Роман глава двадцать восьмая

1
Лаборантку звали Оксаной. Когда она мило улыбнулась и назвалась – просто, доступно, без жеманства, Тураев с трудом унял в себе радостную дрожь и подумал о том, что действительно – смелость города берёт.
Дружба, которую сразу и искренне предложил он девушке, завязалась складно, приятно. Оксана проявляла к юноше взаимный интерес, он чувствовал это, трепетал от избранности, и сам всё сильнее проникался неведомым прежде чувством.
Антон выискивал в перерывах минутки, чтобы на очередную лекцию пробежаться через третий этаж. Вихрем пронестись по коридору в надежде повстречать Оксану (О! Это лучший вариант!), или заглянуть в лаборантскую, разглядеть там искристый отлив её тёмных волос, яркое платьице, поманить жестом или счастливыми глазами, постоять вместе короткое мгновение.

В последнее время эти минуты только и были целью его существования, только этих минут он ждал; и если ничто не сулило близкого их воплощения, то он заново проживал прошедшие, прокручивал в памяти каждое движение Оксаны, каждое её слово, каждый взгляд её поразительно парадоксальных – мягко-строгих карих глаз.

Отношения Тураева и Оксаны изначально не могли скрыться от всеобщего обозрения, избежать пересудов. Особенно живо откликался Драпук – помимо того, что любое действо с участием девушки или молодой женщины он торопился разукрасить своими пакостными тонами, тут дело касалось и его недруга.

Желая уколоть Тураева побольнее, Драпук затеял краткую лекцию: «Что делают в военных училищах лаборантки»? Посреди самоподготовки он вдруг поднял голову и без всякого вступления огласил: - Лаборантка - это баба в конкретных поисках жениха!
Следом никто не произнёс ни слова, и Драпук принялся за разогрев вялых слушателей. «Расставляют капканы на будущих офицеров как на зверушек, - пояснил он и с философским акцентом вопросил. - А что? Самый короткий путь загнать в семейное стойло - когда курсант пуганный и жизни ещё не нюхал. Да и между женскими ногами ничего не видел! И от узости кругозора ему любые бабьи ноги мерещатся верхом совершенства»!

Намёк на что-то между женскими ногами предполагал интересное обсуждение. Шорох оживления пролетел по рядам, раздалось довольное хмыканье - курсанты откладывали дела, обращались в слух. Драпук оценил прибавку аудитории, откинулся всей спиной на стул, набрал в грудь побольше воздуха.
- В училище даже обезьяна женского пола без мужа не останется! Всё в дело! – призывно гыгыкнул он.

- Точно! – поддакнул Агурский. – Помните, на кафедре иняза лаборантку? Лупоглазая, страшна как сто чертей, а туда же – замуж и с лейтенантом в Польшу!
- Так у неё папаша начальник спорткафедры! – напомнил Лаврентьев.
- Нашлось же чудило, что на Польшу позарилось! – покачал головой Рягуж. - Да лучше на Камчатке, но с нормальной женой!
- Много на твоей Камчатке красивая жена высидит, - негромко сказал Круглов.

- Да и что жена? – вскричал Агурский, гордо выкладывая житейский секрет: - Красивую можно любовницу завести. А красивую жену замучаешься сторожить.
- Любовница любовницей, - Рягуж мнение не поменял. - В квартиру не макаку же приводить?
- Не макаку, - согласился Агурский. – Деваху балла на три-четыре. Тогда и самому жить спокойнее.

- Вот. А та, с иняза – просто смерть! – воскликнул Рягуж. - Ночью проснёшься, умрёшь тут же от страха! И Польша не пригодится!
Смехом грохнули все – чтобы Рягуж умирал от страха – это что-то! И Кулеша азартно мотал головой, широко раскрывая рот; обессилено потирал слезливые уголки глаз Василец; во всю улыбался и Тураев – непринуждённо, радостно. Антон отродясь не мечтал о выгодной женитьбе, потому тоже с таким одобрением веселился над неведомым лейтенантом, позарившимся на «лупоглазую» протекцию.

Драпук выждал затишье, вновь повёл по задуманному руслу.
- Говорят, у нашей Оксаны папа – полковник. – вкрадчиво известил он. И хотя о папе Оксаны никто и не слыхивал, даже Антон, все поняли в чей огород пульнули камешек.

- И кое-кто это знает! – к словам Драпук присовокупил кивок головой в спину Тураева, чтобы все видели, кто и по какой причине познакомился.
То, что прежде было сказано Драпуком, хоть и с сарказмом, имело правдивую почву. Что греха таить – в училище любой девушке жених сыщется, и по самой разной причине: от курсантского одичания - до возжелания карьерных высот.

Сам Тураев понимал, что никакие полковники и генералы сладко его не приманут. Не такой он человек, чтобы выбирать себе любовь по папе! Да, чёрт побери, он вообще первый раз слышит о её папе!
Уловка Драпука сработала: красота Оксаны, да ещё возникший папа-полковник вызвали двойную зависть. И намёк на приспособленчество Тураева кое-кому оказался приятен – раздались едкие смешки. Кулеша, предвкушая накал, зорко забегал выпученными глазами по яростным недругам.

- Может, человек карьеру желает сделать, - вкрадчиво и вроде как с поддержкой тех, кто охотится за полковничьими дочерьми, высказался Горелов. – Её папа какой-никакой, а помощник будет, распределение обеспечит.
Прозвучало снисходительно, презрительно, обидно. Таким охотником – гадким, расчётливым, приценивающимся к «папашиным» погонам, Тураев в глазах товарищей предстать не хотел. Он с трудом переборол себя от гнева – уж было хотел развернуться к Горелову, крикнуть - «Ты про меня?!», но мелькнула, остепенила мысль – ведь лично он своими планами живёт, ни к чьёму папе не прилизывается и потому подколка Горелова его не касается!

Драпук косил за Тураевым – как он? Задёргался? Провокаторского маслица в огонь требовалось подливать тонкой струйкой, но так чтобы в конце заполыхало на всеобщее удовольствие! Тураева разговор держал в напряжении: посмешищем ему быть не хотелось, он и понимал - главного слова Драпук не сказал. «Если что обидное – в лоб!», - подумал Антон и вытащил со дна сумки автоматный патрон без пороха, что присмотрел для брелка.

- А я бы, братцы, побоялся девочку иметь, когда через стенку целый полковник ходит! Страшно! – Драпук нагнал на лицо гримасу страха, клоунски прикрылся ладонями.
Взвод ободрительно засмеялся. Антон не знал что и делать – то, что имел ввиду Драпук и близко не было, да что близко? И в мыслях! Ему за радость, за счастье рядом постоять, едва прикоснуться! А уж где дом у Оксаны он подавно не знает, не приглашали пока в гости, с папой-мамой не знакомили!

- Но есть герои среди нас!
Патрон звонко бряцнул о стол под носом Драпука, отлетел в конец класса. Что голова его чудом не стала дырявой мишенью, Драпук ощутил шестым чувством, одёрнулся от зубоскальства. Как не хотелось ему веселить публику, он понял: драка созрела, и финал во её избежание требуется урезать.

На несколько мгновений повисла тишина.
- Как первомайская гёрла? В субботу к ней? – Кулеша размашисто и выразительно покачал кулаками у бёдер. Заварушки к его огорчению не вышло, теперь он специально не сводил Драпука с аппетитной женской «дорожки». Что до Драпука, тот о предстоящих приключениях трепал не хуже чем о былых.

- Не-е! В субботу «скорая помощь» по плану, - отрапортовал он взводу. Все уж знали, это про местную девицу с которой по его словам «половые проблемы решаются по первому свистку». Настоящего её имени Драпук никогда не называл, обходился прозвищем «Репа». Частенько самодовольно добавлял – «Предана как собака».

Репа же имела несчастье всерьёз любить Драпука и тешить себя мечтой о замужестве за любимым Витей.
- Ничего ей, дуре, не обломится! – хохотал перед товарищами Драпук, выкладывая на всеобщее обозрение нечистоплотность своих намерений.

2
С наступлением тёплых дней Тураев пригласил Оксану на стадион, погулять. Быстротечные переглядки стали для него делом игрушечным, хотелось спокойно держаться за руки вдали от посторонних глаз, поговорить. Со свиданием в городе, с приглашением в гости как-то не складывалось – Оксаной всё выдавались отговорки, но Антон сильно не переживал: выслушивал объяснения, соглашался, и радовался уж только оттого, что её училищные минуты посвящены ему.

Стадион с прилегающей аллеей из чахлых тополей, тиром, полосой препятствий вечерами был самым спокойным в училище местом, едва ли не единственным, где ничто не претендовало на уставной порядок. Офицеры появлялись редко, зато курсанты, предоставленные сами себе, бродили по громадной огороженной территории словно звери в заповеднике.

Училищное захолустье притягивало многих. На высоком травянистом холме, что закупоривал собой огневые дорожки тира, летними вечерами густо усаживались курсанты. С высоты птичьего полёта задумчиво вглядывались в голубую синь Волги, или просто ложились на спины – надышаться пьянящим полевым ароматом, насмотреться в бездонное небо.

У сетчатого забора, вдоль стадиона, назначались встречи гражданским гостям. Будущие офицеры выстраивались с внутренней стороны, а приходившие их проведать любимые девушки, родственники, друзья – с другой. Велись долгие разговоры, влюблённые тянули по прорехам ограждения драгоценные руки.
Это самое большее, что позволялось: мир военный и мир вольный забор делил очень строго. Молодецкой удали нарушить запрет хватило бы у каждого –  рядом полоса препятствий, где научились заборы перемахивать и рвы перелетать. Воссоединению мешал патруль - капитан или старший лейтенант при двух помощниках, непременно прохаживающийся в самое горячее время.

Планомерное его перемещение удерживало курсантов от такого недостойного поступка, как самовольное оставление училища, а бесстрашных молодчиков, презревших преграды и засевших со своими девушками по ближним кустам, патруль вылавливал и освобождал от опрометчивого заблуждения, что три шага от забора - не самовольная отлучка.

Антон с Оксаной натоптали тропинку в самый дальний угол, где аллейка редких, невзрачных тополей разделяла тир и высокий, плотно подогнанный деревянный забор. В тиши деревьев они наслаждалась уединением и совсем не боялись, что их слова станут достоянием чужих ушей.
В поисках свободы порой приходил на стадион и Круглов, усаживался на зрительскую скамейку, наигрывал на гитаре. Часто собирались возле него слушатели, по настроению оборачивающиеся помощниками – подпевали кто как мог.

Однажды, когда Круглов пел песню Юрия Антонова, Тураев похвастался перед Оксаной талантом своего друга. Он тихо подвёл её за спины товарищей, откуда самозабвенно и дружно разносились строки - «…и как прекрасно возвращаться под крышу дома своего!», гордо показал Вячеслава. «Это он так здорово играет и поёт»!

Много происходящего тем летом рождало в Тураеве чувство собственной уникальности. Запросто разгуливающий с красивой лаборанткой, он вызывал естественную зависть и курсантов и их подружек, стоящих за ограждением.
Тураев видел щедрые подарки фортуны, и хоть не рвался дразнить этими подарками сослуживцев, голосок самолюбия в нём ликовал - «Я один тут такой»!
Привилегии их положения подметила и Оксана.

- Другие как в тюрьме! - показала она на облепленный с обеих сторон забор.
- Куда им до нас! – довольно ответил Тураев и мягко сжал девушке руку. - А если я Аэлиту захвачу!
- Это ещё кто? – насторожилась девушка.
- На неё лучше один раз посмотреть, - загадкой отделался Антон. – А ещё лучше – послушать!

- Нет, ты мне скажи! – потребовала Оксана, делая обиженные глаза.
- Узнаешь, - Тураев еле удержал тайну. - Будет приятно познакомиться!
- Когда? Завтра?
- Завтра наряд, - погрустнел курсант.

3
- Между прочим, у тебя конкурент! – сказал Тураеву Круглов, выбрав для разговора момент: как патрульные они ужинали после всей роты, посреди пустых столов. Третье лицо подразумевалось в отношениях Тураева и Оксаны, что Антон понял не сразу, а поняв, перестал жевать, тревожно изогнул брови – кто ещё? 

Вячеслав выложил свои наблюдения: майор по фамилии Савинок (с той же кафедры) явно навязывается в общество молодой девушки. «Майор? – переспросил Тураев, и на сердце у него отлегло. Он беззаботно отмахнулся: - Куда старому»! Круглов было хотел сказать, что дело не в возрасте майора, а в его шансах, которые ему не прочь дать Оксана, но посмотрел в ясные, наполненные радостью глаза друга, промолчал.

Не такой уж старый – тридцать лет, Савинок появился в училище полгода назад. До того служил на Сахалине, там же четыре года как развёлся с женой. Ростом невысок, с лихим выпирающим подбородком-трапецией, но с такой натурой, что стремится вознестись если уж не сантиметрами, так манерной деловитостью и напористостью. В багажнике эдаких бульдозеров-всезнаек не сплошь ум и эрудированность, как и у Савинка, ну, да собственные слабости мало кого тревожат по самой природе человеческой: свой порок во сто крат милее чужого достоинства. Потому взял Савинок за правило – в любом деле выставить свою бритую «трапецию» - и вперёд, напролом!

На Оксану он заглядывался откровенно, со значением (когда не было поблизости сослуживцев), потом и вовсе ринулся осыпать знаками внимания – комплиментами, дружескими наставлениями, мелкими презентами. Девушка не фыркала брезгливо, не голосила испуганно - «Ой, ну что вы? Что вы?», как положено скромнице, чуть потуплялась, но не более – цепкие глаза её своего не упускали, загорались от подарочков.

Савинок верно понимал лукавинку девичьего взгляда, «Работает тема!» - шептал он взволнованно и лихорадочно тискал свою «трапецию». Иной раз, сподобясь взаимного внимания, подпрыгивал втихомолку от чувств и потирал довольно руки...
Смущало одно – на Оксану курсанты слетались как пчёлы на мёд. «Медок» и в самом деле был отменный, но ведь не всем же с ложкой! И наглец Тураев вертится как намагниченный, не без успеха! Небось, присосался уже к нектару, гадина!

Савинок оборонял подступы к девушке как легко раненый часовой – помирать рано, бросить жалко, и силы от борьбы тают! А охочие до сладкого всё пребывали… Драпук, решивший «пошурудить» между Тураевым и Оксаной остался дежурным. Он безмятежно уселся за стол, и положив низко голову, змеиным манером принялся наблюдать за девушкой. Когда она приблизилась к его столу, пристально, сверляще уставился на неё. «Что, ты красотка, в Тураеве нашла»? – развязно спросил он, не моргая.

Оксана молчала, но смотрела на Драпука бесстрашно и даже с любопытством, словно разглядывала впервые.
– Ты ему даром не нужна, - натужно скривился тот – холодок от строгих глаз чуть кольнул. - Для женитьбы у него другая есть. А ты так – по училищу пройти, форсануть!
 
- Я сама разберусь кто кому нужен! – Оксана ловко, изящно обогнула угол парты упругим бедром, и выдала слова так спокойно, невозмутимо, что Драпук чуть не раскрыл рот – его слова пальнули вхолостую!
- Я… могу тебе другом быть, - он вдруг обронил свой лоск, перешёл на заискивающий тон. – У нас всё получится! - Драпук уже протянул руку приобнять Оксану.

- Пока обойдусь! - остановила его лаборантка.
- А я что? Стою, беседую, – Драпук неловко завертел руку, не зная куда её пристроить. - Я тебе добра желаю. Ты красивая, к твоим ногам тут парней сотню постелить – как цветов в оранжерее!

Дверь в секунду распахнулась, на пороге стоял Савинок, нервно водя подбородком-«трапецией». Что Оксана очень близко с курсантом, ему не понравилось.
- Дежурный? – строго спросил офицер и, не дожидаясь ответа, приказал, - на первый этаж! У запасного выхода три ящика. На кафедру их - живо!

Глава 29
http://www.proza.ru/2009/11/21/55