Подарок Дружбе

Это было не то кафе, в котором хочется посидеть с компанией за чашкой кофе или коктейлем. Здесь не было мягких стульев и уютных круглых столиков с белыми или кремовыми столешницами. Здесь не было яркого света и светлых занавесок на окнах.

Это кафе было укрыто полумраком и искусственным бархатом тяжелых гардин на высоких окнах, на столах стояли маленькие тяжелые свечи без подсвечников, и расплавленный воск капал с краев умирающего огонька прямо на тяжелые дубовые столешницы, от чего на них оставались маслянистые перламутровые пятна. На стенах в произвольном порядке висели бра, дававшие скудное освещение. Над дверью не висело колокольчика, возвещавшего бы о приходе очередного посетителя. На каждом столе непременно стояла низкая пузатая ваза, в которой всегда плавал срезанный бутон цветка – часто ромашки или хризантемы и никогда – розы.

Я зашел сюда впервые. Первое, что бросилось мне в глаза – все столики были заняты и хотя они были рассчитаны на четверых, за каждым сидело всего лишь по одному человеку. Мне пришлось сесть у барной стойки, прямо напротив бармена, который, как в классическом вестерне, был одет в потрепанную кожаную жилетку и лениво протирал и без того чистый стакан.

- Что покрепче.., - парень кивнул мне, а я принялся оглядывать зал.

Мне определенно нравилось это место. Здесь витал дух одиночества, но не того, при котором впору в петлю. Это было отчуждение от всего мира, добровольное, безоговорочное. Та пустота, в которой, окунувшись лишь раз, остаешься там навсегда. Каждый человек здесь был одинок, и это одиночество было их собственной точкой единения их жизненных графиков.

Бармен поставил передо мной низкий стакан с толстыми стенками, в котором приятно плеснулась меж кубиков льда янтарная жидкость. Я поднес стакан ко рту, слыша, как брякнули льдинки о стекло. Глотку обожгло. Сквозь стенку бокала я снова оглядел помещение.

Именно сквозь стакан с бурбоном я увидел его. Через влажные потеки алкоголя на прозрачном стекле. Увидел под хруст льда на моих зубах.

Он сидел ко мне спиной, худой и безмерно усталый – плечи опущены, голова тоже. Ладони крепко обнимают вазу с цветком в ней, словно пытаясь согреть бездушное стекло. Рядом чашка кофе или что-то вроде того. Медового цвета волосы до середины шеи, взлохмаченные, словно нарочно. Я не видел лица, но все продолжал смотреть ему в спину, на тот участок кожи, что не был скрыт волосами и воротником мятой рубашки.

На вид ему было около 17, но я плохо прикидываю возраста. Он обернулся так резко.. глянул прямо мне в глаза, обжигая.. выжигая этой зеленой яростью мою душу дотла. Я не думал, что есть в мире человек, способный заставить меня поежиться.

Когда он отвернулся, мне подумалось, что, должно быть, с ним уютно. Тем, кого он допускает в свой закрытый маленький мир, в придуманную для себя серебряную клетку, решетки которой звенят всеми аккордами его души, стоит лишь коснуться одной из них словом. Но я не был тем избранным, и потому превратился в пепел.

Я решил, что уйду отсюда вместе с ним. Когда встанет он, встану и я. И я последую за ним, просто так, не спрашивая и не говоря ни слова. И пусть он оборачивается и сжигает мою суть снова и снова.

Из-за этого моего решения я проторчал в кафе-одиночество(как я назвал его про себя) еще около полутора часов, но вот он встал из-за стола, и я смог рассмотреть его фигуру.

Да, щуплый подросток. Невысокий, узкие плечи и бедра, на которых угрожающе болтались потертые джинсы с дырками на коленях. Как сейчас модно. Белая с черными кляксами футболка, поверх которой он натянул спортивную красную толстовку. Повесил на плечо сумку, в которую только что сунул какую-то книгу в потрепанной обложке.

Он бросил на стол пару купюр в то время, как бармен прокатывал в мини-терминале мою кредитку.

Мы покинули кафе одновременно.

Он вышел из дверей, чуть пожав плечами, то ли отвечая себе на мысленный вопрос, то ли ежась от резкого октябрьского ветра, который нагло забирался под одежду.

Неужели тебе не холодно в одной майке и спортивной кофте, подумал я.

Его плечи снова опустились, и он побрел вверх по узкой улочке. А я всего лишь пошел следом за ним. Я не знал, стоит ли окликнуть или заговорить. Но почему-то мне казалось, что он не испугается меня, не закричит и не начнет угрожать «обратиться куда надо!». И поэтому я просто шел за ним, слыша, как хрустит под ногами кроссовок асфальтовая крошка и дорожная пыль.

Тихо.

Словно все умерло вокруг. Остался только шорох подошв по асфальту. Моих и его.

Он не оборачивался, хотя я был уверен, что он так же слышит мои шаги, как я слышу его, так же ощущает горечь моего дыхания, как я слышу его непролитые слезы. И тоже чувствует, что два разных сердца вдруг забились в одном ритме.

Он не оборачивался. А я так ждал всеочищающего пламени зеленых глаз! Сожги! Растопчи золу моей плоти, чтобы я мог родиться заново. Я почти молил его.

Но он брел вперед, изредка пиная мелкие камни гравия. Пинал носком кроссовка и забывал про них, а я, не касаясь этого камня, шел за ним следом. Всего лишь делал еще один шаг. И еще один.

Мы вышли к перекрестку, освещаемому светофором.

Для пешеходов все еще горел красный, но он словно не замечал его. Шагнул с тротуара на дорогу, поделенную неизвестно кем белой полосой пополам, словно один мир раскололи надвое.

Я не успел вытянуть руку, чтобы схватить его за плечо. А этот чертов пежо выскочил на бешеной скорости.. На моих глазах Мир рухнул на железный капот, ссыпаясь осколками под колеса. Машина вильнула и рванула дальше, а я смотрел на разметавшиеся медовые пряди, контрастирующие с серостью безжизненного асфальта.

Сумка с его плеча валялась у меня в ногам, книга выпала из нее и раскрылась, сверкнув алыми буквами на белом пергаменте.

Не отрывая взгляда от расслабленных пальцев, я опустился на колени и взял книгу в руки.

- Допиши..

Его звонкий голос разорвал навалившуюся на меня немую тишину. Я посмотрел в эти горящие пламенем феникса глаза.

- Допиши, - уже тверже повторили мягкие подвижные губы. – Ручка есть в сумке.. Но пиши непременно красным. Синим может быть только небо, а серым только асфальт. А жизнь должна быть красной, как кровь. Потому что кровь – это жизнь.

Он все лежал на дороге и смотрел прямо мне в глаза.

Я засунул руку в его сумку, пальцы тут же нащупали от чего-то теплый пластик шариковой ручки. Я сел прямо на асфальт и рука сама по себе вывела строчки:

<<…он поднялся, отряхивая пыль с футболки и улыбнулся ему. Пригладил..>>

… медовые пряди и, подойдя ко мне, сидящему на тротуаре, положил легкую узкую ладошку на плечо.

<<.. – Ну? Пой..>>

…дем дальше вместе? – он улыбался. – Теперь нам писать наши жизни в одной книге. А вдвоем всегда проще, ведь рука иногда очень устает…