Встреча

  Одна престарелая дама, принесла мне на реставрацию картину. Даму я видел впервые, но эту картину я встречал неоднократно. Я был ошеломлён увиденным, - да, это была та самая картина-икона, с которой я встречался в разное время своей жизни. На ней был изображён во весь рост Иоанн Креститель, - мальчик как бы парящий в облаках и осеняющий всех крестом. Последний раз я её встречал, лет двадцать тому назад, тогда же я реставрировал её, она попала в серьёзную переделку. Квартира, где она висела, была затоплена горячей водой. Написанная на доске, довольно большого размера - больше метра высотой, старым итальянским мастером более пятисот лет тому назад,- она вначале разбухла - затем стала сохнуть и трескаться. Пришлось с ней тогда повозиться. Ещё сейчас я могу видеть места старой реставрации, едва различимые, только для меня видимые крохотные участки, где отсутствует кракелюр, - этот признак старины. Мне знаком каждый сантиметр поверхности этой картины, мой взгляд путешествует по ней, как по родным улицам и переулкам. Я вижу милые черты Иоанна, вижу его одежды из грубой шерсти, его пояс, его руку, вижу новые повреждения, потёртости, отслоения. Да, она вновь нашла меня. Я смотрел на неё как на старого друга, воспоминания теснились в моей голове. Я вновь попал под магическое действие изображения. Глаза мальчика смотрели мне в самую душу, мне казались они влажными, а рука двигалась. Я вспомнил первую встречу с "Иоанном Крестителем".
  Это была давно, где-то в середине прошлого века. я был тогда совсем молодой и эта встреча, оставила неизгладимый след в моей душе. Я учился тогда в сельской школе четырёхлетке в подмосковье в с. Павельцево. Вместе со мной ходил туда же сельский мальчик. Однажды он пригласил меня к себе домой. Войдя в комнату, я увидел в центре стены над диваном, картину, от которой мне стало не по себе. На ней была изображена красивая полуобнажённая женщина, прижимающая одну руку к груди, другой, показывающей на бдюдо, на котором лежала отрубленная голова. Я был шокирован увиденным и не понимал, как можно находиться в одном помещении с такой картиной. Приятель, увидев ужас на моём лице, стал объяснять, что это Саломея, а это голова Иоанна Крестителя, которую она преподносит своей матери.
- Что ты так перепугался? Это библейская история. Обо всём этом написано в религиозных книгах.
-А у тебя есть эти книги? Спросил я.
- Нет мне расказывала об этом мама.
- Может быть эти книги есть в церкви, в том селе где мы учимся?
- Наверняка.
  Я тогда задался целью непременно прочитать эти книги. Но как это сделать?
  Сельская школа в которую мы ходили тогда, представляла собой большую избу, с двумя раздельными помещениями, в одной половине учились младшие классы - с первого по второй, в другой старшие, - с третьего по четвёртый. Местная учительница преподавала одна все предметы. Была она какого-то неопределённого возраста. Ей могло быть и 25,и 35,а может быть и более лет. Вообще сельские жители выглядят старше своих лет. Запомнилась она мне в простом платье, тёмно синего цвета в белый горошек, с поясом, с белым полукруглым воротничком, в туфельках "лодочкой" и белых носочках. Общалась она с нами по-дружески. Никогда не кричала на нас, ни ругала, а только иногда журила, сводя всё к шутке. Жила она в центре села и знала всё про всех. Урок, как правило, начинала с новостей происшедших в селе за последнии сутки. Например, она сообщала, что у Марфы, чья изба с краю, вечером потерялась корова и её искали до ночи. Нашли в соседней деревне, куда она уже не первый раз убегала. А у Фёклы украли бельё, только что повешенное сушиться, срезав верёвку. Потом обнаружили это бельё у Ивана Косого, который продавал его на ж/д станции Хлебниково, за что был бит братьями Фёклы.
  Эти сообщения иногда занимали значительную часть учебного время. В них обычно учавствовал весь класс, после чего начинался собственно урок. Такая система была весьма необременительна для нас и мы ходили в школу с явным интересом. Правда, позже когда я перешёл в другую школу, после второго класса, выяснилось, что я отстаю от сверстников. В занятиях была одна перемена, длящаяся пятнадцать минут и если позволяла погода, нас выпускали на улицу и мы бегали по всему селу, забыв про всё на свете и нас не могли собрать.
  Меня особенно привлекала местная церковь, стоящая в ценре села на высоком берегу реки Клязьмы. Обветшалая, без крестов, с покосившимися маковками она была ещё очень живописна, ещё не утратила своего притягательного обояния. Я с приятелем частенько бегал к ней. Внутри хранилась разная церковная утварь, свезённая с ближайших церквей. Через заколоченные окна в щель были видны сундуки, набитые одеждами, шитые золотом. Рядом на стелажах, стояли необыкновенные книги, с застёжками оправленные в метал с каменьями. Мы вожделенно смотрели на них. Вот бы почитать эти книги, те библейские истории. Но бабки, живущие рядом, отгоняли нас от храма.
  Позже, на протяжении многих лет, эти книги всегда стояли у меня перед глазами, я всегда помнил о них. И вот спустя годы, окончив школу, я уговорил моего школьного приятеля пойти к этой церкви и посмотреть, нельзя ли как-то проникнуть внутрь самого храма и заглянуть, наконец в эти книги. Подойдя к храму, я с сожалением увидел те разрушения, которые произошли за это время. Маковки полностью отсутствовали, кровля почти вся прохудилась и местами была сорвана, стены и лепнина была с большими потерями. Но всё равно я испытал какое-то щемящее чувство встречи с чем-то близким и дорогим. Рядом, почти у стен храма, ребятишки гоняли мяч. Мы, как можно осторожнее, зашли с пртивоположной стороны храма и через оторванный угол у забитых ставен,заглянули внутрь. В лучах солнца, проникающего через дыры в кровле, мы увидели огромный иконостас, уходящий вверх под самый купол. Из богато отделанных резьбой колонн и рам, сверкающих золотом, на нас смотрели лики святых. Я был поражён сохранностью иконостаса, при общей, казалось бы, непоправимой разрухе. Огромные бронзовые торшеры со свечами, оплавившимися наверно полсотни лет назад, стояли как часовые, охраняя старинные одежды торчащие из сундуков, хранившие воспоминания о священниках, некогда одевавшие их. Книги на стелажах стояли так же, как много лет тому назад. В стене, где мы стояли, были проделаны углубления, лесенкой уходящей вверх под кровлю, имеющей лаз внутрь храма. Я не долго думая, стал подниматься по этим ступеням вверх, приятель помогал мне удерживать равновесие. так я добрался до крыши, протиснулся в лаз и спрыгнул внутрь храма. Незнакомый запах, давно ушедших лет, волновал душу, сердце колотилось, словно я вторгся в священную гробницу. Малейшее движение сопровождалось громким звуком. Я двигался, как можно аккуратнее, стараясь не зацепиться за утварь, загромождавшую всё пространство, вокруг меня. Подойдя к стелажам книг, я  не мог сразу определиться, какую книгу взять, оказалось, что они довольно большие. Наконец выбрал одну поменьше - это было Евангелие. Оно было в кожаном тёмном переплёте с серебрянными накладками. Я открыл его - и тут гром небесный обрушился сверху. От ужаса я выронил книгу, но через секунду понял, что это ребята крикнули разом, которые наблюдали за мной в щели окон. Они всё таки увидели, как я залез в храм. И тут же я услышал крики женщин, негласно охранявших храм. Я быстро выскочил наружу. Чтобы не возбуждать местных жителей мы с приятелем отошли на значительное расстояние от храма и смотрели на него издалека. Удивительно, но он был прекрасен в своей трагической судьбе. Он, как развалены древнего Рима, с достоинством нёс свою нелёгкую историческую долю. Сколько несчастий, сколько страданий, сколько просьб, сколько свадеб и счастливых минут видел этот храм. Он наполнен энергией многих поколений и поэтому-то так притягателен, его невозможно обойти стороной, все дороги ведут к нему.,Печальное чувсво оставляет его вид, с душевной грустью покидали мы его.
  Наш набег и страстное желание прикоснуться к пршлым реликвиям, окончился ничем. Надо попробовать легальный путь. От мальчишек мы узнали, что хранителем бывшего храма является столетний дед, по фамилии Королёв, (кстати, такую фамилию, имеет половина села) у него и ключ от храма.
  Его изба была хоть и старая, но вполне ещё исправная, видимо хозяин здесь жил крепкий. На наш звонок в колокольчик укреплённый на калитке, на порог вышел дед, бородатый и белый как лунь. Одет он был в холщовую рубаху, в сапогах, подпоясан кручёным шнурком, очень похож был на Льва Толстого. Мы представились как краеведы. Он предложил нам зайти в избу. Входная дверь была низкая, а порог очень высокий.Я вначале стукнулся лбом о вернею притолоку, а потом споткнулся о порог, чуть не упав, вошёл в избу. Мой приятель, был более осторожен, пригнувшись и перешагнув через порог последовал за мной. Внутри, после солнечного света, казалось совсем темно, ещё и занавески на окнах, из плотной ткани с вышивкой, наподобии рушников были задёрнуты. Посреди избы был продолговатый стол с лавками по обе стороны, в углу едва виднелись иконы. Большую часть избы занимала русская печь. Дед сел за стол и молчал некоторое время. Мы высказали ему нашу просьбу - осмотреть внутренность храма. Дед ещё помолчав, неожиданно начал говорить совсем о другом. Начал рассказывать о том, как он приготовился к новой жизни, которая, по его мнению, вот уже скоро наступит. Мы де живём неправильно, хлеб нам даётся слишком легко, а его растить надо поливая потом, - только тогда ощутишь его вкус. Тогда крошки будем смахивать в рот, а не на пол. Опершись на стол, он встал, взял палку и повёл нас в сарай. Смотрите, какую соху я смастерил, а вот сани,- дед с гордостью показывал нам свою работу. Мы с уважением посматривали на его, действительно, мастерски сделанные вещи, но любое наше упоминание об осмотре храма, натыкалось на глухую стену его нежелания говорить об этом. Наконец в самом конце, он вроде бы согласился открыть и показать храм, но только в следующий раз, через неделю. На том мы и расстались.
  Через неделю, по какой-то причине, мой приятель не смог со мной пойти. Я решил идти один. По мере приближения к селу стал ощущать какую-то тревогу. Войдя в село, почему-то пошёл не к деду, а к храму. То, что я увидел, меня потрясло. Двери храма были открыты настеж, в храме было пусто. На полу лежали какие-то обрывки бумаг, вся утварь отсутствовала. Храм казался несчастным и осиротевшим. Лишившись внутреннего убранства он, будто бы остался без одежды. Открытые двери храма безмолвно взывали о помощи. Ребята играющие, как прежде здесь в футбол, сказали, что приезжали попы из Долгопрудного, из церкви села Виноградово, на трёх грузовиках и всё вывезли. Особенно меня поразило то, что казалось бы, незыблемая ситуация, длящаяся много десятков лет, именно в тот момент когда я заинтересовался ею, вдруг так радикально изменилась. Какой неприятный день был, наверное, для деда Королёва. Надо пойти к нему, узнать подробности. Подойдя к калитке, я позвонил. На звонок вышла девушка, молодая красивая, среднего роста в простом платье, но явно не
 местная. На голове был повязан чёрный платок. У меня всё оборвалось в нутри.
-Вам кого?-Спросила она.
- Мне нужен дед Королёв.
- Он умер.
-Какой ужас, когда?
-Вчера схоронили. Я был потрясён. Несчастья сыпались одно за другим.
-А вы, что хотели?-Спросила она меня.
-Теперь это уже не имеет никакого значения. Я интересовался храмом, хотел его осмотреть внутри, но вижу, что опоздал. Вы наверно родственница деду?
-Да, дальняя, я приезжала помочь на похоронах.
-Почему дед вдруг помер?
-Видимо разорение храма очень сильно подействовало на него и он не вынес этого. Если у вас нет больше вопросов, то я должна сейчас закрыть дом. Мне нужно ехать в Москву.
-Можно я вас провожу и по дороге кое-что спрошу?
-Спрашивайте сейчас.
-Я хотел про деда с вами поговорить.
-Что про деда?... Ну, хорошо, тогда подождите. Она ушла внутрь избы и через минуту вышла с сумкой на перевес, закрыла дом и я пошёл её провожать.
  Дорога на станцию была довольно длинная. Постепенно мы разговорились. Честно говоря, меня уже не столько дед интересовал, сколько его дальняя родственница. Она была похожа на Марину Влади, из фильма "Колдунья". Облегавшее её платье обрисовывало её упругое тело, чувствовалась гибкость и даже какая-то природная дикость в её движениях. Я мысленно назвал её Олеся и был приятно удивлён, когда узнал, что её зовут Ольга. Я намеривался вначале проводить её до станции Хлебниково, но увлёкшись, обнаружил, что уже еду в электричке. Её родители- театральные деятели, сейчас на гастролях. Она живёт пока у тёти на Сретенке и стажируется в театре оперетты. Вообще вся её родня принадлежит к театральным кругам. Дом, где она сейчас живёт, когда-то принадлежал её бабушке. Но в конце двадцатых годов их "уплотнили". Теперь они занимают две коинаты на втором этаже. Туда, в своё время, снесли всё что можно из утвари и мебели, включая концертный рояль. Тётя не разрешает ничего продавать - ей всё дорого как память, поэтому в комнатах невозможно как тесно.
  Тем временем, на автобусе от Савёловского вокзала, мы доехали до Пушкинской площади, далее проехали вдоль нарышкинского сквера до Сретенки и, через несколько минут, уже стояли перед её домом. Старый трёхэтажный особняк, некогда имевший центральный парадный вход, теперь обезображен пристроенной лестницей на верхний этаж и отдельным входом, проделанным в бывшем окне.
-Раз уж ты здесь, входи, я тебя прглашаю,- сказала Ольга. Ещё раньше мы как-то незаметно перешли на "ты". Мы вошли в тёмный коридор, стали подниматься по чугунной лестнице на второй этаж. Лестница вычурного литья гудела под ногами как огромный колокол. Остановились мы перед дверью с эмалированной табличкой "театральные принадлежности". Ниже была ещё табличка уже латунная с выгравированной фамилией. Ольга объяснила, что когда-то эта эмалированная табличка висела на лавке, которую содержала бабушка, но тётя в пмять о ней перебила её сюда.
  Открыв ключом дверь, Ольга пригласила меня войти. Небольшая прихожая была освещена тусклой лампочкой. Настроение как-то сразу сникло, а запах старого дома вовсе привёл меня в уныние. Я подумал, что зря так далеко уехал.
  Ольга повесила сумку и открыла даерь в гостинную. Я вошёл. Это было довольно большое помещение с высоким потолком. На стенах висели картины в тяжёлых рамах. В ценре потолка огромная люстра, с цветными стёклами. В центре комнаты круглый стол, вокруг которого стулья с высокими резными спинками. В углу комнаты рояль, с наваленными на него книгами  и двумя фарфоровыми вазами. Два шкафа, с книгамии мелкими статуэтками из форфора, стояли поперёк комнаты, разделяя её на две половины.  Казалось в комнате никого нет и я не сразу заметил, как от кучи вещей, сваленных на сундуке в углу за шкафом, отделилось нечто бесформенное и двинулось ко мне. Это была тётя. Я представлял себе, что встречу престарелую театральную даму, но то, что я увидел, превосходило любую мою фантазию. Плавно бесшумно, как приведение, ко мне двигалось что-то в халате с драконами и кистями, на голове какой-то каркас, обмотанный чёрным кружевом, со стеклярусом и блёстками. В ушах каменья, оправленные в метал. Все пальцы унизаны кольцами. Глаза были накрашены до такой степени, что представляли две тёмные впадины. Я поздоровался, чуть поклонившись. Не дойдя несколько шагов, она остановилась, приняла театральную позу, подняла подбородок, поджав губы и пронзая меня взглядом, промолвила.
-Здравствуйте, молодой человек. Затем выдержав паузу спросила.
-Позвольте узнать, чем вы занимаетесь?
-Я готовлюсь к поступлению в институт.
-Можно узнать в какой?
-Во ВГИК.
-А...Это похвально, на какой же факультет?
-На режисёрский. Она молча смотрела некоторое время на меня, как бы оценивая мои шансы, затем сказала, растягивая слова.
-У вас есть родственники или знакомые в кинематографе?
-Нет.
-Ну, тогда у вас мало шансов поступить, если конечно вы не необыкновенно талантливы. Однако и этого бывает недостаточно. У женщин, в отличии от мужчин, всегда есть в этом случае в запасе некий шанс. Она изобразила улыбку, повернулась к окну и на её лице отразилась вся её бурная театральная жизнь. Подошла Ольга и увела меня в свою комнату.
  Комната Ольги была похоже на предыдущую, только поменьше. Тоже шкафы с книгами, на стенах небольшие картины в широких золочёных рамах. Большой письменный стол, на котором стояли: Старинная настольная лампа с зелёным стеклом, бронзовая чернильница с косарём и настольные часы под стекляным колпаком с крутящимся маятником. Вдоль стены кровать с деревянными спинками,напротив кожанный потёртый диван. Над диваном гобелен в раме. Ольга усадила меня в кресло, тёмного дуба с львинами мордами на подлокотниках, сама села  напротив, на диван.
-Наверно ты удивлён нашей обстановкой, у нас всё старое, старинное.
-Да, признаться я впервые в таком доме, мне интересно. Я стал разглядывать корешки книг в кожанных переплётах с золотым тиснением.
-Можно я подойду поближе?
-Да, конечно смотри. Мой взгляд скользил по рядам книг и остановился на одной, в чёрном кожаном переплёте с надписью "библия".
-Ольга, скажи где можно прочитать про Иоанна Крестителя?
-Сейчас. Она взяла библию и открыла главу евангелие от Марка и я впервые прочитал; как Иоанн Креститель жил в пустыне, питаясь акридами, что-то вроде кузнечиков и диким мёдом, до своего выхода к народу, как он проповедовал призывая людей покаяться в грехах как его возненавидела Соломея за то, что он резко осуждал её мать за связь с Иродом, как она, танцуя на пиру у Ирода, ему так понравилась, что он предложил ей любую награду за её танец и она воспользовалась случаем и просила принести ей голову Иоанна Крестителя. Ирод не мог ей отказать и послал стражника, который отсёк главу Иоанна и принёс её на блюде...
  Входная дверь в комнату заскрипела и просунулась голова престарелой женщины.
-Обедать будете?
-Да сейчас. Сказала Ольга.
-Это наша прислуга, Тётя Глаша. Тётя не может без неё. Пойдём обедать.
  Стол был накрыт по всем правилам забытого этикета. Тут были подстановочные тарелки, фарфоровая супница, серебрянные ложки и салфетки с вышитым вензелем. Такой же вензель был на фарфоровом сервизе и на серебряных ложках. Я почувсвовал себе в девятнадцатом веке. Было несколько перемен блюд. С каждой минутой настоение поднималось. Мне здесь уже всё нравилось.
  Прошло несколько недель, я стал частым гостем в этом доме. Однажды, я застал тётю разговаривающей с како-то дамой. Через слово они вставляли непечатные выражения, видимо это был их привычный язык. Увидев меня, они на минуту замолкли. Тётя подозвала меня к себе и представила даме.
-Вот он поступает во ВГИК, ему надо   
   помочь. Дама, по возрасту такого же что и тётя, хищно оглядела меня, своими всё ещё красивыми тёмными глазами с длинными ресницами и сказала, что она устраивает у себя вечеринку, где будет полно актёров и режиссёров и мне полезно там быть. Она взялась познакомить меня с "нужными" людьми.
  Вечеринка устраивалась на Патриарших "Пионерских" прудах, там жила эта дама. Я долго куролесил около её дома, пока не узнал у дворника, что в эту квартиру отдельный лифт. Вообще квартира была уникальная. Построенная на крыше большого дома, принадлежала она известному архитектору, строившему Сталинские высотки, имела очень высокие потолки, технический этаж и огромную жилую площадь. Когда я вошёл в квартиру, вечеринка уже была в полном разгаре. В роскошной огромной гостинной за длинным столом, сидело человек двадцать, ещё часть гостей небольшими группками стояла в прихожей и в другой комнате, всю сплошь обставленную книжными шкафами. Убранство квартиры не поддавалась ни какому описанию. Она была похожа на музей. Бронзовые торшеры в рост человека, стояли по углам гостинной. На стенах прекрасная живопись, потолки пяти метровой высоты украшала лепнина и росписи. В конце зала во всю стену  висел старинный гобелен. В прихожей мебельный гарнитур из  карельской берёзы. В такой же раме зеркало огромного размера с консолью. Хозяйка астретила меня употребив несколько крепких слов за моё опоздание, но тем не менее, любезно взялась меня знакомить с гостями, подводила к "нужным" людям, что-то говорила им, те смотрели на меня , что-то отвечали. Я, сбитый с толку, таким количеством известных актёров и режиссеров, собранных в одном месте, практически ничего не соображал. Вдруг хозяйка как-то заговорчески оживилась, -я тебя сейчас вот с кем познакомлю, и она повела  меня в дальний конец гостинной. Мы подошли к девушке с голубыми широко распахнутыми глазами.
-Вот познакомся, -,это была героиня только что вышедшего широкоформатного фильма, имеющего огромный успех.
-А ты, поухаживай за ним, он будующий режиссер, может быть тебе ещё придёться у него сниматься. Обращаясь к ней, сказала хозяйка. Голубоглазая героиня, взяла меня под руку и мы пошли по периметру гостинной, огибая огромный длинный стол, заполненный гостями. Так мы ходили по кругу, привлекая всеобщее внимание. Нас останавливали, что-то спрашивали, она отвечала. Я чувствовал себя как в волшебном сне. не могу понять, как это произошло, но мы остановились напротив картины, изображавшей Иоанна Крестителя в юном возрасте, как бы парящем в облаках. Он смотрел на нас своими ангельскими глазами и как будто благословлял нас, осеняя крестом. На минуту мне показалось, что я в храме под венцом с этой удивительной девушкой. Искоса я посмотрел на неё и понял, что она находится под гипнозом этой картины, в её глазах стояли слёзы. Дальше всё было как в тумане. Помню, как расходились гости, как моя голубоглазая знакомая приглашала меня на свои съёмки, как я брёл по улице, не осознавая куда иду. Помню только, что практической пользы от этих знакомств, небыло ни какой.
  Во ВГИК я не поступил и режиссёром я не стал. Судьба распорядилась иначе. В результате я поступил в технический ВУЗ, заончил его и ряд лет успешно работал в научно-исследовательском институте. Затем получил художественное образование и в результате стал художником-реставратором. Работаю им до сего времени.
  Как-то однажды, моя знакомая обратилась ко мне с просьбой. У её приятельницы произошла беда,- её квартиру затопило горячей водой и она ищет рестовратора, так как повреждены картины. Не могу ли я ей помочь. Я согласился и был немало удивлён, когда вновь попал в ту самую квартиру на Патриарших Прудах. Хозяйка квартиры, та самая, которая знакомила меня с "нужными" людьми, заметно постарела и уже не 
   была столь подвижна и говорлива, но удивлена была ещё больше, чем я.
- Ты пропал как в воду канул. Так ты не режиссёр? Ну и дела. Так видимо само провидение привело тебя ко мне. Вот что мне нужно реставрировать и она подвела меня к картине Иоанна Крестителя. Она особенно горевала об этой картине, так как она ей была дорога не только как историческая ценность, но и как память о муже, давно почившем. Он преобрёл эту картину ещё в молодости в конце двадцатых годов, будучи тогда ленинградским архитектором. Время тогда было неспокойное, мягко говоря, и он на свою зарплату пытался купить, что-нибудь из тех экспроприированных ценностей, наполнявших всевозможные магазинчики, лавки прочие полулегальные торговые заведения. Так, зайдя в одну антикварную лавку, он стал перелиствовать как книги стоявшие плотно друг к другу картины. Одна заинтересовала его тем, что почему-то была вся покрыта каким-то мелом. Сама картина была написана не доске. Вынув, носовой платок, он протёр небольшое место на картине и увидел ручку, протёр ещё и увидел лицо мальчика. Он догадался о том, что изображено на, картине и спросил, сколько она стоит. В это время, случайно за прилавком стоял мальчик а хозяин, куда-то вышел. Мальчик, спросив номер картины, назвал какуе-то небольшую цену. Молодой архитектор, заплатил за картину, её упаковали и он пошёл к выходу. На выходе он столкнулся с хозяином, рядом с которым была известная в торговых кругах, тёмная личность, занимающаяся продажей картин иностранцам. Каким-то шестым чувством, хозяин магазина понял , что куплена именно та картина, за которой пришёл этот перекупщик. Вначале хозяин потребовал вернуть купленную картину якобы уже зарезервированную, но, поняв, что этот номер у него не проходит, стал умолять уступить её и что взамен, он готов достать ему любую картину из запастников Эрмитажа. Архитектор понял какую ценность он приобрёл и ушёл  с этой картиной. Вот так она оказалась в этой квартире. И надо же случиться такой беде, рабочие на техническом этаже над этой квартирой забыли закрутить кран с горячей водой, открыв его когда небыло воды в магистрале, а когда воду дали то окурки брошенные в раковину забили сливное отверстие и горячая вода долго переливалась через край раковины. Всё усугублялось тем, что хозяйка была в отъезде, а когда она прибыла, в квартире было как в бане. Пострадала мебель, книги, но особенно картины и  Иоанн Креститель. Доска разбухла и требовалась очень медленная сушка, чтобы не допустить её растрескивание. К работе я приступил с удовольствием и за время длительной рестоврации так сжился с этой картиной, что когда уже всё было закончено расставался сней с большим сожалением.
  И вот она появилась вновь с новой хозяйкой, родственницей прежней. Я вновь смотрю на дивное личико Иоанна, вспоминаю ту вечеринку, ту голубоглазую девушку, то виденье. Передо мной проходят образы давно прошедших милых дней, освящённых Десной рукой Иоанна Крестителя.