Бессюжетная история
Волна
Маленький кабинет, в котором были два стола, компьютер, да два шкафа – книжный и платяной. За окном – сумерки, только видны ровные ряды желтых прямоугольников, изредка прерывающиеся – это кабинеты, в которых горел свет, а там, где ряды прерывались, света не было, а классы пустовали. С потемневшего неба на землю мягко падали крупные пушистые снежинки, кружась в необычном вальсе. За письменным столом сидела, а вернее, полулежала, уронив голову на стол, девушка лет четырнадцати. Лица ее не было видно. Рядом, прислонившись к стене и уткнувшись в мобильник, стояла еще одна девушка. В кабинете висела гробовая тишина.
Повисеть долго ей не удалось. В коридоре раздался топот нескольких пар ног, чьи-то громкие голоса, и через пару секунд в кабинет ворвались… судя по топоту, стадо бизонов. Ан нет, тинэйджеры.
– Козел он, козел!
– С какого перепуга колонки помешали гардеробщицам?!
– Еще родителям…
– Родители бы вообще помалкивали! Их малышня в другом крыле переодевается, там вообще ни фига не слышно!
– Ребят, давайте чайник поставим! Я чаю хочу…
– Ну вот и дуй за водой!
Последняя реплика принадлежала «в меру упитанному мужчине в полном расцвете сил», притом длинноволосому и весьма нахальному. Он учился в десятом классе и отзывался на прозвище «Павлюк». Впрочем, для знакомых девчонок он был Пашей, для учителей – Павлом, но за последние три недели стало модным называть его «Ди-джей Павлюк». Да, это был тот самый Портос, в миру Павел Технарев.
– Павлик, сходи, набери воды в чайник, пожалуйста, – устало произнесла смуглая черноволосая девушка, одновременно падая на стул и потирая глаза.
– Щас, уже бегу. Тебе надо, ты и вали.
– Ну Павлик… Что ты такой-то…
– Заколебали, давай сюда, – произнес парень одного с Павлом возраста, забирая у девушки чайник, и вышел из кабинета. К слову, вы же его знаете – Тимур Хазаров, повзрослевший на два года. А девушку, которая эксплуатировала парней, звали Катей Сухинской – персона для вас, в общем-то, тоже знакомая, конечно, если вы внимательно читали первую книгу. Если же вы ее читали невнимательно или не читали вовсе, то я на вас обиделся.
Итак, Тимур сходил до ближайшего туалета, набрал воды (из-под крана, вы не подумайте) и вернулся. В маленьком кабинете загремели кружки, забренчали ложки, зашуршали пакеты с печеньем, пряниками, конфетами, зашумел чайник. Вскоре школяры, продолжая обсуждать какого-то козла, который запретил какую-то музыку, расселись вокруг широкого круглого стола, перед этим разобрав кружки с горячим чаем.
– Итак, он отказал, – после небольшой паузы сказала Катя.
– Идиот.
– Вообще уже…
– Урод! Да что он понимает!
– Тихо! – прикрикнул Тимур. – Чего разгалделись, и так уже башка трещит!
– Вы мне можете объяснить нормально, что именно он вам сказал? – спросила та девушка, которая еще недавно дремала, лежа головой на столе. Теперь она пила чай и щурила от света красивые голубые глаза. Ее волосы, каштанового цвета и средней длины, были собраны сзади в красивый хвост.
– Кристина, и так ведь все понятно, – пробурчала ее подруга, Даша, не отрываясь от телефона. – Жмот он.
– А все-таки?!
– Ну, кое-чего мы от него все-таки добились, – сказала Катя. – Он разрешил провести «Волну» еще раз. Сказал, что посмотрит, как это все будет выглядеть, и если ничего не изменится, то закроет.
– Да пошел он… – фыркнула маленькая блондинка, презрительно отворачивая голову. – Пустите меня завтра к микрофону, я все выскажу, что о нем думаю.
– Настя, ты неприятностей захотела? – сказала Даша.
– Да вообще по барабану!
– Он тебе потом устроит барабан…
На полминуты повисла тишина, каждый думал о своем.
– Влад, подай мне, пожалуйста, листочек с подписями, – попросила Катя на вид самого младшего в компании мальчика. У мальчика был живой выразительный взгляд, а во всех движениях сквозили какая-то бойкость и решимость.
Владик молча встал, отыскал в ворохе всяких бумаг на письменном столе замызганный листочек формата А4, исписанный с двух сторон, и подал его Кате. В самом верху листочка было написано «За «Волну», а ниже, и вокруг, и даже поверх надписи стояли подписи, фамилии, имена и просто фразы типа «Все за!». Катя пробежала его глазами, но в силу врожденной лени не стала сама подсчитывать количество подписей, а попросила это сделать Кристину. Та вздохнула, но подчинилась.
– Двести пятьдесят три, – объявила девочка через несколько минут.
– А сколько учеников у нас в школе? – поинтересовался Хазаров.
Остальные только пожали плечами.
– Около семисот, – произнес Павлюк.
– Уверен?
– Ну, почти. Помню, что лысый недавно что-то такое говорил.
– Кто это? – вытаращила глаза Кристина.
– Лысый? Учитель информатики, – ответил Технарев.
– Оригинально…
– Значит, здесь расписалось около трети школы. Нехило… – протянула Катя.
– Давайте завтра пойдем к директору и покажем ему этот листок, – предложила Даша. – Не может же он просто проигнорировать…
– Может, Даша, может, – возразила ей Настя. – Он у нас все может, ему плевать, что ученики думают. Хотя, листок, по-моему, все-таки нужно показать.
– А давайте бунт организуем! – вдруг предложила Катя. – Соберем народ и всей толпой ввалимся к директору в кабинет! Посмотрим, что он тогда скажет…
Идея была горячо одобрена этим кружком, очевидно, далеким потомком декабристских обществ. Подростки вообще склонны усложнять жизнь тем, кто над ними властен – родители, учителя, правительство, а эти еще и все, как на подбор, были бунтарями и за свои взгляды были готовы бороться.
– Итак, что мы решили, – собираясь с мыслями, произнес Хазаров. – Завтра во время «Волны», на большой перемене, собираем внизу народ, рассказываем, что к чему, и идем всей толпой к директору. Дальше, можно напечатать маленькие листовки и раздавать их на этажах, для тех, кого не будет в вестибюле. Пусть тоже знают…
– Тимур, нам нельзя светиться, – сказала Катя. – Если директор узнает, что мы были зачинщиками…
– И что он мне сделает?!
– Можешь мне поверить, ничего хорошего. Я потом тебе расскажу, как у нас неугодных учеников переводят в другую школу. Тебе такие проблемы, я думаю, не нужны.
– Я могу взяться разносить листовки, – вызвался Влад. – Попрошу пацанов из моего класса, они помогут. Деряба нас не запалит.
– Хорошо. Тогда… Даша и Кристина, вы должны до завтрашнего дня напечатать листовки, хорошо? – попросила Катя девчонок. Те кивнули. – Павлик, подбери, пожалуйста, какой-нибудь клубняк поприкольнее, ладно? Нужно зажечь публику, все-таки последний выход… возможно.
– Подберу, подберу.
– Тимур, Настя, кто из вас завтра ведущий, а кто помогает Павлику? – спросила Сухинская.
– Пусть Тимур проводит, – отозвалась Настя.
– Ты же хотела сказать все, что думаешь о директоре?
– А я возьму микрофон и скажу. А потом дальше ведите программу, – улыбнулась девочка.
– Ясно. Осталось последнее. Сценарий. Кто напишет?
– Лиза, кто еще. Она же всегда писала, – сказал Тимур.
– Ну, Лиза, конечно, может, но тут нужен человек, который в этом деле спец. Нам надо по полной высмеять директора, терять-то нам уже нечего.
– Я знаю, кто может написать такой сценарий, – неожиданно произнес Технарев.
– Кто?
– Леха Менестрельский.
Вечером Технарев позвонил своему старому другу Алексею. После того, как наши герои закончили девятый класс и вступили в десятый, перераспределение по классам безжалостно раскидало бравую четверку. Менестрельский и Ануфриев угодили в 10А, а Технарев и Хазаров – в 10Б, а вскоре учеба и прочие дела окончательно нарушили связь между некогда дружными «мушкетерами».
Технарев и Хазаров с недавних пор увлеклись «Волной» – ими же придуманным развлечением, чем-то вроде школьного радио. Суть этого «нововведения» заключалась в том, что с раннего утра ди-джей Павлюк и ведущий Тимур вытаскивали в школьный вестибюль колонки, подключали к ним ноутбук и два микрофона, после подходили ведущие Катя и Настя, и вестибюль оглашался оглушительными звуками самой современной музыки, подбираемой лично Павлюком. В перерывах между музыкальными треками Катя, Настя и Тимур, сменяясь, вещали последние новости гимназии, шутили, поздравляли именинников и зачитывали сообщения, приходящие к ним на специально зарегистрированный номер ICQ. Такая забава, придуманная Хазаровым только для первого дня после зимних каникул (чтобы поднять ученикам настроение перед самой длинной и трудной четвертью), была принята учащимися с таким восторгом, что «Волну» требовали еще и еще. Каждую неделю, а то и два раза в неделю, наши герои, в одночасье ставшие героями всей школы, писали сценарий и выходили на диалог с публикой с микрофоном в руках.
Так продолжалось, к сожалению, недолго. «Волна», мероприятие исключительно ученическое, учениками придуманное и организованное, не могло понравиться учителям и администрации. Хазаров нащупал именно такой момент, когда в гимназии не было ни педагога-организатора (в его должности была студентка, и весь январь она сдавала сессию), ни заместителя директора, которая бы за это все отвечала (прежняя уволилась год назад, а новую до сих пор не нашли). Именно благодаря этому «Волна» и принадлежала только ученикам, никакой власти со стороны администрации школы над ней не было. Директор гимназии, изначально давший согласие на проведение подобного мероприятия, начал сомневаться в правильности своего решения. В этом ему помогали вездесущие учительницы. Забегая к нему «на чай», они между делом жаловались на неприятный для ушей шум, создаваемый колонками, на то, что ученики опаздывают на уроки, так как все перемены до звонка просиживают внизу, приплетали и то, что музыка мешает работникам гардеробов и родителям младшеклассников. Наслушавшись всего этого, директор вынес «Волне» смертный приговор. Узнав об этом, ученики, занимавшиеся организацией мероприятия, все вместе отправились к директору. С этого момента и берет начало наше повествование.
– Аллё, Леха, здорова! – поприветствовал Павлюк своего друга.
– И тебе не хворать, – послышался из трубки усталый голос.
– Как жизнь?
– Потихоньку, у тебя как?
– Да живу вроде… Слушай, Леха, дело у меня к тебе есть.
– Я тебя слушаю.
– Тебе «Волна» нравится ведь? Ты мне в аське писал…
– Ну, в принципе, да. А что?
– Да мы завтра последний выпуск проводим. Директор нас закрывает. Вот, хотел попросить тебя написать для нас сценарий.
– Закрывает? Почему?
– Потому что олух. Короче…
И Павлюк в нескольких словах пересказал другу все доводы, которые услышал сегодня от директора.
– Теперь нам нужен мега-крутой сценарий, Лизка Хазарова такой написать не сможет. Ты же у нас балагур, вот и напиши до завтра…
В трубке молчали.
– Чувак, аллё!
– Извини, но нет.
– Почему?
– Потому что… Я этим не занимаюсь.
– Блин, ну один раз…
– Чувак, ты меня знаешь – я пишу книги, заметки для «Тюменской правды» и все такое. Но школьной деятельностью я не занимаюсь, даже если это ваша «Волна». Попроси Хазарову, она справится, я уверен.
Павлюк тяжело вздохнул:
– Уверен? – имея в виду решение Алексея, а не его уверенность в способностях Лизы.
– Абсолютно.
– Хм… Ну, тогда ладно. Покеда.
– Пока.
На следующее утро в вестибюле гимназии №1 было еще больше шума и неразберихи, чем обычно. Гремела музыка, раскатисто вещал микрофон, шумели ученики. Подниматься наверх не хотелось, почти все оставались внизу. Сразу было видно, что этот выпуск «Волны» не похож на предыдущие – Катя вешала на стену большой плакат, на котором крупными буквами было написано: «А вы за Волну?», Настя ей помогала. Выше уже был прилеплен номер ICQ «Волны», на который могли писать все желающие. За микрофоном стоял Хазаров, на музыке – Павлюк. Проходившие мимо учителя косились на самодельное радио кто с одобрением, кто с равнодушием, но преобладали неодобрительные и недовольные взгляды. Дважды подходила учительница, выполнявшая обязанности главное дежурной, и просила сделать музыку потише, потому что радио мешает ее классу дежурить. К слову, ее класс в половинчатом составе толпился тут же, внизу, и, вместо того, чтобы дежурить, колбасился. Ребята убавляли звук, но дежурную это все равно не устраивало, и она подходила снова.
Уже к двадцатиминутной перемене плакат в поддержку «Волны» был разрисован так, что места живого не осталось, и пришлось вешать еще один (который тоже вскоре исписали надписями вроде «8а за Волну!» и «Директора на мыло!»). Настя и Влад ходили по коридорам и раздавали листовки, на которых было написано «Поддержи Волну! В 10.20 возле кабинета директора!». В вестибюле раздавать листовки не было смысла, потому что там это же самое объявление каждые три минуты делали ведущие. К слову, там собралось больше половины учеников, они расселись на банкетках, на подоконниках (чего делать не разрешалось), стояли, танцевали, бегали – в общем, вестибюль был переполнен. В центре его стояли с микрофонами Тимур и Катя, Тимур зачитывал сообщения, приходящие от учеников на номер ICQ, Катя их комментировала. Гимназисты возмущались тем, что «Волну» закрывают, говорили теплые слова в ее поддержку и предлагали страшные планы мести директору. Но у Кати был свой план – время приближалось к 10.20. Вот-вот прозвенит звонок, но ученики, вместо того, чтобы идти на уроки, с радостью пойдут бунтовать возле кабинета директора. Ведь одно дело – опоздать на урок в одиночку, и совсем другое – не то что целым классом, а целой школой! До звонка осталась пара минут…
Пути пересекаются
– Ну что же, отличная работа, парни, – произнес директор. Он смотрел на экран ноутбука, на котором пестрела фотографиями и текстами стенгазета про субботник, который состоялся четыре дня назад.
Дело было в кабинете директора. Здесь было светло и просторно, прямо посредине кабинета стоял массивный письменный стол, заваленный бумагами, вдоль стены – несколько столов поменьше, а за спиной у директора возвышались книжные стеллажи, на которых стояли увесистые тома подарочных изданий (в основном по истории России и русской литературе). Директор сидел в черном кожаном кресле с высокой спинкой. Это был немолодой уже мужчина, хотя единственное, что выдавало его возраст – седые кудрявые волосы; если бы не они, ему можно было бы дать лет сорок-сорок пять. Глаза у школьного головы были лукавые, если не сказать хитрые; он часто улыбался, но всегда как-то насмешливо. Одет он был в черный деловой костюм.
Осталось сказать, что напротив директора, по другую сторону стола, стояли Александр Ануфриев и Алексей Менестрельский. Оба за два минувших года вытянулись, Серый избавился от длинной шевелюры, которую носил в четырнадцать лет, а Леха, по крайней мере, начал следить за своей (то есть ходить в парикмахерскую и слегка подравнивать прическу хотя бы раз в два месяца, а не в полгода, как в былые времена). Изменились и характеры наших героев, но об этом позднее.
– Так, а почему в конце не подписано? – спросил Михаил Александрович.
– Что не подписано? – не понял Менестрельский.
– Ну вот здесь надо подписать: «Алексей Менестрельский». А то непонятно, кто автор статьи. А здесь, пониже: «Фотограф – Александр Ануфриев».
Ребята переглянулись. Менестрельский нахмурился:
– Михаил Саныч, а это обязательно?
– Ну а как? Это школьная стенгазета, если бы она была сделана общими усилиями, тогда другое дело, а то вы вдвоем работали, значит, нужно подписать, чья работа. А в чем проблема-то?
– Да нет, ни в чем, – ответил Серый. – Давайте я подпишу.
Но не успел он сделать и шагу, как раздался стук в дверь, и после короткого директорского «Войдите» в дверном проеме показалась кудрявая голова секретарши.
– Михаил Александрович, тут это… бунт.
– Что? Какой еще бунт? – не понял Михаил Александрович.
– А я ж откуда знаю? В коридоре возле приемной собралась толпа учеников, ломятся к вам в кабинет, но я пока что не пускаю. Что с ними делать?
– Леша, Саша, не в службу, сходите к этим… декабристам, узнайте, чего они расшумелись, – улыбаясь, попросил директор. Но улыбка не предвещала «декабристам» ничего хорошего.
– Народ, что происходит? – с порога обратился Алексей к ученикам. Их было человек пятьдесят, не меньше, они стояли плотной толпой, закупорив коридор, и галдели, галдели без умолку! Здесь, похоже, были представители всех классов, с пятого по одиннадцатый. Алексея услышали только те, кто стояли ближе всех к дверям, да и те ответили вразнобой, кт0-то тихо, кто-то неразборчиво, так что вопрос пришлось повторить Серому:
– Вы нормально объясните, чего вы разгалделись?
– «Волну» верните! Пусть директор оставит «Волну»! – послышалось несколько голосов.
– Директор примет двух-трех делегатов. Остальных я в кабинет не пущу, – заявила подоспевшая секретарша.
Толпа заволновалась, передавая друг другу ее слова, и, наконец, вперед протолкались трое учеников – очевидно, делегаты.
– Мы пойдем… Стоп, пацаны, а вы че тут делаете? – удивленно спросил Хазаров, глядя на Менестрельского и Ануфриева. Кроме него, к директору отважились идти Павлюк и Катя – собственно, вожди всего этого безобразия, они, как и Тимур, с недоумением глядели на своих бывших одноклассников.
Те переглянулись.
– Мы были у директора, – ответил за двоих Серый.
– Зачем?
«Соврать или нет?», – пронеслось в голове у Леши. – «Хотя на фига?»
– Сдавали ему стенгазету, – произнес он.
Технарев прищурился:
– Ты мне вчера, кажется, говорил, что не занимаешься школьной деятельностью!
– Я пошутил, – холодно заметил Менестрельский.
– А, вернее, солгал.
Возникла довольно неприятная пауза. Казалось, немного притихла даже толпа, все смотрели на стоявших друг напротив друга бывших товарищей – Ануфриев и Менестрельский с одной стороны, Хазаров и Технарев с другой. Тимур первый нарушил напряженное молчание:
– Сейчас нет времени выяснять отношения. Нам нужно к директору.
– Я хочу знать, какого черта мне лгут в глаза! – взвился Павлюк.
– Твоих глаз я вчера не видел.
– Ах ты…
– Стоп! Заткнитесь оба! – рявкнул Тимур. – Встретимся после уроков и разберемся.
– Где? – спросил Ануфриев.
– Тише… Во внутреннем дворе, – шепнул ему Хазаров. Это было благоразумно, иначе, если бы услышали другие ученики, полшколы обязательно сбежалось бы посмотреть – а вдруг будет драка?
– Мы придем, – ответил за обоих Серый. Технарев все еще сверлил глазами бывших одноклассников, Менестрельский, стараясь выглядеть равнодушным, рассматривал столпившихся учеников. Со всех концов школы к митингующим уже сбегались, ворча и сердито размахивая руками, учителя. Звонок ведь прозвенел уже десять минут назад, а половины учеников нет!
– Пошлите, – промолвила Катя, и делегаты по одному проскользнули в приемную, а из нее – в кабинет директора.
На своем недолгом веку я видел два типа планировки школ. Первый – когда школа построена монолитным зданием. Школы второго типа построены квадратом, внутри которого находится маленький дворик. Такой дворик можно было бы благоустроить, поставить там скамейки, нормально заасфальтировать и выпускать туда на переменах учеников, чтобы они могли нормально погулять. Но нет, обязательно надо устроить свалку, наставить машин и превратить маленький дворик в грязный и захламленный хоздвор.
Гимназия №1 принадлежит к школам второго типа, и прежде ее двор не являлся исключением из общего правила. Когда в кабинетах полностью менялись стулья и парты, старая мебель уносилась на улицу (этим занимались мальчишки на уроках труда), потом там же разбиралась (теми же мальчишками) и, пролежав всего лишь несколько месяцев, увозилась в известном лишь директору направлении. Кроме того, во дворе стояли гаражи, несколько старых автомобилей (сколько помнил Алексей, учившийся в гимназии с первого класса, никто никогда в них даже не садился), всякая железная рухлядь, которую десятый год лень сдать на металлолом, и все такое. После прошлогоднего ремонта дворик изменился в лучшую сторону: гаражи, мусор и машины убрали, по периметру поставили скамейки, а асфальт теперь регулярно очищали от снега.
Именно там после уроков решили встретиться наши герои. Выйдя из здания, Павлюк и Тимур увидели своих бывших друзей, которые уже ждали их в центре двора. Выглядели они эффектно: Менестрельский, неизменно весь в черном, с развевающимися от ветра волосами (головные уборы он по-прежнему не признавал и надевал лишь в особенно сильные морозы), и Ануфриев, в серебристого цвета куртке с капюшоном, отороченным мехом. Оба стояли неподвижно и пристально смотрели на идущих к ним товарищей.
– Вестерн какой-то, – пробормотал Тимур и сплюнул. Они с Павлюком подошли к своим бывшим друзьям, Атосу и Арамису, и остановились в метре от них. Выдержав паузу (чтобы эффектнее было), он обратился ко всем: – Теперь давайте поговорим без свидетелей.
– У меня есть претензии к этому усатому фраеру! – заявил Технарев, кивая в сторону Алексея. – Вчера он солгал мне и, кажется, не отрицает этого!
– За фраера ты у меня еще получишь, – спокойно ответил Менестрельский, с вызовом глядя на обвинителя. – Раз я соврал, значит, у меня были на то причины.
– Да? И какие?
– Какие? Ну, слушай! Если вы так носитесь с этой своей «Волной», что готовы поставить на уши всю школу, ради бога, флаг вам в руки! Я-то тут при чем?
– Да я вообще сейчас не об этом, дубина! Ты че, не мог прямо сказать что не хочешь заниматься сценарием? Зачем надо было лгать?!
– И еще один вопрос, парни, – добавил Тимур, нахмурившись. – Вы че, серьезно стали директорскими «шестерками»? Какого хрена вы кропаете для него никому не нужные стенгазеты?
Менестрельский терпеть не мог, когда плоды его труда (а стенгазеты к ним относились) называли никому не нужными. А еще больше ему не понравилось то, что сбылись его худшие опасения. Он рассвирепел:
– Закрой рот! Я никому не позволю называть меня шестеркой!
– А ты меня не затыкай, слышь! Че, проблем хочешь? Я ведь не погляжу, что ты был моим другом!
– Тихо! – поднял руку молчавший до тех пор Ануфриев. Технарев метал глазами молнии, Хазаров побагровел от гнева, Менестрельский, напротив, побледнел. Все взоры обратились к нему. – Послушайте! Не надо оскорблять нас и обвинять в том, что мы работаем на директора. Мы ни на кого не доносим. Мы не наводим его порядки. Мы просто делаем то, что нам нравится. Леха пишет, я фотографирую. Ему через два года, уже даже меньше, поступать на журналиста, и лишняя практика не помешает, мне же просто доставляет удовольствие фотографировать. Не вижу в этом ничего зазорного. Далее, Леха соврал, скорее всего, не подумав, в чем он очень… – тут Серый с силой пнул по ноге Менестрельского, от чего тот охнул, – …раскаивается. Это бывает. Теперь, если вы по-прежнему злитесь на нас и презираете за то, что мы сотрудничаем с дерябой – что же, мы уйдем. Но знайте, что для меня вы всегда останетесь друзьями, и, я уверен, Алексий может сказать то же самое, – с намеком, имеющим угрожающий оттенок, произнес Серый.
Алексей посмотрел на своих бывших друзей уже без вызова и коротко кивнул, не проронив ни слова.
– Вот видите. Теперь нам лучше уйти. Прощайте, пацаны, – с горечью произнес Серый. – Пошли, Леха.
В молчании Атос и Арамис… простите, Саша и Леша развернулись и пошли прочь, к воротам, ведущим во внешний двор школы. Они сделали несколько шагов, когда вдруг услышали:
– Подождите!
Обернувшись, ребята увидели, что их догоняют Павлюк и Тимур. На этот раз они не остановились в метре, а подошли вплотную. После небольшой паузы Хазаров протянул бывшим друзьям руку ладонью вниз. Те хотели ее пожать, но он покачал головой, показывая, что он имел в виду не это.
– Один за всех… – тихо произнес он.
И тогда они вспомнили. Тот сентябрьский день, когда была драка с Мясником и его бандой. Когда все и началось. И все трое тоже протянули руки ладонью вниз, как Тимур.
– И все за одного!
Повышение Арамиса
Время потекло своим обычным чередом. Уроки, домашние задания, контрольные, темные морозные ночи и бешеные метели… Мальчишек из десятых классов, в числе которых были и наши герои, отправили на осмотр в военкомат, где их поставили на первоначальный воинский учет. Вспоминая впоследствии военкоматовские коридоры, полные раздетых до трусов сверстников, Павлюк всякий раз морщился, а у Алексея пропадал аппетит. Вдобавок, врачи потребовали от каждого допризывника целую гору разных анализов, заключений, снимков и всего прочего. Хоть на луну вой!
Но Алексей выть не стал. Будучи огромным любителем прогулять, он быстро смекнул, какую пользу можно извлечь из всего этого. И потому весь оставшийся январь и половину февраля он прогуливал за милую душу. Даже из-за анализа крови, который делается рано утром и не занимает больше получаса, Менестрельский вполне мог прогулять целый учебный день. Не сказать чтобы совесть его не грызла; но ему удавалось ее успокаивать: мол, сейчас дурака поваляю, а в одиннадцатом классе обязательно возьмусь за ум. Наивная совесть ему верила.
Павлюк тоже показывался в школе через раз: то уматывал на работу (кем он там работал, науке пока неизвестно), то по целым неделям болел, то просто лень заедала. Как в 10а Алексей Менестрельский, Технарев был главным и злостным прогульщиком в 10б. Между старыми друзьями даже шло что-то вроде необъявленной гонки: кто больше уроков прогуляет?
Тимур Хазаров погряз в двойках, тройках и замечаниях по поведению. Для конспирации он завел два дневника: один для учителей, другой для родителей, и долгое время держал ситуацию под контролем, но к февралю Галина Ивановна, похоже, начала что-то подозревать. Она отыскала в своих записных книжках домашний номер Хазарова и коварно, без предупреждения, позвонила его родителям. Состоялся не очень приятный для всех разговор, который продолжился на следующий день в школе, куда приехал отец Тимура. Тайна двух дневников была раскрыта, а главный преступник разоблачен и жестоко наказан. Как – наша история умалчивает.
А вот у Саши Ануфриева все было более-менее стабильно. О его жизни мы знаем очень немного, а о его личной жизни – и того меньше. Пару раз Менестрельский замечал его в городе с разными девушками (многих из которых он знал, так как они учились в их школе). Однако интересоваться чужими амурными делами было у Леши не в привычке, к тому же он знал, что Серый ничего ему не скажет. С учебой у Саши было более-менее в порядке, по крайней мере, его все устраивало.
На первой неделе февраля в школьной жизни Леша Менестрельского произошло важное событие. В один из дней директор вызвал мальчика к себе в кабинет на перемене. Почти уверенный в том, что вспыли его почти ежедневные прогулы, наш герой шел к начальнику в самом мрачном настроении и заранее готовился к худшему.
– А, Леша, – сказал, на миг оторвавшись от бумаг, Михаил Александрович. Он восседал в своем высоком кожаном кресле и рассматривал какие-то отчеты. – Садись.
Возле стола стояло два мягких стула, на один из которых Алексей молча присел, напряженно и с нехорошим предчувствием глядя на директора.
– Скажи-ка мне, как ты относишься к организаторской работе? – издалека начал Михаил Александрович.
Вопрос застал мальчика врасплох. Однако он сразу же смекнул, что, по крайней мере, про его самовольные выходные еще никто не узнал, а значит, орать не будут.
– Ну… То есть как… Нормально отношусь…
Директор хмыкнул.
– «Нормально» или заинтересован? Видишь ли, наш замдиректора по учебно-воспитательной работе, Ирина Евгеньевна, давно уже продвигает идею ввести в гимназии самоуправление. Я всеми руками «за». Она уже разработала схему работы, подробности ты можешь узнать у нее. Ей нужен ответственный человек на должность информационного куратора, причем человек, который знаком с основами журналистской профессии.
– Зачем это?
– Затем, что куратор должен будет контролировать производство школьной газеты, отвечать за всякие конкурсы стенгазет, фото и видеосъемку. Понимаешь?
– Понимаю. А почему я?
Директор улыбнулся.
– Ты хорошо пишешь. Я это заметил, когда читал твои стенгазеты. В общем, берешься за это дело?
«А почему бы нет?» – подумал Менестрельский и произнес:
– Берусь.
– Вот и хорошо. Иди сейчас… а, нет, сейчас звонок уже будет… В общем, на следующей перемене подойди к Ирине Евгеньевне, в 214 кабинет, знаешь где это?
– Да.
– Вот, представишься, и этого будет достаточно. Я уже ей говорил, что буду звать на должность Алексея Менестрельского, так что она тебя узнает.
– Хорошо, я к ней подойду, – сказал мальчик, вставая, и направился к двери. – До свидания!
– Подойди к ней… До свидания.
На биологии Менестрельский планировал поспать, но, как говорится, мы предполагаем, а учитель располагает.
– Алеша!
– Что?
– Где вопросы?
Учительница биологии Екатерина Александровна отправилась по классу проверять домашнюю работу, и начала она с того, кто сидел на первой парте первого ряда и уже приготовился вздремнуть.
– Вопросы? А, вопросы… Так вот они! – ткнул пальцем в тетрадь Леша.
– А ответы-то где?
– А что, еще и ответы надо было? – искренне изумился мальчик.
– Представь себе! – фыркнула учительница и отправилась дальше вдоль рядов. – Ермаков, это что, все, что ты мог написать? Мало! Ануфриев, где домашнее задание? Что значит забыл? А голову ты дома не забыл? Оно и видно! Хватит к нему лезть, Медведев!
Когда домашнее задание было проверено (вернее, когда Екатерина Александровна поняла, что его сделали единицы), началось повторение пройденного на прошлом уроке.
– Все замолчали! На доске список терминов, я называю фамилию, тот, кого назову, встает и дает определение термину! Андреева!
– А? – с трудом оторвалась от «аськи» Маша Андреева.
– Бэ! Отвечай, что такое генотип! Все остальные замолчали!
– Генотип? Ну… Это вроде совокупность молекул ДНК гаплоидного набора…
– Так, попробуем спросить ответ у того, кто хотя бы заглядывал в учебник. Садись, Маша, то, что ты назвала – это определение генома!
– Какая разница – геном, генотип… – пробурчала, плюхаясь на место, девочка.
Дальнейший опрос показал, что даже те, кто заглядывал в учебник, никакой пользы из этого не извлекли. Владик Медведев и еще пара-тройка «ударников» немного продвинули класс вперед по длинному списку терминов, но Екатерина Александровна, похоже, вознамерилась репрессировать всех остальных:
– Менестрельский! Будь так добр, проснись и дай определение гетерозиготного организма!
«Гетерокакого?» – спросил мальчик сам у себя, неохотно поднимаясь на ноги. Класс ему посочувствовал и по старой доброй традиции решил помочь.
– Гетерозиготные организмы – это… организмы, – начал Алексей, напряженно прислушиваясь к доносившемуся до него суфлерскому шепоту. – Организмы, которые содержат в себе… э-э… разные аллельные гены.
– Умница, Алеша, – ласково произнесла Екатерина Александровна. – Слух у тебя хороший. Садись.
После звонка Менестрельский отправился в 214 кабинет – знакомиться со своим новым начальством. С трудом протолкавшись через толпу, наводнившую узкий коридор, мальчик постучался в нужную дверь, открыл ее, не дожидаясь ответа, и просунул голову внутрь.
– Здрассте. Можно?
В кабинете было четыре человека, и все четверо разом посмотрели на Алешу. За письменным столом, лицом к двери, восседала сама заместитель директора – Ирина Евгеньевна, средних лет женщина в очках, одетая в строгий деловой костюм. В руках она держала небольшую стопку только что напечатанных листов. Прямо перед ней стояли три девушки. Читатель уже знаком с Кристиной и Дашей (кто не помнит, см. выше). Третья девушка была невысокая, с волнистыми волосами, собранными в хвост, в белой блузке и черных брюках.
– Здравствуйте. А что вы хотели, молодой человек? – вежливо спросила Ирина Евгеньевна, обращаясь к мальчику.
– Михаил Александрович сказал мне подойти к вам. По поводу должности информационного куратора или как-то так.
– А, так ты Алексей Менестрельский? Заходи, заходи.
Стоило мальчику закрыть дверь, как заметно поубавился гул, доносившийся из коридора, и в кабинете стало намного тише. Тем временем заместитель директора снова повернулась к девчонкам и продолжила разговор, который, судя по всему, прервало появление Леши:
– Ну так вот, девушки-красавицы, я, конечно, все понимаю, что вам хочется высказаться, что вы недовольны тем, что у нас происходит, но давайте не будем, как говорится, мутить воду. Вот эта твоя статья, Даша, про ремонт, который год никак не могли закончить… как бы это сказать… она попросту некорректна.
– Нет, а почему она не может выговориться, если ее этот ремонт до такой степени достал? – не глядя на педагога, спросила за подругу девочка с волнистыми волосами. – Она ведь никого в этой заметке не оскорбляла…
– Аня, солнце мое, послушай! Ты понимаешь, что за эту газету, когда ее прочитает директор, влетит в первую очередь мне? Ты думаешь, это от него зависело? Извини меня, конечно, но от него не зависело ничего! Его тоже это все раздражало не меньше, чем вас! Так что давайте-ка, либо вы эту заметку переписываете, либо убираете совсем. Не надо вообще таких тем касаться, пишите про что-нибудь нейтральное. Про мероприятия, например. У нас в следующий понедельник неделя доброго письма стартует, про это можете что-нибудь написать.
Аня что-то проворчала, а Даша посмотрела на Ирину Евгеньевну так, как будто желала ей долгой и мучительной смерти. Та между тем обратилась к Алеше:
– Значит, директор мне уже про тебя многое рассказал, и работы твои показывал, все просто замечательно. Сам-то хочешь куратором поработать?
– Ну если бы не хотел, то не пришел бы, – резонно заметил Менестрельский.
Ирина Евгеньевна засмеялась.
– Ну, и то верно. Значит, знакомься: это Анна Муратова, с этого полугодия редактор школьной газеты.
– Привет, – буркнула Аня, на миг посмотрев на мальчика.
– А это Даша и Кристина, корреспонденты, – продолжала Ирина. – С этими тремя девушками ты будешь работать в первую очередь, потому что это школьная редакция, костяк будущего информационного направления. Девушки, вы свободны, а ты, Алеша, садись, я тебе объясню всю схему работы.
Сухо попрощавшись, троица покинула кабинет, а заместитель директора принялась чуть ли не на пальцах объяснять мальчику, как работают органы школьного самоуправления. Из всего сказанного Леша запомнил только, что каждый вторник после уроков ему надо будет проводить какие-то собрания. Нагрузив его напоследок кучей всяких заданий сроком на три дня, Ирина Евгеньевна похвалила мальчика и отпустила.
История о рухнувшем стенде
На следующее утро в вестибюле, как обычно, яблоку упасть было негде. Но не потому, что там было так много народу, а потому, что в вестибюле гимназии №1 яблони не растут. А даже если бы росли, то горько бы об этом пожалели.
– Владик, ты… – перекрикивая шум толпы, заявил Менестрельский (последнее слово я из этических соображений опустил).
– Ха-ха-ха, смешно, Леха, – огрызнулся тот и толкнул обидчика.
Алеша, Владимир Медведев и Серый сидели на скамейке в вестибюле рядом с переносным стендом. На нем болтались какие-то плакаты, которые обычно никто не читал. Первому из троицы было скучно, и он развлекался тем, что прикалывался над вторым, а третий думал о чем-то своем и в разговоре участия не принимал.
– Слышь, а ты алгебру сделал? – ткнув еще раз локтем Менестрельского, спросил Владик.
– Кого? А, алгебру… Ты смотришь в эти честные глаза и спрашиваешь?!
– Сделал?
– Конечно, нет!
– А собираешься?
Надо сказать, что, если домашнее задание не сделано дома, это еще ничего не значит. Школа – дом наш родной, кто сказал, что домашку нельзя делать там?
– А что задано-то было? – поинтересовался Леша.
– Ну, там… короче, четыре номера.
– Большие?
– У меня где-то пять страниц.
Менестрельский присвистнул. Точнее, попытался, но не получилось.
– Ни фига себе! Значит, у меня все десять будет! Не-е, проще «пару» получить.
– Ну ты даешь…
В этот момент внимание Леши привлек визгливый голос дежурного учителя. Немолодая уже женщина с кудрявыми волосами, одетая кошмарно, но в строгом деловом стиле, на весь вестибюль выговаривала какой-то симпатичной девушке. Приглядевшись, мальчик узнал Кристину, одетую в кофту бордового цвета и черные брюки.
В отличие от Алексея, дежурной было плевать, что девушка симпатичная. Бордовая кофта и ярко-желтая блузка под ней разгневали и без того нервного с утра педагога.
– Ты в гимназию пришла или куда?! Ты как вырядилась?!
– Да я один раз так оделась!
– Не хватало еще каждый день так ходить! А если директор увидит?
– Пусть видит!
– И увидит! И вообще, как ты со взрослыми разговариваешь?
– А вас много?
В раскинувшей уши толпе учеников раздались смешки: дежурную явно не любили. От ярости она даже потеряла дар речи и начала раздуваться, как африканская ядовитая лягушка.
Неизвестно, что стало бы с Кристиной и осталось бы от нее что-нибудь вообще, но в тот миг, когда учительница приготовилась обрушить на нее гром и молнии, что-то большое и железное загромыхало на весь вестибюль. На миг все голоса смолкли, а взоры обратились на источник шума. Глазами разъяренного носорога, в которых читалась жажда крови, дежурная уставилась на Владика Медведева, до этого мирно сидевшего на скамейке, а потом вдруг ни с того ни с сего грохнувшегося с нее. Падая, мальчик ухватился за стенд, стоявший на тонких ножках, и, естественно, повалил его. Металлический стенд семи метров в длину рухнул со страшным грохотом, а многочисленные листочки, которые к нему крепились, разлетелись по всему полу.
Дальше раздуваться учительнице было уже некуда. На Медведева и находившихся в радиусе поражения Менестрельского и Ануфриева обрушился удар, сравнимый разве что с атомным взрывом. От воплей взбешенной дежурной задребезжали стекла, ее услышали по всей великой Руси – от Владивостока до Калининграда. Про Кристину она, как и было рассчитано, забыла. Почтенная дама не переставала кричать и тогда, когда мальчишки подняли и установили стенд, заново прикрепили к нему все листочки, и продолжала орать им вслед, когда они быстро-быстро отправились на занятия.
– Стой! Зачем ты это сделал?
– О чем ты?
Дело было на следующей перемене. Кристина поймала Лешу в коридоре, когда тот шел на следующий урок. Прежде они никогда не разговаривали, и это особенно удивило мальчика.
– Ты специально уронил стенд! Зачем?
– Я похож на сумасшедшего?
– Вообще-то я первая вопрос задала! И вот не надо врать, я стояла лицом к тебе и все видела!
– И что ты видела?
– Все! Ты смотрел на эту психованную, в смысле, на училку, а потом вдруг взял и толкнул этого… ну, короче, своего одноклассника или кто он тебе…
– Хорошо, мне не понравилось, что она на тебя наехала, и я решил ее… отвлечь, – посмотрев Кристине прямо в глаза, произнес Алексей.
– Молодец, у тебя получилось! Зачем?!
– Я так захотел. А что?
– Ничего! Тебя ведь Леша зовут, верно?
– Ага.
– Ну, приятно познакомиться, Леша… еще раз. И запомни, пожалуйста…
– Что?
– Я очень не люблю, когда мне лгут, – сказала девочка и, стремительно развернувшись, отправилась на урок.
Атос меняет профессию
Время похоже на маленького и очень вредного ребенка. Когда его просишь идти быстрее, оно ползет, как черепаха, страдающая ревматизмом, а когда вам надо, чтобы оно замедлилось, наоборот, ускоряется. В общем-то, мысль эта не нова, ее высказывал практически каждый второй писатель с гомеровских времен и до мадам Роулинг. Доказано, что в летние каникулы дни летят так, что кажется, будто еще понедельник, а на самом деле уже пятница. Также доказано и то, что, чем больше тебе хочется поскорее отсидеть шесть уроков и сбежать домой, тем медленнее движутся стрелки часов. Правильно говорят, что счастливый время не наблюдает.
Так или иначе, но первая половина февраля для наших школяров пролетела незаметно. В преддверии 14 февраля в школе царил ажиотаж. Всем, в общем-то, было глубоко фиолетово, что администрация запретила праздновать День влюбленных, заменив его непонятной Неделей доброго письма. Главное, что стоял в вестибюле ящик для писем, который должны были вскрыть и доставить послания адресатам в конце недели (в пятницу, 13). В ящик опускали письма, валентинки, поздравительные открытки и просто клочки бумаги, на которых наспех было нацарапано что-нибудь вроде «Маша я тибя люблю!!» без подписи.
Менестрельскому было поручено найти себе помощников, в назначенный день вскрыть ящик и доставить все письма. Бог знает как об этом узнала школа, но, когда мальчик в пятницу подошел к 214 кабинету, его там ожидала толпа человек в тридцать, и все хотели помогать. Ящик был торжественно вскрыт при большом стечении народа, после чего могущественный информационный куратор и отобранные лично им пятеро помощников заперлись в 214 кабинете, чтобы рассортировать письма по классам. На уроки никто из них, естественно, не пошел (за что все потом получили). К концу уроков все послания были доставлены счастливым адресатам, а Менестрельский до смерти устал, но зато получил штук восемь валентинок (причем пять из них были от одного и того же человека).
Кроме того, наш герой приступил к работе над школьной газетой, и с первых же шагов он ощутил какое-то глухое сопротивление редакции. С Кристиной Алексей быстро сблизился и каждый вечер общался по аське, с Дашей тоже переписывался, но реже. А вот с Аней не заладилось сразу. С одной стороны, Леша мог ее понять: то работала самостоятельно, прямого начальника над ней не было, кроме Ирины Евгеньевны, а теперь свалился какой-то, курирует каждую заметку, каждый Анин шаг… С другой стороны, это ведь была его работа, которую ему доверили, и девочка могла бы проявить больше понимания… Пару раз Леша замечал, что Аня открыто настраивает редакцию (в которую теперь уже входили не только Даша и Кристина) против него. Это его сильно раздражало и в то же время расстраивало. Временами он ругался с Дашей и Аней, а Кристина оказывалась посредницей, что расстраивало ее еще больше, чем Лешу.
Как-то 10а сидел на уроке русского языка, который вела небезызвестная Галина Ивановна.
– Теперь давайте откроем тетрадки и запишем несколько простых предложений. После урока вы мне их сдадите, а к пятнице я постараюсь их проверить и поставлю вам оценки, – сообщила Галина Ивановна. Класс тихо впал в депрессию.
Простые предложения доставили ребятам немало хлопот. Даже Менестрельский, знавший этот предмет на уровне интуиции, не смог до конца выполнить грамматическое задание (с параграфом-то надо было хоть для приличия ознакомиться), хотя прекрасно знал, что знаки препинания расставил правильно. Расставить-то расставил, а объяснить, почему так, не мог. Эх, Леша, Леша… Рядом с ним Ануфриев быстро писал под диктовку сидевшей сзади Насти Прутковской.
За пять минут до звонка учительница объявила:
– Все, ребята, сдаем.
– Подождите!
– Я не успел!
– Я не успела!
– У тебя в пятом предложении сколько запятых? Две? У меня три!
– Отвали, козел!
– Народ, какой следующий урок? Да какая, блин, физика, у нас ее сегодня нету!
– Ой, а я учебник физики взял!
– Ну и дебил!
– Слушай, Леха… – тихо обратился к Менестрельскому Серый, пользуясь шумом, царившим в классе.
– Что?
– Тихо все! Чего вы орете, как бешеные? – громче всех кричала Галина Ивановна.
– Слушай… У меня тут идея такая возникла… мама предложила.
– Ну?
– Лукъянов! Ты ненормальный, что ли? – раздавалось на весь класс.
– В общем, я решил снять в школе такой… ну, типа, любительский фильм, – не повышая голоса, говорил Ануфриев, продолжая лихорадочно что-то писать в тетради. – На простую камеру, «мыльницу», без озвучки, так просто…
– Хм… А о чем фильм?
– В общем, мы с мамой уже придумали. Как будто бы директор и завуч становятся детьми и в этом детском облике ходят по школе. Ну и как бы видят ее глазами учеников…
– Интересно…
– Я до конца мая планирую закончить это дело и показать школе на последней дискотеке, которая в честь окончания учебного года. Вообще мне просто может пригодиться эта работа, если я соберусь поступать куда-нибудь во ВГИК.
– Я думал, туда принимают работы посерьезнее…
– Не, ну разумеется, но потренироваться надо на простом. Я хотел тебя попросить, чтобы ты поработал сценаристом. Ну, и на съемках тоже понадобишься.
– Хорошо, я только «за».
– Круто. И если найдешь кого-нибудь, кто может быть полезен на съемках, тащи. Много народа не надо, но и вдвоем мы не справимся.
– Понятное дело, – согласился Менестрельский, и в этот момент прозвенел звонок.
Операция «Карантин»
Через полнедели настал тот знаменательный день, когда 10а класс недосчитался четырнадцати человек (то есть ровно половины). Через два часа решением директора счастливые «ашки» были закрыты на недельный карантин.
– Господа, у нас чрезвычайное положение, – заявил Сережа Соловьев. Несколько «бэшек» на перемене собрались вокруг парты, чтобы решить, что делать. – Только что 10а отпустили на карантин. У них не пришло четырнадцать человек.
– У меня перед глазами до сих стоит издевательская морда Владика, – мрачно произнес Павлюк. – Надо что-то делать.
– Пойдемте побьем Владюка! – предложил забавный, как цирковая мартышка, Марат Прокопенский.
– Ты, как всегда, гениален, Маратик, – заметила Лиза Хазарова. За минувшие два года она стала еще красивее, чем была, и от парней у нее по-прежнему отбою не было.
– Да чего мы паримся-то? Помните, как в том году делали? И в позапрошлом тоже? – спросил у остальных Тимур.
– Ты имеешь в виду… – начал Соловьев.
– Да, я имею в виду именно это. Мы сами сделаем себе карантин.
К выполнению операции «Карантин» приступили на следующее утро. В назначенное время – 7 часов 45 минут – Тимур Хазаров подошел к школьному крыльцу. Холод был собачий, валил густой снег, дул пронизывающий ветер. Больше всего на свете нашему герою хотелось зайти в здание, где тепло и относительно сухо, но он трезво рассудил, что лучше сейчас потерпеть, чтобы потом можно было сидеть дома до конца недели.
Пятьдесят минут, пятьдесят пять… «Договорились же встретиться без пятнадцати возле входа!» – злился мальчик. – «Где их черти носят…» В восемь ровно Тимур не выдержал и, махнув рукой («По фигу, будь что будет!»), зашел в школу.
В вестибюле было шумно, но еще не очень людно. А, самое главное – там было тепло. Никого из учителей Хазаров не заметил, значит, еще не все потеряно, только нужно поскорее найти своих. И он их нашел. Технарев и Бердышев стояли возле стенда с расписанием, прямо напротив входа.
– Вы козлы, в натуре! Мы где договорились встретиться?! – подойдя к ним, сердито произнес Тимур.
– Ты на нас не гони! Я лично тут полчаса уже торчу, думаешь, так охота на морозе стоять? – парировал Технарев. – Все, как вчера договаривались?
– Как договаривались, блин… Сколько человек уже пришло?
– Наших? Да немного. Я троих пока видел, не считая нас.
– Нормально… Еще есть шанс… Ахтунг, пацаны, математичка! – прошипел Хазаров и рывком натянул на голову капюшон. Павлюк и Саша Бердышев сделали то же самое, и все втроем быстро повернулись спинами к входным дверям, где как раз показалась Галина Александровна. Взглядом полководца, оценивающего расстановку сил на поле боя, она осмотрела вестибюль, скользнула взглядом по трем спинам и, не узнав их (к счастью!), проследовала по направлению к учебному корпусу.
Выглянув одним глазом из-за стенда, Хазаров убедился, что учительница ушла, и с облегчением произнес:
– Слава богу, пронесло… Короче, капюшоны не снимаем и давайте быстро к выходу, пока нас не засекли.
Забавно выглядела троица наших школяров с капюшонами на головах, гуськом покидающая родную гимназию. На улице ребят тут же встретил яростный порыв ветра со снегом, так что они сразу же пожалели, что не остались в здании.
– Давайте к кортам! Здесь нас могут заметить! – крикнул Бердышев.
– Чего? – не расслышали за свистом ветра остальные.
– ВАЛИМ ОТСЮДА! К КОРТАМ!
Теперь ветер, дувший ребятам в лицо, решительно подгонял их в спины, так что до футбольного и теннисного кортов их фактически донесло метелью. По пути они наткнулись на Соловьева и Кутенкова (последнего можно попытаться вспомнить по первой книге, а можно и не заморачиваться).
– Привет! Ну что, сколько человек пришло? – спросил Сережа.
– Без нас трое. Кстати, забыл спросить, а Лиза где? – поинтересовался у Тимура Саша Бердышев.
– Заболела, – ответил тот. Остальные понимающе закивали. – Да не, по-настоящему заболела, отвечаю.
– А кто же спорит?.. – примирительно произнес Соловьев. – Короче, я пошел в школу, буду связь держать.
– Давай, – с серьезным лицом сказал Кутенков. – Если они тебя будут пытать, ты молчи… Не говори им ничего…
Сережа заржал своим коронным смехом и, борясь с ветром, направился в школу. А остальные ребята приступили к своему трудному и опасному делу: нужно было отлавливать всех своих одноклассников, кто шел на уроки, и любой ценой уговаривать их не ходить туда. Расчет строился на том, что, если хотя бы треть класса не появится, 10б закроют на карантин. Этот простой, но гениальный план придумали наши герои – Хазаров, Ануфриев, Технарев и Менестрельский – еще в те, старые добрые времена, в восьмом классе, и с тех пор уже дважды успешно претворяли его в жизнь.
Впрочем, отговорить однокашников было делом отнюдь не таким простым, как может показаться человеку неискушенному. Большинство либо не сочувствовало людям, которые пытались на неделю избавить и себя, и их от каторги, либо сочувствовало, но этим дело и ограничивалось. Все, чего ребята добились после получаса ветрено-снежного ада – это пополнили свои ряды за счет Насти Прутковской и неизвестно зачем заявившегося сюда Владика Медведева (как оказалось, он узнал о том, что 10б готовит заговор, и пришел поржать). Впрочем, для школяров еще не все было потеряно: Соловьев сообщил, что на первый урок пришла только половина класса. Если больше никто не подойдет, это будет означать победу.
– С-с-с-сколько нам еще ж-ж-ж-ждать? – поинтересовался посиневший от холода Бердышев. – Я уже не м-м-м-могу…
– Давайте пойдем… а-а-а-а-а, гадство! …В какой-нибудь магазин, – закрывая от ветра лицо варежками, предложила Настя.
– Все «за»? Все «за»! – решительно сказал Хазаров и первый рванул к выходу со школьной территории. Остальные, по колено проваливаясь в сугробы и оскальзываясь, побежали за ним.
Ближайшим магазином оказалась аптека. Она располагалась в двух помещениях: в одном, большом и просторном, была касса и большая часть витрин с медикаментами, в другом, ближе к дверям – своеобразная прихожая. В ней ребята обнаружили несколько рекламных стендов, два кресла и столик с разбросанными на нем брошюрами. Здесь было тепло, тихо и уютно, а стена скрывала школяров от бдительного взора аптекарей. Так что, ребята спокойно расположились в прихожей, которую Технарев окрестил «предбанником», и в ожидании карантина болтали о том о сем. Несмотря на кажущееся спокойствие, все нервничали: если ничего не выйдет, у них будут большие проблемы.
Примерно через час после того, как школяры разбили лагерь в аптеке, у Медведева проснулась совесть:
– Народ, надо хоть пойти что-нибудь купить для приличия. Айда со мной!
Возглавляемые Владиком, все (кроме Павлюка и Насти) направились в соседнюю комнату. Спустя минуту до оставшихся в прихожей донеслось: «Тут есть презервативы!». Прутковская усмехнулась, Технарев заржал. Да-а, Медведев сегодня явно в ударе…
– Я купил клизму! – с довольным лицом заявил Владик, выходя в «предбанник».
– Нафига тебе клизма?! – ошалела Настя.
– А я откуда знаю?!
– Ладно, а что еще ты купил?
Мальчик заговорщицки подмигнул ей и вытащил из кармана крупную белую пилюлю.
– Хочешь, чтобы вставило? Один раз предлагаю…
– Владик, от твоих аскорбинок вставляет только тебя! – воскликнул Кутенков.
– Ну как хотите… – вздохнул Медведев и отправил таблетку в рот.
– Стоп, ты уже сколько их съел? – поинтересовался Тимур.
– Почти полпачки, а что?
– Балбес, их больше двух-трех в день не рекомендуют!
– Ну вот, теперь и клизма пригодится… – заметил Технарев. – Оп-па, сообщение от Соловьева!
Все затаили дыхание, и в тишине Павлюк прочитал: «Идите в школу, карантина не будет».
Пауза. Потом взрыв:
– Как не будет?!
– Какого черта!
– Я в школу не пойду, мне по фиг!
– Отсто-ой…
– Пошлите все-таки к школе, позовем Соловьева, пусть объяснит, почему не получилось, – предложил Тимур.
Продолжая во весь голос возмущаться, наши герои вышли на улицу и, понурые, направились в гимназию. Два года подряд план срабатывал безупречно, а сейчас… Очевидно, в третий раз учителя все-таки просекли фишку, не такие уж они и дураки… Теперь придется выдумывать причину, почему они вшестером не пришли на уроки, хитрить, выкручиваться – в общем-то, не впервой, конечно, но все-таки не на это рассчитывали ребята… Так хотелось отдохнуть! Ведь дело даже не в самом карантине, а в том, как его заработать – хитростью, смелостью, отчаянностью и (в какой-то мере) везением. Ну, кто не рискует, тот не пьет шампанского! Ребята рискнули и на этот раз, к сожалению, проиграли…
– Подождите… какого черта? Это не наши ли идут? – глядя куда-то вдаль, спросил у остальных Хазаров.
А это действительно был 10б класс. Радостно галдящая толпа двигалась навстречу ребятам, и впереди всех шел Сережа Соловьев. До слуха наших героев донесся его крик «Я пошутил! Нас отпустили до понедельника!». Восторг, который испытали в этот миг ребята, трудно описать. Чувство победы опьяняло их. Что и говорить, лучшие годы в жизни человек переживает в школе!
Мастерство прогула
Как-то февральским утром, темным, мерзким и холодным, по улице Челюскинцев неспешно шел Алексей Менестрельский. За спиной у него болтался тяжелый, словно набитый кирпичами, рюкзак, уши были заткнуты наушниками. Так как наш герой отличался весьма неординарным вкусом, то в плеере играл не рок, не рэп и даже не электроника. Там играла музыка из мультфильма «Король лев».
Спешить Алексею было абсолютно некуда. Неохотно достав правую руку из кармана и сверившись с наручными часами, он обнаружил, что опаздывает в школу на десять минут.
«А ну ее», – подумал мальчик и свернул на улицу Герцена.
«Ты что задумал? Опять началось, да?» – возмутилась его совесть.
«Заткнись!»
«Не заткнусь! Я тебе сколько раз уже говорила, чтобы ты прекращал это! Хочешь из школы вылететь?»
«Хочу! Довольна?»
«Ну это уж… ни в какие ворота…»
«Слушай, ну чего ты привязалась? У нас сегодня что? Два английских, русский, литература и две алгебры. Так?»
«Так. И что дальше?»
«А то! Как будто бы я не наверстаю английский и русский с литературой!»
«Да ты всегда обещаешь наверстать! Ты всегда идешь и думаешь: вот как только приду домой, так сразу же сяду и буду заниматься по тем предметам, которые прогулял! И хоть раз ты это сделал?»
«В этот раз точно сяду, честно».
«А что насчет алгебры? Ведь ни фига же не поймешь без учителя…»
«По алгебре контрольная! А я уже две недели на ней не был! Что я, дурак что ли, идти на контрольную, даже не зная темы?»
«ДВЕ НЕДЕЛИ? Ты вообще оборзел, что ли?!»
Общаясь таким образом с собственной совестью, мальчик целенаправленно продвигался к торговому центру «Гудвин» – излюбленное его укрытие от вездесущей школы. Шел неторопливо, держась дворов и переулков. Слава богу, криминальные элементы в это время суток еще не шатаются по городу в большом количестве, так что по таким местам можно ходить более-менее спокойно. Зато здесь была меньше вероятность, что тебя заметят кто-нибудь из учителей или мама. Менестрельский знал, что можно не торопиться: Гудвин открывается только в десять. В голове почему-то вертелись строчки из песни: «Мы в город Изумрудный идем дорогой трудной, идем дорогой трудной, дорогой непрямой»…
Один раз мальчик чуть не попался. Он пересекал одну из улиц, когда прямо перед ним пробежала, торопясь на автобус, учительница географии. Если бы она его заметила, то после недолгих расспросов взяла бы за руку и силой приволокла бы в школу – прямиком в кабинет директора. Или к классному руководителю.
«Бр-р-р», – передернуло мальчика. – «Еще можно поспорить, что хуже. Директор по крайней мере не станет звонить родителям».
Леше становилось все холоднее. Перчатки взять он забыл, а карманы сильно не согревали, и руки вскоре покраснели, а пальцы перестали сгибаться. Наконец, пробило десять, гостеприимный «Гудвин» открыл свои двери, и наш герой, продрогший, как цуцик, влетел туда одним из первых.
Надо сказать, что Менестрельский любил этот торговый центр: очень уж много воспоминаний было с ним связано. Здесь он встречался с большей частью своих девушек, прогуливал уроки, гулял иногда с друзьями, сюда ездил за новогодними покупками… Словом, к «Гудвину» мальчик прикипел. А в особенности он любил это место утром в будние дни, когда торговый центр почти пуст.
Побродив по центру и немного согревшись, Леша стал шарить по карманам и наскреб сто пятьдесят рублей с мелочью. Перед ним стоял серьезный выбор: потратить деньги на обед, состоящий из куска пиццы, чашки кофе и пирожного, или же сходить на новый фильм с Джимом Керри «Всегда говори «да», про который мальчику неделю назад рассказывала Кристина. В конце концов, он остановился на втором варианте.
«В конце концов, есть я не очень хочу. А если все-таки поем, то потом надо где-то шататься до двух. А фильм – это надолго, и удовольствия намного больше», – рассудил Менестрельский и двинул к кассам кинотеатра. Кассирша, пожилая женщина со строгим лицом, подозрительно глянула на него, задержала взгляд на портфеле, хмыкнула и пробила билет. Весь ее вид говорил «А вот в наше время тебя бы расстреляли как врага народа».
Фильм длился около двух часов. Джим Керри был в своем репертуаре и зажигал на полную. Автор, который и сам смотрел «Всегда говори «Да», очень рекомендует своим читателям посмотреть эту замечательную комедию. Поверьте мне, Джим бесподобен.
После сеанса Алексей собирался уже двинуть домой, но вдруг вспомнил, что сегодня вторник.
«Блин! Собрание редакции!» – спохватился он.
Менестрельский знал, что в гимназии ему появляться не следует, но не хотел никого подводить. Поэтому, поразмыслив немного, он направился не к автобусной остановке, а к школе.
Через полчаса он был на месте. Судя по времени, уроки только что закончились. Мальчик тенью проскользнул в шумный, полный учеников вестибюль и, незаметно прошмыгнув мимо охранника, быстро-быстро засеменил в сторону 214 кабинета. Не доходя до лестницы, он услышал на ней знакомый голос и поспешно юркнул за угол, сбросил с себя портфель и натянул капюшон (ибо его могли опознать по портфелю и по прическе).
– …Конечно, Галина Степановна, я про это и говорю, – говорила Галина Ивановна, проходя мимо мальчика. – Тянут кота за хвост, а потом за два месяца до экзамена объявят нам…
– Да дураки там сидят, в этом министерстве, – категорично заявила Галина Степановна. – Они же вообще не в курсе, что в школах творится! Сидят там, в потолок плюют, что придумают – то в экзамен включают.
– Ай, да это ЕГЭ – очередная российская дурь. Вот как раньше сдавали…
Менестрельский дождался, когда их голоса смолкли вдали, и бросился вверх по лестнице на второй этаж, а там – в 214.
– А вот и Леша, – произнесла Ирина Евгеньевна, сидя за столом и перебирая какие-то бумаги. – А ты чего в одежде?
– Здрассте. Я только что пришел.
В кабинете, кроме замдиректора, были Кристина и еще несколько пяти- и шестиклассниц. Алексей явственно услышал, как Кристина буркнула «Прогульщик», и усмехнулся.
– А где ты был? – поинтересовалась Ирина Евгеньевна.
– Да так… у врача, – невинным голосом ответил Менестрельский, скидывая куртку и переобуваясь.
– Заболел, что ли?
– Ну типа того.
– Чем? – встревожилась замдиректора.
– Аллергия на школу, – ответила за мальчика Тина.
– На школу? Понятно все с вами… Смотри у меня, Лешка, будешь прогуливать – буду бить, – пригрозила Ирина Евгеньевна и вытащила из вороха документов какой-то листок. – Слушай, не в службу, а в дружбу, отнеси это секретарю.
– Хорошо.
К счастью для Менестрельского, по пути никто из учителей ему не встретился. Секретаря на месте не было, и Леша просто положил листок ей на стол. Дверь в кабинет директора была открыта, и оттуда доносился его разгневанный голос:
– Друзья хорошие, так дело не пойдет! Это ж черт знает что! Чтоб десятиклассники целыми днями не появлялись на занятиях… Это уж никуда не годится! Что за самовольные уходы с уроков, Хазаров?
– Так если голова заболела… – раздался голос Тимура.
Менестрельский тихо-тихо подкрался поближе и осторожно заглянул в кабинет. За столом сидел директор, перед ним, спиной к дверям, стояли Ануфриев, Технарев и Хазаров.
– Каждый понедельник болит, да? Прямо перед физикой!
– Это болезнь такая, Михаил Александрович, – заметил Серый. – Психическая. Физикофобия.
– Так, Ануфриев! Остряк-самоучка… У тебя же сплошные двойки! Ты со своими тренировками и съемками вообще, прости за выражение, забил на учебу!
Павел молча подал Серому правую руку, и тот с чувством ее пожал.
– Солидарен с вами, коллега, – фыркая от смеха, проговорил Павлюк.
– Технарев! – рявкнул директор. – Смешно тебе? Оставят тебя на второй год, посмотрим тогда, посмеешься или нет!
– Посмеюсь, Михаил Саныч. Я за оптимизм.
– Не, ну вы окончательно оборзели, господа, – выдохнул педагог. – Кстати, а где Менестрельский? Я же и его велел позвать!
– Его сегодня нет, – ответил Серый.
– А где он? Прогуливает опять?
– Ну что вы! Как вы могли так плохо о нем подумать! – почти искренне возмутился Хазаров.
– Ну так что с ним?
– С ним… – начал Ануфриев и переглянулся с остальными.
– У него болит живот, – пришел ему на помощь Павлюк.
– Неужели?
– Ага… У него же хронический гастрит, вы разве не знали?
В этот момент Менестрельскому на ум пришла замечательная идея. Изобразив на лице адскую муку и согнувшись почти пополам, он постучался в дверь и, не дожидаясь приглашения, вошел в кабинет.
– Вы хотели меня видеть, Михаил Александрович? Я пришел, – тяжело дыша и морщась, произнес он.
Тина
– Таким образом, в марте нам предстоит судить конкурс стенгазет, посвященных 8 марта, он же Международный женский день, – глядя в бумаги, деловым тоном говорил Менестрельский.
Дело было в тот же день, через полчаса, в 214 кабинете. Собралось человек десять из редакции, в том числе Кристина и Аня. Даша отсутствовала.
– Не забывайте, что к последней неделе четверти нам нужно выпустить наконец первый номер газеты. Ань, у тебя есть что сказать по газете?
Девочка отрицательно помотала головой.
– Тогда все свободны. Следующее собрание через неделю, в это же время.
– Здесь, в этом кабинете? – спросил кто-то.
– Скорее всего. В любом случае, собираемся здесь, – ответил Леша.
Загремели стулья, члены редакции вставали из-за столов и по одному, по двое расходились. Последним вышел сам Менестрельский и закрыл кабинет на ключ.
На улице, уже на выходе с территории школы, он догнал Кристину.
– Кристина!
– Привет еще раз… – мельком глянув на мальчика, ответила она. И дальше они продолжили путь вместе.
С девчонкой творилось что-то неладное, это Леша заметил еще на собрании. И по голосу, и по ее виду можно было догадаться, что она почти готова расплакаться.
– Что случилось?
– Ничего…
– Я же вижу.
– Что видишь?
– Что ты какая-то… расстроенная.
– Нормальная…
Характер Кристины Леша уже успел изучить. Если она вот так вот уперлась, то можно с ней спорить хоть три часа – бесполезно.
– Ну ладно, извини, что хотел помочь… – вздохнул мальчик и развернулся, делая вид, что хочет уйти.
– Просто… ты тут ничем не поможешь, – промолвила девочка.
– Почему? Я могу по крайней мере выслушать.
– Ну выслушаешь ты, и что дальше?
– Может быть, смогу что-нибудь посоветовать. А даже если и не смогу, тебе все равно полегчает, точно говорю.
Кристина медлила.
– Не держи в себе, так только хуже будет. Нужно выговориться.
– Ну… В общем, Даша с Аней поссорились. Вчера мы сидели в 214, работали над газетой, Даша с Аней были в отвратительном настроении и вот… Началось с какой-то заметки вроде, или нет… Короче, я не помню, из-за чего точно. Но потом все это переросло в большую перепалку. Даша заявила, что уходит из редакции. Оделась и спросила, иду я или нет. Я ответила, что нужно закончить газету. Дальше сам понимаешь… Даша хлопнула дверью и ушла.
– Помирятся…
Разговаривая, ребята добрались до остановки, откуда уезжала Кристина.
– Не думаю. Они давно уже понемногу грызлись… Так что теперь Даша на меня дуется за то, что я осталась с Аней вчера. На уроках пересела от меня за другую парту, не разговаривала со мной вообще. Вчера в аське зато высказала все, что обо мне думала. Мол, я ее кинула и все такое…
Менестрельский задумался. Насколько он знал, Даша была лучшей подругой Кристины, но ведь и Аня ей ничего плохого не сделала. Нельзя же просто порвать с человеком…
К остановке подошел автобус.
– Тебе на каком? – спросил Алексей.
– На семнадцатом.
– Так это же твой…
– Я другой подожду, – сухо ответила девочка.
Молчание. Потом Менестрельский решил сказать то, что надумал:
– Ты все правильно сделала. Если бы ты оставила Аню в одиночку работать, вот это было бы предательством. А так… Извини, конечно, но Даша сама виновата, по-моему. И пусть дуется, сколько хочет.
– Не знаю… Я уже ничего не знаю… – убитым голосом произнесла девочка.
Леша посмотрел на нее. Тина глядела в землю. Повинуясь какому-то чувству (нежность, что ли?), мальчик нерешительно обнял ее. Кристина не сопротивлялась, вообще никак не реагировала.
¬– Все наладится, – произнес Менестрельский ей на ухо. – Полоса белая, полоса черная… Чем чернее черная полоса, тем белее будет белая.
– Кто это сказал?
– Я. Слушай, Серый тут затеял съемки фильма, давай тоже подключайся! Нам активисты не помешают! Тем более что тебе надо развеяться, отвлечься от всего этого…
– Я? Да зачем я вам там? И что за фильм?
Менестрельский вкратце рассказал сюжет (который с момента первого разговора Серого и Леши стал гораздо сложнее и интереснее).
– Я же говорю, лишней не будешь, работа всегда найдется.
– Ну… я подумаю.
На какое-то время повисло молчание, слова были излишни. Наконец, Кристина несколько робко произнесла:
– Леша…
– А?
– Спасибо…
– За что хоть?
– За то, что у меня есть такой друг. Я это очень ценю…
Ситуация требовала что-то ответить. От замешательства мальчика спас еще один подошедший автобус.
– Семнадцатый. Что-то слишком часто они ходят…
– Знаешь… а я еще один подожду.
Съемки состоялись уже через день, и Кристина, к превеликой радости Алексея (причем этой радости удивился даже он сам), появилась на них. Вид у нее был довольно понурый, но, как отметил мальчик, выглядела она потрясающе.
«Ну-ка, цыц», – мысленно сказал он себе. – «Еще влюбись мне. Мало тебе было Янки?»
«Так ведь Янка-то когда еще…»
«Какая разница, когда! Все они, бабы, одинаковые. Поиграют и выкинут на помойку, как погремушку».
«Ну так что ж, один раз обжегся, так теперь ни с кем не встречаться?»
«Я встречаюсь! Ну, то есть встречался. Лерку помнишь? А Настю? А…»
«Но ты их не любил…»
«Правильно. И все они, кроме Лерки, сами меня бросили. А если бы я к ним привязался, то мне было бы больно. А так…»
«А так тебе было все равно! Да?»
«Ну… да…»
«Чудовище. А тебе не приходила в голову мысль, что ты сам виноват в том, что они тебя бросили? Может быть, если бы ты встречался с той, кого любишь, то все закончилось бы совсем иначе?»
«Может быть, и иначе. А может быть, так же. Ну, допустим, что ты прав. Что дальше-то?»
«А если я прав, тогда будь добр, держись поближе к Кристине и объясни ей, что происходит. В конце концов, ты ее сюда пригласил».
Последний довод был весьма убедительным, и Алексей (отчасти не отдавая себе в этом отчет) отправился покорять сердце Тины.
Снимали одну из самых эффектных и сложных сцен фильма: двенадцатилетний Михаил Александрович идет на урок черчения (в качестве педагога), открывает кабинета, оттуда доносится «Черчения не будет!» и его буквально сносит хлынувший оттуда поток учеников. Заканчивается сцена тем, что «директор» сидит на полу, ошалело хлопая глазами. Сложность заключалась в организации массовки, которая должна была изображать класс. Приглашали по знакомству, писали объявления, ловили случайных учеников в коридоре и в итоге набрали человек пятнадцать. Впрочем, Серый сказал, что их будет достаточно.
Репетировали час, так что даже до самых недалеких актеров дошло, что от них требуется. Менестрельский и Тина замечательно сработались в качестве режиссеров массовки, объясняя галдящим ученикам, что им нужно делать. А Саша Ануфриев в это время репетировал с актером на роль директора индивидуально. Актера звали Владленом, и это был тот самый Влад, который фигурировал в самом начале повести, когда ребята сидели в 214 кабинете и обсуждали «Волну». Под конец репетиций появилась Аня Муратова.
– Привет! Кто у вас тут режиссер? – бодро обратилась она ко всем собравшимся.
– Ну, допустим я, – ответил из толпы Ануфриев. – Ты, кажется, Аня?
– Ага, а ты откуда знаешь?
– А я, как кот Матроскин, всех знаю.
Аня засмеялась.
– Понятно! Я к вам в качестве корреспондента, хочу написать в школьную газету заметку про ваши съемки.
– Пресса? С прессой я не общаюсь, – заявил режиссер.
– Да ладно тебе, Серый, пусть пишет, – заступился за своего редактора Менестрельский.
– Блин, шучу, шучу. Оставайся, конечно. Только давай без всяких там интервью. Так, все разошлись по местам и приготовились!
На съемку ушло еще полчаса. Ануфриев словно озверел, заставлял проигрывать одно и то же по пять-шесть дублей, снимал с разных ракурсов, из-за малейших шероховатостей заставлял все переигрывать. Наконец, прозвучала команда «Стоп! Снято!», многократно падавшего на пол Владика отряхнули, Серый всех похвалил и отпустил. Полтора десятка человек поспешили ретироваться в течение полуминуты, пока режиссер не передумал.
– Леха, Кристина, спасибо за помощь, в следующий понедельник, я надеюсь, вы сможете? Без вас трудновато будет… – сказал, сворачивая аппаратуру, Ануфриев.
Кристина пожала плечами.
– Там решим, я не знаю еще, – ответил за обоих Менестрельский.
В вестибюле Тину и Алешу догнала Аня.
– Ребят, вам куда?
– Мне к «Океану», – ответила Кристина, обуваясь.
– А тебе? – повернулась Аня к мальчику.
– К «Темпу», – ответил тот.
– Да? А ты где живешь?
– В Заречном.
– Так и я! Вместе значит поедем! – радостно воскликнула Аня.
Алексей улыбнулся. Настроение становилось все лучше и лучше, жизнь – тоже. Через четверть часа ребята шли по городу и весело болтали, как будто были знакомы с первого класса.
Сон Портоса
Март пролетел одним мгновением, за ним – весенние каникулы. Школяры погрязли в двойках и тройках, а Менестрельский и Технарев нещадно прогуливали (причем Технареву за прогулы не влетало, хотя его мама прекрасно о них знала, а вот как ухитрялся не попадаться Менестрельский, непонятно даже мне). Начался апрель, и над десятиклассниками нависли гнетущие душу переводные экзамены.
Было три часа дня, когда Павел Технарев вышел из дверей гимназии номер один, надевая на ходу вязаную серую шапку, спустился по мокрому крыльцу и ступил на обледеневший тротуар. От недавних оттепелей снег, покрывавший тротуар, растаял, а нынешней ночью, когда снова ударили холода, лужи обледенели, и асфальт покрылся тонкой коркой льда, под которой, вне всяких сомнений, притаилась свежая весенняя вода. Группка пяти-шестиклашек неподалеку долбила лед носками ботинок – очевидно, из чистого любопытства. Но Павлюку было не до бестолковых пятиклашек. Ибо с ним была Настя Прутковская.
Девочка жила буквально в двух шагах от школы, но Технарев твердо вознамерился проводить ее до дому. Под хруст медленно плавящегося льда подростки шли вдоль стены родной гимназии к воротам, и через них в проулок, мимо гаражей-ракушек и покосившихся частных домов к новым высоткам, выстроившимся вдоль улицы Герцена. О чем они разговаривали, что обсуждали – черт их знает, я в эти дела соваться не стану. Невысоко над крышами зависли тяжелые грозовые тучи. Серая масса кое-как переваливалась по небосклону, становясь то плоской, то вдруг принимая очертания гор. На эти небесные Альпы можно было бы смотреть бесконечно долго. Но вдруг самая высокая из вершин полыхнула, осветила грозовые хребты, и зарокотал гром. Хлынул ливень, такой сильный, что лед начал буквально дробиться на куски.
– Павлюк, бежим скорее в подъезд! – крикнула Настя, увлекая за собой мальчика. Мимо рядов припаркованных автомобилей они пронеслись в направлении домов, оскальзываясь, взбежали по каменной лестнице и оказались во внутреннем дворе. Еще метров пятьдесят – и ребята уже стояли под козырьком подъезда, с которого водопадами лились струи.
– Подожди, я найду ключ, – шаря в сумочке, произнесла Настя.
– Угу. Кстати, помнишь, мы вчера с тобой кое о чем поспорили? – стараясь перекрыть шум дождя, спросил Павлик.
– Э-э-э, не поняла…
– А сейчас поймешь! – и мальчик вдруг шагнул к Прутковской, развернул ее к себе и поцеловал в губы.
Новый громовой раскат сотряс не только воздух, но и землю, небо раскололось на части и перевернулось. Молния словно ударила в метре от ребят, такой яркой была вспышка. Асфальт треснул и разошелся в стороны, и Технарев почувствовал, как падает и летит куда-то в черноту…
– Павлик! Ты встал? – сквозь черноту издалека донесся чей-то голос.
– А? Мам, я в школу не пойду… Мне не позволяет… религия… – пробубнил в подушку мальчик и поглубже закутался в одеяло.
Неясный сон, в котором он находился сейчас только наполовину, не успел продолжиться, ибо через минуту одеяло с Технарева решительно сдернули, и холод мартовского утра заставил его разлепить глаза и, недовольно бурча, перевернуться на спину. Впрочем, то, что он увидел, заставило его забыть о том, что он хочет, хотел и когда-нибудь будет хотеть спать.
Перво-наперво нашему герою бросилось в глаза то, что диван, на котором он спал, стоит посреди комнаты, повернутый спинкой к двери. Прямо перед лицом мальчика было окно, из которого сквозь светлую штору лился тусклый серый свет. На фоне этого света Павлюк различал темную фигуру. Постепенно его глаза привыкали к миру, а мозг включался, и наконец он понял, кто стоял перед ним и усмехался. Вот только легче от этого мальчику не стало. Это был его отец.
– Папа? – ошарашено произнес он, приподнявшись на локте.
Тот, пристально посмотрев на сына, улыбнулся и, ни слова не говоря, шаркающей походкой вышел из комнаты.
– Эй! Какого черта… – тихо ругнулся Технарев и вскочил с постели. Нашарив ногами тапки, мальчик быстрым шагом вылетел из комнаты. Коридор у них был не такой уж короткий, а прошло всего несколько секунд, и отец не мог так быстро уйти. Но ни в гостиной (в которой царил такой же бедлам, как два года назад), ни в спальне, нигде не обнаружилось ни малейших следов Николая Антоновича. Он как будто испарился.
– Павлик! Да что же это такое, в школу опоздаешь! – раздался из кухни сердитый мамин голос.
– Мам, тут был отец? – крикнул, направляясь к кухне, Технарев.
– Умывайся и иди завтракать! – донеслось оттуда. Мать словно его не слышала.
В любое другое время Павлик непременно стал бы спорить или повторил бы свой вопрос столько раз, сколько нужно, чтобы получить на него ответ. Но сейчас – и это не менее странно, чем все остальное – он послушно отправился в ванную, включил воду в раковине, поднял глаза…
В зеркале, висевшем над раковиной, отражался, без сомнения, Павел Технарев. Но в нем было что-то не так. Не было шапки длинных, вечно растрепанных волос, черты лица были менее грубые, и ростом мальчик был явно меньше, чем раньше. Как известно, после сна соображается туго, поэтому нашему герою понадобилось около десяти секунд, чтобы понять, что с ним произошло. Отражение принадлежало Технареву, каким он был два года назад, в восьмом классе. «Приехали», – пронеслось у него в голове.
Потом мир закрутился, и вот уже Павлюк идет в школу, словно последние полчаса пролетели, как один миг. На улице определенно стоял поздний март или ранний апрель. Светало, небо походило на то, каким оно было, когда он провожал Настю – затянутое тяжелыми серыми тучами, и из них, словно соль из плохой солонки, сыпался редкий и сухой снег. Мимо проходили десятки людей, но почему-то Павлик не замечал их лиц, словно их не было вовсе. То же самое можно было сказать и про здания, мальчик только бросал на них беглый взгляд и сразу же забывал, и если бы его спросили, на какой дом он посмотрел секунду назад, он даже не смог бы ответить, девятиэтажный он или одноэтажный, деревянный или панельный, серый или кирпичного цвета. Эта безличность окружающего мира немного пугала нашего героя, но почему-то нисколько не удивляла, словно так и должно быть и по-другому никак.
Потом безликий мир расступился, и перед мальчиком нарисовалась буквально из воздуха вполне материальная школа, какой она была два года назад – не отремонтированная, без крыши (то есть, крыша-то, конечно, была, но плоская, и школа напоминала коробку). Внутри тоже все выглядело старым и обшарпанным, а во внутреннем дворе, который на памяти мальчика был вычищен и даже слегка облагорожен, разместились горы всякой рухляди – старые парты, стулья, всякий ржавый металлолом и прочее. Немного порывшись в памяти, Технарев вспомнил, что в таком состоянии двор находился именно два года назад, весной, когда в школе меняли все парты и старые выносили во двор, а летом вывезли их на свалку.
«Ну вот», – подумал Павел с тоской. – «Мега-отстой». Если перевести его последнее слово, которым он лаконично выразил свои мысли, то получится, что он очень недоволен тем, что с ним сыграли такую скверную шутку и вернули в восьмой класс, который он ненавидел всей душой и больше него ненавидел только девятый и десятый классы, а также будущий одиннадцатый, а возможно, что и все пять курсов университета и вообще всю эту жизнь.
«В конце концов, когда меня рожали, то моего согласия не спрашивали», – неизвестно к чему вспомнил он фразу персонажа одного из комедийных сериалов.
– ПАВЛЮК! Старый черт, здорова! – разнесся на весь вестибюль знакомый голос. Ну конечно, Владик Медведев – в восьмом классе. Рядом с ним – Новиков (ушел после девятого класса), Менестрельский (господи, какой он здесь лохматый, как будто в парике) и Прокопенский (он еще пока что ниже Менестрельского, хотя в настоящем давно его перерос). У Менестрельского подозрительно одухотворенное лицо. «По ходу, он уже начал писать своих «Школяров», – подумал Павлюк. – «А Серый опять поругался с Дашкой… Это в восьмом ли классе было? Да, точно, в восьмом».
Потом опять круговерть звуков и образов, куда-то шли, о чем-то говорили, чего Павлюк не запомнил, и вот уже он в дверях кабинета русского языка. Несколько человек из класса сидят за партами или стоят рядом с ними, у доски – Ануфриев, он кричит, обращаясь к застывшей в дальнем углу Даше Фадеевой:
– Че «не начинай»? Я не начинаю! Выбрала его, ну и пожалуйста, катись! Меня только оставь в покое!
– Ты ведешь себя, как идиот! – ответила ему Даша. – Мы могли бы остаться друзьями!
Павлюк помнил, что сейчас произойдет: за Дашу заступится Миша Волков, с которым она теперь и встречается, и Серый от души вмажет сопернику кулаком в челюсть. Потом начнется грандиозная драка, в ходе которой будут сбиты парты и стулья, а закончится все разбирательством в кабинете директора. В общем, шуму эта история тогда наделала порядочно.
«Странное ощущение», – отметил наш герой. – «Как будто путешествую во времени»
Размышляя о том, что происходит, и ностальгируя по восьмому классу, Павлюк отправился по коридору – прогуляться. Вон на диванчике сидит Яна Карелина – девчонка с их параллели, которая так нравилась Лехе Менестрельскому. Он даже пригласил ее на медленный танец на новогодней дискотеке – для восьмого класса смелый и отчаянный поступок. И весь учебный год пытался вытащить погулять или сходить вместе в кино. А в апреле она наконец призналась ему, что он для нее просто друг. А Менестрельский…
«Так совершенно спокойно отреагировал», – вспоминал Технарев. – «Похоже, ему вообще по фиг было. Просто на неделю перестал с ней общаться, потом помирились и уже общались как друзья».
Нет, не по фиг ему было, он только вид делал… Впрочем, все это уже давно неважно.
«У него теперь есть Кристя», – почему-то подумал Павлюк. – «Он теперь с ней вроде гуляет и вполне доволен жизнью».
А вон ему навстречу идет Хазаров. Судя по всему, ходил курить. С этим все понятно, хоть он и получше будет, чем обычное быдло, но учиться в МГУ ему явно не светит. Зато, как он сам говорит, «его на районе все пацаны уважают». Про него Павлюку вспомнить нечего, поскольку из всей четверки «мушкетеров» Хазаров был для Технарева самой загадочной личностью. Их общение ограничивалось теми общими делами, которые совершала эта четверка. Например, всей школе известен тот случай, когда Ануфриев хитростью выманил из кабинета математичку, а Хазаров, Менестрельский и Технарев обшарили ее стол в поисках листочка с заданиями, которые им предстояло решать на ближайшей контрольной. Задания нашли, и на проверочной весь класс показал ошеломляющие результаты. Подозрительную Галину Александровну это насторожило, и через несколько дней она устроила еще одну проверочную, но на этот раз дала задания посложнее. Как и следовало ожидать, новую контрольную ребята с треском провалили. А карантины, которые они вчетвером организовывали для всего класса? А тот случай, когда они ухитрились проникнуть в школьный подвал, место, для учеников запретное? В общем, много «подвигов» совершила бравая четверка в восьмом и девятом классах, пока десятый их не расколол.
Размышляя, Павлюк подошел к окну и, облокотившись на подоконник, бесцельно стал осматривать школу и окрестности, окутанные темнотой, словно была глубокая ночь. Внимание мальчика привлек школьный двор. Еще недавно, когда он только зашел в вестибюль, двор был таким, каким он и должен был быть, когда мальчик учился в восьмом классе; к тому же на улице тогда было довольно светло. Теперь же изрядно стемнело, а двор преобразился: вся рухлядь из него исчезла, исчезли старые гаражи и вечно стоявшие здесь машины. Двор был абсолютно пустым, если не считать одиноко стоящей прямо посреди него черной скамейки с причудливыми узорами на спинке. Над скамейкой возвышался такой же черный и узорчатый фонарь, бросавший на землю тусклые желтые блики. Откуда-то намело огромные сугробы, и снегопад, похоже, все усиливался. Но мальчика удивила не темнота и не возникшие непонятно откуда скамейка и фонарь, которых там сроду не было. Его удивила сидевшая на скамейка темная фигура человека в капюшоне, а также полная уверенность, что этот человек ждет, и притом ждет именно его.
Вскочив, словно ужаленный, Павлюк бросился к лестнице. Только сейчас он заметил, что коридоры опустели, хотя только что были полны учеников, и звенящая тишина давила ему на уши. Вниз, на первый этаж, через вестибюль и во двор… Мальчик приготовился к тому, что будет холодно, ведь он вышел на улицу без куртки, но, к своему удивлению, обнаружил, что во дворике не холоднее, чем в школе. Сверху мягко планировали, кружась, крупные пушистые снежинки. А на скамейке его по-прежнему ждал человек в капюшоне. Заметив, что Технарев направляется к нему, незнакомец поднялся и сделал несколько шагов навстречу. Капюшон упал с его головы, и Павел от неожиданности отпрянул.
– Отец?..
– Ну, здорово, сынку… – приветствовал его отец фразой из «Тараса Бульбы».
– Че? Пап, не выпендривайся, – посоветовал «сынку».
– Да-а, характерец у тебя мой… Садись, что стоишь-то…
– Скажи, а как ты тут?.. Ты и в квартире был? – спросил, присаживаясь на скамейку, Павел. Мужчина сел рядом.
– Был, был. Зашел проведать сына… Как поживаешь-то? Десять с лишним лет тебя не видел…
– Хреново поживаю.
– С учебой плохо?
– Да, но…
– И друзья тебя бросили, так?
– Ну… так, только…
– И девушки нет…
– Пап! Хорош уже! Откуда ты все это знаешь?
– Да уж оттуда все видно. А ты никогда не задумывался, в чем причина?
Технареву-младшему этот разговор совсем не нравился, но что-то мешало ему сменить тему.
– Жизнь такая потому что.
– К счастью, ты не прав. Жизнь – отличная штука, особенно когда ты уже умер. Это как школа: пока ты учишься, тебе иногда кажется, что ничего хуже нет и быть не может, но когда ты выпускаешься, то начинаешь по ней скучать…
– Это вряд ли.
– Да что мне с тобой спорить, сам узнаешь. А что касается друзей, то не ты ли сам виноват? Да, твой лучший друг, Менестрельский, может быть, и предатель, но как же все остальные?
– А они что, лучше?
– Лучше или нет, не в этом дело… Если бы ты чаще появлялся в школе, возможно, все было бы по-другому. А так, прости, конечно, получается, что не они тебя бросили, а ты их…
– Слушай, ты пришел оттуда, чтобы читать мне нотации?
– Я пришел оттуда, чтобы попытаться повлиять на тебя. К сожалению, жизнь распорядилась так, что я не смог принять участие в твоем воспитании, и наша встреча – небольшая попытка наверстать упущенное.
– Не знал, что у нас в роду были ораторы.
– Можешь ершиться, сколько угодно, в конце концов, это твоя жизнь, а не моя. Свою я уже отжил. Скажи на милость, а почему ты в школу-то перестал ходить?
– А что там делать? Все равно вылечу…
– Конечно, вылетишь. И поступить в вуз с таким отношением к своей жизни ты тоже не сможешь...
– Я знаю.
– Удивляюсь тебе. И это мой сын? На что же ты вообще рассчитываешь, начнем с этого? Зачем ты живешь?
– Да ни за чем… Подвернется под руку пистолет – застрелюсь.
– Нет, не застрелишься. Если так пойдет и дальше, то тебя ждет другое будущее…
Павлюк усмехнулся.
– Какое же?
Его отец на секунду задумался, потом поднялся со скамейки.
– Идем. Сам все увидишь.
Вдвоем они пересекли двор. По бликам на снегу Павел заметил, как погас за их спиной фонарь. Через темную арку они вышли на внешнюю территорию школы, потом на улицу и… Сколько времени они шли и где, о чем разговаривали, Павлюк так и не запомнил, все было так же безлико, как и утром, когда мальчик шел в школу. Помнил только, что отец пытался его в чем-то убедить, приводил какие-то доводы, что-то рассказывал… Некую определенность мир обрел, когда Технаревы подошли к какому-то двухэтажному кирпичному зданию и поднялись на крыльцо. Николай Антонович толкнул тяжелую железную дверь, она со скрипом отворилась, и Павел вошел внутрь.
По-видимому, это было какое-то учреждение. Просторный гулкий вестибюль, стены увешаны стендами, а стенды – листками всех мастей. От входных дверей в глубину здания вел узкий коридор, который перегораживал обшарпанный стол, на котором стоял телевизор и лежали груды всякого барахла. К стене была прибита застекленная коробка, внутри которой рядами висели ключи. За столом сидел, тупо уставившись в монитор, полный мужчина лет сорока, небритый и, кажется, изрядно выпивший.
– Пришли, – промолвил отец.
– Кто это?
– А ты не узнаешь?
Технарев порылся в памяти, но никого похожего не припомнил и отрицательно помотал головой.
– Это ты, – вздохнул Николай Антонович.
– Я?!
– Ты, ты.
Неизвестно откуда появился запыхавшийся мужчина с портфелем в руках, подошел к столу и с одышкой произнес:
– Ключ от двадцать пятого.
Вахтер открыл дверцу, с трудом нашарил нужный ключ, бросил его на стол и заплетающимся языком произнес:
– Отметьтесь в журнале…
Николай Антонович, глядя на это, опять вздохнул.
– Устраивает тебя такое? Вахтер… Это, конечно, не будущее. Это лишь один из вариантов того, что может с тобой произойти, применительно к настоящему. Впрочем, в будущем, возможно, будет еще хуже…
– Это почему?
– Ну сам подумай. Люди наизобретают разных роботов, и такие профессии, как вахтер, уборщик, сантехник исчезнут, потому что черную работу будут выполнять машины. А значит, либо получаешь высшее образование, либо…
– Я понял.
Отец опять вздохнул, в третий раз.
– В общем, Павел Николаевич, решай. Ты все видел, я тебе все, что мог, рассказал. Все в твоих руках.
Мир вокруг, и так не очень четкий, стал расплываться.
– Тебе пора в школу, и я надеюсь, что ты сегодня туда пойдешь, – голос отца теперь доносился откуда-то издалека, и все слышнее становился мамин, которая пыталась разбудить сына. – Учти, я буду следить за твоими успехами!..
Двумя часами позже, во время перемены, Павел стоял, опершись на подоконник, в кабинете математики и рассказывал Янке Карелиной про странный сон.
– Тут мама начала меня будить, и я проснулся. Вот такие вот дела. Приснится же такое… – закончил Технарев свой рассказ.
Яна слушала внимательно, не перебивая. Она была одним из тех редких людей, которым можно рассказать что угодно, не боясь, что тебя не так поймут или вовсе засмеют. Ее позабавил тот момент, когда мальчик увидел ее в четырнадцать лет, но ко всему описанному она отнеслась с пониманием. Когда Павел замолчал, она на какое-то время задумалась, а потом сказала:
– Наверное, это был все же не совсем обычный сон… Думаю, что тебе нужно отнестись к нему всерьез.
– Ой, да ладно… Обычная бредятина.
Янка улыбнулась.
– Ну если бы была бредятина, то ты бы сегодня не пришел.
– Это… логично. Но все-таки это не доказательство.
– А какие доказательства тебе нужны? Ну, могу прямо сейчас торжественно назначить тебя почетным вахтером, – засмеялась девочка.
– А давай сразу дворником, – предложил Технарев. – Буду ходить в такой драной шапке-ушанке и материть прохожих за то, что они тут ходят. А через пару лет сопьюсь и сдохну под забором.
– Эй! Ну-ка не сметь мне тут!.. – возмутилась Яна. – Ты давай, на самом деле, выбирайся из этой депрессии. Что это такое, в самом деле? Как маленький…
– Маленький? Ну-ну… Маленькие не мечтают о том, чтобы поскорее...
– Паша! Еще одно слово на эту тему, и я начну кусаться! Больно, учти!
Технарев восхитился, какой милой была Янка в таком шуточно-гневном состоянии.
– Ну ладно, ладно, сдаюсь… – примирительно сказал он.
– Вот то-то.
В этот момент в дверном проеме показался Тимур Хазаров.
– Она мне за зачет трояк влепила! СУКА! – рявкнул он и с размаху ка-ак врежет кулаком в дверь!
Надо сказать, что на третьем этаже двери поменять еще не успели, и они были деревянные, а не пластиковые, как во всей школе. Причем дерево было только во внешнем слое, внутри же дверь была полая. От удара внешний деревянный слой проломился, и в двери образовалась огромная дыра, от которой в разные стороны расходились трещины. В классе повисла тишина, а сразу за ней – многоголосый хохот и возгласы.
Отсмеявшись, Яна спросила у Павлика:
– Это он про зачет по физике, что ли?
– Ну, видимо, да.
– Мда… Что сейчас будет… Математичка же ему голову оторвет.
– А мы его не сдадим. Как всегда, все покрывают одного.
– Ну да… Ладно, я пойду до «бэшек» дойду, мне еще учебник надо забрать. А насчет сна, ты все-таки задумайся.
Дорога на Метелево
Холодный апрельский полдень. Дорога, пролегающая через поля, за которыми виднеется деревенька. На полях кое-где еще лежит снег, промозгло, дует холодный порывистый ветер. По этой дороге, ведущей в Метелево, идут двое: девушка и парень. Оба одеты явно не по погоде, по крайней мере, на девушке нет головного убора и куртка чересчур легкая, парню тоже явно не жарко. Даже им самим неизвестно, какой черт дернул их идти в такой холод по дороге, ведущей в деревню (а может, поселок), ведь туда каждые пятнадцать минут (а то и чаще) ходил автобус. Там, в деревне, и жила девушка. Парень вызвался ее проводить и… и вот, проводил… А началось все с того, что решили «пройти еще одну остановку».
– Все, до Метелево я не доберусь, – выдохнула девушка, с трудом вытаскивая ноги из вязкой весенней грязи. – Упаду.
– Ну, что поделаешь, на руках тебя потащу, – ответил ей парень.
– Ха! Далеко не утащишь!
– Проверим?
– Так! Не смей! А то прибью!
– Можешь и прибить, только не оставлять же тебя здесь. Значит, возьму за ноги и потащу волоком, как мешок с картошкой.
Девушка угрожающе зарычала.
– Все-все, молчу, молчу, – поспешно заверил ее парень.
– Видимо, «мешок с картошкой» – это комплимент?!
– Ну-у, нет. Это сравнение. Ай! – последний возглас был связан с тем, что девушка с размаху наступила парню пяткой на ногу.
– Будешь знать! Сравнение…
Через пятнадцать минут, изнемогая от борьбы с ветром, ребята добрались до остановки. На автобусе они по-прежнему ехать не собирались, а остановка была им нужна потому, что она была закрыта от ветра с трех сторон и к тому же снабжена сидениями. Осмотрев эти сидения, девушка брезгливо поморщилась, стряхнула с них пыль, а затем аккуратно присела на краешек. Парень бухнулся рядом.
– Холодно? – задал он самый глупый вопрос, который только мог задать.
– Немного, – дрожа, ответила девушка. Щеки ее раскраснелись, волосы заиндевели.
– «Немного»… – хмыкнул мальчик и прижал ее к себе. Девушка положила ему голову на плечо и закрыла глаза. – Так теплее?
– Да… – прошептала та.
Вот так, обнявшись, они просидели минут пять. По полям носился ветер, мимо пролетали автомобили, но здесь, в металлической коробке, было относительно тепло и уютно, и совсем не хотелось выходить наружу. Девушка лежала у парня на плече, закрыв глаза, и думала о своем. Парень глядел куда-то вдаль, за линию горизонта, и тоже размышлял о своем, и обоим было очень хорошо.
Но все хорошее рано или поздно кончается (хотя это, как показалось обоим, закончилось чересчур рано). Нужно было идти дальше, до деревни оставалось еще километра три, и надо было успеть добраться до нее до того, как вернутся родители девушки.
– Причем поедут они по этой дороге, – заметила она. – И если меня увидят здесь, без головного убора, насквозь продрогшую, знаешь, что мне за это будет? И тебе, кстати, тоже!
Возразить тут было решительно нечего, и ребята продолжили путь. Километр, второй… Вот уже показались постройки, а вдали девушка ясно различила и свой дом, пятиэтажка на фоне коттеджей и частных «избушек». В этот момент у девушки в сумке зазвонил телефон.
– Да где же он, зараза… Алло! Да, мам… Я уже в Метелево. А вы где? А-а-а, ясно. Надолго?.. Уже выезжаете?! А-а, ну хорошо… Все, пока… Они скоро приедут, – последняя фраза была для парня.
– Откуда?
– Из «Мальвинки». Они еще только выезжают, но тут по объездной дороге доехать – десять минут. Так что идем живее.
Последний километр преодолели вдвое быстрее. От быстрой ходьбы оба согрелись, и парню приспичило прогуляться до речки, которая протекала в двухстах метрах от деревни. К слову, это была та самая речка Тура.
– Хорошо, только давай забежим домой, я надену что-нибудь потеплее, – сказала девушка.
В подъезде было тепло. Еще теплее стало, когда ребята пешком поднялись на пятый этаж. Зайдя в квартиру, девушка первым делом надела теплую шапку, потом попыталась расстегнуть сапоги, но замерзшие пальцы не слушались. Тогда парень наклонился и помог ей расстегнуть молнию.
– Спасибо… Я сейчас, телефон надо на зарядку поставить, – промолвила девушка и скрылась в одной из комнат. Оттуда донесся ее голос: – У нас блины есть, будешь?
– Нет, спасибо, я не голоден, – ответил парень. Желудок, не видевший пищи с раннего утра, протестующе заурчал.
– Все пойдем скорее, – вылетев из комнаты и натягивая сапоги, сказала девушка. – Не хватало еще, чтобы родители тебя прямо в квартире застали.
Почти бегом ребята спустились до четвертого этажа. Парень что-то говорил девушке, но та вдруг остановила его на полуслове.
– Тихо!
Через секунду парень сообразил, в чем дело. По лестнице кто-то поднимался. Перегнувшись через перила и присмотревшись, девушка полушепотом произнесла:
– Это мама!
Делать нечего, спускаться все равно пришлось. Два пролета – и парень наконец увидел маму, о которой девушка ему не раз рассказывала, но которую он ни разу не видел даже на фотографиях.
– Привет, мам!
– Здрассте, – поздоровался парень.
– Привет, Кристина… Ты куда?
– Да мы до речки прогуляться, ненадолго.
– А ты, должно быть, Леша? – осведомилась мама у парня.
– Да, – улыбнувшись, лаконично ответил тот.
– Наслышана… Ну ладно, папа с Ярославом скоро придут, к обеду, пожалуйста, будь дома.
– Хорошо, мам, я скоро…
– Ну давай…
Внизу, уже выйдя на улицу, ребята расхохотались. Знакомство прошло лучше, чем они предполагали. Смеясь и болтая, они направились вдоль дома – к реке.
Через четверть часа на высоком берегу реки, обдуваемом порывистым ветром, можно было заметить две фигуры, которые стояли, обнявшись, освещенные лучами солнца, начинающего клониться к заходу. Ветер беспощадно трепал волосы на голове у Менестрельского, Кристинины ресницы заиндевели. Но ребята не торопились уходить. Им было хорошо здесь, вдвоем, на высоком и крутом берегу.
Надпись на стене
С каждым днем становилось теплее, снег твердел и становился все безобразнее на вид, и кое-где стали появляться первые зеленые травинки. Май начался жутким холодом, но уже к Дню победы его сменила почти что летняя жара, которая простояла до конца месяца.
У наших героев, как главных, так и второстепенных, поголовно начались большие проблемы. В конце мая десятиклассники написали пробные ЕГЭ, но результаты мало кого обрадовали. Об оценках за полугодие вообще говорили, сокрушенно качая головами. Технарев из-за своих прогулов был неаттестован сразу по пяти предметам; у Хазарова тройки выходили по всем предметам, кроме тех, по которым наклевывались двойки. Чуть получше было положение у Менестрельского с Ануфриевым, но только лишь потому, что им не грозило вылететь из школы. Вместо того, чтобы ходить на консультации и исправлять оценки, они продолжали снимать фильм, пока наконец к двадцатым числам мая съемочный этап не закончился. Время от времени на съемках присутствовали Кристина и Аня. Последняя все-таки выпустила свой первый и последний номер газеты, после чего заявила, что уходит из редакции. Впрочем, вместе с ней «уволились» и Тина с Менестрельским. Вместо того, чтобы торчать на заседаниях или корпеть над очередной заметкой, они втроем гуляли по городу, и надо сказать, что это было не самым худшим временем.
Потом пришел он. Наступила последняя неделя учебы, и десятиклассники вместе с восьмиклассниками взглянули переводному экзамену в формате ЕГЭ прямо в лицо.
Менестрельский громко вздохнул, поскреб макушку и начал что-то писать. Экзамен по английскому языку был в самом разгаре, и перед мальчиком стояла сложная задача: написать эссе на двести слов о том, что он думает по поводу диет. Обреченно подумав, что он и на русском не наговорит про диеты на двести слов, Алексей все же бросился штурмовать задание, нарочно стараясь использовать как можно больше слов, даже если без них вполне можно было обойтись. Думать сильно мешала жара, стоявшая в кабинете, а также доносившиеся с улицы веселые крики. Прислушавшись, мальчик без труда узнал голоса Ани и Кристины. «Тише они не умеют», – подумал он и улыбнулся. Но отвлекаться было нельзя, его ждали проклятые диеты. Работа все никак не шла, Менестрельский никак не мог сосредоточиться. Неожиданно в коридоре послышались все те же громкие голоса, и через стеклянную дверь наш герой увидел Кристину и Аню. У Ани на голове был венок из одуванчиков, Кристина держала букет цветов в охапке. Они весело помахали Леше и отправились дальше. На душе у мальчика сразу стало как-то теплее, и задание показалось вовсе не таким уж сложным.
После экзамена огромная толпа школьников, среди которых были Аня, Кристина и Алеша, завалилась в кафе и, скинувшись, потратила все деньги, которые у них имелись. Повод был – независимо от результатов, экзамены ребята сдали, а впереди их ждали летние каникулы. Пир устроили на весь мир. Ну или по крайней мере, на весь «Ростикс». После этого наша троица поехала к Ане в гости. Она жила буквально в ста метрах от дома Менестрельского, в новостройке. День был замечательный, погода стояла и не холодная, и не жаркая, и все вокруг цвело и благоухало. До Заречного добрались пешком, ехать на автобусе не хотелось. Дома Аня угостила друзей чаем с пирожными, а после объявила, что хочет подняться на крышу.
– Главное, чтобы дверь была не заперта, которая на крышу ведет, – заметила она, обуваясь, и зачем-то прихватила с собой баллончик с краской.
К сожалению, везде и всюду человеку везти не может. Дверь оказалась закрытой. Но сбоку от нее располагался небольшой балкончик, на который ребята и вышли. С этого балкончика, с высоты шестнадцатого этажа, нашим героям открылась восхитительная панорама. Прямо перед ними раскинулся Заречный, с его разноцветными новостройками, похожими на игрушечные конструкторы, и серыми девятиэтажками 80-х годов. Справа, за дорогой, можно было разглядеть Алебашевское озеро, широкое, но порядком заболоченное. Слева – цыганская деревня, крохотные «избушки», утопающие в зелени. Там, впереди – лента реки, лишь недавно окончательно сбросившей с себя ледяные оковы. А за рекой, вдали, на высоком берегу – сама Тюмень, ее центр, в котором огромные двадцатичетырехэтажные дома каким-то образом уживаются бок о бок с деревянными «частными». И над всей этой красотой – поразительно ясный купол неба.
– Как красиво… – выдохнула Тина, заворожено глядя на все это.
– А на закате тут еще красивее, – откликнулась Аня, встряхивая баллончик с краской. Затем она подошла к выложенной желтыми кирпичами стене и принялась что-то вырисовывать на ней.
– Ну вот, а ты еще не хотела ехать, – с улыбкой сказал Алексей Кристине.
– Да я не не хотела… то есть хотела. Ну, короче, ты меня понял. Просто меня родители убьют, если я поздно приеду.
– Времени еще не так много, успеешь. Тем более что каникулы практически начались.
– Вот именно, «практически». Да и какое им дело, каникулы или нет? Все равно я не позже шести должна дома быть!
– Да успеешь, успеешь… Еще пяти нет. Кстати, ты на дискотеку-то завтра идешь?
– Иду. Только… – сказала Кристина и замялась.
– Что?
– Не обижайся, но я пойду с Дашей, а не с вами.
– Ясно…
– Да что тебе ясно, что тебе ясно! Просто, понимаешь, это последний шанс помириться с ней… Она сама предложила мне, – девочка говорила, будто оправдывалась. – Понимаешь, она собралась уходить из школы, мол ее тут никто не любит, все будут только рады, если она уйдет… В общем, мне надо ее как-то отговорить. Если я завтра с ней не поговорю нормально, то потом она может уехать почти на все лето в другой город, к родственникам, и все…
– Да ладно, Кристин, я понимаю… – вздохнул Леша и обнял ее.
Шипение баллончика смолкло, и раздался Анин голос:
– Ребят, зацените!
Они обернулись. На стене крупными фиолетовыми буквами красовалась надпись:
«Тина, Мишель, Арамис
29.05.09»
Примирение
На дискотеку Аня и Леша отправились вместе. Они вообще часто ездили вместе в школу и из школы, но сейчас они пошли пешком, через цыганскую деревню и мост. Утром прошел небольшой дождик, но сейчас ослепительно сияло солнце. Ребята болтали, строили планы на лето, рассуждали, уедет ли Кристина в Омск, как грозилась, и если уедет, то когда, и не смогут ли они задержать ее или вообще отговорить от этого.
– Слушай, Леха, я же недавно устроилась на работу в «Тюменский курьер»! – сообщила Аня. – Давай вместе материал собирать? Ну там на разные мероприятия ездить, людей опрашивать и так далее.
– Давай, я не против, – улыбнулся Менестрельский. – Мне как раз публикации нужны для поступления.
– А ты все-таки на журфак собираешься?
– Ага. В Уральский государственный. Там мой отец учился…
– Династия, получается?
– Ага. С деканом меня уже познакомил. Еще при этом сказал: «Не волнуйтесь, Борис Иванович, это не Евгений Менестрельский. Это лучше».
Аня засмеялась:
– Прикольный у тебя папа!
– Ага. Он себя называет «старый, толстый и лысый». Я как-то в одной статье для его книги сравнил его с Тарасом Бульбой. Его однокурсникам это понравилось.
Вот в таком вот радужном настроении ребята добрались до школы. Там были все знакомые: и Саша Ануфриев, вместе с Технаревым наводивший последние штрихи на фильм, который собирался показать во время дискотеки, и Тимур Хазаров, беззастенчиво куривший вместе с Бердышевым на крыльце, Катя Сухинская, Владик Першев, Яна Карелина с подругами и многие другие. Затемненный актовый зал был переполнен. В гуще всего этого хаоса носилась Ирина Евгеньевна, на которой лежали организационные заботы, и безуспешно старалась отыскать своих горе-кураторов, которые должны были ей помогать, но ленились. Были здесь, как заметил Менестрельский, и Даша с Кристиной.
Наконец, к публике с микрофонами в руках вышли Катя и Тимур – ведущие старой-доброй «Волны». После небольшого разогрева аудитории было объявлено, что сейчас ей покажут небольшой фильм, который сняла группа активистов под руководством Александра Ануфриева. Свет в зале погас, загорелся экран проектора, и кино началось.
Получасовой фильм собрал бурные овации. История про директора и завуча, ставших школьниками, понравилась всем. Зал хохотал, когда двенадцатилетний Михаил Александрович рассказывал первокласснице, с отрешенным видом жевавшей конфету: «А ты думаешь, что нам, директорам, легко? У всех трудящихся два выходных дня в неделю; мы, директора, работаем без выходных!» Понравился и эпизод, когда Марат Прокопенский в костюме технички исполнял танец со шваброй. Этот образ Ануфриев взял с выступления двухгодичной давности, рассудив, что вся школа-то его не видела. Намучавшись в детском облике, несчастные педагоги в конце концов все же снова превратились во взрослых, но стали совсем по-другому смотреть на своих подопечных. В общем, Серому долго и бурно аплодировали и высказали немало комплиментов; не остались без внимания и Леша, Кристина, Аня, Павлюк и актеры во главе с Владиком. После фильма наконец началась так долго всеми ожидаемая дискотека, и три часа подряд школа содрогалась от музыки и колбасившихся под нее тинейджеров.
Менестрельский, при всех своих достоинствах и недостатках, не любил танцевать, хотя приходил на дискотеки всегда – «позависать», как он сам говорил. Вот и сейчас он слонялся между танцующими, не зная, чем заняться. Когда нечего делать – разуй глаза и смотри по сторонам. Так он и поступил.
Там, возле сцены, Сашка Ануфриев танцует с Настей Прутковской (как раз заиграл медляк). У него все просто замечательно. Пять минут назад он сообщил Леше, что их фильм собираются отправить на какой-то общегородской конкурс. Победители городского тура поедут в Москву, на всероссийский. Впрочем, это все будет еще когда – осенью! А сейчас – Настя…
Выйдя из актового, Менестрельский увидел директора, который разговаривал с Катей и Тимуром.
– …Ну вот, друзья хорошие, в августе мы закупим новое оборудование для концертного зала. Так что в сентябре, я думаю, вы получите в свое распоряжение старые колонки. Возрождайте свою «Волну», если еще есть желание…
– Вы серьезно? Ура-а-а! – закричала от радости Катя и захлопала в ладоши.
– Катя, не ори! – по привычке одернул ее Тимур, но и сам довольно улыбался.
– А что касается тебя, товарищ, – повернулся Михаил Александрович к нему, – давай в следующем году берись за ум. А то ведь ни черта не сдашь. К тебе, Менестрельский, тоже относится.
– Михаил Александрович, ну вы же меня знаете, – выразительно посмотрел на него мальчик.
– Знаю. Потому и предупреждаю. Мне надоело, что учителя в очереди ко мне строятся, чтобы на твои прогулы пожаловаться.
– Чессное пионерское, возьмусь за ум! – с некоторым кривлянием отчеканил Алексей.
– Ну-ну… пионер, – усмехнулся директор и направился в зал.
Настроение у нашего Арамиса, и без того приподнятое, становилось все лучше и лучше.
«Ну, раз Тимура не выгнали из школы, – подумал мальчик, – значит, и у него все хорошо».
Спустившись вниз по лестнице, мальчик направился по коридору вглубь школы. Он любил гулять по ней в такие часы – пустая, тихая, безлюдная, она так контрастирует с шумными учебными буднями… Прогуливаясь по второму этажу, Менестрельский краем глаза заметил еще одного человека, у которого все было хорошо. Возле окна Павел Технарев целовался с темноволосой девушкой примерно его роста. Леша знал, что девушку зовут Викой, что его друг встречается с ней чуть больше трех недель и что он тайком провел ее на дискотеку. Впрочем, его авантюра раскрылась, но ни Ирина Евгеньевна, ни директор не сочли нужным портить такой день скандалом и разрешили Вике остаться. А Павлюк, похоже, все же помирился с жизнью.
Внизу, в вестибюле, Менестрельский наткнулся на Аню.
– Слушай, ты Кристину не видел? – встревожено спросила она.
– Нет, уже полчаса как не видал.
– Я тоже… Может, ушла уже?
– Не знаю…
Посовещавшись, решили дойти до актового и поискать ее среди танцующих, а если не найдут – позвонить. Впрочем, долго искать не понадобилось. Направляясь к залу, мальчик через двойные стеклянные двери, ведущие на улицу, заметил знакомую фигуру.
– Стой, вон она… – остановил он подругу и поманил за собой.
На крыльце действительно стояла Кристина. Она была в той самой бордовой кофте, за которую ее когда-то, в феврале, ругала дежурная, волосы убраны в хвост. Блики закатного солнца играли на ее лице, и Леша в очередной раз отметил, какая же она красивая…
– Кристина… – окликнул ее он.
– Что?
Ребята подошли к ней.
– Ты почему здесь одна стоишь? – встревожено спросила Аня.
– Дашу провожала, – спокойно ответила та.
– Все в порядке?
Тина улыбнулась.
– Все хорошо.
– Вы помирились? – задал вопрос Леша.
– Да… мы помирились. Она остается у нас в школе.
Аня хотела что-то высказать по этому поводу, но сдержалась. Алексей задумчиво промолвил:
– Это хорошо…
– Кстати, я вчера разговаривала с родителями… – начала Кристина.
– И что же?
– В общем, в Омск я не еду, – вздохнула она. Ребята переглянулись, улыбаясь. – Пойдемте завтра в кино!
Небо полыхало оттенками оранжевого, дул легкий ветерок. Из глубины школы до слуха ребят доносилась приглушенная музыка. Жизнь улыбалась своей самой лучезарной улыбкой.
Школяры XXI века Два года спустя
© Copyright: Илья Тарасов 2, 2009
Свидетельство о публикации №209112001507
Свидетельство о публикации №209112001507
Рецензии