Монолог 9

9.
Куда спешишь заплаканная Осень,
Прекрасная в суровой наготе?
Здесь тихий парк все листья за ночь сбросил,
Лучи скользят свободно в пустоте.

А Солнце радо этому раздолью,
Целует Землю в чувственный живот,
Скользят по небу птицы черной молью:
Кричат, зовут... Да кто их разберет...
                ****
С приходом осени, в Городе наступали особенно прозрачные и пронзительные дни, с небом необычайно глубокой лазури и редкими пушистыми облачками, такими белыми, что резало глаза. Дома, деревья, парящие в вышине чайки виделись настолько четко, что начинали казаться нереальными. Листья, желтые и оранжевые,  с тихим шелестом опадали с веток и лоскутным одеялом укрывали, еще не остывшую после знойного лета, землю. После сильного ночного ветра, а он был частым гостем моего Города, на тротуарах и дорогах блестели и переливались, среди ржавой колючей скорлупы, коричневым перламутром каштаны. Не в силах сдержать восторга, я украдкой нагибался и хватал один, второй, третий... Карман приятно тяжелел и рука тайно и ласково перебирала сокровища, притаившиеся в его глубине, а легкие с наслаждением  впитывали слегка студеный воздух, наполненный осенними ароматами.

Под одеялом из лоскутных листьев
Летит планета сквозь прозрачность дня,
Кроваво-красные рябиновые кисти
Мерцают, словно раны ноября.

А легкий ветер шевелит ресницы
Прозрачных глаз сверкающих озер,
Которым ничего еще не снится
И ясен их голубоглазый взор.
                ****
И вот я уже шел по Проспекту вниз, к Реке, миновав соблазны поперечных улиц, манящих зарыться в роскошь старых фасадов, узорчатых калиток и осеннюю грусть церкви, притаившейся за все еще зелеными кронами огромных акаций и густыми зарослями сирени вдоль всей решетчатой ограды. Река, сверкающая на солнце, манила к себе тихим плеском синевы, соперничающей по прозрачности разве что с воздухом. Еще немного времени и она станет свинцовой и неприветливой, а пока ласковый шелк струящихся вод притягивал и вызывал желание погрузиться в них.
Часто, разувшись, я опускал ноги в Реку и она ласкала их нежно и прохладно. Маленькие рыбешки, привлеченные неизвестным предметом, появившемся в их владениях, с налета клевали меня забавно настырно и щекотно, как бы не желая смириться с объективностью моего присутствия. Улыбнувшись, я исчезал из рыбьего царства, оставив их  с удивленно открытыми ртами, и шел вдоль набережной, которую помнил еще не закованной в бетон, а плавно переходящим в Реку песчаным берегом. Называть его набережной тогда никому не приходило и в голову. О том, что это не просто берег, можно было судить лишь по деревянному причалу, стоящему на мощных деревянных сваях и служащему для швартовки маленьких речных трамвайчиков, возивших отдыхающих на Городской Пляж да многочисленным мальчишкам, до посинения нырявшим с него. Но это было очень давно, когда наш роман с Городом только начинался.
А я все шел, ступая босыми ногами по теплому асфальту и оставляя за собой мокрые следы, быстро исчезающий в лучах еще теплого осеннего солнца, приближаясь к белоснежному Паруснику, гордо взметнувшему высокие мачты у старого бетонного пирса в конце набережной. Этот Парусник, все лето бродяжничавший по морям и океанам, всегда был верным признаком того, что в мой Город пришла осень. И когда, замерев на мысу набережной, возле огромной пушки с залитым цементом ртом, чем обреченной на вечное молчание, я, щурясь, смотрел вниз по течению Реки, на широко раскинувшийся рейд, по которому, пробираясь между, кажущимися игрушечными, а на самом деле огромными океанскими судами, как во сне, в лучах  слепящего солнца, парил Парусник, медленно приближаясь,  охватывало чувство трепетного восторга – на меня надвигался торжественно и беззвучно, в золотом ореоле осени, живой Герб Города. А душу мою захлестывала печаль. Щемящая, осенняя...

Куда спешишь, нагая дева – Осень?
Замри на миг, дай дух перевести,
Зима рукой костлявой сжала косу
И нам ее уже не отвести.

Побудь еще немного, хоть мгновенье...
А впрочем все. Иди. Прости – прощай,
Прекрасная, рожденная из пены.
Как жаль ,- тебя не видит страстный Май.
                ****