благодарные слушатели

Шесть лет он сидел в одиночке. Шесть лет смотрел на серые стены. Осталась самая малость, говорил он вслух. Плюс минус бесконечность.
Когда он уставал лежать на узкой кровати, то вставал и ходил из угла в угол. Два шага туда, два шага обратно. Два шага туда, два обратно... как маятник думал он, маятник от часов, которые отмеряют бесконечность.
Высоко над головой было окошко и если встать табуретку и подтянуться ухватившись за ржавые решетки можно было смотреть на серое море и далекий туманный берег.
Почему то берег всегда был в туманной дымке. Иногда шел дождь и тогда море и небо сливалось в одну серую печаль.
И когда уставали руки он обессиленно ложился на кровать и смотрел в потолок.
Потолок был тоже серый, каменный, и на нем явственно проступали трещинки и казалось, что камень просто устал, ведь ему тоже было скучно. Скучно смотреть на него целыми днями. А когда то давно, этот камень был скалой и смотрел на море.
Мимо него проходили корабли и проплывали киты. Киты пели и порой выбрасывались на берег. А корабли часто сражались между собой и тонули. Тонули и натолкнувшись на рифы рядом с островом. Поэтому вот уже сто сорок лет по ночам горел красный маяк.
Отблески луча иногда скользили по темным стенам одиночки и он по началу просыпался и следил за лучом, ведь луч был оттуда...
А однажды в окно залетела птица. Серая и с красным клювом.
Тогда он обрадовался и поймал ее. Насыпал крошек на стол и сказал ешь.
Он полюбил эту птицу и ходил из угла в угол бережно баюкая ее гладя по голове и остро сожалел, что у него нет котенка. Котенок бы не стал вырываться и хлопать крыльями и рваться на волю. Потом птица сдохла.
Это была трагедия. Он сидел на кровати и смотрел в стену. И ему хотелось умереть. Целый день сидел на кровати и смотрел в стену.
Потом пришла серая мышка. Она деловито сьела корочку хлеба и стала умывать мордочку. Его она совершенно не боялась. Должно быть она ручная, подумал он и встал, что бы встать на стул и подтянувшись на одной руке выкинуть птицу.
Мышка стала наведываться каждый день. Он уже ждал ее отломив кусочек от хлебной краюхи.
А однажды он подставил ладонь и мышь не испугалась и он отнес ее на стол и положил перед ней кусочек хлеба и воду в своей ложке.
Мышь ела хлеб, а он рассказывал ей истории рассказаные ему серым камнем за эти шесть лет.
Иногда мышка начинала отвлекаться, чесать за ухом лапой, вылизывать шкурку и это означало, что история не интересная и он прерывался на полуслове и начинал другую и тогда мышь округляла глаза и прикасалась лапой ко рту, и ему казалось, что ей эта история по нраву и тогда на самом итересном месте он говорил хватит, и опускал мышь на пол, потом говорил что завтра обязательно обязательно... И конечно же он кривил душой, просто хотел, что бы мышь приходила еще и мышь делала вид, что сердится и притоптывая лапкой убегала в норку. Но назавтра она приходила снова и он продолжал рассказ и опять мышь делала удивленные глаза и в некоторых местах истории прикасалась лапками к своим щекам. Точь в точь как скучающая мамзелька, думал он.

А однажды мышь долго не приходила и он извелся весь и все думал на тюремного кота и проклинал всех котов и кошек и сидел уставившись в стену или лежал на узкой кровати и смотрел в потолок.

Но мышь все же пришла. И не одна. Следом за ней пришли еще три таких же серые мышки  поменьше ростом.
Ого, сказал он чрезвычайно обрадовавшись, теперь у меня появились новые слушатели... Э... постой, стало быть это твои дети? - И мышь кивнула, или, быть может ему показалось и он подставил ладонь и поднял всех их на стол и положив перед ними кусочки хлебного мякиша, задумался глядя в серую стену.
Знаешь, сказал он, когда мышки стали умывать лапками мордочки и вылизывать шкурки, - пока тебя не было, я узнал много новых историй и я уверен, что вам они очень понравятся. Но вот слушайте...
И он начинал рассказывать и серые мышки делали удивленные глаза и прижимали лапки к щекам, когда история уж черезчур становилась страшной и тогда он говорил, что
не нужно бояться, ведь в конце все будет хорошо. Благо, что теперь он умел сочинять самостоятельно и мыши радовались и он понимал, что ему уже не нужны истории рассказанные серым камнем и он сам теперь мог сочинить любую, пусть даже совершенно фантастическую, но мышам они явно нравились и потом, когда мышки собирались домой, он желал им удачи и принимался ходить из угла в угол. Два шага туда два шага обратно. Он сочинял новые истории для мышей. Позади было шесть лет. Оставалась самая малость, плюс минус бесконечность