Когда мы были царями

КОГДА  МЫ  БЫЛИ  ЦАРЯМИ



Жужжит веретено, будто фыркает: фр-р-рь, фр-р-рь…  Так вылетают из травы перепёлки: убегают, хитрят, прячутся, сколько можно, а потом - фр-р-рь!  Всегда неожиданно, всегда из-под самого носа - дыхание перехватит!  От испуга ли, от восторга? - от радости, просто от радости.  Только перепёлки бывают летом, а теперь зима.  И если продышать лед в окошке, то на дичке, в дальнем углу палисадника, обязательно увидишь юрких вертихвосток синичек или надутых от самоважности снегирей.  Мохнатые, в голубом инее ветки, и на них снегири…
Шумят дрова в печке, потрескивают.  В доме тепло и чисто.  Как-то уютно оттого, что крутится прялкино деревянное колесо и в ловких бабушкиных пальцах жужжит веретёнце: фр-р-рь…   Смотреть на него все равно что в огонь: время бежит не по правилам, как бы в стороне от тебя: очнешься и не можешь понять – пять минут прошло? час?
А веретено все пузатей, ленивей и фыркает уже по-другому, как шепелявит: фр-ш-ш…  Пора перематывать пряжу.  Но бабушка задумалась, не замечает.  Скоро она очнется, встрепенется, будто в чем провинилась, воздвигнет на чудо-станок чудо-рога, закружит их так, что в глазах зарябит, и - в миг! - вся пряжа с веретена перельётся на них.  И уж после-то бабушке без внука - никак!  Ведь с рогов нитки нужно напялить на чьи-нибудь руки, чтоб в клубок все смотать; а спросите: на чьи?!  Вот и выходит: без внука никак. 
Внук знал весь процесс назубок, даже то, как бабушка будет его уговаривать: «Первые-то рукавички - тебе.  Подсобил бы…»  А то шантажировать примется: мол, хоть внук у нее и единственный, да внучек - пальцев не хватит! После таких «уговоров» внук, понятное дело, станет покладистей, сознательней что ли: подойдет и почти что безропотно протянет бабушке руки.  А потом все сначала: закрутится колесо, убаюкивающее запоет веретенце: фр-р-рь, фр-р-рь…

Внук совершенно отчетливо помнил, как давным-давно, еще в детстве, ВСЁ именно так и возникло: появился перво-наперво он, и потом окружающий мир, в котором тут же, со своей прялкой у печки, обнаружилась бабушка.  Только ей повезло чуть побольше - она появилась большой, а ему еще расти и расти, и слушаться всех, когда нельзя по-другому, и обиды терпеть от любого от всякого.  Хотя, справедливости ради, внук всегда признавал, что меньше всего обид приходило от бабушки, а если совсем уж по-честному - от нее их не было вовсе, а, наоборот, по воскресеньям и в праздники одни только блины или булочки - румяные! царские!  Но это было всегда, как и бабушка, а потому привычно и как бы не в счёт.
Привычным казалось и то, что вставала бабушка раньше всех; но когда? - внук не знал. Так как подымалась она тихонечко, чтоб никто не услышал, передвигалась тоже неслышно и делала все молча и ладно.  И все в руках ее спорилось, и все-то она могла, а главное - и откуда?! - всегда точно знала, где-что-чьё лежит!  Вот попробуй, спроси у нее: «Бабусь, где штаны?»   Она тут тебе, будто сорока ей уже нашептала: «Да опять, поди, под кровать забрались».  Проверишь: все, как назло, так и есть!  Но и это было привычно и не замечалось как будто, потому что было всегда.
Бабушка никогда не уставала (удивительный факт, но бесспорный!), потому и не отдыхала до ночи.  Понятно: не утомился, чего ж отдыхать?  Только присядет к столу на чуть-чуть, чаю выпить, а у ног, наготове чтоб, веник поставит или носок на колени положит, прохудившийся от чьей-нибудь пятки, или другое чего, - мало ли?..   Швыркает бабушка чай да, бывает, замрет вдруг, задумается.  Смотрит в окно - не моргнет.  Смотрит, смотрит да и вздохнет глубоко. Или всхлипнет? Тот час очнется, встрепенется, будто в чем провинилась…
Может, вспоминала она  в те минуты про дедушку… про которого внук почти ничего и не знал.  Почему-то о нем никогда никто не рассказывал?  Знал только, что жили они с бабушкой в родной деревне ее, еще давным предавно, до того еще, как ВСЁ появилось; что дедушка добрый был, писал какие-то книжки, а потом заболел.  Вот и все…
И в деревне той жили с бабушкой три ее дочери.  И случалось там всякое: и холод, и голод.  Потому что тогда шла война.

Уже не жужжит в ловких пальцах, не фыркает, только шипит: тш-ш-ш, тш-ш-ш…  Смотрит бабушка на веретено, не моргнет, а не видит, что пряжу пора перематывать.  Задумалась.  Видно, про дедушку вспомнилось.  Если вздохнет сейчас глубоко, встрепенется – значит, оно так и есть…
Вздохнула бабушка, виновато поёжилась, остановила веретено, улыбнулась растерянно: «Подсобил бы, помощник мой самый главный.  Тебе первому уж… ведь единственный.  А то… знаешь, поди, сколько девок у нас?!  Вставай, внучёк, проспишь свое царство…»


2004 г.