Свято место

Есть такая замусоленная годами и людьми правда о друге, познающемся в беде или биде, если смотреть на это с философским сарказмом. Но, во-первых, я не согласен с бедой, как раз таки разменять другого на сочувствие в горе несложно, почему-то с радостью, всё гораздо напряжённее. А во-вторых, у меня совсем другая теория: друг познаётся во времени, а беда с радостью, только сопутствие, естественное и неизбежное. 
У меня есть школьный друг, с которым мы можем не видеться годами, но, при встрече, случайной или намеренной, ни единое пятно неловких пауз отчуждения между нами не промелькнёт, как будто вчера расстались. И возникает странное чувство, схожее с дежавю, выключающее событийно-временной промежуток между последними встречами. Сознание колесит по новой колее, отправной точкой которой является школа и всё, что с ней было связано, очень часто с определением «первый» или «первая». Это ощущение неореализма из прошлого что-то поворачивает в извилинах, и ты снимаешь годы как пижаму. 
Виды валентности человеческой привязанности возникают по-разному, у кого-то по сочувствию, у многих на контрасте взаимных дополнений. Мы остались друзьями в качестве исключения данной аксиомы, объединённые глупостью разнонаправленного свойства. 
Я не был самоотречённым книгогрызом и «очкариком», в школу играл как в мячик, подыгрывая остальным. По три варианта за четвертную, чтобы не было мучительно больно, исправление оценок в журнале для ближнего, как оправдание приоритета дружбы перед наивной учительской верой в авторитеты. В общем, отличник я был неправильный. А мой друг, Макс, был, да и есть, неправильный человек с весёлой ноткой авантюризма. Наш союз удивлял всех, от преподавателей до одноклассников, но, последние, затем оценили всю прелесть такого дуэта. Фантазия, бьющая ключом, позволяла откалывать такие весёлые трюки над сеятелями вечных истин, что постепенно наша парочка стала обрастать сочувствующими с разной степенью приближённости. 
Дети болезненно переживает смену авторитетов, как внутри группы , так и над ней. В четвёртом классе у нас заболела Анна Сергеевна, литератор. Было такое ощущение, что она забрала на больничный и нашу любовь к предмету, сосредоточенную в ней . Естественно, свято место было изначально окрашено ревностными тёмными тонами детского отторжения любого, посягнувшего на него. Описание всего противостояния достойно как минимум повести. Конечно, мы победили. Последней каплей стал «эффект шамана». 
Дядя Макса был геологом и очень часто привозил из экспедиций, кроме камней и баек, забавные истории, свидетелем и участником которых был сам. Однажды, его познакомили с настоящим шаманом, который по тем временам оказался достаточно продвинутым, чтобы поспорить на три бутылки медитативного змия, на то, что с помощью бубна усыпит бдительность воинствующего атеиста с партбилетом. Конечно, дядька проиграл. Несмотря на натренированную годами волю к бессоннице, Морфей отловил его дух уже где-то на пятнадцатой минуте ритмичного частокола шаманского бубна. 
Почему-то эта история произвела на нас с Максом неизгладимое впечатление, пробудив воинственный дух авантюризма. Увидеть на уроке спящего учителя представлялось одновременно безопасным и достаточно эффектным шоу. 
Бубен и барабан отпали сразу из-за габаритов и лёгкости обнаружения. Мы стали сосредоточенно выискивать аналоги ритмичных ударов, почему-то искренне верили, что любой ритм способен свалить взрослого человека только от одного нашего желания, сильного и бескомпромиссного. Четвёртый класс, святая простота! 
Самое простое решение было – бить что-то вроде степа, но это легко ловилось и пресекалось. 
По дороге на кухню Макс увидел в ванной стиральную машинку и замер как очковая кобра. Через мгновенье, вопль, достойный Архимеда, упал в пустую ванну. История извлечения таймера из машинки и домашние последствия этого мародёрства не смогли испортить нам праздник низведения учителя. 
Было одно неудобство, таймер был рассчитан всего на 15 минут. Но и это мы преодолели. Старые деревянные парты были похожи на крепость, и под ними можно было спрятать даже Калашников. Мы пристроили адскую машинку в нижний угол и, предварительно натренировавшись ногой, научились заводить её, преданно глядя в глаза напротив. Заводящим был я. Сейчас каюсь, улыбаясь и понимая, почему и зачем. Я почти всегда был вне подозрений, почему-то считалось, что отличник не человек, а зубрильная машина, не подверженная коррозии шалостей, а я, наверное, по-детски на это обижался и по-своему опровергал, отыгрываясь на пару с другом еле-троечником. 
Шёл сдвоенный урок русского языка, на котором мы занимались сочинительством, описывая очередной букет сирени с побледневшей иллюстрации. Мы ожидали этого дня, коварно радуясь и предвкушая шаманскую тишину. Великое и ужасное молчание впервые не порадует того, кто осмелился покуситься на святое место Анны Сергеевны. 
После третьего завода таймера враг бежал с поля битвы. 
Я с ужасом представляю, чем бы закончилась такая шутка сегодня. Больше в наш класс на замену никого не присылали, мы ликовали. 
Мне становится слегка не по себе, когда я представляю, что бы мы с Максом могли вытворить сегодня при наличии такого богатого электронного и иного арсенала. Кругом столько потрясающих возможностей для авантюр, что голова идёт кругом. Но, этого не случится, ибо, если где-то прибудет, в другом месте убудет. Фантазия нынешних детей всё чаще наводит меня на мысль, что они старше нас лет на сто. Я бы, например, ходил на экзамены не со шпорами на мобиле, а, благоухая, феромонами. Кто знает, тот поймёт. Незнающие, вспомните рекламку с запахом , совращающим даже столбы. Представляете учёного мужа или даму к концу экзаменов, если так поступит каждый. Театральная постановка «Парфюмера» в комическом ключе. 
Последняя наша шутка, когда мы решили тряхнуть стариной с условным названием Наполеончик, до сих пор хранится у меня на кассете. Это было пару лет назад. 
Ещё один наш однокашник, из сочувствующих и приближённых, ныне преуспевающий врач-предприниматель, как и многие невысокие люди с непомерными амбициями и претензиями к жизни, которого мы ласково зовём Наполеончик, вдруг ударился в сочинительство. 
Поскольку уровень притязаний соизмерялся всем недостигнутым , но достаточно высоким, он избрал философско-прикладное направление для своих статей, попутно замучив пациента-журналиста, оказывающего ему услуги корректора и стилиста. Доктор бился за каждую запятую как бык на корриде, самозабвенно считая, что правила пишут для дураков, а он гений. 
Однажды его пригласили на научно-практическую конференцию по презентации нового оборудования, там он выступил с докладом и даже исполнил песню. Наличие публики и сцена для человека, ужаленного тщеславием, как дрожжи у тёплой печки. Его авторитет заполнял пространство размерами , не меньшими чем аура Будды. Мы с Максом решили эту шутку продолжить в наших традициях здорового авантюризма. 
Но, была одна техническая проблема. С языками у нас неважно у обоих, разве что, свои подвешены. Но, успокаивало то, что и Наполенчик на этом поприще не блещет, кроме общеобтрёпанных «Хау дую ду» и «гудбай», он вряд ли разберёт содержание . Мы взяли текст про лягушек, сделали вкрапления с фамилией нашего героя, города, даты и запустили всё это в Гуддик – детский переводчик английского. Затем озвучили механическим голосом забавного гуся, записали на диктофон, присовокупив туда и песню. 
В два часа ночи мы позвонили ему. Эффект спросонья и недремлющая амбициозность сделали свое черное дело. Мы минут пять рассказывали ему как поймали его песню и выступление на Би-Би-Си, а потом возопив голосами идиотов о том, что снова повторяют новости , поставили кассету. Над песней он почти плакал. В промежутках от всхлипываний, он терзал собственный приёмник в попытках поймать волну. Мы успокоили , что новостные выпуски повторяются. В общем, с приёмником он не расставался долго. Как минимум, бессонную ночь. 
Мы с Максом хотели подарить ему кассету на день рождения, но , глянув на него, не сговариваясь, решили подарить иллюзию в бессрочное пользование. Если неосторожно смешать нездоровые амбиции и юмор, может получится коктейль Молотова. 
Когда мне становится в жизни скучно и неуютно, я вспоминаю Макса и наши проделки. Мы никогда не обременяли отношений ни рутиной, ни бытом. Вместе с ним даже обычная поездка на дачу выглядела авантюрой. Может быть, поэтому они и остались такими светлыми и тёплыми. Да и дружба ли это, если вспомнить стереотип беды? Наверное, что-то между родством души и любовью, той, детской, когда свято место ещё может пустовать