Свет померк...

Кашель выворачивает внутренности, но даже сил нет хорошенько откашляться. Все ушло. Молодость, радость жизни... Дышать невозможно. Иногда он вставал ночью и подходил к окну. Из открытой форточки лилась прохладная струя октябрьского воздуха, наполненного запахами мокрой листвы и дождя. Он дышал. Возможно, именно в эти минуты возвращалось давно забытое чувство наслаждения. Хоть чем-то. Нормально есть он не мог уже давно. Несколько ложек госпитальной каши и пару глотков чая, вот и все, на что хватало его слабого аппетита. А потом приходил кашель, и ему стоило трудов удержать съеденное в себе. Тело, собственное тело предало его. И уже давно. Мышцы, жир съела болезнь. Когда-то он мог бегать, а теперь едва ходит. Когда-то он был способен работать много часов, а теперь усталость и апатия настигают его и заставляют смеживать веки. В слабой дневной дремоте он плавал теперь постоянно, порой, набросив на плечи синее чужое госпитальное одеяло, клевал носом, расплываясь в забытьи.
К нему приходили родственники, рассказывали что-то, стараясь держать его в курсе семейных дел. Он слушал задумчиво, тихо, ничего не говоря, глядя на слова, как на проезжающие мимо поезда. Жена говорила, а слова ее казались ему неспешным грузовым эшелоном, медленно громыхающим на стыках. Приходил сын, и его речь мелькала светлыми окошками "скорого" поезда дальнего следования. Жизнь его слов казалась ему чужой, незнакомой, мимолетной. Он только наблюдал, не в силах ухватить их смысл, их жизнь.
Все уходило.
Врач говорил с ним бодрым голосом ремонтного шустрого дизель-электровоза. Врач знал, что все не так уж хорошо, но продолжал что-то чинить в нем.
На третьей неделе у него поднялась температура - результат его ночных бдений у открытой форточки. Он не мог уже встать. Медсестры заговорили с ним особенно ласково и называли по имени-отчеству. Жизнь медленно утекала с каждым выдохом. Не дышать, удержать в себе хоть что-то было уже невозможно...
"Так странно и глупо" - думал он. Мысли стали тягучими, нечеткими, ни к чему не привязанными. Они словно очутились в разреженном пространстве и с непривычки не знали, как себя вести, где, на чем найти опору.
Он слышал голоса. Но все слабее они звучали. Словно он постепенно опускался на дно глубокого колодца. Свет померк...