Участковый

Участковый

Блаженные старые времена. Раз в месяц, иногда чаще, но бывает так, что и реже, на лобовом стекле моего автомобиля появлялась записка от участкового: "Водитель автомобиля (номер такой-то), зайдите, пожалуйста, в опорный пункт милиции".  Он прекрасно знает моё имя, но ни мне, ни ему, не нужны свидетельства наших неформальных отношений.

 Я – тунеядец, то есть, нигде официально не работаю, что карается законом, - мне следует год исправительных работ на строительстве завода в каком-нибудь провинциальном городке, на так  называемой  химии, а в официальной прессе именуемой ударными комсомольскими стройками.

Обнаружив записку я иду в гастроном, беру пару бутылок водки по 0,7 или три по 0,5, колбаски, вкусной рыбки, батон, и, рассовав всё это по карманам куртки, отправляюсь в опорный пункт милиции.

Откровенно говоря, визиты эти, мне даже приятны. Я вижу в них не мелкое взяткодательство, а торжество народного здравого смысла над глупостью тех, кто этим народом управляет. Участковому известны источники моих доходов  (изготовление и продажа изделий народных промыслов); ему известно, что получаемый мною доход вполне достаточен для безбедного существования и поэтому я ни на какие тяжкие не пойду. Я нарушаю административный кодекс – меня штрафуют, когда на десять, когда на пятьдесят рублей. Плачу аккуратно, и тем  восполняю отсутствие налогового сбора.

Обыкновенно я старался появиться к концу приёма – к восьми часам вечера. Часто  участковый не успевал принять всех желающих и в коридоре сидели  ещё две три бабки, обиженные, как правило, сложностью взаимоотношений с соседями. Я приоткрывал дверь, участковый вставал: "Всё, бабоньки, приём закончен, из управления приехал проверяющий. Приходите в понедельник. Извините, извините". Я, при этом, делал строгое, готовое приступить к проверке, лицо.

Выкурив бабок, он закрывал дверь на ключ, торопливо доставал стаканы. Я извлекал, раскрывал, разворачивал, нарезал. Выпив по первой, закуривали, и он жаловался на усталость, на непроходимую тупость населения, на пустые заявы и доносы. Все серьёзные дела проходили мимо него, поступая  в дежурную часть, либо ещё, куда-то выше. Обычно мы выпивали одну по 07, а другая оставалась у него в сейфе; бывало и так, что выпивали две;  бывало  не хватало - ходили к таксистам добавлять; а, бывало вообще не пили: я просто оставлял бутылки и закуску на столике возле сейфа и уходил.

В это моё появление он был один.
- А пришёл, молодец, - обрадовался он мне и, подскочив к двери,  зашуровал ключом. – У меня к тебе дело. Тут, понимаешь, у соседнего участкового есть знакомый на мясокомбинате. Праздник на носу, надо съездить – взять мясо. И тебе достанется. Ну, там подождать немного придётся. Ничего, а? Сделаешь?

 Видно было, что ему очень хочется, чтобы я это сделал.
- Да съезжу, чего там, - сговорчиво согласился я.
Он подскочил к телефону и накрутил диск.
- Ага, Михалыч, ну, есть машина. Да парень надёжный. Ага. Завтра. Хорошо, подходишь ко мне. Ага. В два. Он будет.
- Вот – обратился он уже ко мне, – завтра в два сможешь?
- Смогу, конечно.
- Не, – останавливает меня участковый, – сегодня не буду. В следующий раз. Ты главное  отвези Михалыча, мужик путёвый, понимаешь.

Бутылка уже у меня в руке, не убирать же обратно. Я ставлю её на сейф.
- Ладно, – он машет рукой, – пусть остаётся до следующего раза.  Ты только не опаздывай, – напоминает он, уже вращая ключом в двери. Видно, что завтрашняя поездка для него важнее водки.

На следующий день я был точен, и даже остановился за квартал от опорного пункта – посидел, подождал. Хотелось подъехать ровно в два. Участковый выскочил из парадной,  как только я притормозил и сделал приглашающий жест рукой.

 Когда я вошёл в помещение опорного пункта,  удивление, видимо, настолько явственно выразилось на моём лице, что участковый поспешил сделать успокаивающий  жест: поднял кисти рук и потряс ими – не обращай внимания, не пугайся.

Моё удивление вызвали два его посетителя: один полный полковник, другой подполковник. Для милиции это высокие звания. При моём появлении оба встали. Полковник тут же попрощался со всеми, и со мной тоже, за руку и ушёл. Я так и не услышал тембра его голоса.
- Вот,  Михалыч, - засуетился участковый, - тот парень о котором я тебе говорил, - надёжный человек, отвезёт куда требуется, - и добавил, проследив цепкий взгляд, которым меня смерил подполковник, - не из наших.

Тот согласно кивнул головой.

- Знакомься, - обратился ко мне участковый, - мой сосед, тоже  участковый, с соседнего участка.
 Я улыбнулся и понимающе хмыкнул – бывают, оказывается,  участковыми и  подполковники. Он сверкнул мне  в ответ весёлым глазом.
- Ладно, пошли, - сказал он, берясь за ручки  поместительной авоськи, пузырём болтнувшейся у него в руке. - Ты объяснил, что нужно?
-Толком нет, но он парень надёжный всё понимает. Довезёт и подождёт сколько надо. Подождёшь? - спросил меня с просящей интонацией участковый.
- Да не волнуйся ты, всё сделаю.

 Меня живо увлекало всё происходящее.
Мы сели в машину и только тогда я понял, что подполковник очень здоровый мужчина. Он был всего на пол головы выше меня,  и его физическая крепость  не бросалась в глаза. Он был не толст, а именно крепок, широк в плечах и строен, без столь популярного среди командных чинов брюшка.
- Поезжай к мясокомбинату, а там дальше я тебе подскажу куда.

У меня тогда была новая шестая модель жигулей. Руль мне ещё не успел надоесть. Я поехал не так чтобы лихо, но с ухватками понимающего человека. Ехать было недалеко – мясокомбинат находится в том же районе города. Подполковник всю дорогу молчал, но напряжения между нами не было. Мы подъехали не к главному входу, а обогнули угол и проехали ещё немного вдоль глухого бетонного забора. Он толково объяснил,  где поставить машину и похвалил моё вождение, чтобы сказать мне приятное.

- Сейчас схожу – переговорю, а потом вернусь", - сказал он,  легко перескочил через лужу перед капотом. Но когда он зашагал к забору,  в походке его была какая-то тяжесть.

Он подошёл к ящику, специально установленному у забора. В том месте колючая проволока, натянутая  сверху по всей длине, загадочным образом прерывалась. Его уже ждали: с той стороны высунулась красноносая физиономия в шерстяной шапочке, какие носит определённого направления публика, и почтительно склонилась наружу. Подполковник что-то проговорил – физиономия  переспросила и скрылась.

Когда он подошёл к машине, я приоткрыл ему дверь.
 Солнце сквозь жидкую пелену облаков  уставилось в лобовое стекло моего жигулёнка.
- Подождать немного надо, - сказал он, - сейчас они там заказ скомпонуют, - и посмотрел на пепельницу.
 -  Куришь?
 - От нашей жизни закуришь, - ответил я.
 - То верно. Тебе нельзя, а я можно выпью?
- Ещё бы!
- А ты покури пока. Я тебе заказал карбонатику.
- Спасибо.

Он достал плоскую бутылочку из под коньяка, в которой, скорее всего,  была водка или разбавленный спирт с плавающими внутри ягодами, и отхлебнув хороший глоток, навернул пробку и спрятал бутылочку обратно в нагрудный карман.

Я приоткрыл окно и взял сигарету.
- Не холодно?
- Нет – в порядке.
- Машина - то давно эта у тебя?
- Да пол года.
- Хороша пока новая. У меня старый москвичонок гниёт в гараже. Подсохнет – выкачу.

Мы сидели довольно долго. Не помню, о чем говорили, но ожидание не было тягостным. Он опять потянулся за бутылочкой.
- Тебя, наверное, интересует,  почему я при таких звёздах участковым хожу.
- Скажу честно – да.

Он улыбается и отхлёбывает хороший глоток – пережидает,  пока уляжется. Потом достаёт конфету, разворачивает фантик, делает ещё глоток, закусывает.
 - Сейчас расскажу. У меня тут пойло  крепкое намешано.

Дожёвывает конфету и проглатывает сладкую мякоть.
- Я совсем недавно зам. начальника по  району был. Да вот так случилось, понизили. До пенсии осталось всего пол года, хорошо, что совсем не выгнали. Помогли друзья в управе, дали дослужить, чтобы полная пенсия шла. История стоит, чтобы рассказать. Да и время есть.

  Он делает ещё один глоток и продолжает.
- Не подумал бы,  что со мной такое приключиться может, хотя по жизни, всегда надо ждать что подкатит, и не знаешь с какой именно стороны. Всего хуже, когда шандорахнет оттуда – откуда  ты и не подозревал даже, что сторона то такая существует.
 
У нас, знаешь, как бывает на службе: задерживаешься иногда допоздна по самому пустому поводу. Это мы в кино всё по вечерам за преступниками бегаем, а тут сидишь, дурак – дураком, ждёшь депешу и на фиг никому не нужную. Уже был конец мая – приятное такое время. Окна моего кабинета выходили на западную сторону, на закат. Вечером распахнёшь – свежо, светло, солнышко греет.  Душа отдыхает.

В тот день задержался я так и думаю: пройдусь до дежурки за сводкой. Не далеко, но всё же промнусь немного, ногами подвигаю. Чёрт меня толкнул какой-то. Спускаюсь на первый этаж. Лестница там у нас ещё широкая такая, знаешь? А как входишь в дежурку налево обезьянник. Там дверь  решётка, и со стороны дежурного, окно – квадрат в стене застеклённый, чтобы видно было,  что в обезьяннике делается. Только через стекло её увидел – мне и достаточно было.

Не молния это, ни видение чудное какое-то. Другое. Я сразу понял, что это и есть то самое, чего всю жизнь ждал. Я женат, у меня двое детей. Бабами не обижен. Думал всё про эти штуки-дрюки знаю, и про любовь эту самую никаких для меня секретов нет. А вот как увидел её,  сразу понял: её только мне всегда и надобно было, только её и никого больше.

Дежурному я вида не подал. Взял журнал вызовов – спросил небрежно: " Кто там у тебя?" "А,- говорит,  - по сифилису одна.  Был врач, повёз кровь на Вассермана.  Да её и так опознали. Терпило на неё имеется".

До половины лестницы я всё же поднялся, потом остановился – покурил. Меня как звал кто-то, изнутри толкало, что вот она, пройдёшь мимо – так и не жил бы лучше. Всё одно - едино.
 Как действовать сообразил мгновенно. Одному даже в кабинет не хотелось подниматься, но там телефон. Пошёл к дежурному и взял её из обезьянника своей властью. Насмешек потом на до мной не было. Мы – здесь в ментовке – всяких коленец человеческих насмотрелись и, когда у самих что-то бывает,  стараемся относиться сдержанно. Дома то похуже было: крик, срам, обвинения пустые при полной ясности темы.
 
Договорились мы сразу же – в её положении не кочевряжутся. Есть у нас такие специальные квартирки, мы там со стукачками встречаемся. Полупустые стоят, но, как правило, кровать и стулья имеются, а в этой так даже стол был и посуда кое-какая. С деньгами вопроса не было - купил еды, выпивки. Всего-то три дня и прожили мы с ней вместе. Ещё из кабинета я жене домой позвонил, сообщил, что в срочную командировку уезжаю, по служебной необходимости. Мне потом этой командировкой дома всю плешь проели.

О сексуальной стороне дела распространяться не буду,  скажу только, что мне не с кем так хорошо не было. Не это главное - было другое: я любил. Ты знаешь, не как мальчишка, а во всю полную ширину распахнутого сердца, по взрослому,  с надрывом и болью. Любил так, что больше ничего не существовало. Пусть три дня, пусть один час, пусть несколько минут. Мы когда прощались, присели по рюмочке. Я подумал: минут десять ещё вместе пробудем – счастье то какое.
 
Обратно вернуть её не было сил. Да и обещал с самого начала отпустить, поступил соответственно. Сможешь ли любимую женщину за решётку засадить, сам посуди?  В управе всё  знали, но не беспокоили. Стукачок, у него я ключи от хаты брал, тут же отзвонился – сообщил.

Ну, меня, разумеется, склонять во все тяжкие. Через пару недель выскочил маленький прыщик – там,  где надо. Шеф города вызвал и только спросил: " Как же это ты Михалыч на сифон то полез. Ведь  знал со слов дежурного?"

Я и сам не знаю как? Но знаю другое: повторись всё, опять бы полез. Три дня в жизни по-настоящему счастлив то был. Каждый атом во мне согласно вибрировал. Не умею это  объяснить. Какая-то в этом во всём глубочайшая искренность была – вера. Не жалко ни капли, не поверишь!

Он повернулся  ко мне – увидеть мою реакцию.
Ну, дальше сам понимаешь, - дома гвалт, ковардак, шквал.  К жене я не притронулся, у неё со здоровьем всё в порядке. Сам лечился, так  в больнице лучше было – спокойнее. Перед дочкой стыдно, не могу передать. Пока живём раздельно, но хочу к жене вернуться доживать, если примет.

Её через неделю взяли, я знаю, кто и навёл. Сейчас, после принудительного лечения, дадут ей пару годков и вся недолгая. Но видеться с ней не буду. Пусть так всё и останется теплом на душе.

 Та же неверного цвета шапочка с помпончиком, появилась над забором. Обладатель воровато огляделся по сторонам.
- Во, готово дело. Пойду за товаром.

 Он вышел и сделал несколько шагов вдоль забора. Со стороны могло показаться, что он идёт в другом направлении, но он проворно метнулся в сторону, вскочил на ящик, выхватил с той стороны сумку, в левую руку ему сунули полиэтиленовый пакет, и в два прыжка оказался на дороге. К машине пошёл  уже не торопясь, прогулочной походкой. Сумка в руке нисколько не гнула его крепкую спину. Он подошёл к машине с моей стороны. Я понял и открыл ему заднюю дверь.

- Профессионально сработано, - похвалил я его действия, когда мы отъехали от мясокомбината.

- Всегда надо знать изнанку – кафтан крепче будет, - он заметно повеселел. - Мелочь, а приятно, - пояснил он своё настроение.

-Ты не заходи, не светись, - сказал он, когда мы подъехали к опорному пункту, - не обижайся.
 - Да, что Вы!

Он досадливо сморщился.
- Давай лучше на ты.  Тут в полиэтилене, тебе карбонатик – отдельно.
 - Спасибо,  неудобно как-то.
 - Ничего, ничего.

 Он протянул мне руку на прощание – ладонь была сильная и тёплая.
 - А знаешь,  я через два месяца буду полный пенсионер. На рыбалку съездим?
- Съездим, я  места знаю.

Выскочил участковый, учтиво ухватился за ручки сумки. От тяжести его перегнуло на сторону.

Жене очень понравился карбонат.
 -Ты, - сказала она, - ещё никогда не привозил такого вкусного и свежего мяса.
 - Мне - ответил я - ещё никогда  такого не давали.
Мы не съездили  на рыбалку. Сейчас  уже не могу вспомнить почему,  и жалею об этом.