Датский фазан

     Я давно не летаю на самолетах.
Может, потому, что Липецкая область, как и Воронежская, совсем недалеко от Москвы.
А, может, и по какой другой причине. Но, моя мама всегда учила меня:
-Ну что ты мучаешься целый день! Пока до аэропорта, потом из аэропорта на вокзал!
Сел - ночь на поезде, выспался и - дома.
     Потихоньку я стал чаще ездить на поезде, а потом и вовсе перестал пользоваться
услугами Аэрофлота. Последний мой полет был в Пермь, по туристической путевке.
С тех пор я не летаю на самолетах. Ах, Каир, ах, пирамиды! Наверное, мне не суждено
вас увидеть.
     Так вот, закончил я училище и, благодаря настойчивым уговорам руководства
училища (отличник, все-таки), получил направление в аэропорт Шереметьево, в ЦУМВС.
Хотя по молодости (читай - по глупости) рвался в Тамбов. Место мне уступил товарищ
по роте Володя Селезнев, не рассчитывающий, что такое место будет вообще.
Но заявка пришла. Ни в Липецк, ни в Воронеж мест не было, и Тамбов оказался самой
близкой точкой к моему родному городу Грязи, что в Липецкой области.
     Я сразу поспешил в письме обрадовать маму, что буду рядом: еду в Тамбов!
От слова Тамбов моей маме чуть не сделалось плохо, не знаю почему.
     Володька записался в армию. в ВВС. Видя, как он расстроился,- ведь он был
родом из Тамбова, я после недолгих раздумий согласился поехать в Шереметьево,
а Володя поехал в Тамбов.
     В тот же год я женился. До этого события нас переучили на флагман Аэрофлота -
ИЛ-62, и я стал обслуживать приборное оборудование самолета ИЛ-62.
Жили мы в общежитие в Чашниково в небольшом двухэтажном  строении, находившимся
в пяти минутах ходьбы от терминала Шереметьево-1.
     Вечерами мы собирались в красном уголке общежития, смотрели черно-белый
телевизор. Обсуждали наши советские новости, а заодно и комендантшу Валентину.
Было нам в основном более или менее за двадцать.
    В один прекрасный вечер, это было поздней осенью, мы смотрели телевизор.
Неожиданно окно красного уголка превратилось в алое пятно. Первое, что всем пришло
в голову, так это то, что наш телевизор стал цветным.
Но вспышка погасла. Также бесшумно, как и возникла. Изображение снова стало
черно-белым. Мы сидели и молчали, соображая, что-же произошло.
     Когда оцепенение прошло, все переглянулись и  стали несмело высказывать разные
соображения. Минут двадцать мы еще смотрели телевизор. Неожиданно пришла мысль,
что что - то произошло на взлетной полосе. Быстро оделись и поспешили к ангару АТБ.
     Минут через двадцать мы прошли по пропускам проходную АТБ и вышли
к стоянке самолетов четвертого цеха.
     В конце взлетной полосы, в сторону Ленинградского шоссе, бушевало пламя.
Пожарные машины мчались одна за другой к месту катастрофы.
Взрыв после падения японского Боинга был такой силы, что вспышка была замечена
в Москве, и оттуда тоже прибывали пожарные расчеты.
     На одной из пожарных машин, показав свои пропуска и уговорив водителя взять нас с собой,
мы с Сашей Гусаковым умудрились проехать за первое оцепление.
Молоденькие солдаты стояли на колючем ветру, кольцом
охватив место крушения самолета, и озирались по сторонам. Снега было мало, он
был плотным и идти по нему было легко. Меня поразило обилие битой птицы
внушительных размеров, разбросанной по полю. Сначала я подумал, что это полевая
птица попала под раздачу.
     Недалеко горели обломки DC - 8. Вторая цепь солдат пропускала только
спасателей и служебные машины. По направлению взлета сзади были разбросаны вещи,
много битой посуды, авиационное оборудование. Оторвавшиеся двигатели горели
на земле. Мой взгляд отметил лежавшую в снегу ЦГВ - центральную гировертикаль,
сердце любого автопилота. Удивила вытянутая форма, отличная от наших ЦГВ - 4.
     Приблизившись насколько это было возможно, мы увидели жуткое зрелище.
Небольшая кучка японцев, пассажиров этого рейса, сиротливо стояла поодаль. И, прижав руки
к груди, они безмолвно смотрели на обломки. Пламя охватило тех, кто остался в креслах.
Они уже были мертвы. Ремни удерживали их в странной неестественной позе.
Там, за вторым оцеплением, работали спасатели.
Кого-то им удалось спасти. Рассказывали, что одному из спасённых, зажатого обломками,
чуть не пришлось отрубить ногу, но вовремя под рукой оказался простой лом, человека спасли.
     Обломки горели еще очень долго - самолет был заправлен под завязку.
Рейс был из Копенгагена в Токио. В Шереметьево была промежуточная посадка и дозаправка.
Скорее всего, пилоты задрали самолет. Он потерял скорость, управляемость, и упал.
Ударившись хвостом, самолет продолжил движение, но уже по земле. Огромный хвост лайнера лежал
отдельно в стороне, горящие обломки были далеко впереди.
     Помню, я поднял красивую разбитую тарелку, японский фарфор. На донышке стояло
клеймо: Made in Japan. Подлетевший сотрудник аэропорта накинулся на нас
с предупреждениями ничего не трогать из вещей. И мыслей не было!
     Мы побрели обратно, еще долго оглядываясь назад. Прошли оцепление.
Помочь мы ничем не могли, да в нашей помощи и не нуждались.
     И тут я увидел подбитую птицу, бегающую с опущенным крылом кругами по снегу.
У нее было повреждено одно крыло. Размером она была меньше тех, что лежали на снегу
вокруг нас. Поймать ее не составило труда. Это был молодой фазан. Оказывается,
партию фазанов везли в Токио. Своим ходом они не долетели бы,
да и на самолете не пришлось.
     С этим живым трофеем мы пришли в общежитие, и стали держать совет, что с ним
делать, и как лечить. Неисправимый оптимист Серёжа Скородумов сотоварищи высказался
ухаживать за птицей и дал слово вылечить ее.
На другой день, как я потом узнал, фазан был зажарен и съеден веселой компанией.
Как говорится: no comments!