Горе луковое

Хорошо,  когда еще живы старые уже и отец, и мать. Забота о стариках
не  обременяет, а, напротив, всегда доставляет истинное удовольствие и
приносит в сердце успокоение. Я всегда чувствую прилив жизненных сил и
оптимизма  после  общения  с родителями, особенно, когда они здоровы и
способны  ощутить  и  выразить  радость  по  малейшему  поводу  -  при
кормлении  моей собаки куриными костями, на рыбалке от хорошего клёва,
от  рассказа  об  успехах  внуков,  доброго старого анекдота и проч. В
конце той недели почувствовал, что пора съездить к отцу в Белгород. В
конце  первой  декады  августа  жара  спала  и  ночное  путешествие  в
плацкартном   вагоне   фирменного   поезда  "Белогорье"  уже  не  было
мучительным испытанием, а, напротив, скорее напоминало о столь любимых
мною  поездках  с  молодыми  еще родителями на поезде в Крым,
когда  через  открывавшееся окно долетал дымок паровоза, запах полевых
трав  и  теплый  воздух  -  дыхание не загаженной и не отравленной еще
родной  земли.  А  сегодня  какие-то семь часов езды, пусть на верхней
полке,  но  снабженной  страховочным  откидным  парапетом, без прежних
бесчисленных  остановок,  толчков  и  рывков состава, ностальгического
стука   и   лязга  колес  на  стыках  рельсов,  да  еще  с  работающим
кондиционером,   переносились   совсем   легко,  пролетали  быстро,  и
удавалось   даже   заснуть   и  увидеть  добрые,  нетревожные  сны. 

В промежутках  между  этими  фрагментами  снов вспомнился вокзал в Туле,
откуда  садился на поезд. Там я коротал пару часов перед поездом, сидя
в  зале  ожидания  и  разглядывая  оставленные  после  ремонта старого
вокзала   великолепные   огромные   люстры  и  картины  под  потолком,
напоминавшие  о  времени  моего  детства  - бескрайные поля с налитыми
золотыми  колосьями,  труженики  тех  полей  с  лучезарными  улыбками,
солдаты-освободители,   рабочие  с  лицами  удачливых  менеджеров,  не
знающие  еще горя сокращений и нищенских зарплат. Сегодня на вокзале в
Туле  не  выпьешь  в  буфете  ста  граммов водки. Водка вне закона и в
черном  списке  пособников  международного  терроризма  и экстремизма.
Буфет,  впрочем,  имеется и предлагает горячую выпечку и чай по весьма
кусачим  ценам,  от  чего не может похвалиться высокой посещаемостью и
оборотом. То же можно сказать и про платный туалет. А в остальном меня
весьма  порадовала  атмосфера  тульского  вокзала,  с  многочисленными
семействами,  отправлявшимися  в  южном  направлении на поездах в Сочи,
Феодосию  и  прочие  замечательные  места, обещающие прекрасный отдых.
Возбуждал  вид  отъезжающих  на  юга и уже одетых по-южному красавиц с
прелестными  широкими  задами,  налитыми  бюстами и смазливыми лицами,
выражающими   напускную   преданность  сопровождающим  пьяным  мужьям.
Нестарые  еще  бабушки,  отъезжающие  с доверенными им внуками на юга,
отвечали  в целом положительно  на  мои  похотливые  взгляды,  народ  бурлил  и
толпился возле расписания поездов и мониторов с информацией о прибытии
и  убытии. 

Среди  этой  приятной  суеты  и едва различаемых моим ухом
невнятных  объявлений  о  прибытии  и  отправлении  поездов  взгляд мой
привлекла  одна  старуха, занявшая было место возле меня в кресле зала
ожидания.  Она  явно  выделялась  на  фоне отъезжающей на юга публике,
одетой  по-пляжному.  На старухе была длинная до колен куртка красного
цвета,   какие  не  станет  носить  нормальный  городской  житель,  не
относящийся  к  категории  бомжей.  Седая  старуха с худым морщинистым
лицом резко контрастировала с видом праздных отъезжающих, и лицо ее не
вписывалось  ни в общий фон предвкушения праздника, ни даже в картину,
написанную  в  вокзальных  фресках счастливых 60-х. Но я бы не заметил
эту  старуху  и  не  запомнил  ее,  наблюдая  за эротичными движениями
пассажирок,  возбужденных  ожиданием  ласки  и могучего вторжения в их
тело  долгожданного  южного зноя, если бы бабка не произнесла слов, от
которых  мне  стало  как-то  не по себе. Нет, она не бранила оголенных
пупков  и  обтянутых  джинсами крутых задниц. Поставив на сиденье свой
рюкзак,   она   достала  было  какую-то  нехитрую  снедь  и  собралась
повечерить  тем,  что  припасла  на  дорогу, не рассчитывая на дорогой
вокзальный  буфет.  Я, сытый и разморенный двумя часами езды от Калуги
до  Тулы,  не фиксировал ее мелкой суеты и оставался в полудрёме, ловя
краем  глаза  дефилирующих по вокзалу дам с роскошными телами, пытался
различать  нечленораздельные  объявления  по  станционной связи, когда
вдруг  слух  мой  уловил  слова старухи, похожие на молитву. Отойдя от
своих  вещей,  она вновь возвращалась, сделав круг по вокзалу и пройдя
вдоль рядов сидений, повторяя одно и то же, что показалось мне вначале
странным  и  глупым.  "Хочу  лучка зеленого. Но никто не даст зеленого
лучка."   Услышав  этот  текст,  повторяемый  многократно,  я  вначале
вспомнил сумасшедшего из сериала про агента национальной безопасности,
твердившего  про  котлеты  и  макароны  и  про то, что он был по жизни
худой,  потому  что  весь  корм  шел  "не  в  коня". Но потом, все еще
находясь в полудреме, я понял, что это не фильм, а действительность, и
что  старуха  не  играет  никакую  заученную  роль.  Так совершала она
несчастная  походы  до буфета и обратно, вдоль всех рядов сидений зала
ожидания,  подходила  к  отъезжавшим  и  возвращалась ни с чем назад к
своей  поклаже.  "Никто не даст зеленого лучка", твердила она свое, не
осуждая,  но сожалея с каким-то особым надрывом. В какой-то момент мне
стало  жалко  старуху, и я готов был уже пойти в буфет и спросить, нет
ли  у  них зеленого лука за деньги. Могли же теоретически использовать
его  для  бутербродов  или  пиццы.  Но  надежда была слабая, поскольку
сознание  мое  подсказывало,  что  лук относился к категории закусок к
выпивке,  и  в  среде  объявленной на вокзале борьбы с терроризмом был
явно  вне  закона. Поезда, отправлявшиеся на юг до полуночи, прошли, и
наступила  тишина.  Пассажиров  на  вокзале  стало совсем мало. Вскоре
незаметно  исчезла и бабка. В начале первого объявили и мой поезд, и я
поспешил  на  посадку.  Белгород  встретил меня яркими красками лета и
южным  говором.  Уже  дома  у  отца  в  разговоре  про кризис я как-то
машинально вспомнил про старуху в Туле на вокзале и рассказал ему, без
какой-то  особой мысли и еще не осознавая смысла этой случайной сцены.
Просто  пересказал  все,  как  слышал,  и  тот текст про зеленый лук,
который  никто не даст старухе. Не знаю, что особенного было в нем, но
отец,  перебивавший  меня все время и торопившийся рассказать многое о
жизни  и  врагах отечества, вдруг как-то остановился, задумался и
лишь  потом продолжил. Так и не знаю до сих пор, отчего запомнился мне
этот  эпизод  на  тульском  вокзале.  Может  быть, оттого, что вызвал
ассоциации  с размышлениями о нашем кризисе и моей судьбе, о возможной
потере работы. Горе луковое. Это забытое сегодня выражение запомнилось
с  детства,  но  теперь  оно  вспомнилось  без  прежнего шаловливого и
смешного контекста.
21 августа 2009

Калуга