Рисование цикл метро

Я стоял в вагоне поезда метро, облокотившись на двери «не прислоняться», даже не обращая внимания – как это принято – на надпись в прямоугольнике с округлыми краями. Ехал, как обычный студент едет на пары в восемь утра – находясь в полусонной такой дремоте. Стоял, крепко – насколько это позволяло состояние – держась за поручень, но все равно, то и дело подавался вперед, следуя за раскачивающимся, словно маятник часов, поездом.
Чух-чух.
(Не «чух-чух» ж/д поезда дальнего следования, а особое «чух-чух» метро).
Да, забыл добавить – на каждой станции я открывал глаза, чтобы посмотреть (зачем – непонятно), что изменилось в вагоне: кто вышел, кто зашел. И снова их закрывал. Отгораживался от всех ненужных мне лиц полутьмой опущенных век.
Ведь, вы понимаете, что сейчас должно что-то произойти, что вечно так ехать не возможно (хотя многие поспорили бы), что случится какая-то «эта встреча»!..
Но ничего пока не случилось. Я ехал. Закрывал и открывал глаза. Открывал их и вновь закрывал. И думал об оставленном дома Кэндзабуро Оэ, который помогал бы мне держать глаза все время открытыми и сосредоточенными, равно как не позволил бы моему сознанию сделаться туманным.
И вот, когда настала снова время приоткрыть глаза, случилась встреча.
Мое любопытство вызвало не столько сама девочка небольшого роста и светлая, словно заглянувшее солнце в подземку (настоящий свет, а не что-то непонятное от лампочек вагона), и немножко курносая, с добрыми зелеными глазами, сколько то, что эта самая девочка, кстати, со светлыми волосами, с голубой лентой в них, в каком-то неприглядном платьице, что она делала.
Она не просто стояла и ехала как многие куда-то по подземным дорогам. Она не спала, не зевала, не читала ни газету, ни книгу; она не смотрела бездумно в пространство, думая о чем-то своем. Она... рисовала.
(Между прочим, а художники все такие светлые?)
Я проснулся, я вышел из своего полусна в тот же миг.
Она рисовала очень быстро. Назовем ее Аней, мне кажется это самое подходящее ей имя. Так вот, почему быстро – спросите вы? Все дело в том, что Аня очень стеснялась своего рисования. Выбирала человека, и мельком, но часто бросала на него взгляды, наносила умелой рукой штрихи простым карандашом на маленькие желтые листочки бумаги. Взглянула – штрих. Еще раз – штрих. И так – наверное, раз десять. Я не считал. Портрет готов.
Я ехал себе куда-то по своим делам, на учебу, кажется – я уже и забыл – поглощенный «ничегонеделанием». И вот мой законный абстрактный мирок нарушен. И у меня уже нет времени на то, чтобы понять, хорошо это или плохо, поставить свое «второе Я» к барьеру и спорить с ним, прямо до Сенной площади – листок был перевернут!
Меняется листок, и все сначала. Аня старалась остаться незамеченной, но так уж случилось, что теперь наблюдала не только она, теперь наблюдали и за ней, и также втайне, чтобы не помешать творчеству.
После первого наброска, она посмотрела в мою сторону. Я напрягся, но старался не шевелиться, чтобы не помешать. Смотрел в одну точку, почему-то считая, что рисует она меня. Через минуту я решил ненароком глянуть вбок на ее листы, и каково же было мое разочарование! На листах стоял какой-то дядя.
Т-а-а-а-а-к…
«В очках. Седой. С рюкзаком», - неслись мысли в моей голове.
Вглядываюсь в лица, где же он?!
 - Вот! Нашел! – мысленно порадовался я своей наблюдательности. Это может быть и «элементарно», но для меня это было продолжением истории.
 - А ведь похож-то как! вот чертовка! дьявольски же похож!
Взглянул снова на рисунок. Потом на нее. Секунду Анино лицо выражало какую-то смесь из разочарованных чувств. Что случилось?
Я не понимал, но был озарен людьми, вошедшими в вагон.
Дорисовать его она не успела – вышел.
Но вдруг! Смесь сменилась осмысленностью. Быть может, даже любопытством. Ей словно подсунули трудную задачку, сложнее предыдущих, которую нужно обязательно решить. И вновь замелькал карандаш. Дорисовала!
Я наблюдал. Пытался понять. Кого она выбирает для своих портретов? Для всего есть причина! Взглянул на лицо на листочке – поднял голову, отыскал его среди сидячих. А, вот она – уже среди толпы стоящих пред дверьми. (И ведь тоже прислоняются!)
И тут меня осенило. Причина, по которой именно эти лица оказывались на желтых листочках, настолько проста! Ведь она выбирала бабушек и дедушек.
Это было восьмое мая. Накануне.
Странно, но никто, по-моему, кроме меня ее художеств не замечал.
Я вышел из вагона.
Голубая ленточка продолжала свой путь.
Жалко.
Обидно, что Аня не нарисовала меня. Я бы непременно забрал портрет.