Ареал дьявола

  «Судьбы народа  сокрыты  в  его  истории.  И  мы, малодушные  и  маловерные, должны  научиться  читать  и  разуметь молчаливые глаголы нашего  прошлого;  разуметь  сокровенные  судьбы  и явные дары,  и  таинственное призвание нашего народа…»  И.А. Ильин.

 

АРЕАЛ  ДЬЯВОЛА

«Революциями Бог карает людей и народы…» Н.А. Бердяев.


Вместо пролога


Революция…   Слово какое неуютное.  Есть в нем что-то колючее, отталкивающее, есть потустороннее, притягивающее против желания, пугающее, как Ананка-Неотвратимость.  Тем же веет от Молоха - те же гарь и угар.  Они брат и сестра: Молох и Революция.  Они неразлучны. Они муж и жена.  Результат их инцеста – химера-Свобода,  легкокрылая хищница, блудница великая, нагулявшая целый сонм перевертышей - Демократию, Гуманизм, Коммунизм, - на подбор! - в наилучших вампирских традициях.  Не чета каким-нибудь упырям да кикиморам. Говорят, сам Танатос помёту Свободы завидует, в той связи еженощно чудо-деву Ехидну на грязный реванш подговаривает…

       Свобода…  Нет слова более дурманного, более оболванивающего.  Само по себе оно есть «ничто»;  ввёрнутое в  манифест – меда слаще, желаннее манны небесной;  брошенное в толпу, оно – мать Революции; оно - БЕЗДНА… 
       Нет у Свободы  ничего общего с ВОЛЕЙ, свободой выбирать между «хочу» и «табу», определённой человеку Создателем; она её «анти»; и похожи они, как слова «хам» и «совесть».
       Свобода – это дух сатаны; верней сказать: это хохот его, несущийся над его, сатаны, ареалом…

________________________


 Глава 1.

       «Славяне! Несчастные  славяне!..  Ужели вам вечно суждено быть игралищем иноплеменников?  Сердце болит,  а рассказывать нужно: пусть видят сыны и внуки, что отцы их ошибались,  пусть братаются.  Пусть житом-пшеницей, как золотом покрытая, неразмежёванной останется навеки славянская земля».   Т.Г. Шевченко.


        Я ехал на Украину через каких-нибудь месяца два, после охватившей ее «померанчевой революции»; кажется, впервые за четверть века с неохотой  и  с чувством  тревожного ожидания, сконцентрировавшегося, вопреки обычному, не на обратных сторонах коленок, а где-то под ложечкой; и одно это не сулило хорошего.
       Может, наврал классик, бросив: «Страшно то, что революции меняют даже лица»?  Ни в купе, ни в курилке за сутки предметных исследований мне так и не удалось обнаружить в физиономиях братьев-хохлов каких-либо отклонений от прежних хохлацких стандартов.  Лица были обычные: пьяные и трезвые, приятные глазу и не очень, красные и бледные, еще сальные, постные, потные – словом, как и прежде в поезде Москва-Одесса, разные.  Да и разговоры  под чугунное бряканье велись по-обычному, то есть так громко, как и раньше гремели они в этом поезде или, скажем, в поезде Москва-Жмеринка, или гремели бы в любом другом - хоть даже Москва-Пекин, - когда бы находилось в нем более одного малоросса.  Так уж, не увидел я шрамов от революции ни на лицах, ни на иных кусках, принадлежащих бывшим моим соотечественникам. Наврал, стало быть, классик; а если нет – значит, никакой революции не было.  Что же тогда произошло и что есть сегодня в Малой Руси, чего я не вижу, но отчего под ложечкой нехорошая дрожь?  Почему от оранжевых флажков и плакатов, мелькающих тут и там, не весной и радостью веет, а тянет, как от могилы, тревогой, «тем светом» и холодом?  По всему, именно здесь (при условии, конечно, что сам я не псих), и лежала разгадка сегодняшней украинской  «флуктуации»… 
         Признаться, на этот счет тогда уже имелись у меня особые мнения: не знал я наверное про мистическую связь оранжевых  иродов с красными бесами:  я ее – чувствовал.  К тому добавить,  попался мне как-то на глаза документ,  были это пресловутые «Протоколы»; бумага до крайности хамская, необычная и, может быть, спорная, но не об этом сейчас.  Так вот, в первых же аккордах «майдановской» вакханалии, мне будто послышались знакомые хамские нотки:
       «Вспомните французскую  революцию, - было написано в хамской бумажке, -  тайны  ее  подготовления  нам хорошо известны, ибо она вся - дело рук наших. Мы  будем творить закон,  Право и Суд в форме  государственного переворота». 
        Мои чувства затейливо и надолго переплелись с содержанием «документа»; в сомнениях прибывал я в вотчину предков… 

        Вокзал с пирожками.  Автобус с:  «Деньгами давайте, билетов не надо».  Поля в запустенье.  Вон уже церковь. За ней будет пруд.  Все также.  Все вроде то же.  Трудно ощущать землю чуров  неродиной.  Научимся ли?  Ну а - надо ли?!  Может, обойдется еще?  Пронесет лиховерть и наладится?  Многое наша землица видывала, всякое на ней, страдальной, бывало, и Мамай, и страшней чего, только все она сдюжила.  Дайте срок: сгинут ироды, и как прежде мы  – гей, славяне!!  Хохлы, вы ведь в троице нашей - старшие.  Вспомните, Христа ради, земляка своего великого: ужели нам вечно суждено
быть игралищем иноплеменников...               
         Видно не пронесет.  Теперь не обойдется.  Не останется неразмежёванной земля наша славянская.  Надежда была, когда с Богом мы жили.  Не вернется  в эти края Богородица.  Не подвижников Печорских здесь слушают - бесов «в шапках литовских», им гимны поют, предателям Земли Русской.  Хотя, ну какие они предатели?  Они ведь даже русинами не были.  Ни гетман Мазепа, иуда-практик, идол «мужества»;  ни академик фальсификации пан Грушевский, идол «истории»;  ни  - уж конечно - благословивший дивизию «Галичина», австрийский католик-иезуит, граф Шептицкий, идол суррогатной религии.  Тогда - враги они?   Они – оборотни.  Только у кого ж язык повернется на идолов-то?!  Не найдет в учебнике  русин-ученик таких слов: «Разделили нас, чтобы легче нас было грабить»; зато как вирши он будет зубрить теперь (уж об этом-то расстараются): «Туранская Московщина украла софийские ризы у Киева!  Туранская Московщина!  Московщина!»  Так и запомнит. Надолго заучит. Может и навсегда. Уже прикоснулась к нему Ламия-Свобода…
        Вот уж в точку сказано: самая большая победа дьявола в том, что он нам доказал, что его вовсе нет.  Оно и зачем ему быть, когда есть ироды, идолы - холопы «сына» его, Хама Грядущего?
        Эй, хохлы!  Слышите?!  Нам бы вовсе без идолов!  Устали, поди. 
Не услышат.  Теперь не услышат.  Это чары  Эриды-Свободы.  Против нее  стараться, как древние учат, только гланды студить.  Яблоко давно уже скандалисткой подброшено…  Дешевле для нервов плюнуть на все, фигу в кармане скрутить, да к своим баранам вернуться.

        Дни идут, земля не копана, картошка не сажена, деревья не убраны,  листвы по колено… Что революция?  Дача! – вот слово отталкивающее, колючее некуда.  За долгие годы я сросся с ней жилочкой каждой, но так и не полюбил.  Собираясь каждый раз «за границу», настраиваю себя не думать о плохом, приехав, уговариваю глаза  не бояться…   

- Боже помогай! - Это соседка.  Как всегда «туда-сюда по делам» намылилась.  Ей лет сто или больше.  Она – народ.  Слово ее – глас народа.  Она знает все даже о Гондурасе (сомневаться в этом - себе дороже),  но «конёк» ее  – внешняя политика США, внутренняя – СНГ, а также мировая экономика. 
- Как живете-можете, бабушка? – забрасываю хитрую наживку, хотя запросто можно было и на голый крючок. – Пенсии не задерживают?
- Слава Господе.  Новый исправно плотит.  Даже добавил вот, раскошелился: и пенсии, и зарплаты.  А как же?!  Однако и этот – бандит, хуже прежнего!  Цены-то  куда выше поднял!  На ранешную, маленькую, пенсию бывало и мясо кушали, а на его, большую, и сала шиш купишь!  И то правда: зарплаты - кому получать?  Была одна фабрика, одёжу шили, и ту жид скупил.  Всех разогнал, гаденыш пархатый!  Одне спекулянты теперь и живут.  Жируют, паскуды.
   
      Последовал подробный сравнительный анализ цен на товары от первой до последней необходимости, который категорически указывал на то, что новый правитель – бандит, спекулянты жируют, народ обманут, только об этом пока «ни ухом ни рылом», а сама бабка так жутко бедует, что: «некому даже забор починить», и  кабы нашелся хоть один добрый человек, то простая человеческая благодарность с ее стороны была бы неизмеримо ёмче двух-трех  литров виноградной наливки, на которые добрый человек, найдись-таки он,  мог вполне бы рассчитывать.  Бабке повезло, таким человеком оказался именно я: мы уговорились «сразу после картошки» и, как у нас  издавна повелось, за голую благодарность.  Добившись своего, она на всякий случай измерила меня еще подозрительным взглядом, в том смысле:  «Не очень ли прогадала?» - решила, что не очень, успокоилась и  проследовала «туда-сюда по делам».  Я же отбросил ненавистные грабли и с удовольствием расселся на ворохе грязной, но обалденно пахучей, прошлогодней листвы.

         Два муравья  насмерть дрались у правого башмака из-за огромной былинки; муха-дрозофила билась в паутине на смородиновом кусту, жизнь ее висела на волоске; знакомый грач нервно шаркал в двух шагах, точил клюв о кусок кирпича и требовал начать земельные работы немедленно; бабкин ободранный рыжий кот забрался на яблоню и зыркал оттуда на нас с грачом нахальными желтыми угольками; солнце приятно сушило мне спину, а коту, паразиту, слепило глаза… 
         Интересно: почему не замечаешь всего этого, пока не упреешь?  Ну приди ты в рубашке, наглаженный, сядь на стульчик, чтоб штаны не испачкать – наблюдай, сколько влезет. Ан нет.  Обязательно надо, чтобы упреть.  Видно, есть в этом смысл.  Известное дело, есть.  Представьте-ка себя: наодеколоненного, в «тройке» с галстуком, на корячках, в прошлогодней листве муравьев разнимающим?  -  Чушь собачья!  Хочешь природу узреть – слейся с ней, уж будь так любезен. По-другому никак.  И чтоб никакой тебе парфюмерии и прочей там роскоши; она гибель всему настоящему, натуральному.   
          Будто ветерком подогнало уже знакомую хамскую вонь: «Мы  пустим  в  подмогу спекуляции развитую нами среди  гоев потребность в роскоши.   Поднимем  заработную  плату,  которая, однако, не принесет  никакой  пользы  рабочим,   ибо  одновременно  мы  произведем вздорожание предметов первой необходимости…» - всё удовольствие коту под хвост, бесовщина какая-то,  лучше бы не читал.
          Говорят, когда после многих безуспешных попыток хамские бумажки всё же были представлены Николаю II, то произвели на него такое же впечатление.  На полях «Протоколов» император сделал пометки: «Какое предвидение!», «Какая точность исполнения!», «Наш Пятый год точно под их дирижёрство!»,  «Не может быть сомнений в их подлинности».  Царь-батюшка, Николай Александрович!  -  ну а нам-то ЧТО писать поверх Вашего?!
          Приободрив себя столь смелым сопоставлением, я осторожно подтянул к средней части фигуры правый башмак, поднялся, подмигнул заждавшемуся грачу и энергично ухватился за штыковую лопату.  Да делайте, что хотите.  Моя дача с краю.  Я вообще, может, отдохнуть активно приехал;  а вы тут со своей революцией.  У меня вон: земля не копана, грядки не сажены, деревья не убраны…  Достанете – продам собственность, соберусь и уеду!
Грачу, кажется, рассуждения такие совсем не понравились: он каркнул в свое воронье горло, презрительно сомкнул клюв и улетел.  Я посмотрел на яблоню: кота тоже не было.  И ты, рыжий Брут?!  Сговорились.  А может у меня и родни здесь по духу, кроме вас, не осталось?! 

          Представления о «шрамах от революции» изменились у меня  очень скоро.  В чем-то классик был все-таки прав.  Наблюдая за ходом демократического путча по телевизору и общаясь с заезжими хохлами,  я видел Украину  разноцветную - разную.  Ошибочка вышла.  Все украинцы  (кроме бабки, остававшейся верным адептом Кропоткина) были только оранжевыми, причем от рождения и исключительно из любви  к  Свободе и Демократии.  И даже те, которые на момент «Х» были синими, синими сроду не были, а были, наоборот, оранжевыми; и в незавидном положении «чужой среди своих» ни об чём другом и мыслить не думали, как только взорвать хунту изнутри, раскрывая инкогнито широкой общественности ее антидемократическую и особо противоукраинскую сущность;  дураку ведь понятно, что синие трусы на них кучмисты-диктаторы под дулом напялили. 

        Чтобы хоть как-то разобраться в непростой ситуации, обратился я к одному из активистов движения «синих», дослужившегося к моему приезду до чина начальника штаба «оранжевых».  Было это тем удобно, что по совместительству являлся он бабкиным  сродником, по какой-то запутанной линии, квартировал в половине бабкиной хаты, и обратиться к нему можно было прямо через забор.  Улучив момент, я  ударил его  в лоб убойными, как мне казалось, вопросами: а знаком ли он с трудами «академика» Грушевского по «Истории Украины-Руси»? а сколько томов из девяти успел проштудировать?  Удар этот предполагался еще как отлуп на речь визави, в которой  - полчаса до того и за тем же забором -  до сверх жидких соплей горевалось о преступном  забвении  национальных героев, к числу коих был приплетен и Великий Фальсификатор, призывавший де век тому еще всех украинцев, во имя праха «отцов» их, викингов, сбежать (с Украиной вместе) к цивилизованным Габсбургам, от скифской бескультурной Московии, спроворившей - ведь подумать только! -  вместе с софийскими ризами и саму скандинаво-славянскую  историю украинского Киева…   
        Святая наивность!  Махровый оранжист даже не поморщился!  Изобразив на породистой национальной физиономии  утонченную демократическую улыбку, он с легкостью расставил все точки над «i», попутно растолковав мне, дураку, основные положения современных рыночных отношений.  Во-первых: платили ему не за то, чтобы он что-то читал, чего он никогда и принципиально не делал, а за «правильный политический курс»; во-вторых: синий штаб, платил ему ровно за то же, но больше чем в три раза меньше.  Не ему в лоб, а мне по мозгам!  И здесь по сценарию…
«Наш  пароль  -  сила  и  лицемерие.  Это зло есть  единственное средство добраться до цели, добра.  Поэтому мы не должны  останавливаться перед подкупом, обманом и  предательством…». 
        С бабкиным квартирантом я больше не разговаривал; человека же по истине великолепного - К. Леонтьева, - полтора века тому бросившего с болью: «…если б я не был православным, желал бы, конечно, лучше быть верующим католиком, чем…  либерал-демократом!!!  Уж это слишком мерзко!!..», - вероятно, обидел крайне: я возвёл его в ранг - пророка…   

 
        Наступили суровые дни.  Бывало их обыкновенно семь или восемь, зависимо от климатических или иных житейских пакостей.  Хотите - верьте, хотите - нет, но где-то очень глубоко я  был даже рад сейчас, что есть у меня этакий полу суверенный уголок за границей, на который  ни «синие», ни «оранжевые», ни даже сами Законы «перевёрнутого» государства не имели права припереться без стука. Это согревало что-то раненое внутри, утихомиривало боль и обиду. На трубу развалюхи-дачи я мог запросто вывесить флаг, причем  любого размера и цвета; мог установить на территории уголка любую форму правления - хоть монархию, хоть коммунизм; мог пикетировать, что захочу, или негромко митинговать. Недовольные же могли лишь возмущаться - это было их правом, - но исключительно за забором, так как  непосредственного вмешательства в дела надела я бы не потерпел, на что, в свою очередь, имел свое уже полное право.  Конечно! - лицемеры могли еще попытаться хитростью заманить меня в сепаратные переговоры.  Однако я  -  всегда готов к подобным маневрам, и застать меня врасплох, практически невозможно.
 
- Доброго ранку!
Я откивнул.  Не дождешься.  Это жена начальника штаба. Женщина вполне симпатичная, статная, даже видная, и, может, не совсем уже глупая, только узнать об этом наверное, не представлялось пока никакой возможности, так как умом своим она пока не жила: в семье её это не то чтобы не приветствовалось, но даже до того недопустимым считалось, как женский именно блуд. Мужской же блуд в семье никак не считался, и обсуждениям, из-за их заведомой глупости, не подлежал.  Да она и не обсуждала: сначала некогда было – то дети, то внуки и дети, а теперь - может, свыклась, а может, и обсуждать стало нечего: мужу стукнул седьмой с половиной десяток и, по слухам, он окончательно «сдал»…
- В гости или как? – гнула свое, ободрённая моим кивком, цветастая марионетка; при этом лицо ее все больше становилось похожим на отмороженный  «лик»  председательши  комитета  Европарламента по делам незаконной миграции,  и выглядело оттого все более глупым и все менее привлекательным. 
Мне ли было не знать, что скрывалось за ее аморфным и безвинным, казалось бы, «иликак»?!  В неглупых мозгах «иликак» этот - один -  распадался на минимум два конкретных провокационных вопроса: надолго ли  приперся из своего тоталитарного государства?  и  -  чур ее! -  не собираюсь ли устраивать обратный переворот, в смысле лишать супруга,  только-только приловчившегося сублимировать остатки былой мужской роскоши в доходную ниву,  твердого заработка? 
Я не стал на ней отыгрываться, не стал мучить, и ответил, как мог, то есть так, как подсказывала политическая обстановка:
- Вот, уж…
Этого ей хватило надолго.  Вопросов она больше не задавала, и уже минут через пятнадцать напряженных раздумий, осторожно стащила развесистый бюст с калитки и ломанулась домой.  По поводу выуженной у меня информации, ей срочно нужно было посоветоваться с супругом.
Мне было ее искренне жаль.  Несмотря ни на что, даже на ядовитый окрас.  Сообразит ли когда-нибудь эта, вполне пока женщина, что устремления всего постсоветского к «европейским стандартам»,  ее личного облика никак не касаются; что подгоняя свое лицо под те самые «евростандарты», она делает его «мёртвым» - даже в свете майдановских фейерверков.  Лица наших женщин всегда были разные, случались даже - прости меня, Господе - не очень красивыми, но они всегда были – живыми, всегда умели смеяться и плакать, улыбаться и огорчаться, серьёзничать и кривляться вместе со своими хозяйками; за что, кстати сказать, хозяйки и нравились не только нам, этническим их половинкам, но и тем же буржуям, чьи жены давным-давно эмансипировали от них в пользу индустриализации и, как следствие, превратились из женщин в «железных», «стальных»  и других металлических  леди.
Поди, не поймет.  Поди, не успеть.  Экология… 

Бедняга, она напомнила мне «горемычную», жену еще «старого» ирода,  лет семьдесят тому сбросившего Крест с местной церкви…  Вот и не лупили ее чем ни попадя, и черти к ней по ночам не являлись,  и горемычной никакой не была, а, поди ж ты, напомнила ведь?  Тем,  думается,  что легче  всего представлялась: вечерами, покойно притулившейся подле супруга, с открытым обязательно ртом, с придыханием впитывающей:  про «оранжевую» хорошую революцию и про плохие палки в ее молодые колеса; про Свободу и про североамериканский демократический рай; про стратегические перспективы, открывающиеся ей  по линии Одесса – польские Броды…
Эдак разжалобил я себя до того, что чуть было не кинулся в след.  Почему-то так захотелось рассказать простой русской женщине о русском простом бедолаге, - о тульском Левше.  О том, как очутился тот по воле провидения в краях заморских, из Тулы всякому раем казавшихся.  Как не нашел там ничего для души, окромя исторических ухоженных арсеналов, а телом от тоски по Отечеству изнемог.  О том, как метался непревзойденный искусник по острову фарисеев,  вопя в последнюю уже мочь: «Англичане кирпичом свои ружья не чистят!». 
Подумал: вдруг и ей откроется сокровенное?!  Это ведь только - Левша про ружья вопил, создатель его кричал совсем про другое; молил он за нашу ИСТОРИЮ  - упредить хотел: не надо бы нам ее всяким дерьмом подчищать  (да еще на век столько раз): может статься - откликнется…

        Тут занятная историйка вспомнилась. Может, прочиталась когда, а, может, кто подсказал.  Только это неважно.  А важно то, что американец один, фермер (крестьянин по-нашему), нашел как-то зуб.  Повертел, как водится, обнюхал, на язык лизнул. Зуб как зуб.  Коренной.  Вроде бы человеческий.  Старый, конечно.  Словом, пустяшный предмет.  Чтобы приспособить по хозяйству куда, то мыслей таких американец в виду не имел и даже не допускал; и, скорее всего, обратно зуб тот, из-за очевидной ненужности, в землю бы бросил, а по времени и забыл.  Однако крестьяне - народ дотошный, про то любой подтвердит. Так и вышло: стукнула его мысль, и снёс он находку в научное американское общество.
         И что бы вы думали?!  Зуб, просто коренной на неопытный взгляд, совсем не из простых оказался.  Принадлежал он  когда-то, в очень древние американские времена, в конкретно ХIХ-ом веке, роту важного индейского князя по имени Лупо-Пуппи, с одноименной фамилией; в племени их, об одиннадцати  голов,  надо заметить, очень многие носили такую фамилию.  Обо всем этом совершенно точно в обществе подтвердили  и даже фермеру с оказией бумагу направили;  чтобы ни сам он, ни другой какой сельский крестьянин, об зубе  сомнений не помышлял.  Так, мол, и так: костяным настоящим предметом питался великий индейский вождь Лупо-Пуппи; потому предмет сей есть  исторический раритет и ценность Американских Штатов, под общим номером семь (или восемь).
        Теперь американский фермер крестьянствовать забросил; избу свою, вместе с сенями и чердаком под музей оборудовал - никак ведь невозможно, чтобы раритетный лупопупский зуб валялся с прочими зубьями, -  сам же  при музее смотрителем.  А чтобы харчеваться, так ему теперь из научного общества по закону положено.
К чему это я?  Ах, вот…  Кричал нам Левша, да другие услышали. 

        Ни в чей след я не кинулся; затея изначально была бестолковая.  Да и не хватило бы у меня  ума изложить наболевшее ни в двух, ни даже в двухстах словах; хотя уже и последняя цифра легко могла рассматриваться известной особой, как одна из форм бесконечности.
В самом деле: какой прок могла извлечь простая малорусская тетка из того, что князь Рюрик, её прапрадедушка, никаким шведом «руотси» ни по существу, ни по паспорту не был, но сделался им, благодаря исключительно  «образованным» европейцам и «европейской образованности» наших, свободно и демократически мыслящих, индивидуумов? (Скорей потенциальный прок для нее был в обратном.)  К тому, признаюсь, не очень-то представлял себя, букашку,  в роли ликвидатора теткиных исторических заблуждений; когда прививались ей те заблуждения, такими столпами как Карамзин, Соловьев, Погодин… 
Справедливости ради отмечу, что последняя мысль была тут же осуждена мной как идолопоклонческая и, поборов смущение, я  – нет, опять никуда не кинулся –  заставил-таки себя, представить себя в той самой роли! 
- Малопочтенная, - начал я, мысленно развесив тетку обратно на заборе и сделав хитрый вид, что почти простил ей  оранжевую ориентацию, -  извольте выслушать сказку: «Давным-давно, когда вас, может, и на свете-то еще не было…»
Никогда еще речь не вываливалась из меня так ловко, быстро и красно. К вечеру, перепахав почти весь огород, я уже вплотную подобрался к теткиному прапрадедушке: «Шведы-мореходы, - заливался я, поглядывая на багровеющее солнце, - были очень отважные.  Увидали смышленые финны, как отважно шведы гребут веслами,  тут тебе и прозвали их загадочным словом  «руотси», что и обозначает на неведомом никому языке - «гребцы».  Дальше просто: несмышленые, погрязшие в распрях словени, жившие  «зверинским образом, скотски - в лесах, как все звери», узнав от финнов об отважной и лихой шведской национальности, призвали ту к себе  править и продавать себя в рабство (само собой разумеется, что все это сопровождалось бешеной тряской не вполне отпавших хвостов), а заодно и прозвали себя в ее честь  непонятным – «руотси».  Со временем, перековеркав по неграмотности красивое слово, словени сделались русскими. - Это, как вы понимаете, кратко, - предупредил я тетку, собираясь перейти к главному. -  Всю же сказку вы можете отыскать в 50-ти томной «Иллюстрированной Мировой истории» для детей самого младшего школьного возраста  или  кусочками прочесть в «Историческом атласе» Нила де Марко, тоже с картинками…»
Лопата сделалась неподъёмной; солнце окончательно раскисло; по очереди разорались окрестные петухи; под их ор и под сумерки тетка незаметно исчезла; я так и не успел ничего ликвидировать.
- Эй, малопочтенная! – вернул ее усилием сильной воли и повесил на место. - Кто вас отпускал?  Я рассказал вам сказку.  Послушайте же историю.  Уже в бронзовом веке – четыре тысячи лет назад! – наши предки обладали государственностью, строили цветущие города и на всю ойкумену славились как лучшие мореходы!  А где были шведы?  Где были немцы?  По словам великого Ломоносова, «совершенно дикие германцы еще в шкурах бегали».  Ах, тетка, тетка…  Европа была нашим домом, мы просто забыли об этом; нам помогли в этом наши идолы.  А теперь идите, - отпустил ее, - и откройте пошире рот: на ночь глядя, ждут вас другие истории… 
Тетка с удовольствием распалась, а на ее месте образовался ободранный бабкин кот. По его наглой ухмылке нетрудно было догадаться, что он подслушивал, в отличие от тетки, все понял, но на слово верить не собирается.  Я без колебаний выложил перед ним убедительный шматок поросячьего аргумента, остаток обеденной роскоши;  и ухмылку как корова слизнула. Проурчав в том роде, что я как всегда «пр-рау-ф-ф», а тетка как всегда «ду-у-р-ра», кот с жадностью воткнул жирный аргумент в свою рыжую морду и  прямо на глазах растворился.  Чем-то он напомнил соседа: не мордой, не цветом - чем-то более деликатным.  Но разбираться в этом ни сил, ни желания уже не осталось.
Закончился, из суровых, день седьмой, последний; дальше рутина.
Оттащив чугунную лопату на видное место (в надежде, что до завтра ее оттащат и вовсе или уж, на худой конец, покалечат), я омыл пот праведный и побрел в сторону дома тихими, дремучими улочками.  Фонари, которые когда-то их освещали, потухли сразу после распада Союза  (может, в знак скорби, а может, еще почему),  да так и не загорелись с тех пор.  Лично мне это, признаться, никак не мешало,  даже наоборот: не отвлекало на суетное, не размывало звёзд;  но люди неловкие, неприспособленные к экстремальной ходьбе, нет-нет да и попадали в какой-нибудь углубленный просак, бывало и ноги ломали.  Случись такое, каждый гражданин и последняя гражданка немедленно становились на сторону неуклюжего земляка (и этого у нас - никому не отнять!): врачи оказывали пострадавшим квалифицированную медицинскую помощь, родные заботливо выхаживали, сочувствующие сочувствовали…  Вот только сами виновники болезненных неприятностей оставались ко всему безучастны  и продолжали торчать вызывающе и бесполезно – так,  лишь бы проволоку подержать.

       Мой дом, куда на месяц - полтора  со мной вместе перемещались и все исследования «померанчевого феномена», это двухкомнатная хрущевка, сооружение удивительно уютное; и она - единственное, к чему за границей я по-настоящему привязан.  Мне здесь спокойно.  Здесь всегда чисто.  У меня здесь почти что всё есть…
       Против окна, не то чтоб рукой достать, но совсем рядом,  огромный разлапистый ясень.  Он весь почернел от старости и дождей, растрескался; общипали его ненастья; крону бес счету изгнездили пернатые,  исключительно вороно-образные и какие только на свете случаются. Чудище, одно слово, этот древний ясень.  Не хватает под ним разве пресловутой избушки да Соловья Разбойника где-нибудь посередке.
На одной из лап великана примостилась омела.  В отличие от своего дремучего кормильца она круглый год зеленая, элегантная.  В ней живет моя дриада.  Дриаду, правда, я ни разу не видел, но это вовсе ничего не значит,  она всегда там.  Она спит.  Потому, верно, рядом с омелой нет гнезд; наверху ее все уважают, вблизи не каркают почем зря и не выпендриваются – даже весной.
Каждое утро  - рано-рано! -  над омелой гукает горлица: старается разбудить красавицу нимфу.  Но будит меня…
Каждый вечер, ровно в 23-57,  наперекор всем глупым законам, именно  отсюда, над нашей Землей начинает величественно восходить всегда полная Луна,  огромная и медная.  Персей со своим Пегасом и царствующей тёщей, Ковшик с Медведицей уважительно уступают ей место на своде и, волочась вокруг Холодной звезды, постепенно переворачиваются  кто  куда  -  за пятиэтажки, за липы, за город.  Всё преображается в реликтовом свете, а потом замирает, чтобы до самого утра остаться таким, каким было очень и очень давно, еще до всех нас… 



Глава 2.


«Ты просвещением свой разум осветил,
Ты правды чистый лик увидел,
И нежно чуждые народы возлюбил,
И мудро свой возненавидел…»
 А.С. Пушкин.


      Чур меня, я не завистник, но рассказав - уж как у них вышло - про Полтаву с Деканькой, ни Пушкин, ни Гоголь не заслужили свалившейся славы.  Дел-то всех, что  ИМ  стоило: увидали красу - на пенек опустились, да и написали, как есть.  Заслуг у них мало, вина очевидна: не мысля перспектив сочинять, как ОНИ, после них у нас двинули по-иному пути: приловчились сначала написать, а что оно так и есть, уж потом сочинить.  Пуще же всего зауважали вдруг писарчуки наши - эдакие Верховенские Степаны  Трофимычи - в видах философских а то и психологических вскрывать люду причины его материальной убогости, обнажать корни  исторической обнесённости.  Вырвут кусок потемней из истории, извернут, как фантазия разрешит, отыщут глубину невозможную, ширину необъятную, которых спервоначалу в куске и запаха не было, тут и укажут темной массе, в чем светлая собака зарыта:  «Россия, - дескать, - есть  слишком великое недоразумение, чтобы нам одним его разрешить, - без учителей наших, -  без немцев».   
Моде этой века.  Меценат неизвестен… 
Кто определил русов в «исторически обнесенные»?  Кому понадобился такой «изворот»?  Почему – даже в наши дни! – учебники продолжают врать нашим детям про их, живших «скотски в лесах, как все звери», прапрадедов?
У русов-славян не может быть лучшего, более цивилизованного, прошлого, чем у готов-ариев – это «европейский стандарт»; кто сомневается - тот русофил, тот мракобес. 
Прости, Господе: да на их «цивилизованности» пробы негде ставить; от их стандартов хамством несет за версту; а хваленая их «образованность» - это асфальтовый каток: ни свернуть, куда хочешь, ни в горку подняться.
Скажи французам, что опричники Грозного, за семь лет  уничтожили  меньше людей, чем они, гуманисты, за одну лишь Страшную ночь?!  Напомни им, что Анна, дочь нашего Ярослава, а их королева, расписывалась за их же «просвещенного» короля, не умевшего ни писать, ни читать, а в свободное от работы время  (с трех языков! и это тысячу лет назад!) переводила милому сказки?!  Рассмеются лягушатники или, может, обидятся, а то и войной пойдут, но разбираться не станут – стандарт!
Скажи немцам, что «дремучее и сиволапое» Православие  и за тысячу лет, и включая Раскол! не извело столько христиан, сколько сожгла их «культурная» Инквизиция?  На следующий день прекратят инвестиции: задет их стандарт!  Нетрудно представить, что станется, попытайся  вдолбить кто в тевтонские головы, что никто из древних  и не заикнулся о том, что готы – есть немцы, да и вообще - о немцах.   
Мужайтесь немцы: не было в вашей истории «белокурых бестий», и вообще никаких «белокурых» не было (но это уже другая история).  Был огромный конгломерат, в котором вы, может, вместе с нами, славянами - безусловно, народом-лидером (не говоря уже про культуру, хотя бы по численности), может и вместе с готами заодно - несомненно, племенами прибившимися, пасли свиней, размножались, растили детей и ВЕКАМИ (а не победоносно) дрейфовали в сторону  Эвксинского Понта. А вот оттуда уже погнали вас настоящие бестии - чернокурые, на быстрых гривастых конях и не обремененные подсобным хозяйством.  Кстати сказать, гнал вас Атилла уже без славян; те уже жили в Карпатах. 
И вот еще, немцы…  Вандалы, гепиды и герулы говорили на - славянских диалектах! и носили славянские имена!  И этот факт вам  -  известен.  Еще ваш Фридрих II предупреждал вас о «непобедимом и жестоком» народе: «Русские происходят от гепидов, разрушивших Римскую империю…»  Забыть бы вам, немцы, что ВЫ это сделали - а?  Вандалы - это не вы. Вандалы - это венеды (чтобы понять это, не надо быть и лингвистом).  По необразованности, вы просто перековеркали красивое слово.  Венеды – это славяне! Гепиды – это славяне!  Вандалы-венеды и гепиды разрушили Рим, а вы просто поселились в землях падшей Империи. Мужайтесь…
Скажи американцам, что Белорусские партизаны внесли больший вклад в Победу, чем весь их безликий конгломерат; что почти вся их история, начиная от куперовских «бесстрашных» пионеров и  «метких» инфантильных ковбоев…  Об этом в век ядерных бомб и думать-то страшно!.. 
Скажи русскому, что русскую «Повесть временных лет» «прочитали» ему не по-русски, а, наоборот; что, может, с этого-то и начались его и «убогость», и «обнесенность»;  и что именно поэтому  любой иноземный хам-недоучка может позволить себе высокомерно поучать его, по природе «пришибленного», и приручать к «цивилизации» и «стандартам»?  Лишь улыбнется русин: да кому это надо, да когда это было? 
« Мы вычеркнем  из памяти  гоев все  факты прежних  веков, которые нам не желательны…»
Что имеем, не храним, потерявши – плачем…
Господи, помоги нам, пожалуйста, сесть и ПРАВИЛЬНО выучить: «Реша Русь, чудь, словени и кривичи и вси: «Земля наша велика и обильна, а наряда в ней нет.  Да подите княжить и володети нами.  И избраша три братья с роды своими пояша по себе всю русь…»!!!  А  «наряд» - это не «порядок» в смысле бардак,  это государственные структуры, обеспечивающие законность и право; а «реша русь» - значит русы: Русь Новгородская призывала на княжение – русов!! - Русь Скандинавскую – прямых своих родичей, русов-словян.  И призвали.  И объединились.  И - ничего иного!  Никаких скандинавов викингов, кроме слуг-легионеров, в нашей истории не было!  Таковыми мы обязаны все тем же «стандартам» и «европейской образованности» наших податливых «интеллектуалов» - и это такая же правда, как и то, что большая  часть «древней» западной мифологии,  включая ундин и эльфов, была сочинена в романтическом XVIII-ом веке, когда по Рейну росли как грибы  «средневековые» замки-новоделы. 

Но Рюрик - викинг, - это все таки следствие.  Прежде - самих русов совершенно необходимо было представить рабами.  По-другому никак!
Я не историк.  Мои познания в этой губернии – куда ниже плинтуса.  Зато по арифметике в третьем классе у меня всегда была твердая – пять, и этого за глаза, для того чтобы подсчитать, как славяне «стали рабами»… 
Наткнулся я как-то на «КУРСЪ РУССКОЙ ИСТОРIИ проф. В. Ключевскаго.  Москва.  Синодальная Типографiя. 1904».  Прочитал.  Подумал: «Если бы учился у него, не пропустил бы ни единого занятия».  Его лекции – чудо!  Ученик Соловьева, он не стал русофобом, в угоду моде тогдашней;  однако никто из множества историков-русофобов, регулярно наезжавших из «просвещенной» Европы у него просветиться, не считал его русофилом, иначе б, понятно, не наезжали.  Либерал до мозга костей, он так сказал о либералах в дьявольском 1905-м: «Чтобы согреть Россию, они готовы сжечь ее…»  Думаю, этого довольно для предисловия.  Итак: задачка…
В лекции десятой читаем: «Почти весь Х-й в. продолжалось покорение славянских и соседних финских племен из Киева, сопровождавшееся обращением массы побежденных в рабство.  Араб Ибн-Даста, писавший в первой половине этого века, говорит о Руси, что она производит набеги на славян, подъезжает к ним на кораблях, высаживается, забирает обывателей в плен и продает другим народам», - и чуть ниже: «Значительных порогов по Днепру во времена Константина Богрянородного считалось до семи. Небольшие размеры русских однодеревок облегчали им прохождение порогов.  Перед [которыми Русь]… вытаскивала из реки лодки с товарами и тащила их волоком или несла на плечах и гнала скованную челядь [т.е. рабов]».
Отметим, во-первых: все сведения о порабощении славян профессор черпает исключительно из иноземных источников  - да наших просто и нет! -  латинских (которые, по понятным причинам, и смысла нет разбирать) и арабских.  Но:  как название «дулебы», по словам самого же профессора, «покрывало» всех прикарпатских славян в конце  IV-го века, слово «славяне» «покрывало» для иноземцев в Х-ом веке все племена и народности, обитающие на Русской равнине.  Поэтому если даже порабощения имели место (что, кстати сказать, практиковалось в те времена и самими - и латинянами, и арабами), то, скорее всего, порабощались иноплеменники.  Но только не финны!!  Находим в лекции XVII: «ни в письменных памятниках, ни в народных преданиях нет упоминаний о какой-либо борьбе руссов с финнами»; что: «самый характер финнов [по словам  Тацита абсолютно “забитых и не имеющих даже оружия”] содействовал  МИРНОМУ сближению обеих сторон».
Во вторых: у Ибн-Даста мы видим поработителей на кораблях.  Сглаживая такую «описку» (для араба и верблюд – корабль), профессор низводит эти корабли до «небольших однодеревок».  Учитывая то, что основным предназначением этих однодеревок было все же перевозка товаров в Северное Причерноморье  и то, что размеры их были небольшими (прямо скажем, длиной в одно - без верхушки – «небольшое» дерево), нетрудно подсчитать, что наряду с товаром, купцами, гребцами, поварами, охраной (обязательно многочисленной, для защиты от степняков) и т.д. рабов в каждой лодке могло находиться в среднем не более… – ОДНОГО!  Сравним: «подъезжает к ним на кораблях, забирает в плен и продает другим народам», - ощущение такое, что речь идет, по крайней мере, о - СОТНЯХ!   
В третьих: находим в той же лекции, что другой уже арабский писатель IX-го века Хардадбе, современник Рюрика и Аскольда, замечает, что «русские купцы возят товары из отдаленных краев своей страны к Черному морю в греческие города… что те же купцы по Дону и Волге спускаются к хазарской столице… выходят в Каспийское море, проникают на юго-восточные берега его и даже провозят свои товары на верблюдах до Багдада, где их и видал Хордадбе…».  Это известие относят еще к первой половине IX-го века, т.е. десятилетия на два раньше предположенного летописцем времени призвания Рюрика с братьями.  Сколько же поколений  - сколько ВЕКОВ! -  нужно было, чтобы проложить ТАКИЕ пути?!  Почему этого нет в учебниках?  Почему вместо славян  купцов, славян строителей в школьных учебниках  до сих пор нарисованы, с припиской «славяне до Рюрика», какие-то звероватые пугала с бортнической кружкой под мышкой?
В четвертых: жена Игоря Ольга расправляется с убийцами мужа  как угодно – закапывает, рубит, сжигает заживо -  только не порабощает, не продает. 
И, наконец, в пятых: читаем у Даля:  «Челядь, домочадцы, слуги, прислуга, работники, дворовые люди.  Челядник - батрак, казак, наймит, слуга», - ни одно из определений и близко не означает «раб»; это подтверждают и современные лингвисты-историки.  Значит: если «гнали скованной» все-таки челядь, то это, скорее всего, были «зэки», попросту  – каторжники, каковых и сейчас  и славяне, и арабы сопровождают в наручниках;  а Ибн-Дасту  просто посчастливилось  напороться  на  арестантский этап.
 Есть еще и в десятых, и в двадцатых!  Ну - не было на Руси такой практики! - не торговали киевские «князья-викинги» звероватыми  рабами-славянами! не торговали киевские князья-русины славянами-соплеменниками!  Повторюсь, в защиту уважаемого профессора: он ученый своего времени – времени расцвета европейско-масонского «просвещения», от которого отказаться полностью он не может в силу множества причин. 
(Заострю, как бы между прочим, хоть и не очень кстати: слово «украина» - как само собой разумеющееся - в лекциях профессора пишется с маленькой буквы; нигде не упоминает он и о каком-то отдельном «украинском» народе. Это говорит о том, что еще в начале ХХ-го века ни сам Ключевский, ни даже его западные коллеги, масоны в подавляющем своем большинстве, «академика» Грушевского ни в своих коллегах, ни в академиках отнюдь не числили…)
Ответ: славяне - племя рабов - миф; время начала производства  - первая половина XVIII-го века.  До этого времени понятия «рабы-славяне» в природе существовать НЕ  МОГЛО!  Я не историк, я имею права ошибиться, скажем, на полвека, не более.
Но если уж и говорить о работорговле, то, прежде всего, надо бы вытащить из веков иудеев-хазар.  До Олега Вещего от них, и  правда, на Русской равнине никому спасу не было.  Чего уж, крепко достали.  С другой стороны: ну а кто вообще талмудистов словом добрым помянет?  Негры, сгнившие в трюмах и на американских плантациях?  Малороссы или белорусы, выплачивавшие им мзду, чтобы только зайти помолиться в свою православную церковь?  Россия, за бесов-большевиков?  Германцы, которых они духовно кастрировали и которым уж не родить теперь ни Канта, ни Гёте, ни - на худой конец - Ницше?  (Трудно даже представить, с какой скоростью вертятся в гробах эти великие немцы, когда просачивается к ним бездарная и вонючая «жижа» из «Дойче Веле»!)  Поляки, государство которых ростовщики-иудеи помогли развалить (а точней, так и развалили)? Хотя, в этом случае, как с Пятиградьем , был, может, Перст Божий…
 
       «Мне иногда в голову приходила фантазия: ну что, если бы не евреев было три миллиона, а евреев восемьдесят миллионов... Во что бы обратились русские, как бы евреи третировали их?..  - Не обратили бы прямо в рабов? Хуже того - не содрали бы кожу совсем...  как делали с чужими народностями в древнюю свою историю?»  Ф.М. Достоевский. 
Кто из вас, господа, готов от ЭТОГО хоть что-то убавить?  Осмелюсь не посоветовать.  Александр Исаевич - уж на что гуманист, уж на что либерал - как гигантский бульдозер, перепахал это многовековое, забуераченое дальше некуда, поле: всех хотел примирить, всё хотел оправдать; а вышло - как трибунал, как ПРОКЛЯТИЕ…
         Что и сказать, и сами евреи частенько платили по «жидовским» счетам.  Сося чужую кровь по капелькам и десятилетиями, свою они отдавали в миг и всю сразу…
«Мы собрали в свои руки  золото, невзирая на то, что нам  его приходилось брать из  потоков крови и слез...  жертвуя  многими  из  нашего  народа. Каждая жертва с нашей стороны стоит тысячи гоев перед богом».
         Архидиакон Павел Алепский сообщал в письме (не упомню кому):  «Что касается породы жидов, то их вконец истребили. Богдан Хмельницкий - да будет долга его жизнь! - завладел городами, и теперь эта страна занята чисто православными казаками». 
Упаси меня Боже, злорадствовать; да и как такому порадоваться?  На Руси испокон делили всех иудеев на собственно ЕВРЕЕВ и ЖИДОВ-упырей.  Только кто ж разбираться станет, когда вместо сердца - гнев праведный, сабля наголо, а кругом кровь и кровь?..   Вот слова современника раввина:  «Кроме погибших от голода и жажды и потонувших в реках во время бесполезного бегства; везде по полям лежали тела наших братьев, ибо гонители их были быстрее орлов небесных».  Записаны слова эти в тихом провинциальном городке, в замке ляха Потоцкого, развалины которого - прямо из окна - могу видеть и я, когда спадёт листва с лип и ясеней.
        Однако и это – совсем уже другая история. Связь ее с сегодняшними событиями на Украине кажется призрачной.  А только с нами, славянами, по истории пробежать, всегда приключались всякие «оранжевые неприятности», когда кидались мы на «блестящее», забывая о том, что если нам в чём прибудет, то от другого непременно уж убыть должно ( я о душе, понятно)…  О том забывая, что труд для нас, православных, это просто-напросто долг перед Богом и людьми, а не средство для стяжения сионского «рая земного».  Но сегодня - вдумаемся! - ведь даже слова эти звучат, как верх мракобесия; поскольку «прогресс и стандарт» - это единственно прибыль, ещё прибыль и экуменизм,  пик на сегодняшний день всех иезуитских и иудейских наук, - сотрудничество по материальной линии Бога  и дьявола…



Глава 3

«Перестали понимать русские люди, что такое Русь: она есть подножие Престола Господня. Русский человек должен понять это и благодарить Бога за то, что он русский».  Св. прав. Иоанн Кронштадтский.


    Квартал, в котором (средней из трех) хрущевствует моя пятиэтажка, когда-то назывался еврейским; потому что - когда-то - сплошь населен был  чисто еврейским населением.  Аж с раннего Никиты Сергеевича жили здесь иудеи размеренно, мирно и складно.  По утрам неспешно шествовали они занимать свои хлебные посты в нетяжелой советской промышленности и помаленьку пролетаризировали, кем уж бог им послал – примерно до полудня.  Потом аккуратно обедали упитанных украинских кур, зажаренных с мочеными яблоками, и тщательнейшим образом переваривали  их  всю жаркую пору, запивая  полезной желудку минеральной «Региной» и малюсенькой  - время от времени -  чашечкой черного кофе, вредном для еврейского сердца в крупных количествах.  Вечерами же, чтобы позлить завистливых гоев, сутки напролёт перелопачивающих свой чернозем, гуляли евреи вдоль их огородов с чопорными собачками, задастыми тёщами и опрятными детьми, похожими больше на мудрых маленьких старичков, в глазах которых застыла невыразимая вековая  печаль…
      Разумеется, в ветреные погоды никто из них никуда не гулял; а в том же составе, рассаживались они на скамеечках во дворах и до ночи плевались в газетные кулечки тыквенными белыми семечками, наперекор, опять же, коренному населению, уважающему плеваться черными семечками и запросто, без всяких кульков.  Словом, НИЧТО, казалось со стороны, не могло разбалансировать устойчивой нервной еврейской системы.  Но вот, аккурат к тому злополучному времени, когда потухли на улицах фонари,  показалось хохлам, что евреи их как-то выбились из утоптанной колеи, будто разнервничались от того и даже чуть-чуть заскучали. Ну да в провинции – все же ведь на виду! 
      Неизвестным осталось: кто конкретно вскрыл широкой общественности поразительнейший мистический факт, преподнесший вскорости хохлам обидные и вполне реальные следствия: оттого, оказалось, евреи  в уныние впали, что слышаться стал им вой предков – очень-очень далекий, устойчивый и влекущий.  Дальше больше: чтобы не спятить с ума, и не в силах сопротивляться влечению, собрались евреи быстренько,  да и съехали, побросав на фиг обсиженные скамейки, тихие улочки и самих хохлов, как назло никакого загробного воя  из-за кордона не слышавших.  Неразгаданным  из этой  истории  на сегодняшний день остается лишь одна аномалия: собственно с горы Сион  (что было вполне логично и где-то нормально) сигнал получил лишь каждый десятый  еврей; остальные же стоны  равномерно донеслись до еврейских ушей  из благоустроенных европейских держав, в коих  настолько далеких предков у иудеев сроду и не было… 
Крайне необходимо заметить, что с параноической «американской мечтой» многим, пытавшимся соединиться с Объединенной Америкой, с огорчением пришлось распрощаться; так как куры оказались там никудышные, а быстрей всего синтетические; к тому добавить, тамошние пятнистые хищники попытались обдуть премудрых фарисеев и саддукеев - за хлеб им насущный - унизительным рукопашным трудом. Нет смешнее анекдота на Украине, чем тот, в котором Мойша  «пошел картошку окучивать».  Лично я за четверть века ни разу не видел еврея с лопатой, тяпкой или хоть долотом.  Единственным  инструментом,  который  посчастливилось наблюдать мне в натруженных еврейских мозолях, было портняжное шило, с облегченной  на  нет  рукояткой; обладателем которого являлся  сапожных дел мастер, Абрам Моисеевич Кац, - человек без всякого вида и пола, никуда не съезжавший за свой с гаком век, и скупивший по случаю уже упомянутую швейную фабрику.

      Без евреев квартал мой уюта не потерял и в упадок не опустился: наоборот, весь подштукатурился, окрасился и оттого, казалось, даже над каштанами слегка приподнялся и посвежел, - впервые, может, со времён основавшей его послесталинской оттепели.  Незадачливые  возвращенцы, обнаружив чудесную мутацию их прежнего места жительства, сильно желали селиться в нем снова.  Но, увы, два раза в одну и ту же квартиру - не входят.  В реваншистском угаре бросились блудные дети скупать высокопотолочные   - теперь уже сталинские - хрущебы; проводить туда газ и делать там неуютный и вонючий, зато очень престижный, европейский ремонт; разводить блескучие иномарки, котов нездешних совсем лысых пород; открывать казино и безвениковые финские бани. 
В тех заботах да с новыми надеждами и возвращалось все  на круги своя: к «американцам» подтянулись «германцы», потом «французы»  и, еще погодя, почти все «евреи»:  так как в обетованный Израиль подоспела война. 

       Надо ли рассказывать о том, что  и «невыездные» не теряли времени даром?  О предприимчивости хохлов слагают легенды.  Так и не дождавшись со стороны Скандинавии  (как, впрочем, и со всех других боков)  призывного воя,  покинули они на фиг свой чернозём,  и с великим усердием принялись за все остальное.  По утрам они семьями уходили куда-то, каждый сам по себе, что-то делали где-то, не числясь нигде, поскольку никаких мануфактур в городке давным-давно не было, после полудня откуда-то возвращались, обедали наваристый борщ, часок-другой почивали, а к вечеру ближе, рассаживались на освободившиеся скамейки и, назло всем НЕ гоям, вынужденным торчать теперь в удушливых казино,  до самой ночи резались в карты, поплевывая семечками - обязательно черными и запросто, уж куда попадёт.   При всём том, удивимся, умудрялись хохлы разводить не менее мерзких голых котов и  скупать у евреев  втридорога  их же блескучие иномарки.

        Самая  вместительная  и потому главная  скамейка квартала, так уж выпало, раскинулась как раз под моими окнами, не затворяющимися летом и на ночь.  С высоты третьего этажа, чуть углубившись в комнату (не то чтобы конспирации ради, а лишь бы кто чего не подумал), я и веду каждый вечер научные наблюдения за внешней зеленой средой и ночными светилами, попутно подслушивая провинциальные пересуды: исключительно в целях исследовательских и против воли, конечно.  Особо прислушиваться мне никогда не приходится; ибо разговаривать не то чтобы шепотом, но даже нормально, в городке, как и на территории всей  Украины, считается тоном совсем  дурным, то есть до того неприличным, как, к примеру, орать ни с того ни с сего на улицах какого-нибудь российского города.

- А я вам, козлам, в десятый раз говорю!..  Вы пенсии свои получили и сидите, как бегемоты, задницы греете.  А мне на какой хрен своих обормотов кормить?  Я с высшим образованием, а у вас вскладчину восемь классов;  я спекулянт, а вы честные.  Дайте работу – все честными станут! 
Это Виталик - мобильный пункт обмена валют, а заодно и сосед по лестничной клетке.  Тот факт, что «диплом» свой он прикупил, секретом ни для кого не является, но вслух осуждать это на главной скамейке не принято. Виталику лет двадцать семь, не больше.  Он свято чтит все, что связано с Америкой, особенно же тащится от ихних «ес» и «окей».  «Козлы и бегемоты» - четверо поджарых пенсионеров, которым Америка по барабану, и одна моложавая еврейка,  лет семидесяти пяти, временно не работающая, – «француженка», кажется.  «Обормоты» - это, примостившаяся с краю скамейки, жена Виталика и гоняющие в сторонке близняшки, Сережка и Колька. 
Пенсионеры и еврейка как бы конфузятся, крыть им особенно нечем; у них такие носы, будто они усиленно виноватят себя перед мамашей близняшек.  Только - уж меня-то  не проведешь - это уловка: им  просто не  хочется «заводить» её мужа:  «козлы» - самое мягкое, из его лексикона, пусть и менее запасливого, чем у Эллочки Щукиной, зато уж куда более похабного…

- Вы груши семьдесят лет околачивали, а нам теперь!..  Да мы, блин!..  А вы, совки, мать!..   
Всё.  Поехало «за политику».  Это хуже чем новости по оранжевому «ТВ»: там те же темы, такие же в точности интеллектуальные габариты – все то же, но только без матов. 
- Кальсоны до сих пор, поди, синие носите?!               
«Француженка»» расслабленно откидывается на спинку скамейки: «кальсоны» не про неё.  Подгадывая в тему, она даже позволяет себе очень эротично по-французски хихикнуть.
- Чё притихли, пеньки трухлявые; за кого, спрашиваю, голосовали?
Не интересно.  Вчера проистекало двусторонней, потому содержательней, - вчера Виталика не было…
Чушь собачья!  Ну причем тут кальсоны, когда с апреля по август «пеньки» из шорт не вылазят; а носить синее на Украине, уже на следующий день после «революции», стало не то что аморальным - опасным занятием; ну просто настолько рискованным, как ругать американского посла или самого Джорджа  Сореса!  Ищи дураков…
Что и сказать: не любил Виталик пенсионеров!  А не любил он их за то, что упустили «козлы» благоприятный момент и не присоединились у Стародуба к Карлу XII с Мазепой; за то презирал, что в решающем 1918-ом  не поддержали Петлюру и не оказали достойного отпора большевикам; а в середине 40-х не сиганули все как один к «лесным патриотам», героически освободившим государство Украину от фашистских захватчиков, но после загинувших от коммуняк-москалей; словом, всё-всё своё жалкое и ничтожное прошлое только и занимались «пеньки трухлявые» тем, чтобы не дать ему, Виталику, в его настоящем пожить так, как живут все,  уважающие себя  виталики,  в цивилизованных  западных странах  –  свободно, демократично, а главней всего – с «бабками».  Обо всем перечисленном, кроме слов «пожить» и «с бабками», Виталик, разумеется,  никакого умственного понятия не имел, он чем-то чувствовал это  -  не сердцем, не головой -  чем-то уж совсем  деликатным, вполне может быть, именно задницей,  угрожающе выпуклой и круглой, как научный радар.
- Скажите, а есть ли у российского президента реальная аппозиция? – услышал я как-то от него, вместо «здрасте», столкнувшись с ним по неосторожности во дворе.  Лучше бы он спросил о термоядерном синтезе или о том, как размножаются гуманоиды…  Слова  «реальная аппозиция»  и  жутко  политизированная мыслительная  бороздка на узенькой ленточке лба до того не стыковались с бессмысленным взглядом и  тракторным  обличием самого вопрошающего, что мне стало обидно ну прямо до слёз: надо же было так вляпаться: ни раньше, ни позже…  Резко выдохнув, чтобы не лопнуть или куда-нибудь не улететь, я буркнул что-то о набирающем политический вес футболисте Каспарове, о резко активизировавшейся из-за весенних запахов  Новодворской, заверил Виталика, что Ромашковая революция  на носу, попросил не обижаться на нас, заторможенных азиатов, сослался на занятость и кинулся со всех ног оббегать его по полупериметру.   Виталика я не любил…

____________________________


       Я не любил Виталика не за то, что он не любил пенсионеров, даже не за то, что любил он Соединенные Штаты.  Да мало ли что кому нравится?!  Уважают же, к примеру, французы ошпаренных лягушек, а аборигены Австралии жирных живых червячков.  Не любил я Виталика за то, что сам Виталик, как подвид Хомо сапиенс сапиенс, являл собой гремучую смесь хама  с недорослем  и, по мере углубления предметных исследований, все  больше и больше олицетворял в моем подсознании  «два в одном»: метаморфоз  оранжевой Революции  и  химеры-Свободы  из неосязаемых ирреальных сфер во вполне биологическую толстозадую массу.  К несчастью, вся эта Свободная масса, с наспех воткнутой в неё породистой башкой начальника штаба, моего соседа по даче, являла собой день печальный Малой Руси - НАШЕЙ с вами Руси - от Руси убегающей.
        Нет-нет!  Конечно-конечно, я сознаю: сегодняшнее Малороссии должно выглядеть куда сложней и поганей; так как для полноты картины, к выпавшей в осадок  твари, необходимо умудриться  привинтить, кроме «начитанной»  головы, еще и прочие органы: наперед, скажем, звездно-полосатое посольство с копытами и раздвоенным жалом, а куда-нибудь – да простится мне, скифу! -  в зад весь сегодняшний Сельский Совет.  Но на такое, простите, у меня уже не хватает фантазии… 
         Несомненно одно:  тварь эта,  по закону всех Революций, рано или поздно сожрёт своих «материальных родителей»; вопрос в том:  ЧТО они, Хаму в угоду, до тех пор натворят???




«Остановился пораженный Божьим чудом созерцатель: не молния ли это,  сброшенная с неба?..  Русь,  куда ж несешься ты?  дай ответ.  Не дает ответа…»      Н.В. Гоголь.


Вместо эпилога


          Ветер Свободы, пришедший с Атлантики, притащил в Месопотамию, вместо долгожданной свежести, лишь хаос и ядовитую пыль.  Скрылись под толщей атлантической грязи и развалины башни Мардука, и обрывки висячих садов…  Исчез древний Вавилон…

          Зацепив своим левым крылом  Колхиду, Ветер, словно расшалившийся бегемот, на ней потоптался, через нее обернулся и махнул по просторам Эвксинского Понта, распыляя над ним во все щеки слащавую струю розового колхидского масла.

Тошнило савроматов, тошнило тавров, тошнило даже привыкших тибаренов.

Добравшись наконец-то до ненавистной Скифии, крылатый проказник оторвал от берега шхуну, раздул ее оранжевое ветрило и  – уже на последнем издохе –  погнал суденышко в сторону Симплегад.

- Здесь наши корни!  Здесь вольно духу! – кричали перепуганные матросы.

- Там сладко телу… - шелестело им с высоты.

Капитан молчал.  Он лишь оглаживал любимый оранжевый парус и улыбался.  Свершилось!  Это был ЕГО ветер.  Какая разница, куда их прибьет?!  Ему было глубоко наплевать на плебейские души; и  - уж конечно -  капитан не верил в химеру-Свободу.  Он просто, как и Зефир, ненавидел Скифию.  Он ненавидел Скифию просто потому, что ее ненавидел Зефир…


2005 г., весна.