Вслед за Фарли Моуэтом

Великий Киплинг поручил воспитание Маугли волчьей стае, и мы знаем результаты этого попечительства. Шарль же Перо, посреди просвещённой и благопристойной Европы отдал на растерзание волчьему отродью бедную пенсионерку- бабушку Красной Шапочки. Добрый Александр Сергеевич восславил многолетнюю дружбу Серого Волка и Царевны, а Васнецов увековечил в красках добрые отношения первого с Иваном-царевичем. Разноречивые, я бы сказал, взгляды на проблему взаимоотношений. Особенно, если приплести сюда ещё и трагедию трёх братьев- поросёнков.
Философия семейных отношений среди людей, детально, со знанием дела проанализированы Фридрихом Энгельсом, благодаря многовековым пластам человеческих знаний и опыта относительно этой ячейки человеческого общества. Другое дело – мир братьев наших младших. Опыт огромен и закреплён законом природы в форме потомственных инстинктов. Только формулирует его человек – брат старший, накапливая познания и соотнося их в границах собственной философии – человеческой. Разделяя рефлексы, академик Павлов был, вероятно, далёк от философии. Что уж говорить о нас, простых наблюдателях, для которых чужая душа, хоть и человеческая,  - потёмки.
Познать философию отношений в волчьей стае, в волчьей семье, можно только став в ней своим. Этого достиг он, Фарли Моуэт, символ мужества и настойчивости. А я могу лишь добавить пару штрихов из личных наблюдений. Может быть тебе, читатель, это будет интересно.

Не может природа без продолжения рода

Трактор ровно гудел, прокладывая первопуток после приличного снегопада. Мишка был доволен – дровец теперь хватит на долго. Есть и сухостой, и сырая листвянка – мужики будут довольны. Бежал уже часа три. Дверь не открыть – позёмка враз пробирает до костей. А стойки-то у саней слабоваты, не рассыпать бы дровишки, собирать в одиночку – дело хлопотное. Мишка открыл дверцу и, став на порожек, оглянулся на сани. Оглянулся, и обомлел от удивления. За санями, метрах, эдак в десяти, строго по протоптанной колее трусила цепочка волков. Один, два, три …… Семь штук насчитал Михаил. Возглавлял компанию крупный волк, и бежал он сосредоточенно, не обратив никакого внимания на появление Мишки. А замыкал цепочку небольшой волчок, скорее похожий на собаку. Мишке стало как-то не по себе. Заскочив в кабину и захлопнув нервно дверцу, Мишка врубил петуха. Трактор резво побежал, залепетав траками, а Мишку напрягала единственная мысль – чего им от него надо. Через пару-тройку километров он выглянул опять. Обстановка не изменилась. Волки не отставали. У Мишки сдали нервы. Он остановил трактор и взобрался на крышу кабины. Волки спокойно уселись на тракторной колее и  никак не реагировали на Мишкин крик и стук ключом по кабине. Двинулись дальше, а спустя ещё пару часов волки исчезли, будто и не было их. Приехав на базу, тракторист рассказал о столь неприятной встрече, и об эпизоде на время забыли. Потом стаю из семи волков не раз встречали в тундре на разном расстоянии от объектов работ, довольно шумных, благодаря взрывам и работающей технике. Волки вели себя спокойно, ни разу не доставив людям неприятности. Понятно, что они были хозяевами этой территории. Здесь кочевала в тундре крупная оленеводческая бригада, встречались небольшие стада сокжоев-диких оленей, нередко встречались лоси. Так что с пропитанием у нашей стаи, так мы стали её называть, особых проблем не было. Иногда они появлялись совсем близко, вызывая панику у поселковых собак, которыми не брезговали. Автору этих строк  довелось пережить такое посещение.
Ночью, добираясь на зааварившуюся буровую вездеходом, мне, по неосторожности, едва удалось избежать неприятного контакта с одним из этих крепких ребят. Дело в том, что у нас пропал очень ценный пёс нашего охотника, Ламут. Крупная лайка с серым окрасом вполне сошла бы за волка, если бы не хвост кольцом. Пропал он с месяц назад. Хозяин считал, что заела его мошка. Гнус в то лето действительно лютовал. Люди не узнавали друг друга, настолько менялись от укусов лица. Муж, к примеру, не узнал вышедшую из самолёта жену-геофизика, отправленную в больницу с высокой температурой, чем до слёз огорчил её. Несчастные собаки, у которых от набившейся мошки шевелилась шерсть, забивались в заросли стланника, а люди измазывались реппелентами, которые, смешиваясь с потом (а жара в то лето переваливала за 30), разъедали кожу. Страхи божьи, хошь верь – хошь не верь.
Так вот. В свете вездеходных фар посреди дороги стоял наш Ламут. Мы резко затормозили, я соскочил на землю и кинулся к псу, зовя его – Ламут, Ламут. Я уже протянул руку погладить его, как с вездехода грохнул выстрел. Пёс одним махом прыгнул в сторону и растворился в темноте. Вездеходчик, не выбирая выражений охарактеризовал и меня, и моё поведение. Мельтеша перед фарами, весь радостный от встречи, я не разглядел того, что видел с крыла вездехода он. Перво-наперво, хвост, запущенный под брюхо, второе – далеко не дружеский оскал, убедили его шумнуть из ракетницы. Тем более, что я не реагировал на его крики, наверное, просто не слыша их из-за шума мотора. Я был благодарен ему, осталось чем поковырять в носу.
А бригадир оленеводов рассказал мне крайне интересную историю. Исчезла у него помощница-оленегонка. Обученная собака – большая помощь в работе оленевода. Она кучкует стадо, не допускает, так называемых, отколов. Особенно важно это в ночное время. Ну и, конечно, всегда предупредит о волчьей опасности. Очень жалел он о потере, греша на волков-любителей собачатинки. И, как оказалось, не зря грешил.
Однажды, его словно выдернул из яранги до боли знакомый и не забытый собачий лай. На пригорке, метрах в ста, сидела его собака, и явно, вызывала его. Немного поодаль, за ней, шеренгой, хорошо очерченной на небесном фоне, сидело шесть крупных волков. Первым желанием хозяина – было вернуться за карабином. Радостное повизгивание собаки остановило его, а она рванулась к нему, нервно поскуливая. Но на полпути резко остановилась и оглянулась назад. Мрачная волчья команда не пошевелилась. А она, поджав хвост, резко развернувшись, виновато потрусила в свою, теперь, стаю.
Незадолго до того тундровая почта донесла до бригадира весть о том, что не так далеко пастухи нашли дохлую матёрую волчицу, очевидно, раненную с воздуха. Стая осталась без волчицы-матери. Каким образом, по какой договорённости её заменила крупная лайка-друг человека, его помощник и защитник, знает только мать-природа, позаботившаяся о продлении волчьего рода.
Зимой я узнал, что в верховьях Анадыря стрелки из районного центра, с вертолёта, уничтожили крупную волчью стаю. Я пришёл глянуть на них. На бетонном полу склада в ряд были выложены шесть крупных волков. Чуть в сторонке лежала крупная сибирская лайка. Каким образом она попала под пулю стрелков с волчьей стаей, стрелкам было удивительно. Я рассказывать не стал, не хотелось. Мне их было искренне жаль.

О волке-друге

Интересно наблюдать работу оленеводов в тундре. Особенно, когда идет подсчёт поголовья. Определить размер маточного стада, количество молодняка, забойное поголовье – очень напряженный и кропотливый труд. Несведущему человеку не дано понять эту мельтешню на  ровной поверхности широкой речной долины. Крики пастухов, бесконечное движение двух-трёх тысяч оленей напоминает не посвящённому какое-то хаотическое, броуновское движение.
Стоянку геологи обосновали на высокой террасе, с которой хорошо просматривалась широкая речная долина. Километрах в пяти выше по течению оленеводы разбили свой лагерь. Здесь же, в долине паслось большое, тысячи в три голов, оленье стадо. Накормив геологов и проводив в маршруты, повар отправился посмотреть стадо поближе. Пройдя несколько километров, он остановился как раз над стадом, метрах в трёхста выше по склону. Такую картину он наблюдал впервые. Внизу, что-то выкрикивая, пастухи ловко орудовали чаатами, так у них называют арканы, плетёные из сыромятины. Стадо постоянно было в движении, а пастухи разделяли его на части по одним им понятным признакам. Сюда доносился сухой треск, характерный аккомпанемент быстрого движения плотно сбитого оленьего стада, звук ударов сотен оленьих рогов. Иван, так звали повара, подстелив куртку, поудобнее устроился, разморённый ласковым летним солнцем. Покуривая, он с удовольствием следил за действом внизу. Прошло много ль, мало времени, как Иван ощутил какое-то непонятное волнение, какую-то внутреннюю тревогу. Он оглянулся по сторонам – никого. А тревога не проходила. Ещё посидел. Интерес к происходящему внизу как-то пропал, он явно нервничал. Иван оглянулся назад и …. обомлел. Среди редких кустов стланника, словно маскируясь, расположились волки. Страх будто сковал его, пригнул и приковал к земле. Он оглянулся ещё раз. Волки были большие, с десяток, как показалось ему. Пересчитывать он не стал, не до того было. До волков было шагов двадцать-тридцать. Одни сидели, другие лежали под сенью кустов, не проявляя признаков агрессии. Иван стал медленно подниматься, готовясь к ретираде. При себе у него не было даже ножа. Я не предлагаю тебе, читатель, ощутить себя на его месте. По его кошмарным воспоминаниям, голову мотали шевелящиеся кудри, а спину топтали стада огромных мурашек. Волки повернули головы в сторону вставшего Ивана, не изменив поз и не проявив никаких намерений. Потом отвернулись, будто его и не было вовсе, и всё внимание обратили опять на стадо. Иван же короткими перебежками рванул к стоянке, радуясь своему чудесному избавлению.
На следующий день, угощая геологов чаем, оленный бригадир улыбался, слушая рассказ о приключении  Ивана. Потом он поведал историю удивительную и поучительную одновременно.
Природа определила пути сезонных миграций  оленьих стад, а оленеводы лишь организовали эти передвижения, познав их необходимость, накопив опыт поколений, с целью умножения поголовья оленей.
Летовку, летний сезон, оленьи стада проводят в прибрежной тундре, на побережье Ледовитого океана. Здесь, постоянные ветры, при довольно высокой летней температуре ( до 30 и более градусов), спасают оленей от гнуса и главной напасти – овода. Здесь обильны ягельные пастбища, олени довольно быстро нагуливают вес, а голая тундра удобна для наблюдения и охраны стада, предупреждения отколов – это большие группы оленей, которые уходят из стада за самцами-вожаками. Здесь же, в тундре производится профилактика от болезней оленей, опрыскивание реппелентами от гнуса и овода. Т.е. летовка – это и напряжённый труд оленевода. С первыми холодами начинается перегон стад к югу, в зону лесотундры и в тайгу, подальше от лютых пург и мощного снежного наста – причины зимней бескормицы. И так из года в год на протяжении столетий. Маршруты же перегонов, особенно регулярность и порядок их смены, потомственный оленевод знает без карты. Он никогда не погонит стадо одним склоном долины два раза подряд, зная, что ягель – основной корм оленя, восстанавливается только через 15 лет. Волки же – тема особая.
За чаем же бригадир огорошил геологов следующим образом. Оказалось, что напугавших Ивана волков, бригада давно называет своими. Путешествуя со стадом в течение нескольких лет, эта стая надёжно защищает и организует стадо. С её появлением прекратились нападения волков на стадо. Своя стая всегда на страже, и готова к защите своего стада. Оголодавший медведь, вероятно подранок, был с треском выдворен из стада волками и еле унёс ноги. Не стало отколов – себе дороже. Даже собаки стали спокойнее относиться к волкам – свои же. Хотя до откровенной дружбы дело не доходило. За стадом всегда остаются больные олени – волчья, т.с., зарплата. Если же таковые какое-то время не появлялись, заботливые оленеводы оставляли им презент в виде старого быка-оленя. Возьмите собакам пару больных олешек, предложил бригадир. Завтра, мол, будет поздно. А назавтра стадо откочевало, оставив в тундре штук пять больных оленей. За ночь они исчезли, будто и не было их. Исчезли, словно тени, и волки, получив от человека плату за верность.

Местные гринго

Фарли Моуэт поведал нам, как десяток подонков, в целях наживы американских компаний, в течение нескольких суток уничтожили оленей карибу, лишив пропитания северо-американских эскимосов. Там всё ясно. Беду принёс самый жестокий шакал-человек. А я – про волков, поведением которых руководит инстинкт, т.е. сама природа.
Уже осень была в разгаре. Буйствовала в тайге природа, не заботясь о гармонии цветов, перемешивая их на своей осенней палитре. Ночные заморозки отзывались лёгким хрустом жухлой листвы под сапогами. А холодные реки несли отслуживший своё опавший жёлтый лист. И значит, начал спускаться хариуз.
Мы возвращались на базу на закате дня. Чубов вёл вертолёт на пределе высоты, как говорится, стриг верхушки деревьев. Он, классный пилот, любил так летать, ощущая скорость движения каждой клеточкой. Мелькание деревьев в блистере утомляло и я о чём-то громко разговаривал с механиком. Неожиданно вертолёт подпрыгнул, словно налетел на кочку, и взревев стал набирать высоту с левым разворотом, под довольно крутым углом. Прильнув к блистерам, мы наблюдали неожиданную картину. По песчаному острову, разделявшему реку Большой Анюй на два рукава, поросшему тальником, как затравленные тараканы метались волки. Их было около сотни, а может и больше. Волки, не ожидали угрозы, свалившейся им на голову прямо с неба. Паника была неописуемая. Часть волков металась в кустах тальника, часть бросилась в воду, и быстрое течение уносило их от острова.
Я слышал о таких волчьих сходняках. Несколько волчьих стай собиралось на маршруте осеннего перегона в ожидании большой охоты. Правильнее сказать – большой резни. Они прекрасно знали броды и мелководья, используемые оленеводами для перегона оленей на левый берег реки, к местам зимовки и забоя. Сюда собирались оленьи стада, здесь ожидали своей очереди на переправу. Здесь их и ждала большая беда, если не предпринимались контрмеры. Такой контрмерой оказался наш прилёт. Чубов залетал и залетал над островом, чуть ли не сшибая волков колёсами, то зависал, буквально разбрасывая их потоком воздуха с песком и мелкой галькой. Наконец он развернул машину над опустевшим островом и повернул к дому. Он сделал своё дело. Резни не будет.

Одиночка

Попутно, мы завезли почту на факторию, что приютилась на самом берегу океана, и торопились домой – световой день был на исходе. Взлетели по- вертолётному, круто опустив нос, ловя винтом набегающий поток. Вертолёт уже набирал высоту, когда я увидел волка, уходящего по пологому склону огромными прыжками. Показал командиру. Тот круто развернул машину в сторону волка и стал зависать над ним, держа его по левому борту и готовя меня к стрельбе через дверь. Волчина был хорош. Тёмно-серый на белом снегу, в вечерних сумерках, размером он был с молодого оленя. Волк уходил от вертолёта зигзагами, и словно стелился по снежному насту своими размашистыми прыжками. Командир заложил уже два круга, а волк так и не лёг на мушку. Дав по ларингофону отбой, он взял курс на базу. Время поджимало. Бортмеханик поднялся к пилотам, а я отдался мыслям. Мне почему-то стало хорошо оттого, что прицел так и не смог поймать волка. Может я сам не хотел? – зудела где-то трусливая мыслишка, стрелял ведь неплохо. И я представил себе, как волк, уйдя от погони, торжествовал победу. Одинокий бродяга, сильный и красивый, это был волк Джека Лондона, один из его героев, с которыми связал свою жизнь и Фарли Моуэт. Прочти его книги. Уверен – не пожалеешь.