Слово

                Марк Азов
                СЛОВО


«В начале было слово, и слово было у Бога, и слово было Бог». Не так это заумно, как может показаться при ближайшем рассмотрении. Все мы  вначале были словами.  Еще не родился тот безымянный сперматозоид, который станет мною, а мои будущие родители уже сказали это слово:
- Вот получим комнату  в горкомхозе,  поженимся, и у нас будет мальчик.
И вот, разрешите представиться, я тот самый мальчик.
И  у нас с женой вначале было слово, но уже более конкретное:
- Если у нас когда-нибудь родится мальчик, назовем его Миша, а если девочка – Маша.
Маша превзошла  своих предков. Она не ждала ни комнаты от горкомхоза, ни пары для женитьбы, она  свою  вселенную творила словом, не сходя с горшка. Стоило ей научиться говорить, как наша  малогабаритная квартирка в хрущевской пятиэтажке вся, снизу доверху,  « воскишела кишеньем живых существ»: птицы летали под потолком,  гады заползали в унитаз , рыбы  сновали в ванне, а скот и звери земные беспрепятственно резвились на паркете.
 Только нам, прямоходящим родителям, места не было.
- Не раздавите моего кротика!- вопило наше сероглазое божество, заливаясь слезами.
И мы жались по углам, хотя никакого  кротика и в помине не было, так же как  и ежика, любителя играть на металлофоне, двух черепах Паши и Даши, в метростроевских касках,  многодетной красавицы ласки, зайца Сашки в ковбойских штанах и  волка, поломавшего мои очки не нарочно…Все то были… даже не игрушки, а  слова, слова, слова…
 Я думаю, что Бог создал человека все-таки раньше всего остального. Судя хотя бы по тому , что потребовал Он от человека, чтоб тот дал имена всему сущему. «Как назовет человек всякое живое существо, так и имя его». А дело Создателя  состояло лишь в том, чтобы вдохнуть в человека животворящую душу и дар речи, что одно и то же, а остальное уж наше дело. Живем в названом нами мире: все слова  наши  воплотились в клыки, рога. хвосты глаза и автомобили, а, может, чем черт не шутит, - в зубастые горы, молочные водопады, ленивое солнце, лукавую луну и  звездное рядно над головой.
 И только одно слово так и осталось словом: Бог.
  Хотя, случается, и у людей порой, еще рождаются слова, не требующие воплощения в плоть. Я свидетель. В тот великий день  все семейство мирно сидело за столом, поглощая пищу,  как будто ничего не случилось, и мир не перевернулся. Маша, как всегда, совершала свои круговращения  в районе стола, заселенного взрослыми, и, как всегда, из  нее выпрыгивали слова , разбегаясь по комнате. Но одно ее слово  не  бегало, не летало, не плавало, а висело , не подчиняясь законам притяжения, а лишь позванивало в пустоте:
- Лямидинга.
- Что это? – спросил дедушка,  самый старый из нас и потому уже кое-что смыслящий в  языке детей.
- Лямидинга, -ответила Маша.,- это слова такая.
- А что оно обозначает?
-  Я сказала: слова такая.
- Что-нибудь живое? Зайчик, белочка?
- А разве бывает неживое?
- Ну, как же? Чемодан например.
- Чемодан съел игрушки.
То, что мы сами при ней спрятали игрушки в чемодан, чтоб не разбрасывала, не имело значения.
- Наверно это птица, которая поет: «лям-лям, дин-дин…», - попробовал я вообразить.
- Папочка, ты что дурак? Ничего она не поет…
- Может, лает? Это, наверно, такая собачка беленькая…не иначе…
Рот принимает форму капризной трапеции – предвестницы рева.
-Ну, как вы не понимаете?! Лямидинга – это слова такая!...
Так в этот день родилось слово, которое для нас не означало ровным счетом ничего, а для Маши – все. И  весь день до  вечера она играла со своей «словой», как с  подружкой, и спать легла со «словой» в обнимку.
                *  *  *
  И Он был словом, вмещавшим в себя все и ничего, но поступил, как взрослое неразумное существо ( если это было на самом деле) - взял да воплотился в человека.
 Не от хорошей жизни Он так поступил.. Люди, которым доверил Он слово свое, как с цепи сорвались, сбивались в рычащие клубки, вгрызаясь друг другу в глотки, и, когда откатывался рычащий клубок, оставались на земле слабые, обращенные мордами к небу…Ему надоедало слышать их скулеж. Ведь Он так старался, чтоб слова лились прохладными струями, предназначенными напоить людей и землю. В ярости он рвал и комкал свое творение, комкал, рвал…и устроил Потоп
 Так и я однажды, когда слова мои перестали слушаться и глядеть на меня, разинув рот , стал рвать их вместе с бумагой и топить в унитазе…Унитаз оказался не приспособленным для гнева, он забился , слова мои, всплывая,  заполнили его до краев, и мне пришлось, засучив рукава аж до подмышек,  выгребать бумажное тряпье из забитой канализации во избежание потопа .
  Ему тоже пришлось разгребать содеянное им сгоряча. И Он поклялся никогда более не доводить до потопа несчастное человечество.
И человечество отряхнулось, обсохло, и давай по-новой  соревноваться в искусстве причинять друг другу боль. А  он не мог спать спокойно, когда  слова его, воплощенные в людей, корчились от боли в корзине для бумаг…
Никогда не думай, что сотворенное тобой на самом деле существует, - беды не оберешься. Он этим правилом пренебрег - и «Слово стало плотию и обитало с нами», как  сказано в Евангелии от Иоанна. То есть  из полнозвучного, как удар соборного колокола, слова Бог  Он превратился в дурно пахнущую человеческую плоть, и это вызвало катастрофические опустошения в  идеально прописанном мире. На небе не стало Бога…( В то, что там остался Бог-отец, пославший на крестные муки своего единственного сына, вместо того, чтобы пойти самому, если уж очень надо, - разрешите не поверить. Я был о Боге лучшего мнения.) Небо опустело на тридцать лет и три года, минимум.   А на земле в это время творилось Бог знает что.
 Начнем с того, что девушка забеременела.  Не дай Бог испытать такое, что дал Бог четырнадцатилетней девочке,  круглой сироте из  горной деревни  Нацерет, что в нижней Галилее.  Место забытое Богом - несколько обжитых пещер  среди белых  глыб известкового  камня – и , вот же, Бог не забыл.
Говорят, отец ее Иоаким  был пастухом и рано оставил этот мир. Скорей всего, сорвался со скалы. Отчего умерла  мать ее Анна, не догадываюсь, врать не буду. Важно, что росла девочка в храме до двенадцати лет, иначе не выжила бы. А после взяли над нею шефство  родичи Захарий и Елизавета из общины есеев, у которых пожизненное девичество почиталось служением Всесильному. Вот девочку и обрекли на вечную девственность. Но как? Как уберечь овечку, которая жмется одна в горах, когда вокруг волки бродят? Найти мужа, который «и сам не гам и другому не дам». Теперь бы это назвали фиктивным браком. И зря. Фиктивный брак  юридически определяется, когда не ведут общее хозяйство. А девчонке  пришлось ишачить на семью престарелого вдовца, с которым ее пока только обручили. От покойной жены у Иосифа оставалось  четверо сыновей: Иуда, Юст, Иаков, Симон,-  и двое дочерей: Ассия и Лидия. Готовь, убирай, обстирывай и ходи за водой  к источнику, который теперь именуется гордо «Фонтаном Марии». Хотя это был, скорее, фонтан слез:  пока наберется кувшин, наплачешься.
 Но вся предыдущая жизнь показалась ей райским садом , как только обнаружилось горе, поразившее ее ни за что, ни про что. Как будто солнце мешком накрыли, мир  стал серым  злым, ненавистным, и она, как Ева, изгнанная из Рая, застыла в горестном созерцании постигшей ее беды…
 А муж ее, Иосиф-плотник… Что разыгралось в нем, когда уже одежды 
из некрашеной овечьей шерсти  перестали скрывать обострившийся животик, словно прятала она под подолом кувшин?.. А ведь он ее любил, хотя об этом никто не знает.  Кто сказал, что мужик  не способен любить, когда уже не способен ублажить женщину? Именно тогда и просыпается в нем  она, прозрачная,  наливная, с розоватым бочком, упущенная и недостижимая, как запретный плод, - его последняя любовь.
 Будь он похотливым старцем,  то хотя бы руки его погуляли на старости лет, но он  не позволял себе  на локоть приблизиться к своей святыне.
Так что же теперь мог  подумать Иосиф, глядя в эти детские глаза, распахнутые для плача?  В них он читал такое же удивление, какое мог прочитать и в своей душе. От подлости лживых лукавых и жадных родных и знакомых в памяти старого человека засело не меньше заноз, чем в его ладонях плотника, но от нее  он  ожидал предательства  не более, чем от бледного цикламена, который выглядывал из  щели в камне.
 Кто посмел  забросать их обоих навозом? Уж не его ли козлы, повзрослевшие и похотливые : Иуда, или, может быть, Юст?...
Иосиф уже сидел по горло в вонючей жиже….
  Иосиф, по-моему, единственный в мире святой, если стерпел все это. Но меньше всего церквей посвящено Иосифу.  Одна из них - в Назарете за собором  «Благовещения» через площадь, на которой  в те времена  умещался весь Нацерет. Посреди той мощеной площади – громадное раскидистое фикусовое дерево с широкими крепкими листьями, похожими на финикийские корабли. Не тот, хилый комнатный фикус, который рос у бабушки из горшка на блюдечке, а  рослый, уличный.  Его ветви пускают воздушные корни, которые душат ствол в объятьях, и этот ствол, витой, мускулистый, не уступил бы  дубовому , если бы не кожа у него , голая, беззащитная,  как у нас с вами.
 Думаю, этот фикус так же отличается от того, что на блюдечке, как подлинный Иосиф - от библейского.
А вот библейское древо Добра и Зла – смоковница, или фиговое дерево, - тоже, оказывается, из породы фикусов. Иосиф, а никто другой из вышеупомянутых персонажей, был из рода Давида, и поступи он, так, как чуть было не поступил, то есть не отправил беременную невесту обратно к Захарию с Елизаветой, - даже сам Бог, не смог бы объявить себя царем Иудейским.
 А Бог, который уже  был не Словом, а сгустком кровавой плоти  в чреве суррогатной матери, столкнулся с предназначенной ему судьбой, когда Мирьям посетила Елизавету, которая полгода как уже носила будущего Иоанна Крестителя. Плод в животе ее возрадовался, говорила Елизавета. И зря : эта встреча стоила ее сыну  головы.
 Иешуа еще плотничал в мастерской Иосифа, а молодой Иоанн уже отмывал грехи всех желающих в Иордане. Он имел одежду из верблюжьего волоса, питался  кузнечиками и диким медом и говорил слова, типа  «имеющий две одежды да отдаст одну неимущему..»Хотя вряд ли тот бедняга до того ходил голышом,  значит у него теперь  будет  две одежды, а у отдавшего,  наоборот, останется одна единственная . И никак не получается: отнять и поделить.     Наверно, поэтому Иоанн называл себя «гласом вопиющего в пустыне» и рассчитывал на Иешуа,  который идет за ним.
 И окровавленная голова Иоанна, сына Елизаветы, с остановившимися глазами была подана на блюде царю Ироду.
 Но и Иешуа, который шел за ним, ждала участь смертного, потому что  Бог уже не был Словом , а по-честному, воплотился в человека: мальчишкою прыгал босяком по горячим камням, ловил ящерок и удивлялся хамелеонам,  наловчился одним ударом вгонять  в доску гвоздь, не подозревая, что такими же гвоздями его самого прибьют к доскам. И до такой степени Он воплотился в человека, что даже,  вообразил, будто слово хоть что-нибудь значит, кроме того, что оно означает, и к тридцати годам  пошел по городам и весям проповедовать.
 Пророков в своем отечестве и до него было хоть отбавляй, но для них мораль и право легко  укладывались в формулу: «Не пожелай ближнему своему, чего не желаешь себе». И это как-то находило отклик в людях. Особенно у законопослушных и обладающих воображением.
 А Иешуа уже тогда заглядывал далеко вперед и прозывал к тому, что мы с вами сегодня называем политкорректностью: «Возлюби ближнего, как самого себя». И даже врага возлюби и подставь ему вторую щеку… И, представьте, Симон с Андреем, а за ними братья Зеведеевы, Иаков с Иоанном, промышляющие на море Галилейском, да и папаша их, бросили свои челны и рыбацкие сети и пошли за ним «ловить человеков». Двенадцать апостолов, даже Фома Неверящий среди них, клюнули на такую приманку, как любовь к вонючему ближнему!
 Почему? В этом секрет всех  революций, кровавых и бескровных. Никого они не собирались любить и  подставлять щеки не спешили. Они шли за сыном Иосифа из рода Давидова, объявившего себя царем Иудейским. Напрасно Он говорил им, что в царство войдут не все, и никто не войдет живым. Ему внимали и его не слышали. Хотели здесь и сейчас, при жизни.
 И все, как в жизни бывает, так и было: нашелся предатель, Иешуа повязали, сторонники поспешили слинять. Самый преданный из них  Симон, которого вождь за твердость веры, назвал Петром , то есть камнем, отрекся трижды за одну ночь от своего учителя.
 И Он понес на Голгофу изделие другого плотника – две доски, сколоченные крест накрест, к которым гвоздями прибивали обреченных медленно умирать под Израильским солнцем, не знающим жалости.
 Сколько раз он успел позавидовать обезглавленному Иоанну, пока  иссушалась влага его тела, и кровь  выкипала в жилах?
 И было ли спасительное копье, прервавшее муки , - не знаю.
Никто ничего не знает, приходится верить на слово. У меня своя версия – хотите верьте, хотите нет.
 Предполагаю, что к месту казни римляне не пустили никого, Голгофу оцепили солдаты, и никто из его сторонников не видел, как он умирал, и даже  Мирьям  избежала  невыносимой пытки: смотреть,  как сын ее корчится на кресте.
 Палачи, как положено, сняли умершего с креста  , сунули тело в одну из дыр в скале ,  привалили камень и ушли.
А когда сняли оцепление, две Марии, две  женщины: мать казненного и  некая Мария из Магдалы,  которые любили  не Царя Иудейского , а Иешуа из Нацерета - мальчика и  мужа , пробрались к той пещере, чтобы умастить тело и спеленать – словом, схоронить по-человечески . И, когда обнаружил, что камень отвален и пещера пуста, они решили, что это соратники выкрали тело, и поспешили к ним… Но те ничего не знали и терялись в догадках.
 А Он воскрес из мертвых и если верить моему тезке, автору Евангелия  от Марка, первым делом направился к Магдалине. И она  побежала к одиннадцати его апостолам на конспиративную, как мы бы сказали, квартиру с этой радостной вестью. Но они не поверили бабе, в которой по их подсчетам сидело семь бесов.
 Однако слухи, как говорится, ширились. Путники из сторонников Христа, встретив его на дороге,  не  поверили глазам своим, настолько это было невероятно, и лишь по тому, как Он преломил с ними хлеб, узнали и поспешили сообщить все тем же апостолам.
 И снова те не поверили.
Тогда Он пришел  к ним сам. Двери были накрепко заперты - соратники еще опасались стражи, но Он прошел сквозь засовы и сказал «шолом», что означало мир вам, но и они не  поверили очевидному, думая, что перед ними  привидение - дух убиенного, а не Он .
 Тогда Он  дал им себя пощупать, и они нащупали, что Он  из живой плоти.
А Фоме, по прозвищу Близнец, который отличался особым недоверием, Он позволил даже совать пальцы в его раны.
И они, наконец,  убедились, что он живой…Но реакция их была неожиданной для него…Да и для меня…Подозреваю, что и для всего человечества. Они стали надвигаться на него,  вооруженные всем, что оказалось  под руками: тяжелой  глиняной кружкой, скамьей, ножом, которым кромсали мясо и обглоданной  берцовой костью.. Взгляды их не сулили ничего доброго, и в них он без труда прочитал:   мало того, что ты не принес нам избавленья, не построил для нас Царствие Божье на Земле, ты  и сам не умер, как обещал, за нас  в  муках и славе на кресте .  Вот полюбуйтесь, явился, как ни в чем не бывало, живой, здоровый, благоухающий, в белых ризах, и продолжает еще чему-то учить. Утверждает, что он не человек, а Бог, который подвигом своим «смертию смерть попрал». То есть на собственном примере доказал, что и смерть можно победить.
 Уж не думает ли он, что мы до сих пор те самые несмышленые рыбаки с моря Галилейского?  Нет, мы уже тоже «ловцы человеков», и можем не только закидывать сети, но и пораскинуть умом: если  воскрешение из мертвых произошло с человеком ,-  то это, действительно, чудо из чудес. А если - с Богом, который бессмертен по определению, то  ничего тут нет сверхъестественного, и ничего ты не попрал. И  все это лишь халдейские фокусы : ты и не думал воскресать, потому что не умирал. А вот сейчас, посмотрим…
 Все  скамьи, ножи и кружки  ударили в двери, а Он исчез, как вошел, не тронув запоров…
В том, что он исчез, растворился в воздухе, я ничего удивительного не нахожу. Просто он возвратился  к естественному состоянию – снова стал Словом. А в слово хоть ножи бросай, хоть горшки - слово бессмертно и неуязвимо, пока его не пытаются пустить в дело.
 Видимо, до них эта истина не дошла. Они подумали, подумали и опомнились , вспомнили, как слова его были хороши, встали, построились  и понесли его крест. Их снова стало двенадцать, когда освободившуюся вакансию предателя Иуды занял новый апостол Павел, в прошлом жестокий ненавистник - гонитель христиан, и они сомкнули свои ряды.
Что было дальше, вы знаете. Крестовые походы. Костры инквизиции. Варфоломеевская ночь.И все это при том,  что слово его было - Любовь.
                *  *  *
 - Лямидинга – это слова такая и больше ничего, - сказала моя девочка Маша и пошла спать.
 А я долго еще ворочался. Думал : для чего я пишу слова, много слов? Иногда, пускаю слюни над удачно найденным словом, мечтая: а вдруг мое слово западет в чью-то душу, и кто-то где-то встрепенется!..  Бред. Бумажный мир и мир настоящий похожи, но это параллельные миры. Не дай Бог им пересечься. Слово воплощенное – есть зло.  Кто бы из людей не пытался  засеять словом души, пожинал  боль и смерть: будь то страстный пророк Магомет, или тишайший Жан Жак Руссо, практичный европеец Карл Маркс и Пол Пот - марксист с мотыгой, Ленин, Сталин, Гитлер…
Почему даже всемогущему Богу не удается избавить мир от зла? Наверно, потому, что Он всезнающий.