роды. Это просто дикость – рожать без врача. Ну почему возле нее нет никого, кто помог бы, почему все должна решать она? Хоть бы из знакомых кто с машиной был… Но, кроме Шереметьева, у нее нет таких знакомых. А что, если… Конечно, он сволочь, но ради Мани приедет.
Черкнув на оторванном от газеты клочке семь цифр, она сунула его Соньке.
- Вот. Беги опять на станцию, позвони по этому номеру.
- Да станция закрыта уже…
- Они там рядом живут, а дежурный вообще спать не должен. Колоти в дверь, откроют. Спросишь Юрия Алексеевича. Скажешь, что ты моя сестра, что Манька рожает, и где мы находимся объясни. Пусть быстрее приезжает.
- А это кто?
- Манькин троюродный дядя или четвеюродный брат, в общем – родственник. Дуй!
- Свет, я боюсь. Там уже совсем темно, и через лесополосу идти… Может, ты сбегаешь?
- А если она сейчас рожать начнет?
Из комнаты раздался такой душераздирающий стон, что девушки замерли, испуганно глядя друг на друга, и Соня поспешила согласиться:
 - Все, бегу.
Сестра растворилась в призрачной темноте майской ночи. Пока добежит, дозвонится – будет уже половина первого. А если Шереметьева дома нет? Вдруг он опять где-нибудь на курорте загорает? А может, дома, но… не один? Светке представилось, как, оторвавшись от красотки в постели, он раздраженно отвечает на ночной звонок. А если эта баба его не отпустит?.. Нет, она не будет думать о том, что Шереметьев может не приехать, иначе пока сестра не вернется со станции, с ума сойдет. Ей надо что-то делать, чтобы не думать. Надо пойти посмотреть, как там Манюня.
Маня лежала, закрыв глаза. На минуту Светлане показалось, что она не дышит. А вдруг умерла? Света представила, как будет жить, если Маньки, вечной счастливой соперницы, не станет… Счастливой? Но ведь Миши нет… А если он все-таки жив и вернется? А Маньки не будет?..
«Какая я все-таки гадина, о чем думаю, когда Манька так мучается? И ведь Миша просил меня присмотреть за ней».
Она тронула подругу за руку, та приоткрыла глаза.
- Скоро врач приедет? – голос у Мани был чужой, сиплый.
- Не знаю, если и приедет, то не скоро. Как часто схватки?
- Я не считала.
- А ты считай, - велела Света. - Я вспомнила, нас учили дышать глубоко, пока схватки, и считать. Давай вместе посчитаем…
Глядя на искаженное болью лицо подруги, она вслух считала ее вдохи, а между схватками следила за стрелкой на часах.
- Ну, это еще не часто, - успокоила она Маню минут через пять, хотя и не совсем была уверена в этом. - Ты полежи пока, а я подумаю, что надо приготовить.
Света вышла на крыльцо и попыталась собраться с мыслями.
Вода есть, три ведра, хватит. Одно ведро вскипятить и таз приготовить, чтобы ополоснуть ребенка. Пуповина… Она представила картинку из учебника по биологии за десятый класс. Еще вспомнилось, как ей показали только что родившегося сына с какой-то свисающей трубкой, вроде макаронины. Ее обрезают?.. Как перевязать пуповину, чтобы потом получился нормальный пупок?.. Ну почему беременным не дают руководство или какую-нибудь памятку – как действовать, если начнешь рожать без медицинской помощи? Наверное, раньше женщины знали как, а теперь только на врачей надеются, вот и не знают ничего… Что еще нужно? Пеленки для ребенка?
Сонька вернулась быстрее, чем Света рассчитывала.
- Дозвонилась?
- Ага, - сестра задыхалась. - Обратно бегом бежала. Темень, так страшно!
- Ну и что, он едет?
- Едет.
- Когда будет?
- Часа через два, дороги разбитые, быстро не доберется.
- Ты хорошо объяснила, как нас найти?
Сестра кивнула.
- Только бы он успел, а то роды придется нам с тобой принимать.
Сонька ойкнула.
- Ладно, прорвемся. Пошли, посмотрим, как она там.
Маня лежала, раздвинув согнутые в коленях ноги, и тяжело дышала.
- Кажется… уже… началось… - еле выговорила она.
Лицо ее исказилось от боли, побагровело.
Света, собравшись с духом, приподняла простыню, заглянула и неожиданно рассмеялась:
- Трусы бы хоть сняла, дура!
Сонька, опасливо выглядывавшая из-за ее плеча, тоже хихикнула.
- Чего ржешь? Мы вот-вот рожать начнем. Помогать будешь. Манька, хватайся руками за что-нибудь, вдохни как следует, и, как только подступит – тужься.

Через два часа послышалось урчание мотора, и смолкло невдалеке. Света без сил сидела на крыльце, привалившись плечом к шершавому от облупившейся краски столбику, и даже не шевельнулась, когда рядом на ступеньку опустился Юрий.
- Ну что, я успел?
Она еле заметно покачала головой.
- Маня уже родила?..
Света кивнула и подняла на него потемневшие от усталости глаза.
- Мне кажется, самой родить легче, чем пережить такое.
- Но, надеюсь, все нормально?
- Вряд ли. Я же не акушерка… По-моему, она истекает кровью.
- А ребенок?
- Мальчик. Спит уже.
- Вы молодец!
Она устало усмехнулась. Из дома на освещенный тусклой лампой пятачок крыльца вышла Сонька.
- Никогда не буду рожать, никаких мне детей не надо… Ой, здравствуйте!
- Здравствуйте, - обернулся Юрий и поднялся. - Как я понимаю, передо мной девица Софья? Ну, что будем делать?
- Надо скорее везти Маню в больницу, в Волхов, - ответила Света. - До Питера слишком далеко. Вы сможете вынести ее на руках?

Когда они вернулись, и Шереметьев остановил машину возле калитки, уже почти рассвело.
Некоторое время Светлана сидела, уставившись в пространство, затем, будто очнувшись, вздохнула:
- Пойдемте, хоть чаю попьем, и я где-нибудь вам постелю. Вы ведь тоже всю ночь не спали.
- Постой, - удержал он ее за руку. - Я не хочу чаю, и там твоя сестра, а нам надо поговорить. Дело в том, что я через неделю уезжаю.
- Счастливого пути, - пожала она плечами.
- Я уезжаю надолго, а может, и навсегда. Мне надоело жить в стране, которая катится в тартарары. Я хочу видеть хорошо одетых людей, приветливые улыбки… Хельсинки на триста километров севернее Ленинграда – но, ей-богу, солнце там светит ярче.
- Наворовали и бежите? – вяло съехидничала Света.
Он пропустил ее реплику мимо ушей.
- Поедем со мной.
- Вы что? Рехнулись совсем? Куда я поеду?
- В Швецию. У тебя, конечно, нет загранпаспорта, но я все устрою, и самое большее через месяц или два ты будешь там, со мной. Забудь, что я наговорил при нашей последней встрече. Я люблю тебя, Света, - сильные руки схватили ее за плечи и притянули к себе. – Я люблю тебя, и нам будет хорошо вдвоем. А эта страна – пропади она пропадом!
Светлана не заметила, как спинки их сидений плавно опустились, и она уже лежала в его объятьях. Сильные мужские руки обвивали ее плечи, скользили к талии и ниже… Жаркая волна зародилась где-то в глубине тела и быстро поднималась, сметая остатки разума, заставляя забыть, где она, что с ней…
- Светочка, радость моя, - шептал он и целовал ее.
Губы были мягкими и теплыми, она почувствовала щекотку от его усов и невольно улыбнулась. Зубы коснулись зубов, ласковый язык предпринял попытку раздвинуть их, и она послушалась этого намека. Слава не целовал ее так, и Миша не целовал, и никто из бывших кавалеров не целовал ее так, что дух захватывало… Ее бросало то в жар, то в холод, она слабела в его руках, и в то же время хотелось прижаться еще сильнее, чтобы ощутить крепость его желания.
- Я так долго ждал, Светочка, - он скользнул губами по шее и опустился ниже, попутно расстегивая пуговицы на ее фланелевой рубашке. – Милая моя, один раз, всего один раз до того как я уеду, иначе я не вынесу… - шептал он, покрывая ее жаркими поцелуями.
Как сквозь вату слушала она его слова, и вдруг остатки здравого смысла донесли до сознания: «Один раз до того как я уеду».
Один раз... А потом он уедет?.. Добьется своего и свалит?.. Оставит тут одну со всеми ее проблемами? Подонок!
Гнев придал ей силы, она вырвалась и отпрянула к дверце.
- Гад! – в бессильном бешенстве она старалась припомнить самые обидные слова. – Сволочь, мерзавец! Решил воспользоваться напоследок?
- Света, все не так! Ты приедешь ко мне!
- В качестве кого? Любовницы? Благодарю покорно!
- А тебе хочется штамп в паспорте и мою фамилию? – вдруг зло усмехнулся он.
- Да!
Несколько секунд они смотрели в глаза друг другу, Света с яростью, а он оценивающе, будто взвешивая что-то, затем выговорил отчетливо:
- Так ты ее не получишь!
Рука так и тянулась залепить пощечину, но она только выкрикнула ему в лицо, как плюнула:
- Ну и катись тогда в свою Швецию, в Финляндию, да хоть в Америку, и чтоб ты пропал там! Надеюсь, вижу тебя последний раз в жизни.
Она стала шарить в поисках ручки, но в этой иномарке все было не на месте. Юрий потянулся через нее, дверь открылась, она выскочила из автомобиля и кинулась в сторону дома.
- Адью, мадам! – донеслось ей в след.
Дверца хлопнула, взревел мотор, и машина рванула с места.



Книга вышла в свет в издательстве ОЛМА-медиа.

Татьяна Осипцова
Сметенные ураганом
Кол-во страниц: 384
Тираж: 2000
ISBN: 978-5-373-06068-4
Год издания: 2014

Купить книгу в бумажном виде можно на ОЗОН, в Лабиринте и  некоторых магазинах (ссылки внизу авторской страницы), а также в электронном виде на ЛитРес: