Родом из Ада

- Эт… слушай, у тебя закурить не найдется? – неестественно тонкие, длинные пальцы с неровными узлами суставов цепко хватают сигарету, как последнее спасение. Он – какой-то бледный, почти прозрачный, как скелет, - закуривает и тут же заходиться в тяжелом кашле. Но потом выравнивает дыхание, затягивается еще раз и с наслаждением выдыхает. – Кайф… Вообще-то, мне нельзя. А то так пару затяжек – и сдохну к чертям собачьим… Ну, да все мы рано или поздно сдохнем. Будем считать, что это у меня такой… затянувшийся суицид, что б его пинком через колено… - противный, скрипящий смех. Он снова затягивается, вдыхает едкий сигаретный дым полной грудью. – Ток не говори никому. Официально, я – страшно живучая зараза. Собственно, такой я и есть. Поди меня убей!...
Он молчит долгое время. Курит жадно, уже третью сигарету.
- Да и не просто живучая. Я еще и жизни радуюсь. Группу вон, что б ее, собрал. На банках консервных играю, представляешь? Ну, да где в этом чертовом городе инструмент нормальный достанешь? Вот и играю на всяком мусоре… и зачем только оно мне сдалось?...
Слушай, дай еще сигаретку, а? Может, хоть эта будет той самой… последней…
Вот так и живем. Прошлое? Ой, только не надо все валить на детство! Найди нормальное, счастливое детство у кого-то из нас, и я поверю, что это хоть чуточку влияет на его жизнь. Нет, друг мой, тут другое. Тебя либо ломают сразу… либо не сразу. В первом случае ты приноровляешься к жизни и живешь себе припеваючи… сравнительно. Во втором – зачастую остаешься затравленным хомячком и не доживаешь и до половины отмерянного.
Что ты на меня так смотришь? А вот и не верно. Сломали меня сразу и безболезненно… ха-ха! Живу, как видишь, припеваючи… - тот же скрипучий, металлический смех. 
- Вырос я в приюте. А приют – он приют и есть. И «приютяет» всех абсолютно одинаково, гребаный сарай. Уж и не вспомню когда это началось… - противная ухмылка корежит и без того не блещущее красотой лицо. – Ну, да для всех когда-нибудь начинается.
Что «начинается»? И откуда ты такой любопытный, да недогадливый?
Ад начинается. – Он снова затягивается. Спокоен, как удав, даже зрачки не двигаются.
- Все мы в свое время были игрушками старших, - продолжает после перерыва на «покурить». И снова смеется, режа слух собеседника как ножом, - и с играми ихнеми все понятно. Хе-хе… а тут уж, сам понимаешь, либо терпишь и получаешь удовольствие… ну, или хотя бы вид делаешь. Либо показываешь, что от тебя лучше держаться подальше. Вот только тогда и остаешься в гордом одиночестве…
Одиночество, что б его… хто ж тогда знал, что оно-то и не самое страшное?
Мы, как грязные стадные твари, жались друг к другу, прятались за более сильными… а более сильные прикрывались нами, как щитами. Вот и вся арифметика.
А были ведь те, что отказывались покоряться. Они оставались по другую сторону баррикад. И учились выживать самостоятельно.
А вот мы… послушные игрушки, вылетали из приюта, умея лишь вовремя повизгивать. И тут-то получали с размаху да кувалдой по мозгам. Надо сказать, что те, кто в приюте чувствовали себя «хозяевами», во внешнем мире выживали едва ли не хуже, чем мы. Вообще, экзамен по выживанию лучше всего сдавали те самые волчата, ставшие изгоями…
Ну да черт с ними, не о них речь.
Я… а что я? Как отправили пинком в вольное плаванье, так сразу и проморозил себе легкие. Это мне еще повезло – мое первое знакомство с улицей не обозначилось близким знакомством с каким-нибудь челом позлее. Я тихо-мирно уснул под каким-то забором и убил себе легкие…
Он снова смеется. Отправляет скуренную до самого фильтра сигарету на пол и тянется за следующей. Разрешения уже не просит.
- Ну да как-то, как видишь, выжил… кто-то меня подобрал… Кстати говоря, приют научил меня одной полезной вещи – я умею абстрагироваться. Что бы не происходило с моим телом – мне конкретно пофиг. Все равно это тело скоро сдохнет… скорей бы…    
Кстати, именно эта гребаная способность помогла мне выжить, – он затягивается и, спустя мгновение, поясняет, - Со «злыми челами» я, все-таки, столкнулся. Следующим утром проснулся в каким-то здании, в гордом одиночестве… и сбежал, идиот несчастный.
За поворотом налетел на каких-то ребят. В себя «вернулся» через пару часов. С разбитой вдребезги рожей, это если не говорить о переломанных костях и прочих радостях жизни. Срослись, конечно, ну да местами косо-криво… - показывает неестественно вывернутую левую руку. И снова замолкает, что бы перевести дыхание и откашляться. – Загремел потом в еще какую-то банду… кажется, как раз к тому перцу, что меня отогрел в первую мою ночь на улице. Да только (поздно, конечно) дошло до меня, что выживать нужно в одиночку. Вот при первой возможности и свалил от них.
К тому же… хе-хе… с моим-то «жизнелюбием» они меня дружно возненавидели. По сей день, наверное, ненавидят… ну и пусть подавятся! – зло сощелкивает остаток сигареты на пол, берет следующую. В пачке остается всего несколько. – Ну да, радовался, как придурок, мелочам, типа теплого одеяла. Трещал, как сорока, на нервы действовал своим невозможным жизнелюбием… А меня, знаешь ли, как перемкнуло. Вроде и сдохнуть поскорее мечтаю – вконец этот кашель доконал! – а вроде и реально жить хочется… хорошо здесь. Гадко, противно, а хорошо…
Вот по сей день не знаю, чего мне больше хочется… - задумывается и допускает страшное – позволяет сигарете несколько стлеть. Замечает промах и нервно затягивается.
- Свалил я, значит, с банды этой на вольные хлеба. «Прохлебался», надо сказать, достаточно… чем только не занимался! Гордостью я, как ты заметил, не наделен. Так что за любую работу брался.
И что меня дернуло в группу пойти?
Но ведь дернуло же… поперся… начал на этих банках ржавых играть. Устраиваем теперь концерты, в клубах-там играем и так далее… пургой, в общем, занимаемся…
Та, в качестве подработки, все так же плаваю по разным работам. От киллера до проститутки. Честно? Мне пофиг, так что… главное, шоб платили.
Лезет в пачку и раздраженно ее сминает. Сигареты закончились.
- Вот черт… что ты на меня смотришь? Ты не смотри, что я труп ходячий… на мне ж все, как на собаке… видишь, вот шрамы от ножей. Знаешь, сколько раз меня пытались убить?  А все потому, что приличных местных раздражает моя неприличная любовь к жизни, епрст… - вздыхает, качая головой.
- Так что мне еще жить и жить… - смеется. Как-то горько. И снова заходиться в туберкулезном кашле.