Лес

графоманам и графоманкам, мечтающим
          о вечном пере, посвящается...


Она бежала по пыльной каменистой дорожке с засохшей растрескавшейся грязью, больно царапающей босые ступни... На ней было  порванное, некогда нарядное, сейчас напоминающее лохмотья кремовое платье. Ее спутанные растрепанные волосы за долгие дни пути забыли, что такое гребень. Она питалась ржаными колосьями, щавелем, пила сладкий сок розовых цветов, название которых забыла, - кошачьи,  кажется, слезки - и, приближаясь к дремучему  сказочному лесу, немного дрожала от страха.
Остановившись на опушке, зажмурила  глаза... и шагнула из ослепительного летнего утра  в мрачную таинственную  чащу.
Она услышала  крики каких-то неведомых птиц, сердце  ее затрепетало от ужаса и неизвестности. Но  знала она почему-то, что где-то здесь,  в этом лесу, должна найти костер, когда-то горящий, теперь тлеющий. А костерок этот непременно нужно разжечь, а вернее, не дать ему затухнуть. Зачем? Согреться... Согреться и раздобыть огня, в котором были свет и тепло, потерянные по глупости и безответственности  там, откуда она прибежала.
Она глубоко вздохнула и сделала свой  первый шаг в terra incognita.
 ...Волшебный лес был очень хитер, необычен и загадочен.
Она пробиралась по колючим  непроходимым зарослям, вслушиваясь в пугающие голоса нелепых диких зверей. Шла, не обращая внимания на боль врасцарапанных, исколотых руках и ногах. Ей было очень страшно, но  этот, коварно окутывающий, упоительный  завораживающий страх, вызывал жгучее нетерпеливое любопытство, влекущее все  дальше и глубже в лес.
Какая-то возня наверху заставила ее поднять голову. На дереве сидел внушительных размеров  крокодил в  розовых штанах на подтяжках и больших черепаховых очках на носу. На ветке перед ним стояла старинная пишущая машинка Ундервуд.
Время от времени он поклацывал, отводил голову и страстно всматривался в написанное. Потом сдирал очки, менял их на  висящий у него на шее  цейсовский бинокль и внимательно оглядывал окрестности. Видя приближающуюся белочку или лисичку с пушистым хвостиком, крокодил доставал здоровенный сосновый гребень, слегка причесывал свою крокодилову кожу (видит Бог, растительности на ней не просматривалось, разве что в лупу), прочищал горло  и кх…кх…   умильным голосом подзывал  нежное  наивное существо.
Она попыталась разглядеть надпись на стеклянной вывеске, приколоченной к  дереву сосновыми гвоздями, но в темноте  разобрала лишь несколько букв: «Ге…ий...ва».
Она пошла дальше по глубокому мху, увязая в раскисших болотцах, вздрагивая от каждого треска невидимой ветки,  вздоха совы или филина.
«Какой странный дворец,» - удивилась она, приближаясь к изысканному великолепному дворцу  с башенками. Был он белоснежен и  почему-то… прозрачен. Без стен. Только золоченые высокие окна в пластмассовых резных решетках. Заглянув  в одно из окон, она увидела громадный сверкающий  зал, переливающийся голубыми  огнями опаловых  пола и зеркал. Потолка не было. Прямо на краешке месяца, к самому небу, была подвешена  на длинной, сплетенной из ветвей деревьев  цепи, массивная люстра. В ее резных подвесках  матово искрились настоящие  звезды.
 Танцующие пары время от времени проплывали  мимо окна, и она могла отчетливо разглядеть их лица. Босая дама в широкополой мужской шляпе с  белой  лилией,  приколотой  к тулье, держала в руке туфельку. Другой рукой дама опиралась одновременно на четырех кавалеров. Те, не смея замечать, как тяжело и больно она наступала им на ноги, жмуря глаза и истекая слюной,  смотрели ей в рот.
Высокий господин в длинном фраке, сшитом из белой бумаги  с одним и тем же,  написанным разным почерком  словом  «анонс», вращался вокруг своей оси так скоро, что  у нее зарябило в глазах.
Веснушчатая фея с белыми крылышками, в тонком золотом ожерелье пе-чально танцевала одна, посверкивая разными глазами, черным и синим.
«Литературные встречи»  - прочла она  на  овальной вывеске, висевшей на стене дворца.
Происходившее в зале было страшно интересно, но... нужно было двигаться дальше.
Она пересекла крохотный внутренний  дворик  со странной статуей какого-то лысого очкастого старика в центре  и оказалась у темной мрачной стены с   матово-кровавым  фонарем над полукруглым окном.
Приподнявшись  на цыпочках, она увидела  внушительных размеров кро-вать под пурпурным бархатным балдахином и зловещую картину...
«Дрожащий  полумрак в напряженной обморочной тишине комнаты. Шелестящие шевеления... кровь... сладостные стоны. Обнаженное бедро женщины светится   белым призрачным светом на чер-ном широком ложе. Мужчина  отбрасывает  покрывало, касается ее  острого соска... Тоненькая струйка крови сочится по его шее... Ее алые губы… слишком... неправдоподобно ярки. Она приоткрывает рот... ее зубы в крови... кровь...» «Эротическая проза» -  было написано на  табличке над окном.
Дворец  был гигантским  крылья, крылышки, многочисленные дворики.
Она услышала звуки прекрасной музыки, доносившейся  из крохотного полуоткрытого окна.
В глубине мрачной холодной комнаты сидел странный  музыкант.
Рукава его рваного свитера свисали над открытой клавиатурой рояля. Небритое лицо, с  горящими глазами и черными глубокими тенями под ними, было вдохновенно и отрешенно.
Поразительной красоты  влажные аккорды вырывались в тишину комнаты  из-под его длинных тонких  пальцев, летавших по клавишам. Звуки сплетались, взлетали и падали вниз. Мелодия прерывалась, замолкала и возникала вновь.
У нее перехватило дыхание. Казалось, эти волшебные звуки дотрагиваются до самых ее натянутых нервов. Время остановилось...

...Она очнулась от какого-то скользкого холодного прикосновения.
Птичка? Нагадила-таки! Разозлившись, взглянула вверх. С ветки на нее смотрела маленькая сова в круглых очках. Сова радостно и немного нагло ей улыбалась. Она сняла белый скользкий комок, приклеившийся к самому носу.
Но... комок  оказался  клочком  бумаги, на котором  что-то  было написано неразборчивым  почерком.
«Р..ц..зия - что бы это могло быть?» -недоуменно пожала она плечами и двинулась прочь от загадочного дворца.
Угрюмый мрак леса понемногу сменялся  тихим приглушенным, словно исходящим от невидимого ночника, сиянием...
Она посмотрела на небо, но не увидела  луны. Откуда этот теплый свет?
В тени кривоватого старинного дуба стоял маленький  аккуратный домик, утопающий в зарослях жасмина. В крошечном ухоженном  палисаднике росли   георгины, бордовые, розовые, желтые.
Она заглянула в одно из  окошек  уютной комнаты с кремовыми обоями и камином, в котором тихо потрескивали поленья.
За столом под лампой с зеленым абажуром она разглядела  склоненную фигуру человека.Тот что-то писал, поскрипывая  гусиным пером. Еле слыш-но звучала тихая знакомая мелодия.
Ей стало по-домашнему тепло  и захотелось остаться здесь навсегда.
Она стояла, погруженная в свои  уютные приятные мысли, как вдруг какой-то шум и смех  заставили оглянуться.
Возле заваленного грудами мусора обшарпанного деревянного  прилавка, освещенного выскользнувшей на небо ясной луной, она увидела румяную матрешку с круглыми пухленькими  щечками.
Пухляшка  держала в перепачканных ярко–желтой краской руках здоровенную кисть и    подбоченясь  что-то выговаривала сидящему на ветке лысому филину в пенсне. Между деревьями была натя-нута веревка, на которой сохли разноцветные листки  какой-то книжки. Ей удалось разглядеть один из них.
Библия? Ведь это Библия? Но почему она так  раскрашена? И краски-то какие - вырви глаз!
Ей вдруг вспомнились  книжки-раскраски,  мишки, зайчики и мячики, кото-рые она размалевывала в детстве яркими цветными карандашами.
«Чудеса, да и только!»- удивилась она - «Ну и  лес...».
В лесу почему-то стало светлее, будто зажглись невидимые фонари.
Она остановилась у развилки и, как у всякой  сказочной героини, настал и ее черед решать «что потерять».
На ободранных полустертых деревянных стрелках-направлениях было: «потеря совести», «потеря индивидуальности», «потеря покоя и сна», «потеря  вдохновения».
Ни секунды не задумываясь, она от-правилась по направлению, указанному  стрелкой. 

На ярко освещенной луной земляничной поляне, в потоке мерцающего света сидел  странник в длинной серой рубахе–дерюге, его деревянный  посох валялся здесь же, на полянке, неподалеку от него.
Странник, уткнувшись в ноутбук и не  поворачивая головы, тихо произнес:
- Ты почти пришла. За теми высокими соснами увидишь поляну. На ней когда-то горел костер. Сейчас это пепелище...
- Что я должна делать?
- Не знаю,-  глухо ответил странник, - Иди!
Она остановилась в полной растерянности. Страх и неуверенность опутали, словно паутина. Сейчас,  за несколько метров до столь желанной, много раз виденной  во сне цели, она вдруг поняла, что совершенно не пони-мает, что делать дальше.
А  что если костер не удастся разжечь, и все ее усилия окажутся напрасными...
Но она собрала всю свою волю и двинулась в сторону высоких сосен.
В лесу было удивительно светло, как днем. Она не понимала отчего, ведь луна снова спряталась за тучу...
Да, это было пепелище некогда огромного костра. Серые рассыпающиеся головешки  валялись по всей  поляне.
И здесь она  внезапно  увидела...
Маленький человечек сидел возле  мертвого костра, отрешенно откинув голову и глядя перед собой  угасшим  и равнодушным, безжизненным, как у  костра,  взглядом.
Ей даже показалось вначале, что он спит. Она подошла к нему и...  поняла, что сейчас уже не имеет значения, удастся ли разжечь этот костер,   главное, чтобы  у этого печального  коротышки появилась улыбка на  посиневших  замерзших устах.

Она протянула  руку. Он посмотрел в блеснувшие ему навстречу  глаза... и неожиданно улыбнулся, нет,- поцеловал ее взглядом... в самую улыбку.
- Я ждал тебя - и ты пришла,- просто сказал он.
Вдруг что-то блеснуло перед ее глазами.
Это был  чуть пробивающийся из-под обгоревшего  полена   мерцающий огонек.
Она подошла поближе и -  о, чудо! – огонек  выпрыгнул наружу и заплясал по отсыревшим   веткам.
Огонь, зажегшийся  от их  сверкающих глаз, разгорался все сильнее, костер полыхал. И ей показалось, что в языках пламени она разглядела крохотную фарфоровую чернильницу и перо.
Она потянулась за ними, протянула руку... и проснулась.
...Блестящий солнечный луч шаловливо прыгал по ее, еще полуспящим, глазам.
На столе она увидела маленькую фарфоровую чернильницу. Стрелка не обманула - «потеря покоя и сна» ей обеспечена.