Юра Журавлев

Наши бабушки жили по-соседству, на одном этаже, в красном кирпичном доме с высокими потолками. Юру, как и меня, родители привозили к бабушке погостить. Нам было по пять лет.
Половину нашей квартиры занимала мастерская моего деда-художника, но красками пропах весь дом, повсюду висели картины и стояли готовые подрамники с грунтованным холстом.
Идет дождь, играть на улице нельзя и дети сидят по домам. Мы с Юрой на деревянной лестнице смотрим на капли стекающие по квадратным стеклам окна, затаив дыхание, прислушиваемся к шелесту дождя. Пахнет свежей масляной краской – оконные рамы и лестницу выкрасили в темно-бордовый цвет. Лестница еще липкая, и мы сидим на газетках. Наверху отворяется дверь, и моя бабушка зовет нас пить чай с блинчиками... Мне мало что запрещают, и мы с Юрой уплетаем блинчики, спрятавшись под круглым столом, накрытым скатертью из желтого плюша. Бабушка ищет нас – за Юрой пришли. Я успеваю показать Юре дедов патронташ, прибитый к стене и используемый дедом, как подставка для карандашей. Юра в восторге! Через пару дней меня приглашают с ответным визитом к Юре. Я никогда не бывала у Журавлевых, Юре не разрешали приводить в гости «детей с улицы».
Юрина бабушка ставит на белую крахмальную скатерть сервизные чашки с блестящей золотом каемкой. Звенят блюдца. Мы с Юрой чинно сидим за столом, по обе стороны от его бабушки. Сидим на подушках, чтобы быть повыше и поближе к столу. Блинчиков нет. Есть сухарики. Я уплетаю вишневое варенье из маленькой стеклянной розетки. В углу – пианино в кружевных салфетках и статуэтках. Напротив стола над диваном висит ковер с лебедями, плавающими в синей воде. Я никогда не видела таких ковров. У моей бабушки висит коврик с картиной Шишкина «Утро в сосновом бору», но на нем мишки…
Лебеди были нетронуто белыми, и мне думалось, что их просто забыли раскрасить. Я видела такие не раскрашенные участки на незаконченных дедовских картинах: толстый слой масла по всему холсту и только в одном месте белый провал до самого грунта, и даже видны легкие штрихи карандашного наброска. Юра перехватывает мой взгляд.
- Это лебеди. А меня аист принес! - гордо заявляет он.
Юрина бабушка поправляет очки, одобрительно улыбается и опускает твердый сухарик в чашку с чаем.
- Да…,- говорю я недоверчиво, забыв вынуть ложку изо рта и раздумывая, какого же цвета могли бы быть лебеди.- Мне тоже говорили сначала, что в арбузе меня нашли…
- Детей находят в капусте,- тоном знатока пояснил мне Юра.- Всех нашли в капусте, а меня принес аист!
Забыв о лебедях, я нарочито громко захохотала:
- Дурак!  Детей тети рожают из животиков! Мне мама говорила!
Юрина бабушка поперхнулась размоченным сухариком.
- Юра, деточка, покажи девочке, как ты умеешь играть на фортепиано,- сказала она откашлявшись.
Больше меня не приглашали к Юре на чай и, почему-то его ко мне не пускали. Целыми днями я слушала Юрины гаммы за стеной…
Мы встречаемся на детской площадке. Катаемся на качалке вверх-вниз: я отвечаю, Юра спрашивает, признав мою компетентность в вопросах деторождения. Мы спорим, у кого из нас родится больше детей, я разъясняю Юре, что дети рождаются только у тетей, а тот дядя с животиком все равно не родит, потому что у него в животе не ребенок, а просто он пива много выпил или арбуз проглотил. Юра мне верит и огорчается. Я обещаю ему, что детей, которых я нарожаю, мы поделим поровну или будем считать общими и, если их будет трое, то они все равно не поделятся, но каждый из нас может считать, что у него их трое. Юра соглашается.
Прибегает огромная собака, и ходит по площадке, вынюхивая что-то в песке. Мы прячемся в кустах. Собака уходит, а мы обнаруживаем под ногами заросли «калачиков». Я ем «калачики» прямо из Юриной ладошки. Юра наклоняется ко мне, касается губами моего уха, чуть промазав, и целует в щеку. Я смотрю ему в глаза. Они черные.
- Теперь ты поцелуй меня,- шепчет Юра.
Я чуть касаюсь губами его мягкой шеи, пугаюсь чего-то и убегаю.
    Лето закончилось, и Юра уехал. Попрощаться мы не успели, я только видела, как машина его отца скрылась вдали. Я не смогла ее догнать… Пошли холодные серые дожди. Теперь я одна сижу на ступеньках и слушаю дождь за квадратными окнами. Бабушка приносит мне коврик. Я сижу на коврике и смотрю, как по стеклу стекают капли. Приехала мама с мокрым зонтом и забрала меня в Киев. В каком городе жил Юра, я не знаю.
Прошла зима, наступило лето, снова пошли дожди…  Юра не приезжал. Его бабушка на вопрос, когда Юра приедет, быстро ответила: « Не знаю, деточка», и отвела глаза. Потом я перестала ее встречать.
Юра рассказывал мне про море и показывал раковины, которые он сам собирал на берегу. Море было соленым, как раковины. Я никогда не была на море. Юра подарил мне одну ракушку, но я мечтала о своей большой коллекции…
Зимний морозный, солнечный день. Я брожу между сараями по вытоптанным в снегу тропинкам. Про себя я называла их «детскими дорожками» и удивлялась, что такие подходящие по размеру детям проходики вытаптывают взрослые.
Один из сараев полуоткрыт, но никого не видно. Площадка вокруг очищена от снега, утрамбована. Посреди - стоит широкая колода для колки дров. Пахнет деревом, а на колоде под ярким солнечным светом рассыпана горсть морских раковин. Я столбенею. Вокруг – ни души, не слышно ни звука. Все покрыто чистым сияющим, слепящим глаза снегом. И вдруг я понимаю, что этот чудесный подарок на колоде предназначен для меня, специально для меня!
Немея от холода и восторга, я сгребаю ракушки в варежки и карманы. Я не задаюсь вопросом, как могли попасть в холодную зиму раковины из моря, но в том, что мгновение назад их здесь еще не было, а были они там, где лето – я не сомневаюсь. Они еще теплые!
Задыхаясь, я спешу показать волшебную находку бабушке.
- Ты их украла,- говорит бабушка. – Пойди и отнеси их на место.
- Нет! Я не украла! Я не украла! Кому они тут нужны?! Они ничьи! Они мои!
- Их разбивают молотком и дают курам, чтобы скорлупа яичная была крепче,- поясняет бабушка.- Кто-то приготовил их, чтобы размолоть, а ты украла.
Я представляю себе тетю, которая высыпает ракушки, идет в сарай за молотком, возвращается и теперь стоит, смотрит на пустую колоду, и глазам своим не верит.
- Ты их украла,- повторяет бабушка.
Я плетусь к сараю и, боясь встретить разъяренную тетю, быстро выкладываю ракушки на колоду. Все до одной. Мне их не хочется - они чужие.
Я иду обратно, мимо пробегает тетя с молотком в руке, не глядя на меня…
Я поднимаюсь на третий этаж, захожу в квартиру. В темный коридор падает лучик солнца, из кухни идет чад. Пахнет укропом, масляными красками и блинчиками. На кухне шипит сковорода, и тетя Рая говорит бабушке, что внук Журавлевых, Юра заболел менингитом и стал слабоумным. Я снимаю калоши с валенок и заглядываю в кухню.
  Тетя Рая за столом пьет чай с блинчиками, бабушка стоит в чаду у плиты. Капает кран в умывальнике, и я говорю:
- Кран течет.
Тетя Рая охает и бежит к крану:
- Это он не течет. Это я забыла его закрутить.
- Кушать будешь?- поворачивается ко мне бабушка.- Иди, мой руки с мылом.
- Я не хочу.
Я выспрашиваю у взрослых, что такое «менингит», а мама говорит, что это страшная болезнь, что ей заболевают те, кто не носит шапочку, что на ветру им надувает голову и они умирают или становятся идиотами.
Юра носил шапочку. У него была белая панама от солнца.
Юрина бабушка уехала, и Юра больше не приезжал, наверное, знал, что ее нет и, что в их квартире теперь живут другие люди.
Я много думала о Юриной болезни, мне было страшно, но все равно я не представляла, как мог Юра стать идиотом или умереть, или ходить с надутой, как шарик головой…
Я вспоминала наши игры, наши поцелуи, собаку, Юрину бабушку, пианино в кружевных салфетках, ковер с лебедями… Мне было стыдно, что я назвала его дураком и так грубо рассмеялась. Юра говорил правду – его принес аист. И унес.