Будни святых или Оранжевые колёса

 На остановке Киевского автовокзала стоят два классических героя романтической эпохи. Оба странного внешнего вида, такие же отрешённые, как и десяток других находящихся рядом персонажей, продиктованных забывшей Бога эпохой. Зелёный свет скользит по их чёрным одеждам, заставляя сгущаться воздух, а сигаретный дым, наоборот, разжижает пространство вокруг их голов. Уставшие после работы, влившие в себя необходимое количество алкоголя, без особо ярких мыслей в головах пытаются изучать объявления на оранжевом столбе.
Скучно. Никто не замечает снующих машин, море рекламы и выкрики таксистов – эта обстановка слишком типична для мест скопления людей; вся эта мишура предназначена исключительно для подсознания.
 Довольно забавно. Нет никакого ритуала рассмотрения объявлений. Нет никаких оснований верить в то, что через минуту не подойдут милиционеры и не уведут в комнату два на два метра. Нет абсолютно никакой уверенности в том, что в следующий момент тебе на голову не свалится самолёт с накуренным пилотом. Принимают все, но по-разному.
 Только в школе тебя спросят: «Что такое счастье?» И там же ты ни за что не ответишь, потому что действительно счастлив только в искусственном раю. По-настоящему, без глупых вопросов о последствиях, без страха, который приходит вместе с радостью любви или появлением ребёнка. Так как происходящее порождает будущие страх и боль.
 Объявления закончились. Курят. Не нужно никуда ехать, когда можно просто постоять. Есть множество вариантов прожить до завтра, и вряд ли человек, даже не имеющий денег, захочет просто пойти спать, не прочувствовав хоть какое-то удовлетворение от прожитого дня. Что открыто круглосуточно, что может расслабить кого угодно, порадовать и взрослого, и ребёнка, на крайний случай, избавить от проблем без лишних вопросов? Там в своей жизни был каждый. Туда направляются с проблемами физического и психического здоровья. Разве скука – не болезнь? Все идут в аптеку.
 Они пришли в аптеку. Они ушли из аптеки. Нервно курить около получаса до появления настроения совершенно не сложно. Если в три часа ночи ты выглянешь в окно и увидишь двух медленно идущих людей, то ничего не думай – это, мать его, активный отдых, который забирает далеко и надолго. Две тени скользнули между деревьев, переступили пределы тротуара и ползут по обе стороны разделительной полосы.
 - Нифига это не значит, кино сейчас находится на самом лезвии, уже сняли, не хватает только переснять старые кинчики на новый лад.
 - И чего это выйдет? Я читал, что все идеи исчерпаны, режиссёры берут модные фишки из арт-хауса и вставляют в свои фильмы, за счёт чего и выезжают. Вся эта бодяга с закосами под любительские съёмки или старинные немые фильмы никого уже не спасут.
 - Подожди, помедленнее.
 - Да и с какого перепугу я должен искать новый материал, когда со старого можно три часа отснять.
 - Да если бы дали денег…
 - Да, если бы найти чемодан денег. Или дай сигарету что-ли.
 - У меня одна.
 - А в другом кармане?
 - Ладно, мать твою, на, только не ****и.
 - Я тебя сейчас по губам отшлёпаю.
 - Ой-йо-йой.
 - Нужно попробовать с камерой сверху. Хотя бы секунд пять.
 - А ты помнишь, как в прошлом году мы культурно отдыхали?
 - Херня. Вот в школе я помню так убухивались, что до классов не доходили.
 - Нафиг школу. Мне, кстати, вчера Наташка предлагала искреннюю свою дружбу, и, по-моему, ей нужно что-то большее, то есть, хочу сказать, что эта ****ь определённо на что-то рассчитывает и надеется. Мы с ней вчера так клёво пообщались, вроде, она и не дура полная. А если так и пойдёт, то можно с ней и повстречаться, а потом и трахнуть разок-другой. Это как на родео у ковбоев, Джон Ву просто отдыхает, когда я… а что там… причём тут Голубая гора? О я до этого говорил?
 - Не помню.
 - Та я тоже. Ну, то есть что-то про кино?
 - Да про кино было минут пять назад.
 - О, а ты маме про свою херню рассказал?
 - Та она сказала, что порядком. Денег не дала, зато пообещала позвонить кому-то-то там, и сказать об этом, в общем, как всегда.
 - Та да, мать шарит.
 - А чего тебе вчера господин наш рассказывал?
 - Ну, там какая-то фигня с деньгами, короче, он мне денег давать за эту неделю не собирается, мудак. Дайте догадаюсь, куда он их денет.
 - Та херу тут догадываться?!
 - …
 - …
 - Да.
 Луна уже была не там, где раньше, да и герои не стояли на месте, их поход против лжи и ненависти продолжался уже третий час, и никак не заканчивался. В тотальном молчании, точнее, в тишине, прошли до угла Никитинской и Крылова. Разом повернули налево и скрылись в тени.
 Оранжевые колёса помнили себя маленькими, не покрывшимися оболочкой – это были целые планеты с флорой и фауной, цивилизации которых находились на очень высоком уровне развития, особенно если учесть, что они уже тринадцать тысячелетий существуют, изредка пересекаясь с чужими цивилизациями и ведя довольно скромный образ жизни. Оранжевая планета была именно такой, какая она должна быть, с экватором и всей хернёй. Но, как и предполагалось, настал конец света, и огромная чёрная дыра засосала с десяток миров, а в соседней вселенной через двести лет случилось то же самое. Никто не уцелел. Это были сложные времена. Миры растворились.
 По телам продолжали бегать мурашки, приятное ощущение в мышцах, никак не хотелось, чтобы оно исчезало.
 - Да, а представь, что сейчас вот кто-то умер, оппа, и один, и ещё…
 - Вот лузеры.
 - И не говори. Шли бы все нафиг.
 - Ага, я б сейчас так и сказал всем сучкам, типа, идите сосать, соски.
 - Та… ****ь.
 - Ничего в голову не лезет.
 - Да.

***

 Хотелось солнца, любви и ласки, но кроме долбаных голубей, трёх рублей и лучшего друга рядом никого не было, и не потому что кто-то мудак, а просто так было всегда: жил не по сценарию, ел не вовремя, спал и то когда попало, про компанию благородных людей и вовсе думать не доводилось. Другой, у которого приличная семья и вроде иногда даже нормально, вообще не понимал, зачем так усложнять: родители весь день на работе семь дней в неделю, иногда приносят деньги, но чаще просто психуют и матерят всё, что видят, бродя по замкнутому кругу нервов в то время, пока ты тупо ищешь способ просрать время. И по случаю любви к процессу торможения два человека становятся друзьями. Это, впрочем, только так и бывает. Проснувшись сейчас в совершенно одинаковых квартирах, они тупо смотрят на потолок, не понимая, кто они, где они и что будет дальше. Это, мать его, незабываемое чувство, настолько необычное, что ради него можно когда-нибудь сдохнуть, что, скорее всего, не случится в этом рассказе.
 - Обосраться. – сказали в одной комнате.
 - Кто я? – ответили из другой.
 Позже не было никакого смысла. Во всей жизни нет вообще никакого смысла.
 Когда тебя сбивает автобус, ты не думаешь о зебрах.
 Когда тебе хорошо, тебе не нужно завтра.
 Когда тебе не нужно завтра, ты даже за деньги не будешь думать о зебрах.
 Если ты в танке, то это твоя личная проблема.
 Если ты в банке, то это уже чужая проблема.
 Если кто-то живёт, то он просто спит, потому что вся эта фигня не может существовать на самом деле. На самом деле намного хуже, и если вдруг случится какая-то хрень, то стоит отнестись к ней позитивно, потому что это твоя личная фигня, а остальные пусть завидуют твоему похуизму. Но действительно странно это пронеслось в голове нашего героя, что постарше, когда его сбил автобус. Каша в голове расплавила воспоминания о том, что здесь ездят автобусы, да и откуда им взяться посреди дороги? Но на самом деле он подумал о зебрах, и о том, что они едят, потом о том, что завтра равно свободен, ну и на последок уже в воздухе прикинул, что он в танке. Последней мыслью была давно изученная фраза: «На ***, ****ь».
 И вот дела – очнулся он очень скоро в довольно странном месте: вокруг было оранжевым, как в той детской песенке про что-то о гвоздях. Светило солнце – росла травка. оранжевое. Это был прекрасный сон, а особенно, состояние плавности и безграничной неопределённости всего и вся.

***

 Если ты ненавидишь тех, кто судит о том, чего не пробовал и не знает.
 Если ты видел то, о не читал, и тебе не рассказывали другие.
 Если ты любил и чувствовал переполнение эмоциями.
 Если к тебе приходило вдохновение.
 Если тебе наплевать, то можешь ничего не делать – равно ничего не выйдет. И когда в следующий раз ты будешь смотреть на буковки, умоляю, не связывай их с автором, потому что, как сказал Гёте, искусство есть посредник того, чего нельзя высказать;  любые каки-маляки или разговоры не имеют абсолютно никакого отношения к живому человеку: даже роман не сможет отразить и секунды жизни человека или фарша в его мозгах.
 А дальше – думай сам.