Попытка

Клац-клац-клац. Маша сидела, склонившись над клавиатурой, погруженная в придуманную реальность, и не слышала, как открылась входная дверь. За окном желтыми кленовыми листьями плакал октябрь.
- Привет. Ужин готов? – раздалось из прихожей.
- А? Ужин? Нет, я тут пишу, подожди.
- Маш, - в голосе мужа послышалось раздражение, - я с работы пришел, есть хочу, а ты опять за компьютером, опять стишки пишешь, да?
- Жень, ну ты что? Не обижайся. И вообще я завтра несу их в издательство. Так что скоро будешь у меня автограф просить! – Маша оторвалась от компьютера и посмотрела на мужа.
- Ага, - проворчал он, - кому только сейчас твои стихи нужны?
- Людям. Стихи – это эмоции, и иногда именно через них можно передать гораздо больше, чем в прозе.
Муж покачал головой:
- Маша, я есть хочу.
- Сейчас-сейчас….

- У себя? – спросила Маша секретаршу в строгом сером костюме. – Примет?
Секретарша приняла такой неприступный вид, что Маша подумала: цербер у ворот царства Аида и тот симпатичнее и добрее выглядит.
- Да, я же вам говорила. Обязательно примет. Текст присылали?
- Да, еще две недели назад. Там стихи. И рукопись я принесла.
- Ясно. Влад Валерьевич, Мария Голубева. Вы обещали ее сегодня принять, - пауза после каждого слова, в голосе – легкая усталость бессменного телохранителя богов.
- Проходите.

Маша вошла в кабинет, коленки подкашивались, руки дрожали. Она подошла к столу редактора, протянула рукопись:
- Вот, - голос сорвался на звуке «о». – Я рукопись принесла. - Со стихами.
Влад Валерьевич поднял голову, томным движением пухлой руки поправил очки в золотой оправе и надменно произнес:
- И что это?
- Рукопись, - Маша сделала шаг назад.
- Это понятно, - ухмыльнулся Влад Валерьевич, - мне их постоянно приносят. Что там, в рукописи? А? Девушка?
- Стихи.
- А. Стихи, а Вы, значит, поэтесса. Кровь-любовь-морковь-свекровь. А я должен прочитать Ваши чудесные стишочки?
Маша попятилась к двери под испепеляющим взглядом редактора.
- Н-н-но вы же сами согласились меня принять. Я записывалась две недели назад. Я вам звонила, и секретарша мне сказала, что вы обязательно почитаете мои стихи.
Маша – эта несчастная начинающая поэтесса с темно-русыми волосами, затравленным взглядом неудачницы, в нелепом костюме, который ярко подчеркивал все недостатки ее фигуры, стояла уже у самой двери. Дальше пятиться было некуда.
- Влад Валерьевич, пожалуйста, хотя бы прочтите несколько моих стихов, – взгляд умоляющий, голос просительный. Голова слегка наклонена.
Влад Валерьевич вальяжно развалился в огромном кресле. Еще бы, главный редактор крупного, хорошо раскрученного издательства. А тут Маша. Что за Маша? Хотя он даже и не знал, как ее зовут.
- Давайте сюда, - с тяжелым вздохом постоянно занятого руководителя, - пять минут я вам уделю. Раз обещал. Так-так. Что тут у нас? Стишки про осень. Вы, - он посмотрел на первую страницу, - Пушкин что ли, да? Осенняя пора … А что это такое? «Завтра по ковру из желтых красок, я пройду, укрывшись под зонтом»? Это строчки? А вот это «руки-веточки», что за руки-веточки? Вы пишете про женщину, больную анорексией, да? Бред какой-то. Вы, эээээээ …как вас там, а! Машенька! На самом деле, считаете себя поэтом? Да? Маша, вы ошибаетесь, - Влад Валерьевич практически кричал, видимо, считая, что крик и хамство – лучшее оружие против собеседника.
Маша стояла у двери, щеки пылали от обиды, комок в горле становился все больше, а значит, слезы – все ближе.. «Только бы не заплакать, не сейчас, не перед ним. И черт меня дернул обратиться в это издательство. Это все подружка Катька, сволочь: публикуйся, ты талантлива, ты такие стихи пишешь. И что теперь? Смотреть, как меня растаптывают?» - Маша глубоко вдохнула и задержала дыхание.
Влад Валерьевич продолжал говорить. Он издевательски рвал на части ее стихи, колол их иголками обидных слов, обращал в прах и пепел, смеялся над строчками, которые Маша считала такими удачными. Маша выдохнула и спросила:
- Простите, может быть, Вы подскажете, как правильно, как надо?
Редактор удивленно посмотрел на нее. Тут дверь кабинета резко открылась, - Маша еле успела отскочить в сторону, - и в проходе показалась женщина. Она стремительно прошествовала вперед. Мария смотрела на нее во все глаза. И было на что. Пепельная блондинка, высокая, с длинными ногами, в шикарном шерстяном костюме. Сумочка от Furla. Фиолетовые сапоги на высокой шпильке. Женщина швырнула на стол брелок с ключами от машины. Маше бросился в глаза логотип. «Би-эм-даблью».
- Владик, - капризным, но не терпящим возражений голосом, протянула женщина, - Владик, почему твоя дура-редакторша искромсала мой текст?????
- Мариночка, солнышко, успокойся, - Влад Валерьевич вскочил из-за стола. – Что она искромсала?
- Владик! Ты меня отправил к этой твоей, которая после филфака МГУ, Елена Иванова … Ивановская, а, не помню, да и какая разница? Она мне сказала, что у меня слишком простые предложения, а некоторые вообще не имеют никакого смысла. Ты представляешь? Я же пишу эротические романы! Эротические. Про секс. И если я пишу про то, как герой грубо трахал героиню на лестничной клетке, значит, это надо публиковать. И если я пишу «он, неистово войдя в нее, развернул ее к стене», - не надо менять эту строчку и говорить, что это стилистически неграмотно, и физически невозможно.
- Мариночка, - Влад Валерьевич снял очки. – Я с ней обязательно поговорю. Я этих мгушников повыгоняю из издательства. Мариночка, милая, твое произведение останется нетронутым. Про что оно кстати?
- Владик, оно глубоко-философское. Встречаются двое, вначале долго говорят о смысле жизни, для него смысл жизни – деньги, для нее – гламур, потом бурный секс. После секса они долго разговаривают о гуманизме и любви к людям. Он тратит все деньги на благотворительность, а она помогает некрасивым женщинам, - и Марина выразительно посмотрела на Машу, - находить свой стиль. Понимаешь, Владик, любовь к людям это главное.
- Гениальная идея. Просто гениальная, - Влад Валерьевич подобострастно улыбнулся. – Ты же у нас самый раскупаемый автор, Мариночка.
- Конечно, я же пишу о людях, и для людей.
И тут их диалог прервал смех. Они одновременно повернули головы в Машину сторону. С видом: «Кто здесь?» Маша на секунду посерьезнела, потом, не выдержав, снова рассмеялась, распрямила плечи, посмотрела на них, слегла прищурив глаза, словно пытаясь разглядеть что-то, невидимое другим. В этот момент она была практически красива. Она взяла со стола свою рукопись и пошла к двери. На пороге обернулась:
- Извините, пожалуйста, просто очень смешно…, - и закрыла за собой дверь.

- Мария, - вдруг окликнула ее секретарша, – Не расстраивайтесь. Не обращайте на него внимания, пожалуйста.
«А секретарша, оказывается, - человек, а не цербер», - подумалось Маше.
- Да все нормально, - ответила она.
- Оставьте мне рукопись, - предложила секретарша, - я ее передам Елене, это тот самый редактор из МГУ.
- Да нет, спасибо, не надо.
- Как хотите, у меня есть в электронном виде, - улыбнулась секретарша.

- Ну что? – спросил вечером муж прямо с порога, - Тебя опубликуют?
- Нет, не опубликают, но, знаешь, как ни странно, я не расстроилась, - Маша пожала плечами.
- Я так и думал. Брось ты это дело, Маш. Ужин-то готов?

А Маша думала о том, какая все-таки странная психология у человека: еще вчера ей так хотелось, чтобы ее опубликовали, а сегодня, насмотревшись на все это, она уже ничего не хочет. И что теперь? Писать для себя? Для подруги Кати? Больше ее все равно никто не читает. А строки так и крутятся постоянно в голове. Ее мысли прервал телефонный звонок.
- Алло?
- Мария?
- Да.
- Это Елена Иваськина из издательства. Знаете, Мария, ко мне попали ваши стихи, и я решила вам позвонить. Хочу сказать, что стихи у вас хорошие, только мы их публиковать все равно не будем. Это так называемый неформат. К сожалению. Теперь это неформат. Вам бы жить в шестидесятые … Тогда бы вас обязательно опубликовали.
- Спасибо, Елена, - Маша положила трубку.

А ночью Маше приснилось, что главный редактор с томиком ее стихов в руках просит у нее автограф. Она проснулась с улыбкой на лице, включила компьютер.

Прогноз погоды на дальнейшую жизнь:
Осадки, холод, температура – минус
А ты не сдавайся, все время борись,
И пусть сегодня не получилось.

Когда стороной обходит удача,
И ветер колючий лицо обжигает,
Все как всегда, невозможно иначе,
Только однажды и твой час настанет…