СПИД

    "А у тебя СПИД,
     И значит, мы умрем", - радостно напевал мой парень. Там-то мы с ним и расстались: в клинике, в венерологическом отделении, где мне поставили мой самый первый и самый страшный диагноз: у меня – СПИД.
    Долго сходила с ума. Солнце, поднимавшееся теперь не ради меня, катило по направлению к весне. Какой это был вьюжный февраль! Даже февраль 1917 года, должно быть, завидовал моему последнему февралю, оказавшемуся САМЫМ вьюжным месяцем всех времен. Увы, Булгаков. Первенство за мной.
    Заносит меня! То заходили подруги, а теперь их нет. "Где теперь невольные подруги…"? И логично.
                "Для кого-то веет ветер свежий,
                Для кого-то нежится закат –
                Мы не знаем, мы повсюду те же…" - нет, не изменилось ничего в моей голове. В жизни – да, изменилось.
    Кроме подруг с будущим, из жизни исчез телефон. Исчезла семья: я позорно сбежала. Пропали смешинки и дни рождения, книги и машины. Машин я стала бояться. Особенно черных джипов, бросающихся на людей.
    С чистыми листами бумаги у меня теперь особые отношения. Раньше марала без раздумий, теперь скупаю их и оставляю жить чистыми, цельными, с незамаранными волокнами.
    Деньги, присылаемые на лекарства, тратила на охапки желтых роз. Белые мне не положены: я не чиста. Брала охапки и выходила на улицу, дарила прохожим девчонкам: прощалась со своей стаей. Некоторые шарахались, многие благодарили и уходили. А от желающих разобраться я убегала.
    Жить мне оставалось месяца 3, и я решила, что мне повезло: умереть в апреле! Это мой любимый месяц. На все попытки родственников поймать меня отвечала воем.
    В охапках желтых роз прошел февраль. Вьюги вернулись домой, в Арктику, и солнце, встававшее по-прежнему не ради меня, принялось топить снега цвета мною спасенных листов. Потекла слякоть, и лужи – добрейшие воды – радостно брызгались. После долго стирала джинсы.
    Черные голые деревья молили о пощаде. Они кричали прямо мне в ухо, я пряталась в автобусах, и они увозили меня на край света. Кондукторы давно считали своей, незнакомым людям я одалживала мелочь, и они не отскакивали в испуге. Наверное, все потому, что люди любят деньги – видите, в голове моей осталось все по-прежнему.
    Дома пылились книги. Я не читала газеты. Сколько меня ни звали, я не ходила на встречи. Все куда-то спешили... Чтобы не провалить экзамен, все дружно что-то учили. А я заболела корью.
    Март не прошел в желтых розах. Он не прошел ни в лужах, ни в дружелюбных автобусах, ни в мокрых джинсах, ни в лужах. Впрочем, ведь я говорила… Март весь я страдала корью. Прыгало все, как в тумане. Все было ярко-красным или квадратно-черным. Но двадцать седьмого я встала.

    Денег немало скопилось за март месяц. Я ничего не ела, значит, апрель – месяц желтых роз. Белые мне не положены: я не чиста... Значит, апрель – месяц смерти. Как же могло так случиться, что мне умереть суждено было в апреле? Именно в МОЕМ апреле, месяце чистом, сухом и звенящем, когда солнце встает только ради меня? Странно, не правда ли, Голос – из-за – стены?
    Голос – из-за – стены появился недавно. Я услышала его 23го марта – в день Женского Защитника Отечества. Он пел на английском, нет, что это я: голос пел ирландские баллады. Как бы то ни было – сплошной импорт.
    К нему приходил японец, и они долго разговаривали на родном языке второго. Поминали Акутагаву – страничку из моей прошлой жизни.
    Я научилась слышать тиканье часов из другой комнаты, хотя Голос – из-за – стены часто мешал. В своей агонии я дошла до апогея, и апрель промелькнул желтыми розами (некоторые шарахались, многие благодарили и уходили, от некоторых желающих разобраться я уходила сама – бегать уже не могла) и чистыми листами бумаги, которые я подарила мисс Георгии Блэйз, когда я ее встретила. Чудо, настоящее чудо.
    Мисс Георгия Блэйз преподавала мне когда-то ирландский танец. Ногу вперед, потом назад… Нет, не помню. Но она мне встретилась: все в тех же старых танцевальных башмаках, грохотавших, как грузовики, и размером с зольники, с косичками у висков и сумкой из кожи, самодельной, украшенной бахромой. Все мои розы она закинула в свою чудовищно большую и библиотечно жалкую сумку (я, например, раньше носила в рюкзаке исключительно книги), а после туда отправился и весь мой склад бумаги: она надеялась стать писательницей, в крайнем случае, эссеисткой. Надеялась видеть меня на своих именинах в июне (странная женщина – почему бы не праздновать и дни рождения, впрочем, меня туда не приглашают). Разочаровала ее: сказала всю правду и попросила ее исчезнуть. Да, мисс Георгия Блэйз выполняла все мои просьбы всегда.
    Май (не ждала!) захватил меня с новой силой. По-другому освещенные дома, сухие улицы, цветочные магазины. Цветочные магазины, сухие улицы, по-другому освещенные дома. Все в этом мире циклично. Все люди на планете – "поэты круга". Как бы они ни старались переубедить себя.
    Все в мире циклично. И все логично. Когда пришла бледная с косой, я галантно проводила ее до дома – до кладбища, там свалилась в яму (нежданный грипп меня совсем доконал) и больше не вставала оттуда. Мою квартиру нашли пустой, деньги – потраченными, а меня никогда не нашли.