11, 46

«…Если у человека нет  матери, нет отца,
 но есть родина, - он ещё не сирота. Всё проходит: любовь,
 сожаление о ней, горечь утрат, даже боль от ран проходит,
но никогда-никогда не проходит и не гаснет
 тоска по родине…»
В.П. Астафьев «Далёкая и близкая сказка»


Под тяжелыми довольно потрепанными ботинками хрустели крошки бетона. Ледяной ветер терзал старую шинель. Небо затянуто тяжелыми дождевыми тучами, готовыми извергнуть тонны дождя на матушку-Землю. И только на западе, в последних минутах уходящего дня, струился с Небес свет. Захватывающее дух ощущение неземной красоты ослепило горячим багровым лучом взор.
День уходил на покой. Очередной день, приближающий человечество к Концу.
Середина двадцать первого века принесла Человеку справедливость – Человек как вид, сполна расплатился за свои деяния. Стремительно и непредсказуемо изменился климат. Море поглотило сушу. Человек из самого могущественного вида в миг превратился в самый слабый. Оказался на грани вымирания, без шансов на выживание. Россия…
Россия  оказалась тем островком надежды, который пощадило море. Земли русской отводили большую роль в судьбах Мира. Но чтобы так… Оставшиеся несчастные, которым было начертано судьбой расплачиваться на всех, укрылись на земле русской.
…Солнце скрылось за тучами. Начал накрапывать легкий дождь. Осень. Пора уходить к базе. Хотя, «база» - громко сказано, лишь худо-бедно обустроенное место для жизни.
Встретил черный взгляд Артура – часового. На плече раритетный, достойный поклонения, словно тотем, АК-74М. Довольно ценный человек – раньше служил в ВДВ и отлично разбирается в оружии. Сам он из Рязани.
В их лагере было много иностранцев. Хотя, кого теперь называть иностранцами, когда не осталось самих стран? Пожалуй, самым интересным был наполовину ирландец наполовину американец по крови и американец по духу, Стеф МакКвайн. Сейчас он сидел на куче сухих веток приготовленных для главного костра на ночь. И довольно оживленно, сильно жестикулируя, спорил о чем-то с Сергеем Петровичем Курпатовым.
- Здравствуй, Вадим. Присаживайся, у нас как раз зашел спор. Рассуди. А то Стеф утверждает, что спорить – не имеет смысла, вроде это бессмысленно.
Петрович заботливо подвинулся, освобождая теплое, нетронутое осенними дождями место под темным небом.
- Вадим, - несмотря на легкий акцент, американец говорил по-русски превосходно, - я не спорю с Сергеем, он меня неправильно понял.
- Да, нет Стеф, это вы меня…
- Хорошо, я только хотел сказать, что Сергей не объективен в данном вопросе.
- Это как? Объяснитесь!
От негодования, треснувшие в нескольких местах бесценные очки, съехали на кончик носа.
- Все просто, Сергей. Вы ведь были руководителем коммунистической партии? Ведь так?
- Да. И что?
- Как что. В этом и кроется ваше чувственное отношение к обсуждаемой проблеме.
- А в чем собственно вопрос вашего спора? – Я натянул воротник повыше.
- Говорим о человеке, Вадим. О человеке…
- И мой отец был коммунистом. И что с того?
- И вы, очевидно, пошли по его стопам. Я вот о чем. Коммунизм ведь прививал любовь к своей стране в первую очередь.
- Да. – Сергей с гордостью даже выпрямился.
- Любовь к своей стране, но не к окружающим. Ведь это означало достижение цели любой ценой. Неважно, чем приходилось жертвовать.
- Это неизбежно…
- И именно это породило ту точку зрения, что так характерна вашим соотечественникам, уважаемый Сергей.
- Я вас не пойму. Продолжайте.
- Нетерпимость. Нетерпимость ко всему инородному. Достижение поставленной цели любыми способами предполагало, как правило, строгое следование всему старому и веками проверенному.
- А что в этом плохого? Вы хотите сказать, что любое новшество приносило человеку только пользу. Нет. Нет. Я бы сказал, даже наоборот.
Петрович широко обвел руками на окрестности.
- Да, в этом я могу согласиться. Но не полностью.
- Стеф, вы просто упрямец.
- Нет, вы не хотите меня слушать.
- Да…
- Подождите! – Я совсем потерял нить разговора. – Вы про что? Про что вы завели разговор?
- Видите ли, Вадим, мне пришлось весьма некстати сказать, что уничтожение морали человека по миру пошло с Запада. Стефу это, понятное дело, не понравилось.
- Я хочу доказать, что то, что вы называете разрушением морали, на самом деле являлось прогрессом, становлением современной личности человека.
- Неправда! Мы всегда в России росли немного лишенными, у нас не было излишеств и возможности шиковать по жизни. Именно с запада пришла формула успешной жизни, которая на первый пункт ставила удовлетворение личных потребностей – похоти, шика, что и повлекло за собой самые печальные последствия.
- Ладно, оставим эту тему. Здесь с вами спорить бесполезно, Сергей.
- Это почему же?
Стеф поморщился.
- Вот вы говорите о падении морали. А кто, спрашивается, воспитывал ваших же детей? Мы? Нет. Так как мы могли на них плохо повлиять?
- Ваша мода завлекла молодежь…
- Они могли выбирать. Это вы им не предоставили права выбора.
- Да как же из этого можно выбирать, когда все, абсолютно все заполонило одно и то же. Эта грязь была всюду.
- А сейчас?
- Наверно её меньше.
- Хоть здесь вы согласились, Сергей.
- Вам не скучно со стариками, Вадим?
- Нет. Меня интересует вот другой вопрос. Скажите, о чем вы скучаете,… жалеете о чем? Об ушедшем?
- Это провокационный вопрос, Вадим. – Стеф сощурил глаза, в которых за миг до этого мелькнул неподдельный огонек интереса к новой теме.
- Об утерянном? Нет, Вадим, это риторический вопрос. – Сергей Петрович натянул шапку – холодные капли так и донимали. – Мне больше всего не хватает моей страны, моего уголка. Я, конечно, не говорю о семье, о близких – это очевидно. Я понял, вы имеете ввиду в первую очередь духовную составляющую жизни.
Я каждый день ложусь спать и знаете, что мне снится? Мне снится, что я просыпаюсь, а вокруг мой прежний мир. С его проблемами, заботами и суетой. Мне не достает той душевной теплоты, что так согревает сердце, когда смотришь на дома, улицы, вечную стройку многоэтажек, с которой я рос, которую я каждый день наблюдал, и к которой я так привык. А просыпаюсь – и передо мной вновь встает во весь рост грустная реальность. О чем я жалею? Вот об этом и жалею. Когда жили тогда – все хотели чего-то лучшего, а сейчас…
Сергей Петрович замолчал, опустив голову.
- Не понимали, что все лучшее, оно здесь, рядом с нами. – Закончил Стеф. Он так и сидел не открывая глаз.
- Так и грезишь вспомнить снова запах дома, запах свежего хлеба, еще раз посмотреть на чистое небо над родным домом. Теперь всего этого нет. Время ушло – что теперь говорить.
- Почему ты так говоришь…
Они вновь заспорили. Вадима подломил сон. Обрывки фраз влетали в его голову. Он слышал, он понимал, был не согласен, хотел возразить, но уже проваливался в сон…
- Вадим, Вадим, проснись. Чего же ты так? Дождь, а ты уснул. Нельзя же. Простынешь, и что дальше?
Шел дождь. Глубокая ночь. Тьму отгонял только большой костер, в который гипнотически методично подбрасывал ветки Стеф.
Сергей Петрович склонился над Вадимом. Стянул с себя древнюю шапку-ушанку.
- Возьми.
- Как, а вы?
- Мне ничего. – Петрович погладил лысину. – Бери, бери. Ты молодой, береги здоровье – тебе оно важней. Мы вот не то, что здоровье, вообще ничего не уберегли.
- Зачем вы так? Никто же не виноват в том, что произошло.
Петрович мелко закивал головой
- Никто. И все вместе. Иди, грейся. Ты промок.
Ночевали в небольшой пещерке, приспособленной к ночлегу. Об уюте и говорить нечего, но здесь было хоть тепло и не так одиноко.
- Чего не спишь? Где ходил? Опять с этими умниками общался? Ты мне смотри, они хорошему тебя не научат.
На импровизированной проходной сидел Иван Никифорович в роли дежурного. Это был дородный самый настоящий русский мужик из сказок. Простой, но не лишенный тонкого ума и логики.
- Да ладно вам, Иван Никифорович, они меня сами позвали. Я все равно ничего не помню – почти сразу уснул.
- И о чем они трепались на этот раз?
- Да так, вспоминали прошлое…
- Ну это ничего. Вот в прошлый раз я этому Стефу чуть не навешал по первое число за весьма красочные рассказы.
- Какие? Расскажите. – И бухнулся рядом на сыроватое сено.
- Да какие, какие… Кинулся он вспоминать, как организовывал в Германии гей-парад. И еще возмущался, почему де в мире есть такие страны, которые не понимают их. Они ж вроде как меньшинство и, значит, достойны снисхождения. - В пылу речи взял в рот небольшую былинку сена, наподобие сигареты.
- А вы? Что вы думаете?
- Вот все тебе надо, парень. Да что я мог сказать? Ну проводил – молодец. Медаль за усердие когда может и дадут. А расхваливать и оправдывать это безобразие – я не допущу.
Никифорович в сердцах плюнул на землю.
- Понимаешь, все это – это болезнь души человека. Это не лечится.
- Никак?
- Никак…
- А кем вы были, Иван Никифорович?
- Кем, кем. Тебе скажи. Инженером. Этого хватит.
- А как тогда было?
- Да как? Никак… - Его взгляд ушел куда-то в темную даль. – Что теперь говорить, если ничего нет? Правильно. Нечего.
Они сидели вместе. Молодой парень, не знающий ничего о некогда могучем мире людей и переживший боль, муки и лишения мужчина, волосы которого тронула седина.
- Что теперь говорить. – Никифорович вроде как проснулся ото сна. – Если все потеряли. И близких, и дома, и родину. Нет у нас ни у кого теперь родины – мы её лишились. Это страшно. Потому что понимаешь, что тебя уже никто нигде никогда не ждет… Так, ладно, хватит тут сидеть, уши развесил – иди спать. Бегом, живо.
Уснул не сразу. Как-то не клеились в сознании образы и сказанное столь разными людьми. Но усталость взяла свое…
Небо было по-прежнему затянуто тучами. Хотел еще раз поговорить с Сергеем Петровичем. В это время он должен был быть в учебном классе – все некое подобие образования нового поколения держалось на нем.
Достоянием его «школы» был довольно хорошо сохранившийся географический атлас. И сейчас он принимал задание по географии. Отвечала маленькая девочка. Её нашли всего месяц назад в одной из горных пещер. Совсем одну. Непонятно, как она смогла вообще выжить.
- …Россия – крупнейшее государство мира. Располагалось в Евразии. Территория России занимала 1/9 площади всей суши Земли или в процентах 11,46...

***

Вадим проснулся в холодном поту. Сон. Это всего лишь сон…
На буфете лежала вчерашняя газета «Труд» от 20 июня 1941 года. Первые лучи солнышка за окном несли начало нового дня…