Евгений Александрович

- Я принципиальный сторонник реализации принципов демократического централизма в сфере осуществления управления любой структурой, - заявил Евгений Александрович, залезая вслед за мной в поезд.
- Ну… - сказал я, почёсывая затылок, - я не готов к этому разговору.
И не то чтобы я был  не готов к этому разговору вообще, просто я вчера перепил и почти не спал. А вообще я языком помолоть люблю. Особенно ни про что. Но Евгений Александрович, кажется, меня не слышал. Пыхтя, он втаскивал в тамбур чемоданы и сумки и косил бойкими чёрными глазами по сторонам.
- Отсутствие цензуры ведет к неуклонной деградации и снижению культурного уровня произведений искусства, - сказал Евгений Александрович в тамбуре.
- Согласен, - сказал я, ещё не подозревая, что меня ждёт. Евгений же Александрович внимательно осмотрел меня чёрными острыми глазами, потёр руки и довольно улыбнулся.
- У вас какой номер? - спросил он в коридоре, - мы  с вами к счастью соседи. Между прочим, система нумерации в вагонах, очевидно, нуждается в явном улучшении. Первые несколько поездок я испытывал определённые трудности при поиске своего места.
Я молча сел на своё место.
- Я как человек левых взглядов, считаю, что ехать до Минска в купе - это непозволительная роскошь. Это буржуинство. Поэтому я еду в плацкарте.
- И поэтому у вас столько чемоданов, - сказал я мрачно. Евгений Александрович мне уже успел надоесть смертельно, хотя я лицезрел его минут пять. То, что он Евгений Александрович (а может, Александр;вич) я узнал из бейджика, прикреплённого к его пиджаку.
- Это не чемодан, это саквояж, - сказал Евгений Александрович, вращая восторженными бойкими глазами, - вы знаете какая разница между саквояжем и чемоданом? О-го-го! Посмотрите в словаре. Кстати говоря, словарь Даля при всех его многочисленных и неоспоримых достоинствах всё-таки устарел. Я, конечно, не отрицаю невероятную работоспособность Даля и его заслуги на поприще русской, так сказать, словесности, но всё-таки. Пришло время создавать новый словарь. Но, да пусть этим филологи занимаются. Вы не филолог?
- Я пойду возьму сразу бельё, - сказал я, - и чай тоже. Вы будете чай?
- Безусловно. Я с удовольствием. Хотя не знаю, можно ли назвать это чаем. Дело в том, что чаем можно назвать только правильно заваренный напиток. Листья необходимо заливать водой с температурой 80-85 C°. Причём в три этапа. Сначала чтобы вода покрыла листья, затем через пару минут до половины заварочного чайника, а затем уже до верху. И заварочный чайник должен быть горячим, когда туда насыпают листья. На правильно заваренном чае появляется пена как на мясном бульоне.
Я не жалуюсь на слух, но дальнейшее не расслышал, потому что отошёл достаточно далеко. Когда я вернулся, неся в руках два комплекта белья (один для Евгения Александровича), то услышал:
- Кстати говоря, на Тибете пьют только зелёный чай, причём добавляют туда масло из молока яков. Для неподготовленного человека – гадость жуткая. Но они привыкли.
- Вы пили? - рассеяно спросил я, снимая куртку и принимая от проводника два стакана с чаем. Один из них я поставил перед Евгением Александровичем, и он в рассеянности тут же чуть не смахнул его на пол.
- Представляете, - ответил на мой вопрос Евгений Александрович, - привыкли. Причём наш чай с сахаром и с лимоном, который в Англии, кстати сказать, называют русским чаем, для них может показаться несъедобной бурдой.
- Привычка свыше нам дана, замена счастию она, - сказал я, зевая.
- Это откуда? - спросил Евгений Александрович, впервые, кажется, услышав мою обращенную к нему реплику.
- Не знаю, - сказал я, - врать не буду. Интуиция мне подсказывает, что это Державин, но уверенности у меня нет.
- Державин при всей своей труднопереоценимой роли в создании русского литературного языка, был лично человеком весьма сомнительной нравственности, - сказал Евгений Александрович, отпивая из стакана, - описан случай, когда во время восстания Пугачёва, в подавлении которого Державин принимал деятельное участие, он велел повесить одного пленного казака, только чтоб посмотреть, как человек умирает от повешения. И вообще он был ловким царедворцем и интриганом, что, согласитесь, исключает высокие моральные принципы.
- Угу, - сказал я.
- Мне, однако, весьма приятно, что даже Державин считал, что привычка, так сказать, определяет поведение и сознание. То есть, - Евгений Александрович торжественно поднял холёный палец, - то есть, - следите за мыслью! - крепостник и монархист Державин признал, что материя первична, а сознание вторично!
- Спокойной ночи, - сказал я и запрыгнул на свою верхнюю полку.
- Обязательно прочтите работу Ленина «Материализм и эмпириокритицизм», - крикнул он мне вслед.
«Ксению Собчак тебе в жёны» - проклял я его мысленно, укладываясь поудобнее. Благодаря похмелью и бессонной ночи я заснул почти сразу. Но сквозь сон мне слышались реплики Евгения Александровича, которыми он терзал какого-то собеседника: «При сравнительном изучении конституции Белоруссии по отношению к конституции России обращают на себя внимание следующие вещи...». «Я полагаю идеи панславизма нереальными по следующим причинам…», «Пользуйтесь марксистской терминологией, товарищ, она удобнее…», «Нет, это не при коммунизме, это при социализме. А при коммунизме основной потребностью человека станет труд…».
Когда я заснул окончательно и бесповоротно, мне явился Евгений Александрович и белорусский таможенник, беседующие почему-то на платформе вокзала в Минске.
- Хочу попросить у вас политического убежища - говорил Евгений Александрович, радостно вращая то глазами, то саквояжем, - да здравствует Белоруссия, да здравствует подлинно народная власть, да здравствует лично Александр Григорьевич Лукашенко. Позор антинародной власти, осуществляющей тотальный террор против собственного народа и гноящей в тюрьмах и лагерях борцов за свободу. Позор антинародному режиму, распродавшему страну!
Он хитро подмигнул бойким чёрным глазом таможеннику и ткнул его под локоть.
- Это я российскую власть имею в виду. Полнейшее отсутствие свободы слова в сочетании с полнейшей деградацией культурной жизни есть одни из важнейших признаков фашизма, согласно мнению Шпрехенбауэра. Кстати, вам не говорили, что вы удивительно похожи на Розу Люксембург? Я видел фотографию её отца - одно лицо! Я бы сказал, что это вы, если б не некоторая разница в возрасте.
И Евгений Александрович довольно потёр ручки. Не знаю, по-моему, служащий таможни не был польщён этим комплементом.
- Что ж, - сказал таможенник, - располагайтесь. Стране нужны рабочие руки. Хоть на заводе, хоть в поле, руки нам нужны.
- Сколь приятно видеть даже по дороге из окна поезда, как преображается Белоруссия под мудрым руководством Александра Григорьевича. И не говоря уж о том, что я вижу здесь, в Минске. Нет. Это грандиозно. Даже беглый взгляд, брошенный мной с платформы вокзала на столицу Белоруссии, позволяет заметить, как она похорошела. Это поистине… Что вы сказали?
- Я говорю, с трудоустройством у нас проблем нет, - сказал таможенник и улыбнулся.
- Да? - растеряно переспросил Евгений Александрович, - это великолепно. Труд сделал из человека обезьяну, как доказал это Энгельс. С точки зрения диалектического материализма…
- А вы по какой части всё-таки?
- Я-то? - Евгений Александрович полез пальцем в нос, - Я полагаю своим долгом, коль скоро здесь нужны рабочие руки… э… ну… - он запнулся, вытащил из носа козявку и рассеяно стряхнул её на платформу, - то я опять-таки считаю своим долгом присутствовать… э…
- Нет, - сказал таможенник, - это понятно. Это мы все так. Но всё-таки где вы конкретно? Вы кто по специальности?
- По специальности? - Евгений Александрович полез пальцев в нос, долго там скрёбся, но ничего не извлёк: всё кончилось, - вы понимаете, я готов в любой сфере, так сказать. В общем и в целом, ведь главное это разделять цели и задачи? Ведь правда, а?
И он искательно заглянул таможеннику в очи, своими острыми чёрными глазками.
- Ну, - таможенник смутился, - наверное.
- Я знал, что люди труда везде найдут общий язык. Ни языковой барьер, ни разный интеллектуальный уровень не смогут, - Евгений Александрович смущённо запнулся, искоса глянул на таможенника бойкими острыми глазками, и полез во вторую ноздрю.
- Что ж, - сказал таможенник уже без улыбки, - текстиль самый передний край трудового фронта, там острая нехватка рабочих рук, особенно мужских. Вы как к лёгкой промышленности относитесь?
- Я считаю, - начал Евгений Александрович, воодушевляясь и постепенно вытаскивая палец из носа, сначала показалась одна фаланга, потом вторая, и уже вот-вот должна была показаться последняя, увенчанная холёным ровным ногтём, - я придерживаюсь того мнения, что лёгкая промышленность…
- Специальность у вас какая? - спросил таможенник, теряя терпение.
- Э… - сказал Евгений Александрович.
- Кто вы по образованию?
- Разве на уровень знаний… - начал было Евгений Александрович.
- Гм, - сказал таможенник.
- Э… - сказал Евгений Александрович.
- Делать вы что умеете? - спросил таможенник.
- Э… - сказал Сергей Александрович. Его левая рука была по локоть в левой ноздре, - Э-э-э… Э-э-э….