Когда во всех окнах погас свет

       Пятьдесят минут до боя курантов, которые возвестят счастливых москвичей о наступившем Новом годе. Снег крупными хлопьями медленно падал на предвкушающую веселье Москву. Он, почти еще первой свежести и не совсем уж старый, вышел из подъезда. Странное ощущение полного отсутствия в этом мире не покидало его, хотя ему было все равно. Не интересовал ни праздник, ни суетившиеся в последних приготовлениях люди в окнах его девяти-этажки. Он вышел на улицу в старом кашне и, шмыгнув носом, побрел без особой цели по двору. Раньше его тут знали и уважали. Звали его тут знакомые Тимофеичем. От отчества производная такая. Ему казалось, что было это так давно и уже ничего не откликалось в сердце на эти воспоминания.      
       Праздник… Разве? Ну да, у всех так и есть, а ему бы пройтись как обычно перед сном. И один он, и хорошо ему, да только иногда тоска берет верх и кажется, что можно с ума сойти от одиночества. Но он уже привык. И никто ему нужен не был. Периодически. Но это не значит, что он вычеркнул из своей жизни всех. Он здоровался с прохожими во время своего вечернего рандеву с темнотой, но при этом ничего не чувствовал. Где-то в нем еще пытался восстать Тимофеич, но как показало время, это   уже ни ему, ни людям не нужно. Один, вокруг ничего, прям как живительный источник воды посреди пустыни. И сейчас, тихо шаркая по улице старыми ботинками, он не ощущал ровно ничего.          
        Попалась на глаза собака, по виду уже сильно закоченевшая, смирившаяся с данными погодными условиями. Вот тут, глядя на пса, что-то заставило Тимофеича задержать взгляд дольше на животном, чем на любом другом предмете. Видно, что собака без рода и племени, без родословной на три листа ватмана, а просто ищущая пристанище в праздничную ночь замерзшая сука. Собака тоже заметила гулявшего Тимофеича и посмотрела на него такими преданными и бескорыстными глазами, что у того дрогнуло сердце. Что ж так? Ни один человек не мог вызвать у него подобных эмоций, а тут дворовый пес одним взглядом сражает его наповал и заставляет его глаза увлажняться. Он присвистнул. Пес вскочил с места и через долю секунды уже сидел у ног гулявшего.         
         - Эх ты… Умница.       
         Собака тихо поскуливала, все также искренне глядя своими черными глазами в глаза Тимофеича. Ну пес, ну и что? Таких полно, только отстреливать. Он пошел дальше, вглубь двора. Не преодолев и трех метров, он заметил, что пес следует за ним.       
          - Куда это ты? Компанию я не ищу и не надо так на меня смотреть!            
           Собака на своем пару раз не зло гавкнула, давая понять, что от нее не будет никаких неудобств, а она просто хочет прогуляться.         
           - За мной идешь? Ну что ж, раз в новогоднюю ночь тебе заняться нечем, как и мне, прогуляемся?       
           Еще раз, будто в знак согласия, гавкнув, собака двинулась мерным шагом слева от Тимофеича.         
           - Что же ты? Одна, в такой холод, где твоя стая? Выбилась? Ушла? Или тебя бросили? Знаешь, хоть и глупо это, но я тебя понимаю. Мы не совсем одни, но в то же время, с нами нет никого, кто бы мог даже взглядом согреть и просто поговорить. Иногда, ух как плохо, только знала бы… А быть может тебе это известно, тогда ты поймешь, поймешь меня, старого, одинокого. Заболеть стоит, никто и ложки касторки не поднесет, не говоря уже об антибиотиках, которые заботливыми руками будут куплены. Нет вокруг меня никого, да ты только.       
             Собака заскулила и, подойдя к Тимофеичу, ласково облизала ему замерзшую руку. И таким взглядом она на него смотрела, что он не мог отвернуться.         
             - Будешь жить со мной? Ты согласишься? Да?         
              Пес, как будто поняв смысл сказанного Тимофеичем, запрыгал и несколько раз привстал на задние лапы.         
              - Давай домой, а то озяб я, да и ты, смотрю, подмерзла. Пойдем.               Погас свет во всех окнах – люди ожидали по прошествии обращения президента с замиранием сердца боя главных часов столицы. Даже за закрытыми окнами было слышно на улице нестройное «Ура!» и загремел первый салют. Он и заставил наших одиноких остановиться. Тимофеич, рядом собака, мокрая и трясущаяся от холода. По щеке покатилась слеза. Ему теперь есть, для кого жить. Подумав об этом, он ласково потрепал пса за ухо.   В ответ собака заскулила и с такой нежностью посмотрела в глаза Тимофеичу, что у того рассеялись все сомнения, брать или же оставить на улице бедную суку.         
               - Спасибо тебе.         
               Теперь слеза катилась за слезой. Глаза собаки то ли от мороза, то ли от радости, как показалось Тимофеичу, тоже наполнились слезами.         
               - Ну-ну, не хватало еще.         
                Он присел, обнял собаку, погладил по твердой от холода шерсти и посмотрел ей в глаза. В них сочеталась неизмеримая пространствами благодарность и в то же время грусть. Укусив за локоть нового хозяина, собака уронила пару, быстро замерзших слез в снег. После, призывно лая, дала понять Тимофеичу, что , мол, домой пора, пока праздник совсем не кончился.            - Да-да, идем.         
             Смахнув рукавом слезу, он и собака, бок о бок, двинулись к подъезду. Перед любовью и верностью одиночество отступило. Нашли друг друга в этот светлый, хоть и темный праздник.