Не Золушка

                С.А.


               
                И сие пройдёт.
                Перстень Царя Соломона


Она смотрит на часы внизу монитора. 23:55.
Ругает себя. Можно прислушаться, и станет слышно:
«Сколько раз обещала себе, что ровно в 22, пол-одиннадцатого – максимум – выключу всё и пойду домой!»
Но это ерунда.
Главное – чтобы не слишком рано.
Главное прийти, когда он уже будет спать.
Чтобы не услышать, открывая дверь в квартиру, отборный мат прямо в лицо.
Она прячет старенький чёрный телефон в карман джинсов. Отмечает горестно: поправилась. A! Ничего. Такая ерунда.
Затем смотрит на фото молодого человека над клавиатурой. Свел с ума, вот ведь … ! Обрывается на слове и спрашивает его: «Хочешь пройти со мной мой путь?»
Он молча смотрит в её в глаза пронзительным взглядом с новенького глянцевого фото. Глаза у него яркого и тёплого почти чёрного цвета. Ощущение, что отвечает: «Идём…».
Она аккуратно кладёт его фото в тетрадку; краешек торчит из обложки с красными сердечками: «Я не буду делать ничего, что могло бы тебе повредить или испугать. Просто я не cмогу больше жить без тебя… Поэтому – идём со мной.»
_____

Когда она выходит из здания, мальчишка-сторож уже спит. Вчера ему разбили глаз, а говорит же, что упал, да прямо на каменные ступени. Звать его Денис.
«А где мой Дёма-сонца! Выпустишь меня?»
Он поднимается с кушетки. Медленно садится.
- Ты чё? Так плохо? Зачем ты вышел на работу!
- Признали сотрясение мозга…
- Рвало?
- Да-а. Несколько раз. Болит голова…
Она чувствует, как горят её руки. Плевать, что он подумает:
- Ложись обратно, я полечу тебя.
Он ложится, она крестится, глядя наверх. Он закрывает глаза.
- Лежи.

Она кладёт свои руки ему под затылок. Со стороны удара, где глаз заклеен, рука чувствует образ каменной ступени. Она мысленно отмахивается: не верю, дрался ведь, небось! Но образ снова всплывает. Значит, он не врал: действительно, упал и ударился. Простите, Денис Алексеич, ошибочка вышла… Её словно встряхивает. Хорошо, что он не видит, не надо объяснять это вздрагивание. Такая у неё особенность при целительстве – если лечение удаётся, то отрицательные вибрации выходят из больных вот таким образом. Не любит она объяснять про это. Стесняется.

В руках со здоровой и больной стороны абсолютно разные ощущения. Она чувствует, что её работа приносит выравнивание этой разницы, и что это – правильно. Мальчишка начинает засыпать, прямо с первой минуты. Она решает поменять положение рук, и говорит: «Лежи спокойно, я сама всё сделаю», - ожидая, что он станет поднимать голову вверх. Но голова лежит тяжёлая, прямо чугунная… Поработав ещё над его глазами, осторожно, не касаясь, водит руками… и добивается одной ей ведомой гармонии. Просит его открыть глаза. Открывается один глаз. Но в нём – удивлённое выражение: что-то произошло. Боль стала меньше. Она проводит три раза медленно над ним вдоль тела, и, про себя: «Главное, чтобы не было осложнения после сотряса», и вслух: «Господи, спасибо!»

- Дёма, ты всё равно сходи к врачу. Чтобы проверили глаз.
- Проверяли, врач сказал – глаз видит, повреждений нет.

Она идёт впереди, он за ней. Она открывает одну дверь, вторую - в тамбур, и отодвигает решётку. Он открывает ключиком пластиковую дверь и выпускает её из здания. Время первый час ночи. Он говорит ей: «До свиданья, спокойной ночи! С Богом».

Она идёт и размышляет. Дует сильный, но тёплый ветер. Она шагает по знакомой тёмной уличке с громким именем Победы. Прямо по проезжей части. Туда, вверх, к свету. Машин нет. Людей тоже. Сегодня днём бойкая молодая парикмахерша выкрасила её – ах, в рыженькую, - с умилением вздыхает она… Но оказалось, что та совершенно не умеет делать укладку. Чуть было не отправила её из салона с влажными волосами! Пришлось просить ДОСУШИТЬ. «Нет, ну я же сразу простыну! Смотри, вот, сзади. И эту прядь – уложи?..»
Та стала нервничать, поднесла ей браш слишком близко, с каким-то остервенением закрутила, закрутила им! - и оцарапала ухо. «Ах! Постой, больно…»

«Рыженькая я теперь», - думает она про себя, довольно улыбаясь. И обиженно потирает оцарапанное ухо.

Дорога сворачивает налево. Вот и фонарь. В круге света его лучей цветут на клумбе эти осенние цветочки, жёлто-оранжевые и кирпичного цвета. Её кузен говорит, ими хорошо водку закусывать. На Кавказе едят эти цветочки, закусывают ими водку, и поэтому они там такие здоровые. Все... В прошлом году пробовала. На даче. И правда вкусно было. Но не в этом году.

Она переходит широчайшую дорогу в неположенном месте: всё равно – ни машин, ни людей. Слева на стоянке два сонных таксиста смотрят кино в салоне припаркованной иномарки; небось, не поедут. Этот яркий, яркий свет. Не спеша пересекает белую сплошную линию на асфальте… А внутри себя она несёт музыку. Она прямо в ней играет. Такой клавиш, клавиш… Этот парень, который на фото, в её сумочке, в новой тетрадке с сердечками, сыграл, записал и выложил в сеть. Его каприз. Его забава. Проба своих чар… Она слушает его много дней подряд и не хочет из офиса уходить домой, где нет этой святой музыки… ей кажется, что без этой мелодии ей не хватает воздуха… нечем дышать! Она чуть слышно произносит название: «Breath»…

Рыжий свет фонаря кажется тёплым. Ветер дует тёплый. Сильный и тёплый. А может, это она просто думает о нём, и у неё горят щёки. Хорошо, что так поздно. Правду говоря, она смущена, что вышла после 12 ночи: «Ну и что. А куда мне торопиться? Я же не Золушка». Она идёт по той стороне улицы. Оборачивается назад и вверх, словно кто-то смотрит ей вслед. Луна. Громадная. Ровненькая. Нынче полнолуние… 

В офисе она думает: «Достану его фото два раза. На углу, на втором повороте – и ещё на полпути к дому». Но ей сейчас не до него: она идёт и разглядывает полупустую цветочную клумбу с остатками астр; их четверо. Трое притаились в уголке. Вчера вот это растение было таким одиноким, стояло так выразительно, прямо как человек, выставивший руки в стороны и словно падающий вперёд: одна центральная фиолетовая головка цветка – как голова, и две – как тоненькие ручки с раскрытыми ладошками. Хоть картину пиши: «За Родину – за Сталина!» Сегодня эти боковые цветочки, вчерашние «ручки», подросли, стали крупнее, и эффект пропал. Их трое – равных!  Эта астра-звезда теперь не одна в отчаянии своей борьбы с наступающей осенью.

Она летит дальше по дороге. Мимо школы, которую упомянутый клавишник окончил когда-то однажды … И думает – интересно, а как я смотрюсь со стороны? В этой тёплой мохеровой кофте-шубе, дежурных джинсах клёш. С рыженькой причёской. Видимо, нормально, потому что на противоположной стороне улицы тормозит автомобиль, и водитель что-то ей говорит. Слов не слышно, но интонация дружелюбная. Она говорит: «Я не слышу Вас!», - и делает несколько шагов вперёд. Он разворачивается и подъезжает к ней:
- Садитесь. Вам куда?
- А? Как же я? Прямо вот так и ? …
Поколебавшись секунду, она перелезает через ограду, высота – на уровне пояса, может быть. «Стыдно вот так через верх перелезать? А, пофигу. Поеду с ним. Пусть отвезёт». Машинально оттарабанив «по-Ленина-вверх-до-«Радуги»-двести», она садится на сиденье.
- Да лааадно. Просто садитесь.
- Нет, - и – хлоп дверцей, в подтверждение будущей оплаты за проезд в золотистой иномарке. Не надо нам подачек.
- Можно узнать, как Вас зовут?
Она выпаливает имя и … а  ей и правда столько лет.
- Ну, уж цифру можно бы и не говорить, к чему это! – ему словно обидно за неё. За её прямоту. Отсутствие кокетства.
- Уже сказала.
- И откуда Вы идёте в этот час, можно узнать? ...
- С работы.
- До которого часа у Вас рабочий день?
- Обычно так и хожу, в это время. Мы – интернет-зависимые. Хотя… Официально до 19-ти.
- А где Вы работаете?
- Район базара.
- А именно? Кем?
- Никем: в маленьком бюро – на телефоне. Без зарплаты. За интернет.
- Да? А как к этому относится Ваш муж?
Её мигом охватывает раздражение. Смотри, чувак, на дорогу, не дай Бог увидишь, как в гневе раздуваются её ноздри!
- Нет мужа.
Ещё не хватало, чтобы начал клеиться!!
- Как – нет? А куда же он делся?
- Такие – не выходят замуж! Не той породы.
- А-а?..
- Я боюсь детей и не умею готовить!

Она в бешенстве. Да кто он такой, чтобы расспрашивать! Щас получишь…

- Теперь Ваша очередь. Рассказывайте.
- А что говорить. Меня зовут Тимур …мне … мы с Вами ровесники.

И он снова начинает расспрашивать. Её. Да блиннн! Да чё ему надо!

- Да, жила в Алма-Ате. Долго.
Мысль проносится – но в речь не просачивается: «Да ведь это мой самый лучший город на Земле…, но этому – не скажу!» – и она продолжает говорить с нажимом:
- Работала там. На нормальной работе, за хорошие деньги.
В её руках на этом слове хрустит приготовленная для оплаты бумажка в двести тенге.
- А почему уехали?..
- Кризис. Ну, и возраст… Смотрят резюме: «Сколько тебе лет? Знаешь, чё, иди-ка ты отсюда подальше!»  Всё, ты никому не нужен. Ни опыт, ни образование.
- А какое у Вас образование?
- Хорошее! Сначала окончила здесь институт. Затем хороший российский университет. Филиал был в Алма-Ате. И ещё один институт. МИ... ну, Московский. И никому это здесь – не надо!

Хотя он честно дал ей сказать о чём-то хорошем, что было в её жизни, пусть давно, она чувствует себя в ловушке; она думает: «Ничего не получишь от меня! Ни на что не надейся!!! Хоть как спрашивай!!! Кроме положенной платы за проезд». В то же время, он не кажется ей дураком. Вопросы умные, да и сам ведь спокойный, выдержанный, в вежливости ему не откажешь…

- А с кем Вы живёте?
- У нас большая семья.
- И для души у Вас, конечно, кто-то есть…
- Да. Всё, что надо – есть.

Вообще, на такой случай готова формулировка – «молодой человек необыкновенной красоты, который помогает скрасить часы досуга», и это почти правда, если не учитывать – как часто или как редко они видятся… Но этому-то какое дело?! Он её за деньги подвозит. Вот и пусть делает своё дело. Тем не менее… Она опасается, что он её обвинит в пессимистическом восприятии мира. Хотя он молчит. Но ведь все так делают. Надо поспешить оправдаться. Она говорит:
- Я знаю, кризис – не навсегда. Он кончится. И эта моя ссылка – не навсегда. И она окончится. И я снова поеду в Алма-Ату.

Автомобиль уже на подъезде к её дому. Она ждёт обычного юмора в этой ситуации – вот, мол, хорошо вам тут около «Радуги» живётся! Радужно. Но он молчит. Она объясняет, куда свернуть, путаясь между «направо» и «налево». Вот – угол, туда, во двор. Пожалуйста. Нервно машет рукой в сторону своего дома. Он объезжает дом с другой стороны. Останавливается около освещённого соседнего подъезда.

Она разворачивает денежку, и это оказывается вдруг не двести, а пятьсот тенге. Она удивляется! Чтобы он не счёл её конченой стервой, говорит дружелюбно:
- Всю дорогу ехала и думала, что у меня двести тенге, без сдачи!
- Ничего, я сдам Вам триста тенге.
- У Вас есть?
- Для Вас найдётся. 
Он подаёт нужную сумму и добавляет:
- А эти пятьсот тенге, - он смотрит на голубую денежку, подняв её к свету, а свет сверху льётся, и в этом миге – какой-то словно уют… - Вы знаете, я их сохраню!

Она думает: «Ничего не скажу.  Всё равно не скажу! Тем более, не скажу!!!»
- Ага. На память – от Оли, злой тётки, которую ночью подвозил.
- Не-ет. Не злой. Вы – не злая!
- Но… На Вас – злая. Сами Вы виноваты. Ваши вопросы эти. Это больно. Мне было больно.

И готова дверцу закрыть… но:

- Кто Вы такой, Вы мне так и не сказали. Почему расспрашивали меня.
- Я – психотерапевт.
- Да?..
Пауза. Полсекунды…  - Удачи Вам.

Почему она не сказала ему «коллега»? А вот нечего было её расспрашивать!!! Не много ли и без того сказала – для первого знакомства. Хлоп дверцей. Она обходит автомобиль спереди. В свете фар. И идёт к своему подъезду, тёмному, в середине дома. Свет его фар – прямо ей в зад. Вот дурак, он что, рассматривать ещё будет?!  Она не верит, что могла понравиться ему.

Подъезд тих и тёмен, но вверху, на её этаже, горит лампочка. Она поднимается. Слышится какой-то шорох. Не понимая, откуда идёт звук, в жутком страхе читает она вполголоса «Отче Наш». Свет ярчайший на её площадке. Если его погасить, станет видно, как у дверей всё ещё топчутся её поклонники – с 70-х, 80-х годов. Кудрявые, красивые, молодые, стройные, с песнями, с гитарами, на мотоциклах, с рукой и сердцем …а двое – даже с подарками.

Она открывает ключом красивую новую дверь и входит. В квартиру. Почти тихо. У него в комнате бормочет телевизор, перекрываемый оглушительным храпом. Почти совсем темно. Она не зажигает света: он будет орать. А уже ночь. Не  надо орать. Вообще не надо орать: у окружающих при этом звуке разбивается вся энергетика. С ним опасно быть рядом. Бедный. Разве так можно.

В комнате под тёплыми одеялами спят несколько тел. Родные. «Как жалко, что не могу  с вами пообщаться! Спокойной ночи!» Она рискует и включает настольную лампу. Свет не будет мешать никому. Достаёт сотовый, свой старенький «кирпич», ставит на зарядку и бросает у подушки. Раздевается, складывает одёжки ровным слоем, уносит что-то в ванную. Через несколько минут возвращается и готовится лечь. Достаёт фото. Оглядывается на дверь: ведь в любую минуту он может ворваться и выдернуть шнур от лампы! Обматерить. Погаснет свет – ладно, но в ярости он может выхватить фото. Она думает: «Тогда я его …», - но не говорит дальше ни звука.

Наконец, улеглась. Фото помещается в уголке кроватки. Прямо перед её глазами. Она говорит ему: «Видишь? Вот где я живу. Мне тебя некуда позвать. Но ты должен знать: я отдам полжизни, которые мне остались, чтобы… с тобой… хотя бы раз. Или ты – или никто», - и чувствует, что это правда. Она знает, что он боится таких слов. И говорит ему: «А знаешь, пожалуй… Всё равно, будет что-то, или нет. Спасибо, что ты есть, и что я тебя знаю».

Надо бы ещё завести будильник. На четыре звонка – последовательно, через каждые пять минут. Иначе она не может проснуться. Раннее утро – не её время. Она тянется рукой к розетке. Свет гаснет. Лишь после этого она нащупывает сотку и копается в кнопочках, настраивая будильник, нарочно посвечивая на фото синим экранчиком телефона. Лицо кажется очень бледным. Она ему не шепчет. Думает. И знает, что он тоже это слышит.
- Я люблю тебя.

Между сном и явью она снова думает о нём, о том, какое это счастье – иметь его фото. В закрытые глаза входит поток света… она слышит, вернее, ощущает слова: «Он – гений. Только ещё маленький. Он сам этого не знает. Поэтому он так себя ведёт. То поссорится, то помирится. Не решается показать себя: все отношения – только в сети. Он боится. И мстит – за что-то, что связано с другой».

__________________

Утром она просыпается и чувствует, что он с фото вопросительно смотрит ей в рыженький затылок. Она лежит и не встаёт. Ноги не отдохнули. Можно, я ещё полежу? Уже не сплю… сейчас выключу остальные три звонка будильника… Распахивается дверь. Тот, кого она боялась вечером, влетает сразу в центр комнаты, - ну??? - недовольно оглядывает всех спящих. У неё под подушкой начинает звонить будильник, звук поставлен самый тихий. Он слышит, набирает в грудь воздуху и орёт, что есть мочи: «А НУК – КРОКОДИЛ!!!! ВСТАВАЙ!!!!»

И это было бы смешно. Она ждёт, пока это громадное пьяное существо, эта пьяная гора выйдет из комнаты. Выходит и она. Он уже занял ванную. Ну, хорошо, ей – в соседнее помещение… Она беззвучно включает свет и прикрывает неслышно дверь. Он махом выскакивает и тушит ей свет. Она молчит. Только бы он не орал. Да зайти бы умыться. Что, если ему после вчерашнего плохо? Тошнит? Он может закрыться надолго. И? Не пойду ведь на улицу немытая?!

Однако, вскоре всё обходится. Она умыта, одета, накрашена, и пьёт воду и какой-то горький порошок из трав. Пишут, для похудения. Из дверей выходит, закрывая ключом, рассматривает боковым зрением пол, спрятанную колоду карт, птичьи перья и засохший помёт. Из чердачного люка повываливались. Вчерашние тени всё ещё здесь, на вечном карауле … «Надо бы здесь прибраться, и основательно. Ладно, завтра – воскресенье».

Во дворе молодой человек толкает большой автомобиль, рафик. Она суеверно радуется: мужик первым на глаза попался – день будет удачный, денежный! Посмотрим… Выходит из двора. Вспорхнув, влетает по лесенке в магазинчик. Через минуту вылетает, перебегает дорогу, садится в подошедший автобус. Солнечное утро. В сумочке, во втором отделении, лежит пирожное «Наполеон» и апельсин. Рыженький.

Миновав дорогу в пять остановок, она выходит и бежит к офисному зданию. По дороге мимо базарной стены подаёт милостыню безногому Сергею-колясочнику. Добрый, благодарный человек. Надо спешить. Но её словно втягивает в ворота рынка. С одной стороны пекут пироги, с другой – продают кастрюли и разноцветные мотки пряжи. Она быстро-быстро несётся мимо торговцев, открывающих контейнеры, лавируя между столиками с какой-то восточной игрой, термосами с утренним напитком и огромными – везде – сумками… В углу – открытая уже с утра бакалейная лавочка.
- Здрасть! Кофе Итальяно, молотый, 250 граммов.

Дальше – мимо тех же людей, бутербродов, громадных сумок и термосов. Ничего не понимая, вдруг останавливается возле лавки с мылом и шампунем. Блондинка продавщица не успевает спросить – что? Она говорит:
- На пути вверх услышала Ваши слова – проклятый остеохондроз! Будем лечиться?
Блондинка:
- Гм, гм-м. А что?  Вы можете лечить??

- Встали, руки вот так сплели, голова – прямо, плечи на месте. Давим лбом на счёт восемь, а руками не пускаем. Поехали, кто ещё хочет?
- А что это за упражнения такие?
- Комплекс Касвандэ…
- Ой, а мы – православные, нам – грешно!
- Касвандэ – это профессор из Эстонии.

Научила всех желающих, и полетела себе дальше.
Ох. Вот эти лимонные дольки…

- А у Вас эти конфетки – они кисленькие?
- Не знаю.
- Ну, как это – не знаю? – снимает с крючка пакетик с мармеладом, разрывает его ногтем. Парень продавец готов броситься на защиту своего товара! Но замечает, что она протягивает ему деньги другой рукой.
- На, попробуй – и будешь говорить людям, если спросят: кисленькие или нет.
- О, эти – и правда – кисленькие!..
- Удивился, да? Нормальные люди так, как я – не делают? - оба довольные, между ними теперь словно маленький секрет.

Утренние встречи, утреннее солнце, утреннее счастье. У неё ещё 23 минуты на то, чтобы им насладиться. Когда она выйдет в интернет, на форум, на котором они познакомились, её ждёт сюрприз. Она не знает, что сегодня в 10:23 он выкинет её из друзей и внесёт в чёрный список. Ей больше нельзя будет с ним общаться. Любить – на расстоянии. Чувствовать себя живой….

***
… А вот была бы Золушкой, да успевала б – вовремя!..