Евгений Онегин - роман, или ключ... Открытая тайна

РОМАН "ЕВГЕНИЙ ОНЕГИН", КАК КЛЮЧ К ШИФРУ ПЕРЕПИСКИ ЗАГОВОРЩИКОВ


этот же материал - с иллюстрациями в ЖЖ "biblio_graf":
Иллюстрации иногда содержат текст книжных страниц, не сдублированный в основном тексте исследования, поэтому настоятельно рекомендую пройти по указанным ссылочкам, тогда Вам все будет гораздо понятнее (автор)
В ЖЖ исследование расположено в последовательности приведенных ссылок:
часть 1.http://biblio-graf.livejournal.com/2849.html
часть 2.http://biblio-graf.livejournal.com/4691.html
часть 3.http://biblio-graf.livejournal.com/5554.html
часть 4.http://biblio-graf.livejournal.com/5962.html
часть 5.http://biblio-graf.livejournal.com/21867.html
часть 6.http://biblio-graf.livejournal.com/54346.html 


В течение многих лет, исследователям-пушкинистам не давала покоя загадка истинных причин дуэли и смерти А.С.Пушкина. Несмотря на наличие официальной версии, которая, казалось бы, объясняла все до мельчайших деталей, им резали глаз многочисленные нестыковки.  В частности,  версия о том, что дуэль состоялась из-за женщины не выдерживает никакой критики, если обратить внимание хотя бы на биографию дяди Пушкина – Василия Львовича (см.далее).  Зато «всплыли» многие, замалчиваемые ранее детали. Например то, что «диплом ордена рогоносцев, изобиловал масонской фразеологией вроде «командор», «большой капитул», «рыцари», и.т.п. Отчетливо просматривается масонская символика и на печати «диплома»; циркуль, птица и прочее. Едва ли случайно и то, что рассылался диплом от имени Д.Н.Нарышкина – бывшего мастера петербургской ложи «Северных друзей».  2 февраля 1837 года известный масон А.И.Тургенев записал в своем дневнике: «Заколотили Пушкина в Ящик. П.А.Вяземский положил с ним свою перчатку. Похоронили «братья»  А.С.Пушкина, как видим, все-таки согласно масонскому обычаю, когда присутствующие при этом «братья» бросают на гроб покойного свои перчатки.» (цитата в кавычках приведена по кн. Брачев В.С. Масоны и власть в России.-М.:Алгоритм, 2006.-с.265.)

  Тогда какова же была истинная причина? Каким идеалам масонов изменил Пушкин, за что и был ими наказан???  Рассматриваемая нами книга, из личной библиотеки А.С.Пушкина, побывавшая в руках его дяди В.Л.Пушкина, матери поэта, Н.Н.Гончаровой, Дантеса, генерала Рожнецкого (генерал-адъютанта Николая I),  и, наконец,  самого императора,  позволяет  пролить  свет не только на нее, но и разгадать многие другие тайны и загадки истории, связанные с деятельностью в России тайных обществ.
                А.Сумароков
http://biblio-graf.livejournal.com/2849.html
 

 НОВЫЙ ДАНТЕС, ИЛИ УБИТЬ ПУШКИНА - 2
[21 March 2009, 01:41]
  biblio_graf
Любопытные находки, позволяющие пролить тайну на первоисточники пушкинского "Евгения Онегина" сделаны московским книговедом и библиографом Александром Сумароковым. Проведенный им анализ одной из книг, предположительно принадлежавшей самому поэту, позволил сделать однозначный вывод о том, что стихотворной конструкцией поэмы, основой его формы ("магическим кристаллом") стала поэма-бурлеск Фужере де Монброна "Henriade travestie" (у поэта имелся экземпляр 1745 года издания).
 

О человеке, чей владельческий штамп-эклибрис стоит на титульном листе данной книги можно узнать из сообщения А.Сумарокова:  http://biblio-graf.livejournal.com/4691.html


 

Для сохранения интриги,мы пока не приводим текста, полностью совпадающего с пушкинской строфой, у Де Монброна его и нету, но он есть в данной книге, т.к. это книжка не простая, а конволют, то есть под одной крышкой переплетено несколько книг. Интересно, догадается ли кто-нибудь о недостающем звене, воспользовавшись прямой подсказкой. Узнаем ли мы от кого-нибудь, кроме самого Сумарокова, кто скрывается под "Гарольдовым плащом"??? (ВП)

 
(На данной иллюстрации выделена не пушкинская строфа - а четырнадцатистрочный
кусок текста, отделенный от остального текста пробелами. Данная картинка  не демонстрирует пушкинскую строфу в чистом виде, как могут подумать (и подумали!) неискушенные читатели) . Для получения примера строфы надо отсчитывать четырнадцатистрочные интервалы с начала каждой главы....  Для желающих подискутировать о новизне источниковедческого разыскания Сумарокова приводим ссылку на картину, существовавшую в этой области до сих пор:    http://www.wplanet.ru/index.php?show=article&id=27

Эта поэма была пародией на "Генриаду" Вольтера, которая фигурирует в воспоминаниях сестры поэта Ольги Сергеевны, как произведение, вдохновившее шестилетнего Пушкина на первый поэтический опыт, который получил название "Toliade".
 

(Что изучал А.С.Пушкин до поступления в Лицей. Из кн.: Романюк С.К. В поисках Пушкинской Москвы.-М.:Профиздат, 2001).

Однако, стихотворный размер "Генриады" Вольтера, нисколько не напоминает знаменитую пушкинскую "онегинскую строфу", поэтому исследователям не приходило в голову рассматривать ее в качестве первоисточника. Но пародийная поэма де Монброна написана размером, в точности соответствующим онегинскому. Следовательно, ни о какой "онегинской строфе", как о пушкинском нововведении в поэзию, не может идти речи. Аргументация исследователя подкрепляется и ссылкой на самого Пушкина. Сумароков считает, что под "Гарольдовым плащом" из Онегина следует понимать не всю поэму, а только ее эпиграф (ведь плащ надевается обычно поверх одежды). Тогда сразу бросается в глаза удивительное совпадение - эпиграф взят........ из того же деМонброна, только из другого его произведения под названием "Космополит".

Все так, скажут почитатели Пушкина, но ведь сюжет наш гений сочинил сам. "Не торопитесь",- отвечает им Сумароков. Во-первых в "Онегине" есть прямые текстовые совпадения с "Генриадой" деМонброна. Это и "Мой дедушка самых честных правил", и упоминание Бурбонов в десятых(!!!) главах "Генриады" и "Онегина". Кстати, у деМонброна - глав, которые называются песнями тоже ровно десять. (Это косвенным образом подтверждает и подлинность пушкинской десятой главы).
Во-вторых, сюжет у Александра Сергеевича, и это отмечалось, в частности Е.Селиверстовым, тоже заимствован (вместе с названием) у небезызвестного поэта, прозаика и издателя Александра Ефимовича Измайлова (1779-1831), который в 1799 году (в год рождения Пушкина!!!) в возрасте 19 лет выпустил в свет роман "Евгений, или пагубные следствия дурного воспитания и сообщества...".

 

 
  К сожалению, Е.Селиверстов, видимо постеснявшись тревожить гений Пушкина-стихотворца, не провел текстологических параллелей. А роман Измайлова мало что отличает от пушкинского. К тому же Измайлов был старшим товарищем поэта, печатал стихи Пушкина в журнале "Благонамеренный" (сам журнал опять же упомянут в "Онегине").

"Я знаю: дам хотят заставить
Читать по-русски. Право, страх!
Могу ли их себе представить
С "Благонамеренным" в руках".

Параллели с сочинением Измайлова Пушкин приводит в первой главе "Онегина"
"Онегин - добрый мой приятель (одногодок!!!-АС)
Родился на брегах Невы (книжка Измайлова издана в Санкт-Петербурге)

А сама фамилия героя Онегин - зашифрованное признание в плагиате
Онегин вторичное от Невский (фамилия герою дается по названию реки на берегах
которой "родился" первоисточник.
Если внимательно перелистать трехтомное собрание сочинений Измайлова, то внимательного исследователя непременно постигнет культурологический шок. Так, в "Сатирических Ведомостях" от ноября 1822 года, Измайлов сообщает, что некий стихотворец переводит его "Евгения" на французский язык (зачем????, где этот перевод???).
 
  Все встает на свои места, если твердо понимать, что письмо - сатирическая аллегория, а под переводом Измайлов подразумевает "переложение", т.е. наложение его сюжета на деМонброновскую матрицу. Кстати, сообщение Измайлова является еще и самым ранним по времени упоминанием о "Евгении Онегине", но кому же, как не автору первоисточника надлежит первому быть в курсе событий.
Зашифровав первоисточники, Пушкин считал, что не имеет перед их авторами моральных обязательств, а читатели,  рано, или поздно откроют истинных авторов сами. Однако, Измайлов  весьма  тяготился таким положением дел. Будучи старше и обеспеченнее Пушкина, и по благородству своему, не в силах навредить обремененному большим семейством поэту, Измайлов, тем не менее, терзался. Целый том его произведений (порознь опубликованных в "Благонамеренном") посвящен одной теме - воровству. То мягко, то жестче, то невнятно, то яснее Измайлов намекал на случившуюся с ним беду: Пушкин представал перед читателем "Благонамеренного" под фамилиями Рифмоплетов, Дубинин, и даже ПУЛИН (!!!) - куда уж ясней. Этого героя Измайлов называл и вором и негодяем, и даже сравнивал с крыловским котом Васькой (выделив эти два слова курсивом), который слушает, да ест. 



А.Е. ИЗМАЙЛОВ. ИЗ СТИХОТВОРЕНИЯ "ШАРАДЫ" 

"Читатель! первое мое местоименье;
Второе человек, которого уменье
Чужое прибирать именье
А целое - растенье.

Объяснение шарад

Я- вор.......................  Явор"





 



 



 

  Вопрос заключается в следующем: Если в песне под названием "Евгений Онегин" чужими являются и музыка и слова, то кем является автор такого произведения. В лучшем случае - версификатором, который нарифмовал под заданную форму девять глав и споткнулся на десятой. 



   


 

В любом случае его лавровый венок гения должен слегка завянуть. Само по себе использование заимствованных сюжетов - не криминал. Но называть первоисточники надо открытым текстом - иначе недолго и плагиатором прослыть.

В свете этой информации не совсем состоятельной выглядит сыроватая статья в "МК" от 18 марта, которая призывает отдать Пушкину авторство "Конька-горбунка". Кстати, по "Горбунку" у Сумарокова тоже есть своя, весьма оригинальная, точка зрения.

Сразу несколько центральных телеканалов уже пригласили московского библиографа выступить с рассказом о своей гипотезе. Премьера в апреле на телеканале "Культура" в передаче "Апокриф.

Самое скромное определение данного открытия - литературоведческая бомба. Ведь теперь придется переписывать все школьные учебники, статьи из словарей и энциклопедий, потеряют свою актуальность практически все пушкиноведческие работы, собрания сочинений - и уж, тем более, комментарии к "Онегину".  Сумароков относится к нежданно свалившимся перспективам прослыть вторым Дантесом философски. Библиография, в отличие от филологии - наука точная. Документ, а в данном случае это книга де  Монброна - тяжело опровергнуть. По слухам, Сумароков уже уступил свой экземпляр одному из российских олигархов, а тот согласился предоставить исследователям доступ к уникуму (напомним, что книга предположительно принадлежала Пушкину, а доказательств Сумароков собрал немало - иначе получить баснословную сумму (не разглашается) за суперраритет в условиях кризиса вряд ли удалось бы). В дальнейшем олигарх планирует продать ценнейшее издание, прибегнув для этого к помощи известного аукционного дома и шутит, что может быть компенсирует таким образом свои потери от мирового финансового кризиса. Сумароков же готовится к написанию книги, которую он планирует назвать "Криптограммы Пушкина". Ведь де Монброн был весьма непростой фигурой и ореол мистификаций, блеск авантюр и конспирологические лабиринты мировой политики с семнадцатого века - до наших дней - обещают сюжет - посильнее "Фауста" Гете и знаменитого "Кода ДаВинчи". Перезагрузка пушкиноведения подарит нам более гармоничное и полное понимание литературных процессов в контексте мировой истории и политики, освобожденное от идеологических наслоений и цензурных пропусков, считает Сумароков.  Смелый библиограф не отказывается и от предложения поработать над комментариями к "Онегину" - т.о. став коллегой Лотмана, Лесскиса, Набокова и Бонди. Он считает, что освобожденный от ореола "таинственности" пушкинский роман стал для него "прозрачным". Многие параллели теперь читаются невооруженным глазом и не надо ничего выдумывать и притягивать за уши. Сумароков около 30 лет занимается изучением Пушкина и считает, что достиг в этом некоторых успехов, хотя и избегал готовить публикации на эту тему. "Мне все время казалось, что наши знания о Пушкине - еще не полны и делать какие-либо обобщения рано",- говорит он.
  Библиограф даже приостановил работу над репринтным изданием книги "Переписка по делу о развращении.... чтением рукописного стихотворения "Гавриилиады", чем вызвал немалый гнев издателя, уже закупившего дорогостоющую дизайнерскую бумагу. "Я категорически отказался продолжать эту работу, пока не закончу сравнение параллелей "Онегина", иначе и мои комментарии к "Переписке..." будут выглядеть глупо, и мне вскоре придется опровергать самого себя", - считает он.

                текст  - проф.  В.А.Порк
               



Благодарю всех за участие в обсуждении моей гипотезы. Открою еще одну тайну. Это обсуждение мы затеяли с непростой целью. Наша книжица, поскольку она принадлежала самому поэту - не совсем простая - это конволют. Дело в том, что у "Онегина", как и у марксизма - три источника, что еще больше обостряет интригу. Но третий источник - не совсем пристойный. Вот он то и скрывается под "гарольдовым плащом", то есть переплетен вместе с ДеМонброном, но прячется за ним... Есть в Пушкинских стихах и другие зашифрованные указания на этот источник. Поверьте, что размеры я в школе и институте отлично изучил, да и нету в них ничего особо сложного.  Вот эта  строфа и ложится на Онегинскую схему без всяких-яких. Но говорить потом будет не о чем. Да и в среднюю школу с таким материалом не пустят. Поэтому я нахожусь в глубоком раздумье. Вижу, что на слово у нас не совсем верят. Измерили бедного ДеМонброна рулеткой с ног до головы... А как быть?  Не хочу я славы второго Дантеса!!!  Может кто подскажет достойный выход из ситуации. Ведь если тайну двести лет никто не раскрыл, то ее и еще на двести лет можно похоронить... Как быть? Я не являюсь на сегодняшний день единственным носителем тайны, но думаю, что могу повлиять на принятие окончательного решения...




А владеем мы вот такой книжечкой:
         XXIII.
Хранили многие страницы
Отметку резкую ногтей;
Глаза внимательной девицы
Устремлены на них живей.
Татьяна видит с трепетаньем,
Какою мыслью, замечаньем
Бывал Онегин поражен,
В чем молча соглашался он.
На их полях она встречает
Черты его карандаша.
Везде Онегина душа
Себя невольно выражает
То кратким словом, то крестом,
То вопросительным крючком.

 
         XXIV.

И начинает понемногу
Моя Татьяна понимать
Теперь яснее - слава богу -
Того, по ком она вздыхать
Осуждена судьбою властной:
Чудак печальный и опасный,
Созданье ада иль небес,
Сей ангел, сей надменный бес,
Что ж он? Ужели подражанье,
Ничтожный призрак, иль еще
Москвич в Гарольдовом плаще,
Чужих причуд истолкованье,
Слов модных полный лексикон?..
Уж не пародия ли он?


 
         XXV.

Ужель загадку разрешила?
Ужели слово найдено?
Часы бегут; она забыла,
Что дома ждут ее давно,
                (зачиталась - АС?)

Где собралися два соседа
И где об ней идет беседа.
- Как быть? Татьяна не дитя, -
Старушка молвила кряхтя. -
Ведь Олинька ее моложе.
Пристроить девушку, ей-ей,
Пора; а что мне делать с ней?
Всем наотрез одно и то же:
Нейду. И всё грустит она
Да бродит по лесам одна. -


http://www.wplanet.ru/index.php?show=article&id=27

Онегинская строфа
Автор: С. А. Фомичев
Информация о публикации: http://www.ruthenia.ru/document/531434.html#T(*)
Прислана / источник:
Раздел: Анализ, исследование, поиск

Подводя итоги анализу пушкинской строфики, Б. В. Томашевский замечал: «В обзоре лирических строф Пушкина почти всегда намечалась традиция строфы, ее прикрепленность к определенному жанру, тематике, эмоциональной окраске. Но по отношению к онегинской строфе никакой традиции не обнаружили. Подобной строфы еще не найдено ни в русской, ни в западной поэзии, предшествующей Пушкину»1.

Количественный эталон строк позволял предполагать, что онегинская строфа сконструирована по подобию сонета. «Совершенно очевидно, — предупреждал Л. П. Гроссман, — что онегинская строфа не выдерживает сравнения с классическим типом строгого канонического сонета, например, Петрарки или Эредиа. Но необходимо иметь в виду, что практика сонетного искусства знает немало других выявлений той же формы. Сонеты разговорные, шутливые, каламбурные , — все это достаточно показывает, насколько сонетная форма не стеснялась признаками тематики или художественного стиля, а широко охватывала самые разнообразные задания и жанры.

При этом сонет далеко не всегда являл тенденции к изолированной замкнутости в своей композиции. Группировка сонетов в циклы, форма венка сонета, где каждая часть органически спаяна со всеми звеньями цепи, строфическая роль сонета в больших поэмах , — все это выдвигает значение сонета как строфы. Это необходимо иметь в виду при сближении онегинской стансы с сонетом»2.

В. В. Набоков, придерживавшийся сходной точки зрения, отмечал однако: «В онегинской строке единственное отклонение от анакреонтического сонета состоит в расположении рифм eecc во втором катрене, но отклонение это решающее . В действительности же строки 5—8 онегинской строфы оказываются вовсе не катреном, а лишь двумя двустишиями»3.

Делались попытки сблизить онегинскую строфу с октавой. Н. С. Поспелов, в частности, утверждал, что «строка эта генетически идет от октавы, от октавы Байрона, представляя собой дальнейшую разработку ее»4. В подтверждение данного тезиса можно было бы напомнить о том, что в замысле своем «Евгений Онегин» был сориентирован на поэму «Дон Жуан», в которой, правда, была применена классическая (тассовская) октава, в отличие от «Паломничества Чайльд-Гарольда», написанного спенсеровской октавой (абаббвбвв). Это произведение, несомненно, тоже было в поле зрения автора «Евгения Онегина» по сходству заглавных героев. Уместно также добавить, что «русская октава», которую в 1822 г. предложил П. А. Катенин (АбАбВВгг)5, фактически совпадала с начальными строками онегинской строфы.

Иную генеалогию наметил А. П. Квятковский: «На изобретение строфы Пушкина натолкнуло, возможно, одическое стихотворение Г. Державина “На новый 1797 год”, состоящее из трех циклов; в каждом цикле первая строфа состоит из 10 стихов, следующие за ней строфы содержат в себе 14 стихов. Державинская 14-стишная строка состоит из четырех частей: четверостишие с перекрестными рифмами, двустишие со смежными рифмами, четверостишие с перекрестными рифмами и заключительное четверостишие с охватными (опоясанными) рифмами»6.

Может показаться, что, последовательно применив три типа рифмовок, Пушкин ориентировался вовсе не на какой-либо строфический эталон, а на астрофичные стихотворные произведения с неупорядоченными клаузулами. В таком более или менее пространном тексте время от времени возникали фрагменты, в которых появлялся порядок рифм, закрепленный автором «Евгения Онегина» для своей строфы7. Но надо признать, что подобные примеры очень редки: так, около трех тысяч стихов в «Руслане и Людмиле» («Евгений Онегин» лишь вдвое пространнее этой поэмы) содержат три случая «предонегинских» рифмовок, два из которых — с обратной последовательностью мужских и женских рифм. Ср., например:

… Ты, слушая мой легкий вздор,
С улыбкой иногда дремала;
Но иногда свой нежный взор
Нежнее на певца бросала…
Решусь; влюбленный говорун,
Касаясь вновь ленивых струн,
Сажусь у ног твоих и снова
Бренчу про витязя младого8.
Но что сказал я? Где Руслан?
Лежит он мертвый в чистом поле;
Уж кровь его не льется боле,
Над ним летает жадный вран,
Безгласен рог, недвижны латы,
Не шевелится шлем косматый!
(IV, 75–76)

Подобные совпадения подчеркивают простоту и естественность онегинской строфы. Возникла ли она спонтанно при начале работы над черновиком первых строк романа, или Пушкин заранее уже обладал неким строфическим замыслом? Анализ рукописи первой строфы романа на л. 4 тетради ПД 8349 утверждает нас во втором из этих предположений: в нижнем слое черновика нетрудно обнаружить запись (крупным уверенным почерком) «скелета» заранее намеченной строфы:

Мой дядя самых честных правил
Он лучше выдумать не мог
Он уважать себя заставил
Когда не в шутку занемог
Но боже мой какая мука
С больным сидеть и день и ночь
Не отходя ни шагу прочь
Какое глупое коварство
Вздыхать печалиться над ним
Как глупо
Как глупо черт бы взял тебя

Здесь отсутствуют строки 5 (или 6) и 11–12, но общая схема строфы, по сути дела, вполне определена: по правилу альтернанса третье четверостишие должно было иметь обязательную охватывающую рифмовку и лишь второе — могло состоять не из двух двустиший, но повторять перекрестную рифмовку. Однако при окончательной отделке черновика второе четверостишие приобрело без промежуточных вариантов парные рифмовки — очевидно, Пушкину это было ясно с самого начала. Строфа, подытоженная знаком концовки, приобрела такой вид:

Мой дядя самых честных правил
Когда не в шутку занемог
Он уважать себя заставил
И лучше выдумать не мог
Его пример [и мне] наука
Но боже мой какая мука
Над ним сидеть и день и ночь
Не отходя ни шагу прочь
Какое скучное коварство
Больного дядю [забавлять]
Ему подушку поправлять
Печально подносить лекарство
Вздыхать и думать про себя
Ну скоро ль черт возьмет тебя.
Едва ли правомерно связывать пушкинский строфический замысел с конкретным, далеко не лучшим державинским стихотворением. И все же А. П. Квятковский в своей догадке был близок к истине.

В самом деле, что из себя представляет найденный исследователем державинский четырнадцатистрочник? В сущности, это модернизированная одическая строка, в середину которой добавлено второе четверостишие с перекрестной рифмовкою. По тому же пути наверное шел и Пушкин, определивший (см. ПД 832, л. 12) формулу изобретенной им строфы так: strof 4 / croises, 4 de suite, 1.2.1 et deux — то есть три четверостишия с разнокачественными (перекрестная, парная и охватывающая) рифмовками и кода-двустишие. В основе этой формулы — та же одическая строфа. Она издавна была апробирована во множестве произведений достаточно большого объема, но к 1820-м годам почти исчезла из русской поэзии вместе с архаическим в ту пору жанром, а между тем сама по себе была совершенна10.

Для наглядности процитируем оду М. В. Ломоносова, которую прямо вспоминает в своем романе (гл. 5, XXV) Пушкин:

Заря багряною рукою
От утренних спокойных вод
Выводит с Солнцем за собою
Твоей державы новый год.
Благословенное начало
Тебе, богиня, воссияло.
И наших искренность сердец
Пред троном Вышнего пылает,
Да счастием твоим венчает
Его средину и конец.11
Здесь использованы все обычные сочетания рифм: все те же — перекрестная, парная, охватная — в том же порядке, что и у Пушкина. Но он, в полном соответствии с русской просодией (подразумевающей чередование мужских и женских рифм), вместо одной парной рифмовки в середине строфы использует две: первую с женскими, а вторую с мужскими клаузулами — и подводит ритмический итог энергичным двустишием.

Казалось бы, одическая строфа с ее торжественной «эмоциональной окраской» была мало приспособлена к «самому задушевному» (по определению В. Г. Белинского) произведению Пушкина. Но уже в поэзии Г. Р. Державина эта традиционная строка стала насыщаться качественно новой тематикой — достаточно вспомнить в этой связи его стихотворения «К первому соседу», «Фелица», «Приглашение к обеду», «Гром», «Крестьянский праздник», «Аристиппова баня» и т. п. Державину же принадлежат и многочисленные опыты по реформированию классической одической строфы. Наиболее близок он к пушкинскому роману в стихах в строфическом строении стихотворения «Афинейскому витязю» — ср.:

Тогда не прихоть чли — закон;
Лишь благу общему радели;
Той подлой мысли не имели,
Чтоб только свой набить мамон.
Венцы стяжали, звуки славы,
А деньги берегли и нравы,
И всякую свою ступень
Не оценяли каждый день;
Хоть был и недруг кто друг другу,
Усердие вело — не месть;
Умели чтить в врагах заслугу
И отдавать достойным честь.12
Это как бы перевернутая «онегинская» строфа, без коды (аББаВВгг ДеДе).

Тяготение онегинской строфы к одической достаточно наглядно проясняется «необязательностью» второго двустишия с парной рифмовкой и заключительной коды, без которых строфа в «Евгении Онегине» поначалу, как правило, сохраняла смысл и стройную грамматическую форму. Из пятидесяти шести строф первой онегинской главы таких — большая половина, типа:

Бывало, он еще в постеле:
К нему записочки несут.
Что? Приглашенья? В самом деле,
Три дома на вечер зовут:
Там будет бал, там детский праздник.
Куда ж поскачет наш проказник?

Покамест в утреннем уборе,
Надев широкий боливар,
Онегин едет на бульвар
И там гуляет на просторе…
(VI, 10–11)13
Для сравнения приведем строку из державинской «Фелицы»:

А я, проспавши до полудни,
Курю табак и кофе пью;
Преображая праздник в будни,
Кружу в химерах мысль мою:
То плен от персов похищаю,
То стрелы к туркам обращаю;
То, возмечтав, что я султан,
Вселенну устрашаю взглядом:
То вдруг, прельщаяся нарядом,
Скачу к портному по кафтан.14
Державинские опыты с одической строфой были продолжены и другими русскими поэтами. И именно на этом пути была обнаружена самая ранняя «онегинская строка» у кн. П. И. Шаликова в его «Стихах его величеству государю императору Александру Первому на бессмертную победу под стенами Лейпцига в октябре 1813 года» — ср.:

Сошлись бесчисленны полки;
Гортани медны заревели;
От каждой сто смертей руки;
Сердца свирепостью кипели
Одни за Бога, за царей;
Другие за кумир страстей
Земля стонала, небо тмилось
Иль страшным заревом багрилось;
Текла реками черна кровь
По них неслися трупов горы:
С явленьем утренней Авроры
И до ее господства вновь
Не прерывалась адска сеча,
Сей день в днях битв увековеча!15
Здесь та же метрическая схема (формула), которую спустя десять лет заново найдет Пушкин (с иной, правда, последовательностью мужских и женских рифм): аБаБввГГдЕЕдЖЖ.

Насколько это совпадение случайно?

Не вызывает сомнения тот факт, что в лицейские годы Пушкин внимательно читал журнал «Вестник Европы». Но едва ли, конечно, он вспомнил о шаликовской оде, приступая в 1823 г. к работе над романом в стихах. Свою строфу Пушкин нашел сам, продолжив державинские строфические опыты.

Нельзя, впрочем, не отметить, что, заканчивая вчерне в октябре 1823 г. первую главу своего романа, Пушкин вроде бы вспомнил о Шаликове, портрет которого обнаружен в рабочей тетради (ПД 834, л. 20) рядом с подсчетом онегинских строф, написанных к этому времени16.

Второй раз Пушкин зарисовал Шаликова в Ушаковском альбоме (ПД 1723, л. 78об.) в 1829 г.17 и в том же году написал стихотворение «Зимнее утро», где, так и кажется, отозвалось «нечто» из Шаликова:

Навстречу северной Авроры
Звездою Севера явись!
Вечор ты помнишь: вьюга злилась,
На мутном небе мгла носилась…
(III, 183)
В эту пору Пушкин был уже знаком с Шаликовым и нередко с ним встречался. Не напомнил ли князь глубоко почитаемому им Пушкину о своем приоритете в «онегинской строфе»?

Бывают странные сближения…




1 Томашевский Б. В. Строфика Пушкина // Томашевский Б. В. Пушкин. Работы разных лет. М., 1990. С. 389. Назад

2 Гроссман Л. П. Онегинская строфа // Пушкин. Сб. 1 / Под ред. Н. К. Пиксанова. М., 1924. С. 130–131. Назад

3 Набоков В. Комментарий к роману А. С. Пушкина «Евгений Онегин». СПб., 1998. С. 40. Назад

4 Поспелов Н. С. «Евгений Онегин» как реалистический роман // Пушкин: Сб. статей / Под ред. А. М. Еголина. М., 1941. С. 154. Назад

5 См.: Эткинд Е. Русские поэты-переводчики от Тредиаковского до Пушкина. Л., 1973. С. 158. Тот же порядок рифм в «Оде, выбранной из Иова» М. В. Ломоносова («О ты, что в горести напрасно…»). Назад

6 Квятковский А. Поэтический словарь. М., 1966. С. 185. Назад

7 См.: Набоков В. Комментарий… С. 38–41; Илюшин А. А. Русское стихосложение. М., 1988. С. 154–157. Назад

8 Любопытно, что намеченная здесь пауза предвосхищает мелодически рисунок онегинской строфы: «Строфическая система, созданная Пушкиным в “Евгении Онегине”, поддается классическому принципу тройственного членения. Здесь различаются восходящая часть (Aufgesang), нисходящая часть (Abgesang) и самостоятельная кода. Восходящая часть состоит из двух четверостиший Этот закон внутренней паузы на определенном месте строфы, установленный французскими классиками XVII ст. (Malherbre), часто не соблюдался впоследствии. Не всегда он соблюден и у Пушкина, довольно свободно двигавшего партии своего рассказа внутри строфы. Тем не менее пауза после второго четверостишия может здесь считаться довольно типичной» (Гроссман Л. П. Онегинская строфа. С. 121–122). См. также: Гринбаум О. Н. Гармония строфического ритма в эстетико-формальном измерении (На материале «Онегинской строфы» и русского сонета). СПб., 2000. Назад

9 См. факсимильное издание: Пушкин А. С. Рабочие тетради. Т. IV. СПб.–Лондон, 1996. Назад

10 Пушкин использовал одическую строфу в травестийной «Оде его сиятельству гр. Дм. Ив. Хвостову» и в «Бородинской годовщине». Тем замечательнее обнаруженное Б. В. Томашевским использование этой строфы во втором «Подражании Корану», «О жены чистые пророка…». Назад

11 Ломоносов М. В. Стихотворения. Л., 1986. Т. 2. С. 121. Назад

12 Державин Г. Р. Стихотворения. Л., 1957. С. 243. Назад

13 Во второй главе романа подобных строф значительно меньше (9 из 40), что, на наш взгляд, свидетельствует о постепенном преодолении мелодики, заданной первоначально именно одической строфой. Назад

14 Державин Г. Р. Стихотворения. С. 59. Назад

15 Вестник Европы. 1813. Ч. 72. № 23–24. С. 175. Назад

16 См.: Жуйкова Р. Г. Портретные рисунки Пушкина: Каталог атрибуций. СПб., 1996. С. 365. Возможно, воспоминание это возникло в связи с дошедшим до Одессы номером «Московских ведомостей» (1822, № 79), где была напечатана статья редактировавшего газету Шаликова об антологии русской поэзии Сен-Мора (в рецензии, в частности, отмечалось: «Отрывок из поэмы “Руслан и Людмила” переведен прекрасно»). Назад

17 См. факсимильное издание Ушаковского альбома (СПб., 1999). Назад

© С. Фомичев, 2001.


(*) Пушкинская конференция в Стэнфорде, 1999: Материалы и исследования / Под ред. Дэвида М. Бетеа, А. Л. Осповата, Н. Г. Охотина и др. М., 2001. С. 233–240. (Сер. «Материалы и исследования по истории русской культуры». Вып. 7.)




















http://biblio-graf.livejournal.com/4691.html
А.СУМАРОКОВ. ЧЕЙ ЭКСЛИБРИС СТОИТ НА КНИГЕ ДЕ МОНБРОНА?
[24 March 2009, 01:17]
  biblio_graf
 
 

На титульном листе книги ДеМонброна, исследуемой нами, в качестве одного из трех первоисточников пушкинского "Евгения Онегина" http://biblio-graf.livejournal.com/2849.htmlчетко читается владельческий штамп  ExLibris A.Rozneicki
 Фамилия этого человека сегодня не на слуху, но кем же был владелец нашего таинственного томика? А вот кем....

 



  Сама по себе биография - интереснее любого романа.  И книжечки он собирал необычные.... Чекисты, как известно - бывшими не бывают. А чекисты, лично состоявшие при особе Государя Императора - Великого и Ужасного Николая I собирали, оказывается, книжечки негласно изъятые у Пушкина. Кстати, профессор Порк в своей заметке, по-моему не упомянул, что во Франции обе Генриады - и Вольтеровская и ДеМонброновская были запрещены. ДеМонброн за свою - даже отсидел в тюрьме, откуда бежал.... в Россию.... В США два экземпляра "Генриады" деМонброна хранятся почему-то в "Зале редких книг и спецколлекций... Jefferson LJ239", хотя в ходе дискуссии, возникшей после сообщения проф. Порка нас пытались убедить, что и книжица это мусорная, и в Гугле, дескать лежит.... Лежит, да не такая... 


Как эксперт могу добавить, что и просто принадлежавшая ТАКОМУ человеку книга - дорогого стоит и попадается не каждый день... Коллекционеры орденов вполне в состоянии оценить ее по достоинству, взглянув на награды генерала.  В биографии упоминается о том, что "за поимку этой личности была обещана значительная награда", а "пойманная" нами книжка неожиданно вознаградила нас, явившись мистическим ключом к пониманию криптограмм Пушкина. Не исключено, что и генерал пытался использовать ее в качестве ключа к шифру, о котором он тоже, видимо,  имел некоторое понятие...

 Кстати, еще одно, на первый взгляд,  мистическое совпадение. Своим последним орденом Святого Владимира I степени (!!!!)  был награжден 29 марта 1836 года - В ДЕНЬ СМЕРТИ МАТЕРИ ПУШКИНА.  Скорее всего, в этот день и пропал у прежнего владельца (Пушкина) БЕСЦЕННЫЙ КОНВОЛЮТ...  Интересен и сакральный смысл этих событий - оба они пришлись на Христианскую Пасху. Орден генералу вручили весьма непростой. Такой же орденок первой степени имели А.В.Суворов, и А.И.Горчаков. а у небезызвестных флотоводцев Сенявина и Ушакова, равно как и у Императора Николая II был лишь орден низшей, 4-й степени. 
 
Николай II с орденом Св. Владимира 4-й степени. Худ. Г. М. Манизер, 1905
                (Других наград  на Императоре нет!!!)

По итогам военной кампании 1812 года было выдано всего 12 орденов Первой степени (сравним с орденом победы - 19 по итогам Великой Отечественной, 20-й - у Л.И.Брежнева)

Не поленимся и заглянем в статут Ордена (ссылка выше):
 ПЕРВАЯ СТЕПЕНЬ. Крест большой золотой, покрытый с обеих сторон красной финифтью; по краям креста черные финифтяные и золотые каймы; в середине лицевой стороны, на горностаевом поле, обведенном золотою каймою, вензелевое имя Св. Владимира, под Велико-Княжескою короною, а на задней стороне: день, месяц и год учреждения ордена, т.е. 22 сентября 1782 года; носится через правое плечо, на ленте, шириною два с четвертью вершка, о трех полосах, из коих крайние черные, а средняя красная. Звезда, носимая на левой стороне груди, восьмиугольная; углы ее попеременно серебряные и золотые; посреди, в черном круглом поле, малый золотой крест, знаменующий просвещение России Святым крещением и Евангелием; около креста литеры: С. Р. К. В., т.е. Святой Равноапостольный Князь Владимир; а вокруг, в красной кайме, девиз ордена: ПОЛЬЗА, ЧЕСТЬ И СЛАВА.



Орден Св. Владимира никогда не снимается. (Так сейчас даже Звезду Героя не носят!!! - АС)
Орден Святого Равноапостольного Князя Владимира был очень высокой наградой, Владимир 1-й степени стоял по старшинству орденов сразу за Андреем Первозванным (если не считать женского ордена Екатерины).

За какие же такие особые заслуги получил свой орден и 600 рублей ежегодной пенсии наш герой, член Государственного Совета Российской Империи, неужели за то, что "состоя при особе Государя Императора" чесал ему пятки и анекдоты рассказывал, а орденочек был так себе, побрякушечкой, подарочком от друга Николя к Пасхе?? Какую многоголовую гидру сразил генерал??? Осмелимся предположить, что кавалер двух орденов Почетного Легиона (дважды герой Франции!!!), орденов "Виртути Милитари" и "Белого Орла" , бывший соратник Наполеона и Костюшко, рыцарь серого плаща и кинжала прекрасно знал с КЕМ борется... Это его противникам адресовано знаменитое стихотворение 1827 года, истолкованию которого пушкиноведы посвятили не одну брошюру:
* * *
Во глубине сибирских руд
Храните гордое терпенье,
Не пропадет ваш скорбный труд
И дум высокое стремленье.

Несчастью верная сестра,
Надежда в мрачном подземелье
Разбудит бодрость и веселье,
Придет желанная пора:

Любовь и дружество до вас
Дойдут сквозь мрачные затворы,
Как в ваши каторжные норы
Доходит мой свободный глас.
Оковы тяжкие падут,
Темницы рухнут — и свобода
Вас примет радостно у входа,
И братья меч вам отдадут.

                1827

Какие братья, какой меч? И почему терпение - гордое (=молчание? да вдобавок еще гордыня - страшный грех, САМЫЙ СТРАШНЫЙ из семи смертных) )?? Неужели Пушкин, приветливо помахивая декабристом ручкой и жуя ананас с царского стола призывал их грешить напропалую и дожидаться 1917 года? Экий провидец!!!
Ленин ему и в подметки не годился. В любом другом контексте данное стихотворение воспринимается как издевательское. Они там, бедняги, в ручных и ножных кандалах - сам бы съездил и гордо потерпел, ан нет - отмазался по причине отсутствия. (Отсутствовал Пушкин в Питере, кстати и во время заговора 1836 года - и не просто отъехал, а памятуя прежнюю попытку привлечь его к ответственности, командировочку оформил в официальное учреждение Московский Главный Архив, для занятий по делам службы - запись об этом даже внесена в его формулярный список). Все легко объясняется наличием разветвленных корней декабристского движения, истинные руководители которого остались на свободе и поручили Пушкину проконтролировать молчание жертвенных ягнят, недвусмысленно пригрозив им за возможное ослушание, и пообещав банку варенья и корзину печенья при полной победе декабризма).
Кстати, самое интересное, что Рожнецкий должен был бороться с этим заговором (существование которого отрицается скептиками, посещающими наш ЖЖ) не по велению сердца, а по прямым должностным обязанностям,
т.к. занял к тому времени при Государе место скончавшегося в 1830 (официально-от холеры) Ивана Ивановича Дибича-Забалканского, которого сегодня тоже мало кто вспоминает, а зря ведь это именно он подавил восстание 1825 года.
 



Кстати - это один из четырех деятелей российской истории, имеющих российские корни, бюсты которых установлены в знаменитой баварской Вальхалле (Валгалле) - зале славы, а заодно и генерал-фельдмаршал и полный Георгиевский кавалер.

За 148 лет существования ордена Св.Георгия было награждено:
  1-й степенью - 25 человек, в том числе в России: оба младших сына Николая I - в.к. Николай Николаевич и в.к. Михаил Николаевич, генерал-аншеф граф А.Г.Орлов, генерал-аншеф граф П.И.Панин, генерал-аншеф князь В.М.Долгоруков-Крымский, генерал-фельдмаршал князь Г.А.Потемкин-Таврический, генерал-аншеф граф А.В.Суворов-Рымникский, адмирал В.Я.Чичагов, генрал-аншеф князь Н.В.Репнин, генерал-фельдмаршал князь М.И Голенищев-Кутузов-Смоленский, генерал-от-инфантерии граф М.Б.Барклай-де-Толли, генерал-от-кавалерии граф Л.Л.Беннигсен, генерал-фельдмаршал граф И.Ф.Паскевич-Эриванский, генерал-от-инфантерии граф И.И.Дибич-Забалканский.

Почему же страна почти забыла своего героя и ПОСЛЕДНЕГО полного георгиевского кавалера??? Не иначе - интриги!!

Недаром говорят, что земля круглая. Пришлось и нашему Льву ((брату Пушкину (человек - человеку друг, ТОВАРИЩ и БРАТ)) примерить на себя шкуру Осла (Измайлова) и уличать некоего "БЛЕДНОГО ВОРА" в стихах, пытаясь оправдаться перед хозяевами тех тайн, которые по его оплошности стали явью для нового владельца шифра:

14 августа 1836  года поэт пишет:

 
Когда за городом, задумчив, я брожу
И на публичное кладбище захожу,
Решетки, столбики, нарядные гробницы,
Под коими гниют все мертвецы столицы,
В болоте кое-как стесненные рядком,
Как гости жадные за нищенским столом,
Купцов, чиновников усопших мавзолеи,
Дешевого резца нелепые затеи,
Над ними надписи и в прозе и в стихах
О добродетелях, о службе и чинах;
По старом рогаче вдовицы плач амурный,
Ворами со столбов отвинченные урны,
Могилы склизкие, которы также тут
Зеваючи жильцов к себе на утро ждут,-
Такие смутные мне мысли всё наводит,
Что злое на меня уныние находит.
Хоть плюнуть да бежать...
Но как же любо мне
Осеннею порой, в вечерней тишине,
В деревне посещать кладбище родовое,
Где дремлют мертвые в торжественном покое.
Там неукрашенным могилам есть простор;
К ним ночью темною не лезет бледный вор;
Близ камней вековых, покрытых желтым мохом,
Проходит селянин с молитвой и со вздохом;
На место праздных урн и мелких пирамид,
Безносых гениев, растрепанных харит
Стоит широко дуб над важными гробами,
Колеблясь и шумя...

Но эти излияния души не помогли. Поэт был уже приговорен... Ставки в этой игре значительно превышали стоимость его жизни, даже с учетом того, что ее цена была по-своему уникальной.  ВСЕ, или НИЧЕГО... Так стоял вопрос на тогдашней повестке дня, иначе генерал не получил бы в мирное время "Ордена Победы". Злоумышленники потеряли для себя возможность ПОЛУЧИТЬ В БЕЗРАЗДЕЛЬНОЕ ПОЛЬЗОВАНИЕ ВСЮ РОССИЮ.

Кто же был БЛЕДНЫМ ВОРОМ. Может быть -  все тот же хорошо известный нам Дантес. В 1836 г. он был усыновлен бароном Геккерном (чтобы дипломатический иммунитет позволил ему избежать ответственности за неблаговидные деяния, для которых его предполагалось использовать).

Из приведенного письма видно, что он выполнял какие-то специфические и не совсем понятные непосвященным инструкции своего приемного отца. Да и не была ли сама его женитьба на сестре НН, лишь тонко продуманным "подходом" к документу.

"Петербург, суббота 28 марта 1836 г.
...Хотел писать тебе, не говоря о ней, однако, признаюсь, письмо без этого не идет, да, к тому же, я обязан тебе отчетом о своем поведении после получения последнего письма. Как и обещал, я держался твердо, я отказался от свиданий и от встреч с нею: за эти три недели я говорил с нею 4 раза и о вещах, совершенно незначительных, а, ведь Господь свидетель, мог бы проговорить 10 часов кряду, пожелай я высказать половину того, что чувствую, видя ее. Признаюсь откровенно - жертва, тебе принесенная, огромна. Чтобы так твердо держать слово, надобно любить так, как я тебя; я и сам бы не поверил, что мне достанет духу жить поблизости от столь любимой женщины и не бывать у нее, имея для этого все возможности. Ведь, мой драгоценный, не могу скрыть от тебя, что все еще безумен; однако же сам Господь пришел мне на помощь: вчера она потеряла свекровь, так что не меньше месяца будет вынуждена оставаться дома, тогда, может быть, невозможность видеть ее позволит мне не предаваться этой страшной борьбе, возобновлявшейся ежечасно, стоило мне остаться одному: надо ли идти или не ходить. Так что признаюсь, в последнее время я постоянно страшусь сидеть дома в одиночестве и часто выхожу на воздух, чтобы рассеяться. Так вот, когда бы ты мог представить, как сильно и нетерпеливо я жду твоего приезда, а отнюдь не боюсь его - я дни считаю до той поры, когда рядом будет кто-то, кого я мог бы любить - на сердце так тяжело, и такое желание любить и не быть одиноким в целом свете, как сейчас, что 6 недель ожидания покажутся мне годами".

Но, не исключено, что хитрейший Рожнецкий, зная о планах Дантеса, и сам похитив документ - просто стравил Дантеса и Пушкина. Так оно, рассуждая по логике и должно быть. Для криптографов - высшим пилотажем является не только сам факт раскрытия чужого шифра, но и сохранение противника в неведении об этом. Тогда шифр не меняется и свежая информация о злоумышленниках потоком поступает через "черные кабинеты" прямо ко двору. Сам факт сохранения Пушкина в статусе "национального гения" говорит об этом варианте развития событий, как о наиболее естественном, ведь любые телодвижения вокруг Пушкина заметили бы его хозяева. Т.о. Пушкин не успел признаться Мордвинову в утрате шифра, а тонко проведенная "профилактика" - проведение "описи книг" в присутствии друзей поэта - повидимому склонило заговорщиков к мнению, что Пушкин хорошо спрятал шифровальную книгу... Во всяком случае, Мордвинов - единственный вельможа, отказавшийся подписать в 1826 году сметрный приговор декабристам (!). Продолжал занимать государственную должность до 1840 го года, а умер в 1845 м.
"Целый заговор пропал...", - сокрушался позднее Достоевский, но даже весьма искушенный его биограф Игорь Волгин так и не смог объяснить, к какому же конкретно заговору эти слова относятся. И немудрено. Пропал, как в воду канул.

  1836 год оказался богатым на революционные события, волна которых прокатилась по всему миру, но Россия с достоинством пронесла функцию жандарма Европы. Раскаты грома доносились и из Южной Америки, и из США (вот почему книжица де Монброна хранится в Библиотеке конгресса в столь привилегированной коллекции. Напомним, что Джефферсон - третий президент США и автор "Декларации независимости", а на фундаменте его личной библиотеки и была основана Библиотека конгресса. Числился при нем вице-президентом и некий Джордж Клинтон. Интереса ради напомним, что полное имя Билла Клинтона - Уильям Джефферсон, а его супруга Хиллари сегодня определяет внешнюю политику США. Такие вот любопытные цепочечки прослеживаются благодаря одной только книжке).

Так и оказался Дантес (белый человек, как и предсказала в свое время поэту гадалка)  УБИЙЦЕЙ Пушкина, уже благодаря самому факту кражи конволюта, т.к. иного развития их с Натальей Николаевной отношений в доме, повергнутом в траур и полном людей - просто невозможно представить. Из письма видно, что его действия по подготовке кражи  продиктованы жестким нажимом Геккерна, имевшего на него свои виды...

Несмотря на якобы примененные против Дантеса после дуэли репрессии - его внук ухитрился оказаться за одной гимназической партой с внуком секунданта Пушкина Данзасом, правда такие их посиделки продлились лишь несколько минут. Данзас младший не подал Дантесу младшему руки, и вскоре того перевели в другое учебное заведение (Зверев Ю.С. Стрела времени.-Спб.: Искусство-СПБ, 2008).

А что же унес с собой таинственный вор? (Независимо от того, кем он был книга оказалась у Рожнецкого).

ШИФРОВАЛЬНУЮ КНИГУ В ВИДЕ КОНВОЛЮТА.

КРИПТОГРАФИЧЕСКАЯ МАТРИЦА - ИМЕННО ЕЙ ЯВЛЯЕТСЯ ОНЕГИНСКАЯ СТРОФА:
Вспоминаем основы этой "промышленной и прикладной, так сказать, математики":
Для шифрования информации могут использоваться аналитические преобразования [8]. Наибольшее распространение получили методы шифрования, основанные на использовании матричной алгебры. Зашифрование k-го блока исходной информации, представленного в виде вектора Bk = ||bj||, осуществляется путем перемножения матрицы-ключа А = ||aij|| и вектора Bk. В результате перемножения получается блок шифртекста в виде вектора Ck = ||ci|| , где элементы вектора Ck определяются по формуле:
 
Расшифрование информации осуществляется путем последовательного перемножения векторов Ck и матрицы A-1, обратной матрице A.
Пример шифрования информации с использованием алгебры матриц.
Пусть необходимо зашифровать и расшифровать слово
Т0 = < ЗАБАВА> с помощью матрицы-ключа А:
 
Для зашифрования исходного слова необходимо выполнить следующие шаги.
Шаг 1. Определяется числовой эквивалент исходного слова как последовательность соответствующих порядковых номеров букв слов Тэ:
Tэ = <8, 1, 2, 1, 3, 1>
Шаг 2. Умножение матрицы А на векторы В1 = {8, 1, 2} и В2 = {1, 3, 1}:
 ;
 .
Шаг 3. Зашифрованное слово записывается в виде последовательности чисел Т1 = <28, 35, 67, 21, 26, 38>.
Расшифрование слова осуществляется следующим образом.
Шаг 1. Вычисляется определитель |А| = -115.
Шаг 2. Определяется присоединенная матрица А*, каждый элемент которой является алгебраическим дополнением элемента матрицы А
 .
Шаг 3. Получается транспонированная матрица АT
 .
Шаг 4. Вычисляется обратная матрица А-1 по формуле:
А-1 = АТ/|А|.
В результате вычислений обратная матрица имеет вид:
 .
Шаг 5. Определяются векторы B1 и B2:
B1 = A-1*C1; B2 = A-1*C2.
 ,
 .
Шаг 6. Числовой эквивалент расшифрованного слова
Тэ = <8, 1, 2, 1, 3, 1> заменяется символами, в результате чего получается исходное слово Т0 = <ЗАБАВА>.
http://www.snipetz.com/asu/informsecure/5.html

Вот каким целям служила на самом деле загадочная "онегинская строфа", и вот почему существует запись ее формулы пушкинской рукой, вот зачем ее неукоснительное соблюдение. Ни один нормальный поэт не стал бы приносить вдохновение в жертву форме, и непременно выбился бы из матрицы, нарушив гармонию в пользу сюжета. Но шифровальщик-то так поступить не может (!!!!!)

Кстати, справедливость этой гипотезы легко подтвердит любой знакомый с основами шифровального дела (криптографии)  http://www.hrono.info/libris/lib_s/shifr25.html
Приведенная ссылка наглядно показывает масштаб заговора. Высокие тиражи пушкинских изданий и его деятельность в качестве издателя служили не только и не столько благим, просветительским целям, сколько ширмой для разветвленной организации, не менее "безобидной", чем большевики-ленинцы впоследствии. Кстати не из Онегина ли и сам псевдоним ЛЕНИН*, а заодно и упоминание о трех источниках и трех составных частях марксизма??? Так что главки "Онегина" - это не невинная брошюрка (все современники были удивлены тем, что роман выходил отдельными главами), а регулярно актуализировавшийся ключ. Каждая главка содержала, говоря компьютерным языком, апдейт предыдущего шифра.

 Пушкин попал в оборот Николаевских спецслужб, пытавшихся вытянуть из него все тайны, которыми он владел. Прекрасно понимая, чем ему это грозит, Пушкин пытался переубедить Николая, посылая ему - не напрямую, а посредством своих, проходивших обязательную перлюстрацию частных писем тайные и явные намеки. Смерть поэта отстоит от смерти его матери менее, чем на год - и прожил он все это время в диком страхе, тоске и смятении:

"С Брюлловым подружился в Италии Соболевский, а потом познакомил Пушкина. Брюллов рассказывал, что жизнь в Италии ему нравилась своей независимостью, и собирался навсегда остаться за границей. По указанию царя русский посол в Риме настоял, чтобы художник вернулся. Брюллов схитрил: отправился в Грецию и Турцию, но в Константинополе его разыскали сыщики из русского посольства и передали приказ немедленно выехать в Россию. Брюллов повиновался, однако приехал не в Петербург, а в Москву и там прикинулся больным. Тогда они с Пушкиным и сошлись. Пушкин сообщал жене: «Брюллов сейчас от меня. Едет в Петербург скрепя сердце; боится климата и неволи. Я стараюсь его утешить и ободрить; а между тем у меня у самого душа в пятки уходит...» (Х.454).

     Мысли Пушкина в этом письме близки к брюлловским: художника запугали и заставили вернуться, а Пушкин здесь повязан по рукам и ногам: «Будучи еще порядочным человеком, я получал уж полицейские выговоры и мне говорили: vous avez trompe (вы не оправдали. - Ю.Д.) и тому подобное. Что же теперь со мною будет? Мордвинов будет на меня смотреть, как на Фаддея Булгарина и Николая Полевого, как на шпиона; черт догадал меня родиться в России с душою и с талантом! Весело, нечего сказать».

     Цитата о трагической ошибке поэта родиться в России слишком важна, чтобы пройти мимо нее. Пушкин всегда выражается точно, и немного восклицательных знаков в его письмах. Выходит, с талантом без души в России можно жить, с душой без таланта - тоже, но вот когда у тебя и душа, и талант, возникает серьезная проблема. Поэт знал, что письма его к жене перлюстрируются, что их читает царь, и четко различал, какое письмо посылать почтой и какое по оказии. Это послано обычной почтой, на нем имеются два штемпеля, московский и петербургский. Стало быть, автор письма хотел, чтобы кто надо прочитал его крик отчаяния, и мазохистски желал, чтобы ошейник затянули еще туже.
     Любопытна своим перевертышем трактовка цитаты отцом Сергеем Булгаковым. «Действительно, - объясняет Булгаков, - Пушкин однажды обмолвился в письме к жене (уже в 1836 году): «...догадало меня родиться в России с душой и талантом». Однако это есть стон изнеможения от своей жизни, но не выражение его основного чувства к родине, его почвенности».

     Проигнорируем еретического «черта», выкинутого о.Булгаковым из пушкинского текста. Но почему надо объяснять нам, что поэт имел в виду вовсе не то, что написал? Зачем навязывать классику почвенность там, где ее нет? Сей комментарий - мелочь, но мелочь наглядная: именно так националисты выворачивают поэта наизнанку. К каким только домыслам они не прибегают, чтобы употребить мысли поэта в полезном для них ключе! Котляревский в работе «Пушкин как историческая личность» приводит два высказывания: «Удрать бы в Париж и никогда в проклятую Русь не возвращаться» и «черт догадал меня родиться в России...». Комментарий такой: «Никто, конечно, из этих возгласов никаких выводов делать не будет. Все они продиктованы злой минутой, а не часами размышления. Никто их не слыхал, кроме тех, кому они были сказаны, и Пушкин никому не позволил бы повторить их». Тут что ни утверждение, то выдумка. Для сравнения: эмигрант Максим Горький называл фразу Пушкина «черт догадал меня родиться в России...» горькой и верной. "  Юрий Дружников. Смерть изгоя
http://www.druzhnikov.com/text/rass/usnik/12.html



В цитате из Дружникова привлекает внимание фамилия графа Мордвинова. Кем же был этот человек, чье мнение так волнует Пушкина:

 

А вот кем:


А.С.Пушкин
МОРДВИНОВУ
Под хладом старости угрюмо угасал
Единый из седых орлов Екатерины.
В крылах отяжелев, он небо забывал
И Пинда острые вершины.

В то время ты вставал: твой луч его согрел,
Он поднял к небесам и крылья и зеницы*
И с шумной радостью взыграл и полетел
Во сретенье твоей денницы.

Мордвинов, не вотще Петров тебя любил,
Тобой гордится он и на брегах Коцита.
Ты лиру оправдал, ты ввек не изменил
Надеждам вещего пиита.

Как славно ты сдержал пророчество его!
Сияя доблестью и славой, и наукой,
В советах недвижим у места своего,
Стоишь ты, новый Долгорукой.

Так, в пенистый поток с вершины гор скатясь,
Стоит седой утес, вотще брега трепещут,
Вотще грохочет гром и волны, вкруг мутясь,
И увиваются, и плещут.

Один, на рамена поднявши мощный труд,
Ты зорко бодрствуешь над царскою казною,
Вдовицы бедный лепт и дань сибирских руд**
Равно священны пред тобою.
1826
*  Ср. далее в "Пророке" -  зеницы орла трансформируются в"вещие зеницы..орлицы." - намек на источник посвящения - Серафима (он же Зевес, он же - Мордвинов).
**Мордвинов был единственным, не подписавшим смертной казни декабристам - АС

Тут уж, как говорится, sapienti sat.  Пускай уже знающие объясняют незнающим...

Кем же был потомственный (еще его дядя правил САМЫХ ЧЕСТНЫХ, зашифровывая их послания) рыцарь плаща и кинжала? Гением, или негодяем? Мне кажется, что он был ЗЛЫМ ГЕНИЕМ России, и сам он с этим, повидимому, вполне согласен:
ПРОРОК
Духовной жаждою томим,
В пустыне мрачной я влачился, —
И шестикрылый серафим*
На перепутье мне явился.
Перстами легкими как сон
Моих зениц коснулся он.
Отверзлись вещие зеницы**,
Как у испуганной орлицы.
Моих ушей коснулся он, —
И их наполнил шум и звон:
И внял я неба содроганье,
И горний ангелов полет,
И гад морских подводный ход,
И дольней лозы прозябанье.
И он к устам моим приник,
И вырвал грешный мой язык,
И празднословный и лукавый,
И жало мудрыя змеи
В уста замершие мои
Вложил десницею кровавой.
И он мне грудь рассек мечом,
И сердце трепетное вынул,
И угль, пылающий огнем,
Во грудь отверстую водвинул.
Как труп в пустыне я лежал,
И бога глас ко мне воззвал:
«Восстань, пророк, и виждь, и внемли,
Исполнись волею моей,
И, обходя моря и земли,
Глаголом жги сердца людей».
1826

======================================================
 *  А почему серафим-то? А вот:  "Вокруг Него стояли Серафимы; у каждого из них по шести крыл: двумя закрывал каждый лице свое, и двумя закрывал ноги свои, и двумя летал." Тайное, так сказать общество, тоже не желали воевать с открытым забралом ...и скрывали откуда ноги растут....
** См. выше стихотворение Пушкина "Мордвинову"

Получив посвящение от приверженцев идей ДеМонброновского "Космополита" ("обходя моря и земли"), каленым мечом выжигая человеческие сердца, он, руководимый чужой волей,  принес нам огненную  матрицу  , стереотипы которой довлеют над Россией до сих пор.

Рассматривая пушкинские творения - не как произведения имеющие самостоятельную цель, а лишь как прикрытие шифров, перестаешь удивляться и огромному количеству заимствований и странному поведению Пушкина в историях с  декабристами и "Гавриилиадой". На войне все средства хороши, а одаренный  шифровальщик - ценнее полкового знамени. Талант Пушкина, с которым его угораздило родиться в России, проявился, в частности, в том, что многие его произведения имеют не только двойное, но и тройное дно ("двойной лорнет, скосясь, наводит"), а иногда и дно с еще большим количеством перегородок (мегашифры, кстати - попадаются весьма стойкие и я слышал, что один из бывших сотрудников АНБ США создал недавно чуть ли не абсолютно взломоустойчивый  мегашифр). Помимо чисто практических задач шифрования - дешифрования, они содержали еще и зашифрованную пропаганду определенных идей, для расшифровки которых, тоже необходимо было владеть ключами, отличными, в свою очередь,  от первого. Интересно, найдется ли в истории еще один, подобный Пушкину Джеймс Бонд, памятники которому украшают практически все мировые столицы. Скорее всего - только Лорд Байрон, который, кстати,  тоже плохо кончил. Интересно и на Лермонтова взглянуть под этим углом. А вот работы классиков марксизма (до Сталина) - тоже отличающиеся крайней заумностью и отсутствием строгой логики - типичные примеры мегашифров.

Построить какую-либо связную контраргументацию, опирающийся на свод известных нам на сегодняшний день пушкинских документов - маловозможно, зато все они идеально ложатся в приведенную нами схему, и позволяют разглядеть новые грани "таланта". Как хорошо известно из работы Б.Л.Модзалевского, львиная доля библиотеки Пушкина и его бумаг не сохранились, а, учитывая события 1836-1837 гг. они прошли тщательную "чистку", осуществленную руками самого владельца взрывоопасного компромата. Но, подтверждая правильность слов Булгакова, не горят не только рукописи, но и книги, в том числе - шифровальные. Хотя срок с момента смерти Пушкина прошел, надо заметить немалый. Скончаться успели, выражаясь языком Ходжи Насреддина и падишах, и ишак... Но все равно  расшифровка новых данных о пушкинской эпохе, опирающаяся на обнаруженный ключ, еще сулит нам целый Клондайк невероятных открытий.
 
31 марта 1836 года, через два дня после смерти матери и церемонии награждения победителей цензор подписывает в печать первый номер "Современника". Со  статьей Пушкина "Собрание сочинений Георгия Кониского, архиепископа Белорусского" в которой  цитируются следующие любопытные выдержки из проповедей белорусского пастыря:

"Когда грешник, не хотящий покаяться в беззакониях своих, молится Богородице и вопиет Ей: радуйся! то приветствие сие столько же оскорбляет Ее, как и то иудейское радуйся, когда распинатели Христовы, ударяя в ланиту Божественного Сына Ее, приглашали: радуйся, Царю Иудейский. Ибо нераскаянный грешник есть новый распинатель Христов. Да ищем бо заступления и покрова ее, но оставим наперед грехи свои: ибо с грехами и из-под ризы своея изринет нас".

"Телеса наши, в гробах согнившие и в прах рассыпавшиеся, возникнут от земли, как трава весною, и по соединении с душами восстанут, и укажутся всему небу, пред очами ангелов и человеков, пред очами предков наших и потомков, одни яко пшеница, другие же яко плевелы, ожидая серпов ангельских, и того места, которое назначено, особо для пшеницы, и особо для плевел".

Это запоздалое раскаяние может послужить хорошим уроком всем  клеветникам России.  Кстати, одноименное Пушкинское стихотворение являлось для него аналогом мундира врага, который был вынужден носить Штирлиц:
 «Озлобленная Европа нападает покамест на Россию не оружием, но ежедневной, бешеной клеветою. — Конституционные правительства хотят мира, а молодые поколения, волнуемые журналами, требуют войны» (черновой текст письма к Бенкендорфу, написанный около 21 июля 1831 г. — подлинник на французском языке). Вот так вот - одной рукой письма Бенкендорфу пишем - другой - журналы издаем. Но это уже - совсем другая история.
                (продолжение следует)
                А.Сумароков
Ранее по теме: http://biblio-graf.livejournal.com/2849.html
* Будете смеяться, но и этот факт подтвердился. В работе известного пушкиниста И.Н.Розанова говорится о том, что
одно из первых подражаний пушкинскому роману, а точнее - второе носило название "ЛЕНИН".
Теги: Пушкин, сукин сын
 (Оставить комментарий)















 
Рожнецкий, Александр
Материал из Википедии — свободной энциклопедии
Александр Рожнецкий польск. Aleksander Ro;niecki

12 февраля 1774 — 12 июля 1849
 

Место рождения Варшава

Место смерти Варшава

Принадлежность Польша
 Франция
  Россия

Род войск кавалерия, полиция
Звание дивизионный генерал (Франция), генерал от кавалерии (Польша, Россия)

Командовал Конный полк Итальянского легиона, 4-я лёгкая кавалерийская дивизия
Сражения/войны Восстание Костюшко, Война Второй коалиции, Война третьей коалиции, Война четвёртой коалиции, Испанская кампания Наполеона), Война Пятой коалиции, Русская кампания 1812 г., Война Шестой коалиции

Награды Орден Почётного легиона (1805), Орден Железной короны (1806), «Virtuti militari» (1808), «Virtuti militari» (1809), Орден Почётного легиона (1809), Орден Святого Станислава 1-й ст. (1815), Орден Святой Анны 1-й ст. (1816), Орден Святого Владимира 2-й ст. (1818), Орден Святого Александра Невского (1820), Орден Белого Орла (1829), Орден Святого Владимира 1-й ст. (1836).

Александр (Александр Александрович) Рожнецкий (польск. Aleksander Ro;niecki) (1774—1849) — польский и русский генерал, участник Наполеоновских войн, член Государственного совета Российской империи.
Родился 12 февраля 1774 г. в Варшаве, его отец Александр Рожнецкий-старший (умер в 1803 г.) был генеральным директором почт в Речи Посполитой.
4 июля 1788 г. поступил кадетом в Польскую конную гвардию. 1 октября 1789 г. Рожнецкий произведён был в подхорунжие, в августе 1789 г. — в хорунжие, 1 февраля 1790 г. — в поручики, в 1791 г. — в капитаны, 12 октября 1793 г. — в майоры, а 30 июня 1794 г. в вице-бригадиры. Вскоре после получения этого чина Рожнецкий вышел в отставку вследствие ран, полученных им в сражениях с русскими при Щекоцине и Варшаве, когда он состоял (в 1792—1794 гг.) в бригаде графа Потоцкого и принимал участие в военных действиях против России «под личным предводительством Костюшки».
В марте 1799 г. Рожнецкий поступил на службу к Наполеону и находился в Итальянском легионе французской армии. Служа здесь, он в 1800 г. произведён был в полковники с назначением командиром Конного полка этого легиона. Во время Итальянской кампании Рожнецкий принимал видное участие во всех сражениях, находясь под начальством генералов: Моро, Жубера, Сен-Сира, маршала Массены и Жозефа Бонапарта, после чего, вследствие полученной при Сен-Жюльене раны, принужден был временно покинуть службу.
К последней, однако, Рожнецкий скоро вернулся и участвовал во всех войнах Наполеона с 1805 по 1813 год (за исключением Испанской кампании), командуя с 11 апреля 1809 г. кавалерийской бригадой. 22 марта 1810 г. произведён в дивизионные генералы.
Получив 24 марта 1812 г. в командование 4-ю лёгкую кавалерийскую дивизию, входившей в состав 4-го резервного кавалерийского корпуса генерала Латур-Мобура. В этой должности Рожнецкий находился в сражении при Бородине, где был ранен. По излечении, в 1813 г., получил новое назначение — на должность начальника штаба 5-го польского корпуса французской армии. В сражении под Лейпцигом в 1813 г. Рожнецкий вновь был ранен и взят в плен. По приказу императора Александра I освобождён и направлен в Варшаву, где ему поручено было заниматься организацией Главного штаба и других служб будущей армии Царства Польского.
27 августа 1815 г. он назначен был командующим польской кавалерией (в 1816 г. под его начало перешла и жандармерия) и занимал эту должность около пятнадцати лет; летом 1820 г. дополнительно к армейской должности принял пост начальника Центрального бюро полиции Варшавы и Царства Польского. За это время Рожнецкий получил ордена: св. Анны 1-й степени (4 октября 1816 г., алмазные знаки к этому ордену получены 4 ноября 1819 г.), св. Владимира 2-й степени (23 апреля 1818 г.), св. Александра Невского (11 октября 1820 г., алмазные знаки пожалованы 6 октября 1831 г.) и Белого Орла (12 мая 1829 г.); кроме того, Рожнецкий имел ещё ранеё два французских ордена Почетного Легиона (1805 и 1809 гг.), итальянский орден Железной короны (1806 г.), два знака «Virtuti militari» (1808 и 1809 гг.) и св. Станислава 1-й степени (1 декабря 1815 г.).
22 августа 1826 г. Рожнецкий был произведён в генералы от кавалерии Польской армии и том же году возглавил все службы тайной полиции Царства Польского; руководил военной разведкой на территории Австрии и Пруссии. Высочайшим приказом от 25 декабря 1831 года зачислен был с сохранением чина генерала от кавалерии в русскую службу с назначением «состоять при особе Его Величества». После начала Польского восстания в ноябре 1830 г. вместе с великим князем Константином Павловичем бежал из Варшавы и в январе 1831 г. прибыл в Санкт-Петербург. А. Л. Зеланд вспоминал о бегстве из Варшавы: «Остался при отряде один генерал Рожнецкий, начальник тайной полиции, человек, которого вся нация ненавидела. За поимку этой личности была объявлена значительная награда».
14 февраля 1832 г. Рожнецкий назначен был членом Государственного совета и членом Совета управления Царства Польского и в этих должностях состоял до своей кончины, причём в 29 марта 1836 года получил орден св. Владимира 1-й степени и в этом же году находился при императоре Николае I во время бытности его в Варшаве.
8 февраля 1839 г. вышел в отставку и поселился в Варшаве. 12 июля 1849 г. там же скончался.














Орден Святого Владимира
Материал из Википедии — свободной энциклопедии

Орден Святого Владимира


Звезда и знак ордена Святого Владимира 1-й степени на орденской ленте
Дата учреждения 22 сентября (3 октября) 1782

Учредитель Екатерина II

Статус за государственную службу
Девиз «Польза, честь и слава»
Число степеней 4
Знаки ордена
Знак ордена золотой крест покрытый красной эмалью
Звезда восьмиугольная, с попеременными серебряными и золотыми лучами
Лента красно-чёрная
Орденские одежды нет
Орденская лента
 

Соответствие табели о рангах

степень классы по табели
1
2
3
4 I—II
I—III
I—VI
V—XI
См. также
• Ордена Российской империи

Императорский орден Святого Равноапостольного князя Владимира — орден Российской империи в 4 степенях за военные отличия и гражданские заслуги. Учреждён в честь князя Владимира Крестителя в 1782 и являлся наградой для широкого круга военных в чине от подполковника и чиновников среднего ранга.

История ордена
Орден в 4 степенях был учреждён Екатериной II 22 сентября (3 октября) 1782 года в 20-летний юбилей своего царствования для награждения, как военных чинов, так и гражданских служащих. Количество кавалеров не ограничивалось.
Хотя статут ордена дозволял награждение, начиная с низших чинов, постепенность (очерёдность) вручения наград привела к тому, что кавалерами 1-й степени могли стать лица, состоящие в гражданских или военных чинах не ниже третьего класса по Табели о рангах (тайный советник, генерал-лейтенант или вице-адмирал), 2-й степени — не ниже четвёртого класса (действительный статский советник, генерал-майор, контр-адмирал), 3-й степени — не ниже пятого класса (статский советник, бригадир, капитан-командор) и 4-й степени — не ниже седьмого класса (надворный советник, подполковник, капитан второго ранга).
В 1787 году 4-ю степень стали давать и за 35-летнюю беспорочную службу. В таких случаях на левом и правом концах лицевой части креста добавлялась надпись золотом «35 лет».
Позднее, 26 ноября (7 декабря) 1789 года, Екатерина II особым указом определила как дополнительное видимое отличие для знака 4-й степени, получаемого за военные подвиги, бант из орденской ленты. Первым кавалером ордена Св. Владимира 4-й ст. с бантом стал капитан-лейтенант Д. Н. Сенявин, позднее ставший известным флотоводцем. Орденом 3-й ст. за сражение у Фидониси был награждён выдающийся флотоводец Ф. Ф. Ушаков. Особо ценились ордена Владимира 4-й степени с бантом как боевые офицерские награды, стоявшие только на ступень ниже ордена Св. Георгия 4-го класса.
По новому статуту, утверждённому 22 июля (3 августа) 1845 г., устанавливались специальные орденские знаки 4-й степени, выдаваемые за выслугу лет: для классных чинов гражданского ведомства, прослуживших 35 лет — крест с надписью на лицевой стороне: «35 лет» (на горизонтальных лучах креста), для чинов военно-сухопутного ведомства, прослуживших в офицерских чинах 25 лет — крест с бантом и надписью «25 лет», для чинов морского ведомства, совершивших 18 морских кампаний и побывавших хотя бы в одном сражении — крест с бантом и надписью «18 кампаний», а совершивших 20, хоть и не бывших в сражении — крест с бантом и надписью «20 кампаний».
 
Знак с мечами к ордену Св. Владимира 2-й степени, 1900 г.
С 1855 года полученные за боевые подвиги ордена стали выдаваться со скрещёнными мечами. В течение двух лет после этого банты к орденам св. Владимира 4-й степени не жаловались. С 1857 года офицеры за боевые заслуги стали получать знак к ордену с мечами и бантами в отличие от находившихся на театре военных действий чиновников гражданских ведомств, получавших знак только с мечами. При награждении более высокой степенью ордена за гражданские заслуги мечи переносились на новый крест, но перекрещивались в этом случае не в центре креста, а несколько выше. Выдача наград «с мечами над орденом» продолжалась до конца 1870 года, когда было разрешено при пожаловании более высокими степенями не снимать награды, выданные за военные заслуги.
С 1845 года награждённые только орденами Св. Владимира и Св. Георгия любых степеней получали права потомственного дворянства, в то время как для других орденов требовалось награждение высшей 1-й степенью. Указом от 28 мая (10 июня) 1900 г. награждённый орденом 4-й степени получал права только личного дворянства. Это было связано с тем обстоятельством, что орден 4-й степени достаточно массово жаловался за благотворительность и его имели возможность получать купцы и промышленники.
В 1860-х годах некоторые кресты покрывались по моде того времени чёрной эмалью.
Размер крестов строго не регламентировался, примерные размеры: 2-я ст. — 51х51 мм, 3-я ст. — 47х47 мм, 4-я ст. — 37х37 мм.
 
Варианты исполнения звёзд к ордену Св. Владимира. Вторая звезда слева английского производства. Фотографии В. Бойко.
 

Слева два знака к ордену Св. Владимира 3-й степени, справа два знака 4-й степени. Знаки к орденам 1-й и 2-й степеней отличаются только размерами, были крупнее. Фотографии с аукциона компании «Монеты и медали».
Капитульным храмом с 1782 по 1845 год являлся Софийский собор в Царском Селе, а затем — Князь-Владимирский собор в Санкт-Петербурге.
 Степени ордена и правила ношения
Орден имел четыре степени:
1-я степень: звезда на левой стороне груди и большой крест на ленте через правое плечо; 600 руб. ежегодной пенсии.
2-я степень: звезда на левой стороне груди и большой крест на шейной ленте; 300 руб. ежегодной пенсии.
3-я степень: крест на шейной ленте; 150 руб. ежегодной пенсии.
4-я степень: крест в петлице или на колодке; 100 руб. ежегодной пенсии.
 
Правила ношения степеней ордена Св. Владимира (слева-направо с 4-й по 1-ю).
 Статут ордена
— Извлечения из Учреждения орденов и других знаков отличия, изд. 1892 года[1]:
• Императорский орден Св. Равноапостольного Князя Владимира установлен в награду подвигов, совершаемых на поприще государственной службы, и в воздаяние трудов, для пользы общественной подъемлемых.
• Орден Св. Владимира разделяется на четыре степени, из коих две первые именуются степенями большого креста. Знаки его суть:
o ПЕРВАЯ СТЕПЕНЬ. Крест большой золотой, покрытый с обеих сторон красной финифтью; по краям креста черные финифтяные и золотые каймы; в середине лицевой стороны, на горностаевом поле, обведенном золотою каймою, вензелевое имя Св. Владимира, под Велико-Княжескою короною, а на задней стороне: день, месяц и год учреждения ордена, т.е. 22 сентября 1782 года; носится через правое плечо, на ленте, шириною два с четвертью вершка, о трех полосах, из коих крайние черные, а средняя красная. Звезда, носимая на левой стороне груди, восьмиугольная; углы ее попеременно серебряные и золотые; посреди, в черном круглом поле, малый золотой крест, знаменующий просвещение России Святым крещением и Евангелием; около креста литеры: С. Р. К. В., т.е. Святой Равноапостольный Князь Владимир; а вокруг, в красной кайме, девиз ордена: ПОЛЬЗА, ЧЕСТЬ И СЛАВА.
o ВТОРАЯ СТЕПЕНЬ. Крест и звезда, подобные установленным для первой степени. Крест носится на шее на ленте, шириною в один с четвертью вершок, а звезда на левой стороне груди.
o ТРЕТЬЯ СТЕПЕНЬ. Крест меньшей величины, нежели вторая степень, впрочем, одинаковой величины с крестами орденов Св. Анны и Св. Станислава второй степени. Крест носится на шее на ленте шириною в один вершок.
o ЧЕТВЕРТАЯ СТЕПЕНЬ. Крест такой же, но меньшей величины; носится в петлице на ленте шириною в полвершка. На кресте, жалуемом за тридцатипятилетнюю службу, на поперечных концах с обеих сторон серебряная надпись: 35 летъ.
• К знакам ордена Св. Владимира, когда он жалуется за военные, против неприятеля, подвиги, присоединяются по два, накрест лежащих, меча: посредине креста и звезды.
• На звезде и крестах всех степеней, жалуемых не Христианам, изображение креста, литер С. Р. К. В., вензелевого имени Св. Владимира и времени учреждения ордена, заменяются изображением Императорского Российского орла.
• Орден Св. Владимира никогда не снимается.
• Кавалерам не дозволяется украшать орденские знаки каменьями, а также носить изображение креста в золотых бляшках и вообще носить оное иначе, нежели как в Статуте установлено.
• Кавалерам ордена Св. Владимира и сопричисленным к оному определяются пенсии: 10 кавалерам 1-й степени по 600 руб.; 20 кавалерам 2-й степени по 300 руб.; 30 кавалерам 3-й степени по 150 руб.; 60 кавалерам 4-й степени по 100 руб. (статья 155)
 Награждения
В день учреждения ордена его кавалерами стали сразу 11 человек: Александр Голицын, Пётр Румянцев, Григорий Потёмкин, Никита Панин, Г. Г. Орлов, Н. В. Репнин, З. Г. Чернышев, Иван Чернышев, Иван Бецкой, Пётр Шувалов, Л. А. Безбородко.
В 1783 году одним из первых был удостоен высшей 1-й степени полководец А. В. Суворов, «за присоединение разных кубанских народов к Российской империи».
 

Николай II с орденом Св. Владимира 4-й степени. Худ. Г. М. Манизер, 1905

Портрет А. А. Захарьина с орденом Св. Владимира 4-й ст. с бантом

Портрет генерала А. Ф. Боровского с орденами Св. Владимира 3-й ст. и Св. Георгия 4-й ст. 1799
 Награда Русской Православной Церкви
В 1957 году Русская православная церковь учредила орден Святого равноапостольного князя Владимира в 3 степенях в ознаменование 40-летия восстановления Патриаршества в России. Первоначально орден предназначался для награждения представителей зарубежных православных Церквей и других вероисповеданий. 1-я степень представляет собой золотую звезду, 2-я — серебряную, 3-я — крест красной финифти. В центре нагрудного знака изображение Святого князя Владимира и по кругу надпись — «За церковные заслуги». Среди кавалеров: император Эфиопии Хайле Селассие I (1959), патриархи Алексий I (1961) и Алексий II.
Источник — 






Дибич-Забалканский, Иван Иванович
Материал из Википедии — свободной энциклопедии
Иван Иванович Дибич-Забалканский
нем. Hans Karl Friedrich Anton von Diebitsch

2 (13) мая 1785 – 29 мая 1831

 
Портрет Ивана Ивановича Дибича
работы[1] Джорджа Доу. Военная галерея Зимнего Дворца, Государственный Эрмитаж (Санкт-Петербург)

Место рождения Грослейпе, Силезия

Место смерти Клещево близ Пултуска

Принадлежность   Россия

Звание генерал-фельдмаршал

Сражения/войны Аустерлиц, Гейльсберг, Клястицы, Полоцк (1), Полоцк (2), Дрезден, Кульм, Лейпциг, Ла-Ротьер

Награды полный кавалер ордена Св. Георгия

Ива;н Ива;нович Ди;бич-Забалка;нский (Иоганн Карл Фридрих Антон фон Дибич, нем. Hans Karl Friedrich Anton von Diebitsch; 2 (13) мая 1785, Грослейпе, Силезия, близ нынешнего города Оборники-Слёнске — 29 мая 1831, Клещево близ Пултуска) — граф, российский генерал-фельдмаршал, уроженец Пруссии, полный кавалер ордена Св. Георгия.
Начало карьеры
Помещённый отцом в Берлинский кадетский корпус, Дибич вскоре обратил на себя внимание блестящими успехами в науках. По приезде в Петербург (1801 г.) он был определен прапорщиком в лейб-гвардейский Семеновский полк, после чего усердно занялся довершением своего военного образования и изучением русского языка. Во время первых войн с Наполеоном Дибич оказал особые отличия в боях при Аустерлице и Гейльсберге. В 1810 году, будучи дежурным штаб-офицером в корпусе графа Витгенштейна, обратил на себя внимание запиской: «Organisationsplan eines Requisitionssystems», поданной им военному министру, по поводу предстоявших военных действий.
 Отечественная война
В Отечественную войну 1812 года на долю Дибича выпало значительное участие в успехах корпуса графа Витгенштейна, особенно под Полоцком. К концу 1812 года Дибич выказал себя искусным начальником особого отряда, посланного против маршала Макдональда, и не менее ловким дипломатом в переговорах, окончившихся отделением прусского корпуса Йорка от французов. В 1813 году он был генерал-квартирмейстером союзных армий и отличился в сражениях при Дрездене, Кульме и Лейпциге, в 1814 году — в боях под Ла-Ротьером и Арси-сюр-Об.
 Восстание декабристов. Близость ко двору
После войны он был назначен начальником штаба 1-й армии и вскоре получил звание генерал-адъютанта; император взял его с собой на Лайбахский конгресс, и с этого времени Дибич стал неразлучным спутником государя. В 1824 году он стал начальником главного штаба; в 1825 году сопровождал Александра I в Таганрог и присутствовал при его кончине, а при самом вступлении на престол императора Николая заслужил его расположение донесением об открытии заговора декабристов. Большинство заговорщиков находилось во 2-й армии, и Дибич лично принял меры к аресту важнейших из них. В 1827 году, по возвращении из командировки на Кавказ (для расследования недоразумений между генералами Ермоловым и Паскевичем), ему пожалован графский титул.
 Турецкая война. Переход Балкан
В 1828 (во время войны с Турцией) Дибич находился при действующей армии, сначала без всякой определенной должности. Пользуясь неограниченным доверием императора Николая и ведя с ним обширную переписку, он руководил военными действиями вполне самостоятельно, помимо фельдмаршала графа Витгенштейна, который, не имея возможности ничего предпринять без совещания с Дибичем, представлялся лишь лицом, официально ответственным за неудачи.
В начале 1829 Дибич был назначен главнокомандующим армией. По справедливому замечанию Мольтке, Дибич, имея в распоряжении относительно слабые средства, предпринимал лишь то, что, при данной обстановке, было существенно необходимо для достижения цели войны; он дал одно большое сражение (при Кулевче) и взял одну крепость (Силистрию), но успехи эти, сломив сопротивление неприятельской армии, способствовали почти беспрепятственному переходу русских войск через Балканы, считавшиеся дотоле неодолимыми, и привели русскую армию к Адрианополю, где смелый и решительный образ действий Дибича ускорил заключение выгодного для России мира. Кампания эта доставила Дибичу титул Забалканского, а 22 сентября 1829 — чин Генерал-Фельдмаршала. 12 ноября 1829 награждён орденом св. Георгия 1-го кл. № 19
  За успешное окончание войны с Турцией в 1829 году.
 Польская кампания и смерть
 
Бюст Дибича в Зале славы Вальхалла
Июльская революция 1830 г. побудила императора Николая послать Дибича в Берлин для переговоров с королем относительно действий сообща ввиду угрожавшей опасности. Переговоры эти, однако, не увенчались успехом. Между тем, успехи революции в Бельгии и просьбы нидерландского короля о помощи побудили императора Николая мобилизовать часть армии и двинуть её к западной границе. Внезапно вспыхнувшее восстание в Польше заставило употребить эти войска против поляков. Вызванный из Берлина, Дибич обещал подавить восстание одним ударом; но обещание это осталось неисполненным, несмотря на то, что случай к тому представился после сражения под Гроховым. Кампания затянулась на 7 месяцев. После разгрома поляков при Остроленке оставалось только взятием Варшавы окончить войну; но в ночь на 29 мая, в с. Клешеве, близ Пултуска, Дибич скончался от холеры.
 
При написании этой статьи использовался материал из Энциклопедического словаря Брокгауза и Ефрона (1890—1907).
Источник —


http://www.snipetz.com/asu/informsecure/5.html

Для шифрования информации могут использоваться аналитические преобразования [8]. Наибольшее распространение получили методы шифрования, основанные на использовании матричной алгебры. Зашифрование k-го блока исходной информации, представленного в виде вектора Bk = ||bj||, осуществляется путем перемножения матрицы-ключа А = ||aij|| и вектора Bk. В результате перемножения получается блок шифртекста в виде вектора Ck = ||ci|| , где элементы вектора Ck определяются по формуле:
 
Расшифрование информации осуществляется путем последовательного перемножения векторов Ck и матрицы A-1, обратной матрице A.
Пример шифрования информации с использованием алгебры матриц.
Пусть необходимо зашифровать и расшифровать слово
Т0 = < ЗАБАВА> с помощью матрицы-ключа А:
 
Для зашифрования исходного слова необходимо выполнить следующие шаги.
Шаг 1. Определяется числовой эквивалент исходного слова как последовательность соответствующих порядковых номеров букв слов Тэ:
Tэ = <8, 1, 2, 1, 3, 1>
Шаг 2. Умножение матрицы А на векторы В1 = {8, 1, 2} и В2 = {1, 3, 1}:
 ;
 .
Шаг 3. Зашифрованное слово записывается в виде последовательности чисел Т1 = <28, 35, 67, 21, 26, 38>.
Расшифрование слова осуществляется следующим образом.
Шаг 1. Вычисляется определитель |А| = -115.
Шаг 2. Определяется присоединенная матрица А*, каждый элемент которой является алгебраическим дополнением элемента матрицы А
 .
Шаг 3. Получается транспонированная матрица АT
 .
Шаг 4. Вычисляется обратная матрица А-1 по формуле:
А-1 = АТ/|А|.
В результате вычислений обратная матрица имеет вид:
 .
Шаг 5. Определяются векторы B1 и B2:
B1 = A-1*C1; B2 = A-1*C2.
 ,
 .
Шаг 6. Числовой эквивалент расшифрованного слова
Тэ = <8, 1, 2, 1, 3, 1> заменяется символами, в результате чего получается исходное слово Т0 = <ЗАБАВА>.



















http://www.druzhnikov.com/text/rass/usnik/12.html
А. В. Синельников
Шифры и революционеры России
Глава десятая. Книжные шифры
 
В.И.Ленин в 1910 году.
Теперь известно, что еще на заре своей революционной деятельно¬сти молодой Владимир Ульянов начал использовать в нелегальной переписке книжные шифры. Весь период «Союза борьбы» и после¬дующей сибирской ссылки он отдавал им несомненное предпочте¬ние. Однако с началом издания «Искры» подобные ключи были от¬вергнуты. Несмотря на высокую надежность, книжные шифры ока¬зались весьма неудобны в складывающейся тогда обстановке. Ведь речь шла о налаживании регулярной переписки между Европой и Россией для десятков корреспондентов. И было просто немыслимо вывезти из страны целую библиотеку шифровальных книг или найти нужные издания за рубежом. Ленин и Мартов это прекрасно созна¬вали. Еще в апреле 1902 года В. Ульянов жаловался в одном из своих писем к матери, что испытывает недостаток русских книг в Германии (300).
В этом и заключается основная причина того, что мы знаем лишь единичные случаи, когда по прямой инициативе заграничных центров уславливались какие-либо книжные ключи. Обычно они назначались революционерами из самой России. Поэтому в начале становления «Искры» их известно очень и очень мало.
В октябре 1901 года Плеханов сообщил в Мюнхен, что ему «передали адрес для переписки с Николаевом и шифр». Речь шла о комитете РСДРП в южном городе России, искавшем связи с редакцией «Искры». 19 октября Надежда Крупская проинформировала об этом искровского агента Конкордию Захарову: «Вот адрес в Николаев… Ключ: биография Спинозы… Кстати, пришлите поскорей обе книги, указанные в тексте» (301). Имелись в виду биографические издания о Г. Ибсене и Б. Спинозе, которые Крупская упоминала в «скелете» своего химического письма. Но уже 31 октября «Катя» по¬правляется: «Если ты еще не послала биографию Ибсена, то ее больше не надо, пришли только Спинозу» (302). Из сказанного ясно, что искровский секретарь не сумела разыскать нужную книгу в Германии и просила россиян выслать ее в Мюнхен. В ответ «Тодорка» уточ¬няет страницу ключевой книги. И, наконец, 19 ноября (через месяц непрерывной переписки) Крупская ставит здесь последнюю точку:
«Снеситесь с Николаевом… Ключ: биография Спинозы, стр. 60» (303).
Имелся в виду очерк Герасима Паперна «Спиноза. Его жизнь и философская деятельность», выпущенный в биографической серии знаменитого Флорентия Павленкова. Его издания поль-зовались в России невиданной популярностью, имели огромные по тем временам тиражи и низкие цены (что особенно привлекало «нищих» подпольщиков). Брошюры издавались в удобном карманном формате. Не удивительно, что они очень часто фигурируют в письмах ре¬волюционеров как ключи к их конспиративной переписке.
Например, в январе 1902 года через Инну Смидович Харьковский комитет РСДРП установил в качестве шифра биографию Льва Толстого (304).
Но весенние погромы «Искры» и «Южного Рабочего» порвали тонкую нить связи Харькова и Мюнхена. Летом 1902 года харьковчане повторили свою попытку: «Вообще комитет желает завести правильные сношения, прежние связи утеряны… Шифр предлагает комитет лимоном по «Спинозе», биографическое издание Павленкова, указывать страницу цифрой, а потом дробью: числитель обозначает строку сверху, знаменатель – букву от левой стороны» (305).
Все приведенные выше примеры инспирированы были не искровскими комитетами партии и имели единичный характер. Основным шифром по-прежнему оставался стихотворный. И пе-релом в этой негативной тенденции принадлежит Глебу Кржижановскому, руководителю «Русской организации «Искры»». Только осенью 1901 года он непосредственно вошел в «ис-кровскую конспирацию». Это было трудное время для его ближайших друзей Ленина и Мар-това. Среди искровцев неожиданно пошли трения и расхождения по организационным вопро-сам построения «Искры». Недовольные постоянными указаниями заграничных редакторов, южные искровцы стремились всячески ограничить роль Ленина и Мартова, оставив в их веде-нии только подготовку газетных номеров. Вдохновителями этих планов оказались Леон Гольдман и Виктор Крохмаль – революционеры, не из числа близких к Ленину.
Понимая всю важность немедленного создания в самой России формального искровского центра, он в то же время не мог доверить его руководство лично не преданным искровским идеям революционерам. Появление в Мюнхене Глеба и Зинаиды Кржижановских как никогда оказалось своевременным. Возвращение «Суслика-Грызунова» к подпольной деятельности явилось поворотом в создании российской искровской организации.
«За время его пребывания за границей, – говорится в докладе редакции II съезду партии, – с ним велось также много разговоров на тему о необходимости создать в России «Организацию «Искры»», в беседах с ним развивались организационные планы «Искры»».
Прибыв в Мюнхен в начале сентября, Кржижановские через месяц убыли на родину. Путь их лежал в Самару, где, по согласованию с Лениным, решено было обосновать штаб-квартиру будущей организации. Выбор этого провинциального города далеко не был случайным. Кржижановским временно запрещалось проживание в крупных промышленных центрах и университетских городах России. Самара в число их не входила. К тому же сам Глеб родился и долго жил в этом городе, сохранив в нем многочисленные личные связи. То же самое каса-лось и Владимира Ульянова. В Самаре находились его мать и младшая сестра Мария. Вы-сланная из Москвы, она работала статистиком в губернской управе и входила в местную ис-кровскую группу. В ней же числились Конрад Газенбуш и Фридрих Ленгник, прекрасно из-вестные Ленину и Крупской.
Самара являлась крупным транспортным центром страны, связывающим Западную и Восточ-ную части России. В то же время в глазах политической полиции она ничем особенным не выделялась. Казалось, что это был удачный выбор искровцев.
В конце 1901 года чета Кржижановских окончательно осела в Самаре. Благодаря протекции Ленгника, служившего на Самаро-Златоустской железной дороге, Глеб Кржижановский с 15 января 1902 года был зачислен туда же помощником начальника местного депо. 30 января З. Кржижановская сообщила в Мюнхен о создании «Центрального комитета «Искры»». В исто-рической литературе он больше известен как «Самарское бюро русской организации «Ис-кры»». Ближайшей задачей нового центра стало осуществление плана: «разъехаться в разные места: 2 – на юг, 2 – в среднюю полосу России, 4 – на Восток, 2 – летучие агенты, один на Се-вере» (306). Для координации действий были выбраны секретарь Самарского бюро Зинаида Кржижановская и ее помощница Мария Ульянова.
Комментируя этот список, историки давно установили его персональный состав. На юге должны были работать Фридрих Ленгник и Дмитрий Ульянов. В средней полосе – Егор Ба-рамзин и Глафира Окулова. На Востоке – Василий Арцыбушев, Кржижановские и Мария Ульянова. Разъездными агентами становились Иван Радченко и Михаил Сильвин. На севере работал Пантелеймон Лепешинский. Все эти революционеры были старыми товарищами, объединенными годами совместной работы в Петербурге и сибирской ссылки. Январь 1902 года стал месяцем основания «Организации «Искры»».
Создание российского ЦК «Искры» совпало с массовыми погромами социал-демократов на юге. Жандармы ликовали, не предполагая, что своими действиями разрешили очередную ис-кровскую проблему. Первоначально, как это нам уже известно, Кржижановский переписы-вался с редакцией «Искры» по стихотворению Надсона «Друг мой, брат мой». Другой видный искровец Ленгник общался с мюнхенским центром по тексту известной революционной песни «Вековые устои» (Вековые устои качнулись, Пошатнулся старинный уклад, С тех пор как от сна мы проснулись И сбросили старый наряд). Обладавший красивым голосом Ленгник часто пел ее в Сибири своим товарищам (307). Конрад Газенбуш писал за границу по стихотворе¬нию Некрасова «Калистрат». Таким образом, на этапе становления «Самарского бюро» его членами были использованы привычные стихотворные шифры. Все указывает на то (вопреки мнению историков), что при отъезде из Сибири между Лениным и его товарищами не было условлено определенных шифров на будущее. О них им пришлось затем специально догова¬риваться. Это значит, что и планов определенных еще тоже не было. Ведь литературная тройка в лице Ульянова, Мартова и Потресова окончательно приступила к действиям только в Пскове.
Весна 1902 года принесла искровцам немалые огорчения – погромы на юге, аресты в Бело-стоке и провал Дана, разгром «Северного союза»… Неладное Кржижановские ощущали и в Самаре. Они, разумеется, не знали, что часть их переписки попала под контроль жандармов, а шифр «Друг мой» стал известен полиции. За совладельцем кирпичного завода в Самаре Ива¬ном Рябовым, адрес которого подпольщики использовали для конспиративной переписки, было установлено тайное наблюдение. Велось оно силами филерского летучего отряда, при-бывшего из Москвы.
Из телеграммы Л. Ратаева – С. Зубатову:
«Благоволите … предложить филерам в Самаре учредить тщательное осторожное наблюдение Иваном Ефремовым Рябовым, Молоканский сад, дача четыре. Желательно выяснить, кто че¬рез него получает заграничную корреспонденцию. Дело очень важное» (308).
Кропотливая слежка приносит свои плоды. Среди многочисленных знакомых Рябова филеры отметили негласно поднадзорных Глеба Кржижановского с супругой и девицу Марию Улья-нову. Жандармы сразу вспомнили, что еще в отчетах Меньшикова по делу «Северного союза» всплывала фамилия некоего Кржижановского, «по-видимому, крупного революционного ра-ботника» (309). Выводы были сделаны незамедлительно.
12 апреля 1902 года Кржижановский писал в редакцию «Искры»: «За нами за всеми отчаянно следят, и во многих случаях мы, увы, оказались не на высоте положения. Опыт показывает, что, чтобы что-нибудь сделать под нашей фирмой, надо быть прямо гением конспирации» (310).
Самым слабым звеном любого тайного общества во все времена оставались письменные связи. И Кржижановский понимал это отчетливо. Не прекращающееся полицейское наблюде-ние заставляло самарцев кардинально менять принципы нелегальной переписки. И незамед-лительно. Уже 7 мая 1902 года Зинаида Кржижановская сообщила в Лондон:
«Вот новый способ для переписки: писать 1% спиртовым раствором В-нафтола; чистить ре-зинкой. Для проявления растворить немного паранитранилина в разведенной соляной и сер-ной кислоте, прибавить туда несколько капель раствора азотисто-натриевой или азотисто-ка-лиевой соли и тотчас по приготовлении влить эту смесь в большой объем крепкого раствора уксуснонатриевой соли» (311).
Через неделю следует новое решение Самары:
«Надо переменить ключ, возьмем 150 стр(аницу) книги, которая у вас была в Сибири» (312). Имелась в виду книга Плеханова (Волгина) «Обоснование народничества в трудах г-на Во-ронцова» (СПб., 1896 год). Это был прямой возврат к старому испытанному шифру.
А еще через 10 дней Зинаида Кржижановская внесла последнее новшество:
«Мы бесконечно давно не имеем от вас никаких писем, дорогие друзья! Приходится предпо-ложить, что они не доходят до нас… Это нас крайне тревожит, надо изобретать другие спо-собы переписки. Присылайте нам какой-нибудь английский журнальчик невинного характера, или детский еще лучше, способ писанья меняется также» (313).
И, наконец, 31 мая 1902 года последовал ответ редакции «Искры»:
«1) Перво-наперво дайте новый адрес или еще лучше два (ибо по обоим старым письма про-падают), на которые бы мы могли бы посылать какой-нибудь еженедельный журнал (техниче¬ский, ветеринарный, модный и пр.). Тогда вы будете получать наши письма регулярно каж¬дую неделю…
2) Будем употреблять новый шифр, присланный вами в письме 15.05.
Вы шифруете очень плохо, постоянно употребляете одни и те же знаки, жандармам прочитать такое письмо нет ничего легче.
3) Новый способ переписки получили, но не можем пока его употреблять, так как в здешних магазинах нет одного вещества, пришлось выписывать» (314).
 
Итак, в течение одного месяца «Самарское бюро» изменило все – шифр, «химию», способ пе-реписки. Нам неизвестно насколько эффективны были «нафтоловые чернила». Во всяком слу¬чае, полиция знала их секрет из перлюстрированной переписки искровцев. Но книжному шифру Кржижановского (Клера, Смита, Суслика, Грызунова) и его товарищей можно посвя-тить немало любопытных страниц. Предыстория его нам уже хорошо знакома. Помимо «Гры-зуновых», ключ по книге Плеханова начал использовать Фридрих Ленгник, так же в свое время писавший им Владимиру Ульянову из Тесинского в Шушенское. С сентября 1902 года он окончательно обосновался в Киеве для разворачивания деятельности  Организации «Ис-кры» на юге России. Ключом к его шифру продолжала служить 150 страница «Волгина».
 
Однако оставшиеся в Самаре Кржижановские в конце октября изменили параметры шифра: «Наш ключ теперь стр. 200» (315). Ленгник этого не знал. 6 ноября 1902 года он писал в Лон-дон по поводу прошедшего в Пскове совещания нового Оргкомитета:
«Вам, вероятно, сообщили уже подробно о положении дел в ОК. К сожалению, Клеры не при-сутствовали. Нужно употребить все меры, чтобы немедленно вытащить их на сцену. Они должны обязательно опять заведовать бюро. В этом их никто заменить не может … Употре-бите свое влияние, чтобы Клеров поскорее мобилизовать. От этого зависит страшно много… К сожалению, я не получаю от них уже два месяца писем, боюсь, что у них опять лопнул ад-рес для писем» (316).
Это очень важный момент в истории шифра по книге Плеханова. Отныне ключ раздвоился. Шифр по 200-й странице известен как «ключ Даши» – по конспиративному названию Самар-ского бюро.
Он получил широкое распространение, особенно после II съезда РСДРП - в момент обшир-ного партийного кризиса. Вплоть до конца 1905 года «ключом Даши» переписывались, по-мимо Кржижановских, Мария Ульянова, Прасковья Лалаянц, Розалия Землячка, Лидия Кни-пович.
 
Сохранилось восемь писем, перекрытых по 200-й странице «Волгина». Кроме того, имеются многочисленные упоминания этого ключа в самых разных контекстах. Например, в письме Л. Книпович к Н. Крупской (февраль 1905 года, Одесса): «Мне пишите теперь ключом Даши, а ключ Тани я передаю теперь Апполинарии. Мне писать одним ключом с ней нельзя, так как если этот ключ будет известен Осипу Ивановичу, то до меня не дойдет ни одно письмо. Здесь утвердились очень патриархальные нравы: к кому письмо попало, тот и прочел, а там и забыл о нем, и одно спасение в том, что ключ неизвестен, тогда ищут источника» (317).
О «ключе Даши» идет речь и в письме Н. Крупской от 20 августа 1905 года к З. Кржижанов-ской (Чайке) в Киев:
«Нам сообщили, что ЦК поручил Чайке организовать Южное бюро… Напишите, поэтому не-медля ключом Даши = (200) представляете ли Вы из себя бюро или нет» (318).
 
 
Особенно интересна другая ветвь шифра – по 150-й странице «Волгина». Ею, как мы уже знаем, продолжал пользоваться поселившийся в Киеве «Кол» – Фридрих Ленгник. В феврале 1903 года в Харькове состоялось заседание Оргкомитета, где серьезно болевший искровец сдал свои полномочия и выехал в Сибирь. Очевидно именно через «Кола» в комитеты Сибир-ского союза РСДРП попал для обсуждения «Проект устава съезда РСДРП», утвержденный в Харькове. Переписка Ленгника и Крупской совершенно замерла. Поэтому мы очень немного знаем об этой поездке и ее причинах. Сам Ленгник оставил весьма краткие воспоминания о своей бурной молодости. Доподлинно известно одно: весной 1903 года «Кол» очутился в Си-бири, а к августу вернулся в Самару, где его застало известие о выборе в состав Центрального комитета партии.
 
 Но вот, что самое любопытное – тем же летом была налажена интенсивная переписка редак-ции «Искры» с «Сибирским социал-демократическим союзом», обосновавшимся в Иркутске и координирующим работу марксистского подполья в Сибири. И вся его обширная корреспон¬денция перекрыта «Тесинским ключом»! Им была все та же 150-ая страница книги Плеха¬нова-Волгина. Первое из писем «Союза» датировано 16 августа 1903 года. Еще не зная о про¬шедшем съезде партии, сибиряки писали:
«10/1 11/10 1/10 1/5 11/7 9/4 9/16 7/20 3/7 2/7 5/6 6/11 11/16 просят редакцию «Искры» напеча-тать прокламацию Союза с заявлением о солидарности и признании ее руководящим орга-ном» (318). Криптограмма читается согласно «Тесинского ключа» (на что прямо указывает автор письма) как «Союз и комитеты»…
 
 
150-ая страница книги Г. Плеханова (Волгина)
вошла в историю искровского подполья как «Тесинский ключ»
Здесь сходится все – место ссылки Ленгника (село Тесинское), его поездка в Сибирь, одина-ковая страница шифркниги. Очевидно, что случайность отпадает – Ленгник прямо вошел в контакт с лидерами «Сибирского союза». Конечно, такие связи поддерживались и ранее. Вспомним, что бежавший осенью 1902 года при помощи иркутян Лев Бронштейн (Троцкий) прямиком явился в Самаре к Глебу Кржижановскому. Интересны следующие его воспомина-ния: «В Иркутске проездом получил явки в Самару, может быть, впрочем, и в Киев к това-рищу Ленгнику, от которого уже попал в Самару к Кржижановскому. Это было главное рус-ское бюро организации “Искры”». Получается, что Ленгник поддерживал связи с сибиряками задолго до своего визита к ним.
Однако сношения революционеров были эпизодичны. И даже энергичный Троцкий их не расшевелил. Заслуга в этом принадлежит Ленгнику. Именно он передал «Сибирскому союзу» свой личный шифр и указал его название: «Тесинский». Это был своего рода пароль, с помо-щью которого Надежда Крупская мгновенно поняла и сам шифр, и способ, которым сибиряки его получили.
 
Возникнув в 1901 году с центром в Томске, «Союз» длительное время поддерживал рабоче-дельские взгляды и совсем не стремился к тесным контактам с искровцами. Ранняя история этой организации еще ждет своего исследователя. Более-менее подробные сведения о «Си-бирском союзе» содержатся в воспоминаниях известного большевика Николая Баранского (родного брата Л. Радченко). Родом из Томска, он принимал деятельное участие в социал-де-мократическом движении родного города. С осени 1902 года Николай входил в «Сибирскую группу революционных социал-демократов», образованную в противовес «Сибирскому союзу». Но к январю 1903 года прежний лидер «Союза» Вальян Воложанинов вышел из его состава и руководство организацией было сосредоточено в Иркутске в руках Викентия Гутов-ского, страстного поклонника книги Ленина «Что делать?».
Впоследствии он войдет в историю под псевдонимом «Маевский» и трагически погибнет от рук колчаковцев. Коренной сибиряк, талантливый литератор и публицист, активный органи-затор подполья, истинный революционер. Однако, за свое меньшевистское прошлое Гутов-ский никогда не отмечался вниманием партийных историков, хотя и был правоверным сто-ронником «Искры». В июле 1903 года он провел в Иркутске общесибирскую конференцию социал-демократов, в работе которой от Томска принял участие Баранский. Состоялись ее за-седания в доме Марии Цукасовой – видной иркутской подпольщицы и общественной дея-тельницы. Сам Гутовский именовал себя на конференции лишь агентом «Сибирского союза», всячески демонстрируя мощь своей организации. Хотя «Союз» к этому времени насчитывал всего несколько человек в Иркутске, Томске и Красноярске.
 
Между тем социал-демократическое подполье Сибири, опирающееся на обширную колонию ссыльных революционеров, все более попадало в сферу полицейского внимания. Усиливались репрессии. В ночь на 3 ноября 1903 года прокатились аресты в Иркутске. Среди двух десятков схваченных подпольщиков оказался и Викентий Гутовский. Его личный секретарь бывшая питерская курсистка Мария Лаврова срочно вызвала из Томска Баранского. В Иркутске ему объявили, что Гутовский был последним членом «Союза» и что он завещал Николаю восста¬новить организацию по связям, полученным от Лавровой. Подавленный такой «нечаевщиной» Баранский, тем не менее, успешно воссоздал «Сибирский союз». Центр его вновь обосновался в Томске.
Нам же теперь понятно, что именно Гутовский и его секретарь Лаврова получили от члена Оргкомитета Ленгника «тесинский ключ» и адреса для переписки с редакцией «Искры». С но¬ябрьскими арестами в Иркутске он был упразднен. Из всех шифров, исследуемых нами, «Те¬синский ключ» был самым заслуженным. Он использовался свыше восьми лет совершенно разными революционерами (от В. Ленина до меньшевика В. Гутовского). И, тем не менее, ис¬торики ничего не знали о нем.
 
Изучение искровской переписки приводит нас к совершенно определенному выводу о том, что распространение книжных шифров было положено именно Самарским бюро «Искры» и близкими к нему социал-демократами. Вот только некоторые примеры:
1) Ноябрь 1902 года, Фридрих Ленгник из Киева – редакции:
«Недавно виделся с одним из выпущенных воронежцев: они просят сообщить вам ключ для переписки: «Развитие капитализма…», произведение числителя на знаменатель первой дроби означает страницу названной книги, например 3/4 = 12-й странице, перед каждой переменой страниц должны стоять буквы Н.Ш. Со мной система та же, книга прежняя» (319).
Здесь «воронежцы» – члены «Северного рабочего союза». «Н.Ш.» – есть, очевидно «новый шифр», а «книга прежняя» – «Волгин»!
Из письма Ленгника следует важный вывод: в конце осени 1902 года он отказался от 150-й страницы книги Плеханова и перешел на переменнозначный ключ. Но руководителям Сибир-ского союза он дал свой старый шифр. Отсюда шло и его название как «Тесинский ключ», а не как, к примеру, «ключ Курца» (Ленгника). А значит, и сам Ленин шифровал в Сибири именно по 150-ой странице книги Плеханова.
Шифр по книге Ленина «Развитие капитализма в России» (СПб., 1899 год) подтвердил позд-нее член «Северного союза» Александр Стопани. Он еще более усложнил шифр: «С – переход к следующей странице, таблицы не считаются, каждый отдел с новой нумерации» (320).
Из воспоминаний другого видного члена «Северного союза» Михаила Багаева известно, что еще с 1901 года он переписывался с руководителем упомянутой организации Владимиром Носковым по книжным шифрам. Кроме того, при разгроме «Северного союза» весной 1902 года полиция предварительно перлюстрировала некоторую часть переписки тех же Багаева и Носкова, но шифр их разобрать не смогла. Все говорит за то, что уже с самого образования «Северного союза» его члены отдавали предпочтение именно книжным шифрам (321).
 
2) Ноябрь 1902 года, Мария Ульянова из Самары – редакции:
«Был у нас очень ценный человек… Будет писать Вам… по 3-му тому «Капитала» без преди-словия, по 10 букв на страницу» (322). Как видим, уже с осени 1902 года в практику россий-ских искровцев вошли переменнозначные книжные шифры. Но фиксированные страницы еще долгое время оставались в ходу.
 
3) Февраль 1903 года, Мария Ульянова из Самары – редакции:
«Связались с Уфой… будут писать ключом Геркнер, 10-ая страница» (323).
Упомянутая книга Геркнера есть обширная монография немецкого экономиста Густава Герк-нера «Рабочий труд в Западной Европе», изданная в Петербурге в 1899 году. Вся интрига этого шифра заключается в том, что автором русского перевода Геркнера был Юлий Мартов. В своих биографических «Записках социал-демократа» он вспоминал, что в туруханской ссылке «зарабатывал… взятым… из Питера переводом увесистого тома Геркнера «Рабочий вопрос»» (324).
Труд Геркнера действительно был увесистым – 551 страница убористого текста. Сохранилось и одно из писем уфимских марксистов, выполненное этим шифром:
«Наш адрес… Уфа, Уфимское 1/6 5/3 3/5 3/2 3/12 3/1 6/2 7/1 1/8 4/3 1/27 4/2 1/13 3/1 3/14 3/15 3/1 3/2 5/3 1/2 4/2 4/3 6/3 4/4 4/8 1/27 1/8 3/2 4/2 7/2 1/27 7/6 3/7 5/5 1/27 4/3 4/4 3/2 3/1 6/2» (325).
При шифровке криптограммы были задействованы следующие семь строк 10-й ключевой страницы «Геркнера»:
 
 Согласно приведенной ключевой книжной таблице криптограмма без труда разбирается: «Акцизн/ое/ управление. Николаю Гавриловичу Вагину».
 
4) 11 марта 1903 года, Глеб Кржижановский из Самары – редакции:
«Письма с подписью Немов читайте ключом 20 страница Железнова» (326).
Имелась в виду книга В. Я. Железнова «Очерки политической экономии», 1902 года издания. Этот обширный (в 806 страниц!) фолиант вряд ли был удобен революционерам. Но присутст-вовал один плюс, перевесивший все недостатки. Кржижановский доподлинно знал, что «Же-лезнов» есть в библиотеке Ленина. В конце 1902 года его выслала брату Мария Ульянова (327).
 
5) Большой интерес вызывает ключ к шифру томских искровцев образца 1903 года. Он нераз-рывно связан с именем старшей сестры Ленина Анной Елизаровой. В октябре 1902 года она приехала на жительство в Томск (через Самару), где некоторое время работал ее муж. 15 но-ября Елизарова писала из Томска в Лондон:
«Здесь образую группу «Искры». Есть сестра Любы и еще берлинцы-искровцы» (328). «Се-стра Любы» – это Надежда Баранская, одно время член СПб. «Союза борьбы». А «берлинцы-искровцы» – супруги Броннеры, в сентябре 1902 года обосновавшиеся в Томске.
В. Броннер родился в 1876 году в Верхнеудинске, а в 1894 году поступил в Томский универ-ситет. Исключенный из него за студенческие беспорядки, Броннер отправился на учебу в Бер¬лин. Там-то он и сошелся с искровцами. Получив медицинское образование, Владимир вместе с женой Еленой Фуксман (выпускница Берлинского университета по факультету философии) вернулся в Сибирь (предварительно повидавшись с Плехановым).
Покидая Томск, Анна Елизарова все полномочия искровского представителя сдала своему старому берлинскому знакомому Броннеру. После революции Е. Фуксман вспоминала, что они с мужем неоднократно встречались в Томске с Елизаровыми и были в курсе всех дел ме-стной социал-демократии. По ее словам, перед отъездом Елизарова передала им адреса и шифр для связи с редакцией (329).
Однако еще в феврале 1903 года переписка с Томском не поддавалась разбору. И только в мае она была налажена в полном объеме. Крупская – Броннеру: «От Джэм узнали наконец, ключ и адрес» (330). «Джэм» – Анна Елизарова. Ключом же к шифру «Тоблера» (В. Броннера) явля¬лась книга В. Ильина (Ленина) «Развитие капитализма в России», СПб., 1899 год – страница 274.
 
Совершенно понятно, почему в качестве шифра была взята книга Ленина – очевидно прямое влияние сестры автора Анны Елизаровой. Но почему страница – 274? Ведь обычно подполь-щики предпочитали круглые цифры – 10, 20, 60, 100, 150, 200… Ответ, пожалуй, можно найти в годе рождения Владимира Броннера – 1876-й! Здесь есть простое мнемоническое правило: 274 = 2 + 74 = 76.
После II съезда РСДРП «шифр Тоблера» продолжал активно использоваться в переписке с томичами.
 
Проведенный выше анализ появления в практике разных книжных шифров дает все основа-ния считать, что подобные ключи внедрялись российскими искровцами в противовес загра-ничной традиции. А точкой отсчета можно взять осень 1902 года. Именно тогда объем книж-ных шифров стал неуклонно расти. И на эту тенденцию совершенно правильно обратил вни-мание И. А. Зыбин, штатный криптолог Департамента полиции. В мае 1903 года он утвер-ждал, что «более опытные революционные деятели (группа «Искра» и др.) пользуются для переписки в настоящее время или двойными ключами или страницами малоизвестных книг и брошюр, избирая для каждого отдельного корреспондента отдельную книгу и избегая повто-рения страниц, что крайне усложняет работу». Конечно, в этих строках правда немного утри-руется. В искровской переписке двойные шифры полностью отсутствовали, да и книжных шифров к весне 1903 года было еще не так много. Однако криптографы загодя готовили себе оправдание - доля успешных дешифровок революционных криптограмм неуклонно снижа-лась.
 
В Музее революции в Москве долгое время демонстрировался уникальный экспонат – про-стое дамское зеркало. Когда-то оно принадлежало видной большевичке Розалии Землячке. Попало зеркало в музей не случайно и прямо связано с важнейшими событиями в истории РСДРП. В августе 1904 года в Женеве состоялось знаменитое совещание 22-х сторонников большинства II партийного съезда. Собрание приняло обращение ко всем организациям с призывом немедленного созыва III съезда в обход центральных учреждений РСДРП.
Из письма Надежды Крупской к Марии Ульяновой в Петербург (1 августа 1904 года):
«Ключ Даши. Медвежонку личное… Дальнейшее строго конспиративное и никому, ни одной душе, кроме Медвежонка и Дяденьки, не должно быть известно ни под каким видом… Кон-ференция сторонников большинства выработала манифест, который привожу ниже. По мно-гим соображениям, в особенности конспиративным, надо чтобы никто абсолютно не знал о месте происхождения его, но надо, чтобы все комитеты как можно скорее ознакомились с его содержанием и выражали свою солидарность с ним» (331).
В тот же день ушло письмо и в Ригу к Максиму Литвинову:
«К вам поехала Землячка, она расскажет о нашей тактике».
Уже 15 августа Литвинов ответил Ленину с Крупской:
«Связался сейчас с Землячкой, которая гостит у нас, ожидая печатающейся декларации, с ко-торой она поедет по комитетам… Образовали мы тут группу и предложили Землячке такие же неофициальные группы составлять во всех городах из твердых и надежных сторонников кон¬ференции» (332).
 
Розалия Самойловна Залкинд – по мужу Берлин, а по партийному псевдониму «Землячка», стала известна полиции еще с 1898 года. Вернувшись из сибирской ссылки в Полтаву, она (через Ивана Радченко) вошла в контакт с искровцами и, перейдя на нелегальное положение, стала виднейшей партийной функционеркой. Землячка работала в Одессе и Екатеринославе, организовывала техническую часть II съезда партии, была кооптирована в ЦК, заняв в нем не-примиримую ленинскую позицию. По своему складу она принадлежала к типу фанатичных революционерок, что часто обостряло ее отношения не только с меньшевиками, но и с бли-жайшими товарищами по фракции. Именно Землячке был поручен объезд с «декларацией 22-х» всех российских комитетов РСДРП. Обращение было переписано через лупу бисерным по-черком, а затем приложено к задней стенке упомянутого зеркала, после чего придавлено стек¬лом. В этом тайнике документ проследовал в Ригу – в подпольную типографию, которую кон¬тролировал большевик М. Литвинов. Отсюда манифест начал победное шествие по всем рос¬сийским партийным организациям. За четыре месяца Землячка объехала множество городов. В своих воспоминаниях она сообщала о13-ти, в «Переписке» речь идет о 15-ти, но и эта цифра не окончательна.
13 декабря Землячка в крайнем раздражении писала Ленину:
«Разброд, который вы констатируете, сильно преувеличен… Неужели завоевание 15 комите-тов – это черт знает что?.. При объезде я очень энергично связывала с вами комитеты и част-ных лиц… Я прошу только об одном: посчитаться несколько с моим знанием русских комите¬тов, последние ваши письма показали мне, что как мало вы их знаете и как мало хотите с ними считаться» (333).
Стремясь успокоить обиженную большевичку, Ленин отвечал:
«Вашу громадную работу по завоеванию 15 комитетов и организации трех конференций мы ценим чрезвычайно… Без вас мы не делали и не делаем ни шагу…» (334).
Но вот мнения большевиков, к которым Ленин не мог не прислушиваться. Лидия Книпович: «Землячкино путешествие и ее бумажки не стоят ни гроша. Ни малейшего представления об организациях у нее нет. Сознательно или бессознательно она врет направо и налево… Дя-денька пока лично советует вам убрать ее, если большинство доживет до учреждения Органи-зационного комитета. Пусть она работает как рядовой рабочий, где хочет, но не пачкайте ею общепартийного учреждения. В этом отзыве нет ничего личного. Продумайте все. Как бы ни было нам плохо, действительность знать лучше, чем увлекаться миражами Землячки».
А еще раньше, в октябре 1903 года, Фридрих Ленгник выговаривал Глебу Кржижановскому:
«Землячку я хорошо знаю и ровно никогда ничего не имел и не имею против нее, но я всегда буду утверждать, что она прекрасный комитетский работник и никуда не годный представи-тель высшего партийного учреждения» (335).
 
В силу своей нервной, вспыльчивой натуры, обостренной самоубийством мужа и непрекра-щающейся фракционной борьбой, у Землячки сложились натянутые отношения и с другими видными большевиками – А. Богдановым, М. Литвиновым, А. Елизаровой… На III съезде РСДРП Землячка, как активный член Бюро комитетов большинства, выдвигалась в члены ЦК. Мария Розенберг (Эссен) уже в 1930-х годах вспоминала (видимо, со слов мужа А. Эссена – делегата съезда), как Богданов «стал убеждать ее и других, что она больна и что ей требуется длительный отдых. Когда она возмущенно заявила, что ни в каком отдыхе и лечении не нуж-дается, он, пользуясь авторитетом врача-психиатора, намекал на то, что у нее нервы не в по-рядке и что де для большой ответственной работы требуются люди вполне здоровые… Зем-лячка в ЦК не попала» (336).
После революции этот эпизод припомнят Богданову, а Розалия Землячка займет видное поло-жение в руководстве большевистской партии и будет похоронена в 1947 году у Кремлевской стены.
Факт остается фактом, что именно благодаря Землячке и ее «миражам» с сентября по декабрь 1904 года в Одессе, Тифлисе и Колпине прошли Южная, Кавказская и Северная конференции 13 крупнейших комитетов РСДРП, где официально было утверждено БКБ. И Землячка дейст-вительно сыграла выдающуюся роль в налаживании связей этих организаций с заграничным большевистским центром. Рядом с ее зеркалом в Музее революции должен был лежать еще один экспонат – книга писателя Скитальца «Рассказы и песни», вышедшая в Петербурге в 1902 году. Именно она стала основным ключом к шифру большевиков накануне созыва III съезда РСДРП.
 
Сама Надежда Крупская упомянула о нем лишь единственный раз в июне 1904 года:
Получил ли Демон письмо от 12.06? Писано по Скитальцу…» (337).
Степан Петров, больше известный как Скиталец, фигура, несомненно, характерная для той бурной эпохи. Друг М. Горького, который стал литературным наставником начинающего пи-сателя, он уже с начала 1900-х годов обратил на себя внимание демократической части обще-ства. В марте 1902 года при прямом содействии Горького вышла первая книга Скитальца «Рассказы и песни». Уже в июле ее с «очень большим интересом» прочел в Лондоне Ленин (338). Любопытно, что Ульянов и Петров были лично знакомы еще по Самаре. Там же, в Са-маре, Скиталец вошел в контакт с членами русского бюро «Искры». В 1903 году писатель оказался в Женеве, где был замечен в кругах эмигрантов-марксистов. А в 1905 году он был арестован на квартире Леонида Андреева во время провала всего ЦК РСДРП. Так что писа-теля Скитальца никак не назовешь случайным для революционеров человеком. Вполне веро-ятно, что с ним встречалась не раз и сама Розалия Землячка.
Так или иначе, но именно его книга «Рассказы и песни» была выбрана большевичкой в каче-стве шифровального ключа. С конца августа 1904 года Землячка стала связывать этим шиф-ром все комитеты партии, где ей довелось побывать.
Сборник Скитальца состоял из 30 разножанровых произведений, каждое из которых являлось тем или иным ключом к шифру. Номера ключей соответствовали порядковым номерам про-изведений в оглавлении книги и проставлялись в начале соответствующей криптограммы ре-волюционеров.. Вот их полный перечень:
 
1. Колокол (стихотворение);
2. Сквозь строй (рассказ);
3. Спит море (стихотворение);
4. Композитор (рассказ);
5. Закипела в сердце кровь (стихотворение);
6. Певчие (стихотворение);
7. Спевка (рассказ);
8. Колокольчики-бубенчики (стихотворение);
9. Я хочу веселья (стихотворение);
10. Утром зорька молодая (стихотворение);
11. Любовь декоратора (рассказ);
12. Сон (стихотворение);
13. Ночи (стихотворение);
14. Вы сказались, бессонные ночи (стихотворение);
15. Ранняя обедня (рассказ);
16. Нищие (стихотворение);
17. Ручей (стихотворение);
18. Газетный лист (рассказ);
19. Нет, я не с вами (стихотворение);
20. Моя жизнь… (стихотворение);
21. Октава (рассказ);
22. Я оторван от жизни… (стихотворение);
23. Узник (стихотворение);
24. Я упал с облаков… (стихотворение);
25. Каждый вечер (стихотворение);
26. Ты скажи-ка, оборванец… (стихотворение);
27. Ну, товарищи, должны… (стихотворение);
28. За тюремной стеной (рассказ);
29. Алмазы (стихотворение);
30. Кузнец (стихотворение).
 
Часто в одном и том же письме присутствовало сразу несколько разных ключей. Всего в большевистском архиве насчитывается 26 документов, содержащих ключ Землячки. Это своеобразный рекорд среди всех известных шифров подполья. Им пользовались большевики Вильно, Одессы, Петербурга, Баку, Тифлиса, Перми, Курска, Москвы и Воронежа. Эти города совпадают с маршрутом поездок ленинского эмиссара по России. В своих воспоминаниях Землячка назвала лишь 13 комитетов, где она побывала. Но если мы объединим перечень из ее мемуаров (339) с географией применения ее ключа к шифру, то получим более полные данные (см. таблицу 12).
Из таблицы наглядно видно, что список российских комитетов РСДРП в разных городах страны, способных вести переписку с заграничным центром большинства по шифру Зем-лячки, составляет не менее двадцати. И этот перечень дополняет воспоминания самой Р. Зал-кинд, основанные, главным образом, на официальных резолюциях конференций БКБ.
Таблица 12.
Воспоминания
Землячки Участие партийных коми-тетов в конференциях БКБ Использование ключа Зем-лячки по материалам пар-тийного Архива
1. - Вильно Вильно
2. Рига Рига -
3. Петербург Петербург Петербург
4. Москва Москва Москва
5. Тула Тула -
6. - Одесса Одесса
7. Баку Кавказ Баку
8. Батум Кавказ -
9. Тифлис Кавказ Тифлис
10. Кутаис Кавказ -
11. Тверь Тверь -
12. Екатеринбург Урал -
13. Пермь Урал Пермь
14. Ярославль Ярославль -
15. - - Воронеж
16. Вятка - -
17. - - Курск
18. Самара - -
19. - Екатеринослав -
20.  - Николаев -
Среди всех случаев применения ключа Землячки (Демона) наиболее интересен пример Кур-ского комитета РСДРП (март 1905 года).
   «Шифр Демона №11.
23/1 3/7  4/2 12/3 4/1 3/5 23/5 23/3 9/1 16/4 2/1 11/1 7/2 8/2 13/2 17/1 18/5 16/2 20/1
посылает 27/1 21/3 6/3 4/8 32/2 13/2 9/5 5/1 2/1 20/4 10/1 1/2 16/4 19/3 29/1 7/3 24/2 23/4 30/3 17/6
на 20/1 3/1 18/4 29/3 33/1 20/3 15/3 5/3 30/4 28/4 15/4 3/8 28/5 19/3 25/8 26/1 31/2 28/1 9/3 3/5 16/4 31/3 5/2 15/5 27/6 17/7 14/4 на 18/2 8/4 30/5 25/2 31/6 19/5 13/1 23/1 12/2 11/5 6/7 17/4 20/5 33/1 30/3 7/1 34/2 18/7 34/3 23/4 20/7 3/4 …»
 Здесь при прерывании криптограммы открытым текстом письма автоматически происходил переход к следующей странице шифркниги. Этим самым шифр превращался в переменно-значный ключ. Так при ключе Демона № 11 (рассказ «Любовь декоратора») революционеры одновременно задействовали семь последовательных страниц сборника Скитальца. Расшиф-рованный текст гласил:
«Курский комитет РСДРП посылает мандат товарищу Ленину на представительство от коми-тета на Третьем партийном съезде на основании положений, выработанных Организационным комитетом, на тот случай, если  посланный делегат комитета не попадет на съезд» (341).
 
 
 
 
Первые четыре страницы ключа Демона №11
(«Любовь декоратора»)
Это был редкий вариант шифра в переписке с заграницей. Но внутри России подобная сис-тема  в 1905 году использовалась постоянно.
  Массовое употребление шифра Землячки говорит о популярности в России самой книги Скитальца. Ныне она представляет собой большую библиографическую редкость, а ее важ-нейшая роль в налаживании большевистских связей совершенно забыта.
К началу декабря 1904 года Розалия Землячка завершила свое «турне» по России. Приближа-лись события «9 января». Но поглощенные межфракционной борьбой, революционеры слабо ощущали это. Позиция самих большевиков казалась самой плачевной. Даже оптимистичная Н. Крупская в письме к Л. Книпович не выдержала и поделилась наболевшим:
«Ключ Даши… ЦК изоврался вконец… Тут уже не самообман, а прямой обман. В ЦО вертит всем Дан, эта мелкая самолюбивая душонка и нахал при этом страшный. Мартов по своей тряпичности пляшет по его дудке, ну а остальных «положение обязывает»… Заботит так же и русское Бюро. Там теперь Папаша, Рядовой, Землячка. К первому я отношусь с полным дове-рием, ко второму тоже, но о нем страшно болтают, и его надо турить скорее к нам, относи-тельно же
Землячки ты знаешь, что это – герой не моего романа, хотя приходится признать за ним энер-гию и преданность делу. Часто, как посмотришь на публику поближе, – грусть берет, совсем нет хороших практиков… Иногда верится в лучшие времена, а иногда просто руки на себя на-ложил/а/ бы, если бы «положение не обязывало»» (342).
Такими представлялись российские дела лидерам большевизма из их женевского далека. Нам же приходится только удивляться, до каких крайних форм и оскорблений доходили личные отношения между когда-то ближайшими товарищами.
 
В августе 1902 года российское общество было потрясено невиданным побегом политических из Киевской тюрьмы. Оттуда сразу убыло одиннадцать опаснейших революционеров. Все они принесли в будущем жандармам немалые хлопоты. Один список чего стоил! Гурский, Пят-ницкий, Басовский, Крохмаль, Блюменфельд, Бауман, Мальцман, Гальперин, Литвинов, Боб-ровский и Плесский. Десять искровцев и один эсер.
Впрочем тогда большинство этих революционеров были известны под другими, настоящими, именами.
 
 Среди них Меер Валлах, проходящий по делу Киевского комитета РСДРП. Впоследствии он войдет в историю Советского государства как выдающийся нарком иностранных дел Максим Максимович Литвинов. А в начале ХХ века он из рядового подпольщика быстро превратился в аса нелегальной работы, опытнейшего транспортера запрещенной литературы и оружия, умелого организатора любых тайных дел. Его подпольными именами – «Папаша», «Феликс», «Теофилия» – пестрят революционные письма тех лет.
   Весной 1904 года Литвинов обосновался в Риге в качестве представителя большевиков в ог-ромном Северо-Западном крае (вотчине БУНДа). Больше года «Папаша» вел там бурную ре-волюционную деятельность, сумев обойти все капканы жандармов и ее тайной агентуры. Бу-дучи опытным конспиратором, он постоянно менял ключи к своей шифрпереписке. Так до конца августа 1904 года он использовал квадратный шифр по слову «Прогностика», а затем до октября шифровал по 4-й главе «Евангелия от Луки». Это были сравнительно несложные шифры и, понимая это, с начала октября Литвинов ввел «Новый ключ» – рассказ Александра Серафимовича «На льдине», выпущенный  издательством «Донская речь» в 1904 году отдель-ной брошюрой. Небольшая по формату и объему (всего в ней было 20 страниц), это была иде-альная идея для выбора книжного шифра. Сохранилось одиннадцать обширных писем Литви-нова, перекрытых по 5-й и 6-й страницам указанной брошюры (343).
 
Ключ к шифру М. Литвинова – пятая страница
из рассказа А. Серафимовича «На льдине»
(отдельное издание, «Донская речь», 1904 г.).
Пример шифра:  «Эмме  20.4 12.19 2.4 1.12 16.3  22.7 26.6 31.7 9.1 1.5 8.1 11.5 7.1 2.3 16.5»  - «Эмме дала явку в Одессу» (Из письма Н. Крупской к М. Литвинову от 9 (26 ноября) 1904 года).
 
По шестой странице рассказа А. Серафимовича «На льдине» был зашифрован последний аб-зац письма Н. Крупской к М. Литвинову от 9 декабря (26 ноября) 1904 года. Основная часть криптограммы перекрыта по пятой странице той же брошюры А. Серафимовича.
Пример шифра: «6.3 19.1 19.4 2.1 6.2 9.2 21.5 22.2 25.8 26.3 26.4 26.5 31.1 29.1 26.3 29.2 24.2»  -
«Ему грозит расстрел».
Однако к июню 1905 года и этот шифр было решено изменить. Очередной ключ Литвинов со-общил Крупской лично: «Повторяю наш шифр: «Кузнец-Гражданин», страница 6-я, числитель – строка, знаменатель – десятки означают слова, единицы – букву» (343).
 
Ключ к очередному шифру М. Литвинова – шестая страница книги А. Кизеветтера «Кузнец-гражданин» (издательство «Донская речь», Ростов-на-Дону, 1904 г. Пример криптограммы: «4.31 3.12 1.11 29.19 16.21 16.22 17.11 12.23 10.12 26.11» – «Конюшенная» (из письма Круп-ской к Литвинову от 25(12) августа 1905 г.).
 
Подобную систему шифрования впервые среди большевиков опробовал Владимир Невский, а Литвинов оказался его прямым продолжателем. В качестве ключа он выбрал брошюру из-вестного русского историка А. Кизеветтера «Кузнец-Гражданин» (из эпохи 60-х годов). Очерк деятельности Н. А. Милютина». Эта небольшая книжка (объемом в 47 страниц) также была изданием «Донской речи» (1904 год). Точно таким же шифром писали в Женеву и другие большевики Северо-Западного края.
 
В сентябре 1905 года следует новый поворот. Будучи в Берлине, Литвинов информировал Крупскую:
««Кузнец-Гражданин» имеется у нас в одном экземпляре, и его в магазинах нельзя доставать. В виду этого я предпочел бы шифровать по высланной вам брошюре Вересаева «Поветрие». Условия те же, что и прежде: стр. 6, числитель – строка, знаменатель – слово и буква. Если брошюры этой не получите, то шифруйте по старому» (344).
И опять Литвинов выбрал для шифра брошюру, изданную «Донской речью» в 1903 году. Та-кое пристрастие большевика к одному и тому же издательству отнюдь не случайно. Его осно-вал Николай Парамонов – прелюбопытная личность в русской революции. Сын миллионера и радикал, близкий к революционерам Ростова-на-Дону, издатель знаменитого исторического журнала «Былое», а впоследствии враг Советской власти – таковы вехи его биографии.
«Донская речь» Парамонова наводнила Россию популярными народными изданиями, которые те же социал-демократы использовали при своей пропаганде. Стоимость же брошюр была не¬привычно низкой. Например, упомянутые брошюры Серафимовича и Вересаева стоили соот¬ветственно три и четыре копейки, а Кизеветтера – десять (345). В противовес этой дешевизне тот же сборник Скитальца продавался за рубль, а книга Ленина «Развитие капитализма в Рос¬сии» – за 2 рубля 50 копеек. Это по тем временам были приличные деньги. Неудивительно, что для книжных шифров выбирались издания подешевле.
Отслеживая различные шифры революционеров, нетрудно заметить очевидные традиции. Во-первых, нередко использовались произведения самих социал-демократов – Плеханова, Ле-нина, Мартова, Богданова… Во-вторых, всегда назначались книги, которые заведомо уже были в наличии в заграничных центрах или их могли там без труда достать. В-третьих, очень часто в качестве шифров выбирались издания Павленкова, горьковского «Знания» или пара-моновской «Донской речи». И практически всегда брались только близкие к идеям революции произведения известных писателей, экономистов и историков.
В 1905 году на волне роста революционного движения в России был основан целый ряд дру-гих издательств, начавших массовыми тиражами выпускать некогда запрещенную литера-туру. И все эти издания тут же шли в ход в качестве книжных шифров подполья. Все это вме-сте взятое позволяет исследователям ориентироваться в огромном издательском океане и пра¬вильно выбирать книги, некогда служившие для тайной переписки. Но если это можем делать мы, то куда проще было жандармским криптологам, досконально изучившим психологию, вкусы и литературные пристрастия своих подопечных.
 
Несмотря на прогрессирующий рост книжных ключей, в практике заграничного центра боль-шевиков по-прежнему оставались в большом ходу старые стихотворные и искусственные шифры. На то были несомненные причины. На Россию девятым валом шла революция. Де-сятки революционеров спешили покинуть эмиграцию и окунуться в бушующий океан рево-люционной стихии. Так из отчета Крупской III съезду РСДРП следует, что только за период с октября 1904 года по апрель 1905 года редакцией «Вперед» было отправлено в Россию 56 большевиков. А с момента съезда по июль 1905 года (судя по «Переписке») в том же направ-лении выехало еще 42 революционера. Готовились к отправке новые 14 человек. При таком огромном отливе людей в Россию, конечно, не было никакой возможности каждого снабдить индивидуальным книжным шифром. Для этого у Крупской не было в наличии ни книг, ни средств для их приобретения.
Но действующие книжные шифры постоянно совершенствовались. Фиксированные страницы постепенно отходили в прошлое. Вошла в правило постоянная смена ключевых страниц. При этом они обозначались определенными дробями, которые ставились в заранее оговоренных местах криптограмм. Так в «ключе Коли» (Московского комитета РСДРП) страницу шифра указывала пятая дробь, считая от начала криптограммы.
Страницы так же определялись разными приемами – чаще всего произведением числителя и знаменателя или их суммой. Иногда их нужно было просто поставить рядом. Так 2/5 = 25. Или же страница книги выписывалась в качестве даты письма. В общем, способов было мно-жество. Очень широко пошли в дело переменнозначные книжные системы, где по определен-ным правилам автоматически менялись страницы ключа. Начался настоящий «бум» книжных шифров. Даже простая выборка из архива Надежды Крупской сведений о разных системах шифров по годам дает нам наглядную картину этого (см. таблицу 13). Цифры в таблице ок-руглены.
 
Таблица 13.
Вид шифра Год
1901 1902 1903 1904 1905
Стихотворный 85% 80% 54% 35% 15%
Книжный 5% 9% 35% 39% 65%
Квадратный 5% 4% 10% 10% 1%
Круглый - 1% - 1% 3%
Мудреный - 5% 1% 5% 10%
Гамбеттовский (раздельный) - 1% - 10% 5%
Другие системы 5% - - - 1%
Общее число рассмотренных клю-чей в год 28 100 67 56 51
Всего рассмотрено 302 ключа.
 
Совершенно очевидно, что значительная часть писем революционеров не дошла до наших дней, а вместе с ними сведения о тех или иных ключах. О многих шифрах революционеры до¬говаривались во время встреч или с оказиями. Поэтому об общем их количестве приходится говорить только приблизительно. 300 ключей – это самый минимум. Но куда важнее устано¬вить не общее  количество, а тенденцию их развития. И таблица с этой задачей вполне справ¬ляется.
Наглядно видно, что к 1905 году стихотворные шифры претерпевали устойчивый спад, а про-цент книжных поднялся до максимальной отметки. Но даже в своем кризисе стихотворные ключи так и не уступили места в противоборстве с различными искусственными системами. Что же касается раздельного гамбеттовского шифра, то интерес к нему постепенно пропадал.
Однако вся эта статистика имеет отношение исключительно к шифрам зарубежного центра партии. А его значение в жизни РСДРП в 1905 году падало с каждым новым месяцем. Загра-ничная склока все больше уступала место реальным событиям – в России полным ходом раз-ворачивалась Первая русская революция.
 
Из речи Леонида Красина на III съезде РСДРП: «Я лично и сейчас скептически отношусь к возможности сколько-нибудь удовлетворительной постановки работы ЦК при русских поли-цейских условиях, пока партия не объединена в одно целое. Задача ЦК страшно трудна, а тре-бования к нему … неизмеримо велики… Пока у нас преобладает заграница, мы не выйдем из того тупика, в котором партия сидит второй год… И я могу только пожелать, чтобы возможно большее число выдающихся товарищей возможно скорее приехали к нам в Россию. Я не хочу быть не понятым. Роль заграницы в прошлом громадна. Товарищи, которые собрались здесь к 1900 году, совершили громадную работу, их усилиями, их знанием, их талантом заложен фундамент всей нашей партии, как партии социал-демократической… Но с момента, когда важнейшие теоретические вопросы были выяснены, когда были созданы и проведены в устав известные схемы будущей действительной организации партии, когда наступило время во¬площения этих схем в жизнь, – заграница оказалась тормозом, препятствием, мешающим дальнейшему правильному развитию, – развитию партии… Заграница сделала для партии все, что она могла сделать. С того момента, как перед РСДРП практически встали задачи действи¬тельного создания партии, центр тяжести партийной политики переносится в Россию… Мы … должны сделать российский центр действительным центром нашей партийной жизни, пре¬доставив в его распоряжение возможно большие материальные средства, а так же и литера¬турные силы. Партия … или не будет создана вовсе, или она будет создана нами там, дома, в России».
 
Вся деятельность нового Центрального комитета была направлена именно на укрепление рос-сийского центра. Возглавили эту работу Красин и Богданов. На них же в начале 1930-х годов будет обрушена волна обвинений в зажиме «вождя партии» Ленина. Но это было далеко не так. Пока последний находился в Швейцарии, роль его действительно неуклонно падала. Но после того как Ленин решился, наконец, выехать в Россию, он быстро восстановил свои пози-ции в РСДРП. Можно говорить, что к осени 1905 года русское бюро ЦК сумело сплотить во-круг себя большинство социал-демократов России. Уже в июле были налажены связи и пере-писка практически со всеми комитетами партии (346).
К сожалению, почти весь русский архив ЦК ныне утрачен. Но мы располагаем уникальней-шим историческим документом – Адресной книжкой Центрального комитета, которую в 1975 году обнаружил в ЦГАОР все тот же В. Н. Степанов. У этого документа своя сложная драма¬тическая судьба.
 
Октябрь 1905-го стал апогеем в противостоянии монархии и революционной России. Всеоб-щая политическая стачка охватила всю ее территорию. Правительство, вынужденное лавиро-вать и идти на уступки, толкало Николая II сделать решительный шаг. И 17 октября 1905 года император подписал свой знаменитый манифест, который обещал гражданам России полити-ческие свободы и созыв законодательной Государственной думы. Этот манифест расколол единство либеральной буржуазии и революционных партий в борьбе против монархии. Но все они получили возможность обрести легальный статус.
Уже в ноябре 1905 года в Петербурге начала выходить разрешенная властями большевистская газета «Новая Жизнь». А ее редакция превратилась в один из важнейших легальных центров партии. Здесь находилась главная явка ЦК РСДРП и был сосредоточен весь его секретариат. Леворадикальное направление «Новой Жизни» вызывало полное озлобление властей. Раз-вязка наступила 16 декабря 1905 года, буквально накануне Московского вооруженного вос-стания. В этот день газета подверглась официальному запрету, а в редакции жандармы произ-вели тщательный обыск. В большом количестве были захвачены и партийные документы – за два месяца свободы революционеры утратили былую осторожность. Но чрезмерная занятость жандармерии и полиции предопределила, что лишь через четыре месяца (!) началась тщатель¬ная разборка захваченного в декабре архива.
Внимание экспертов привлекла простая алфавитная книжка, страницы которой были сплошь испещрены цифровым шифром. Дешифровка такой объемной криптограммы оказалась ус-пешной – книжка содержала массу партийных адресов. Но только 10 июля 1906 года Депар-тамент полиции разослал по всем своим жандармским управлениям копии документа с указа¬нием «выяснить лиц», адреса которых относились к району их деятельности.
Одна из копий длительное время хранилась в ЦГАОР, где ее и обнаружил Степанов. Однако в сделанной им публикации документ фигурирует как «Адресная книжка большевистской га-зеты «Новая Жизнь»». Но вряд ли это так. Пишет Степанов и о том, что книжка принадлежала Крупской – это также сомнительно (347). Анализ записей ясно говорит о том, что все они вы¬полнены до октября 1905 года, когда последняя находилась в Женеве. Не было тогда еще и «Новой Жизни». Заключительные записи в книжке датируются не позднее середины октября, когда вышел за границей 19 номер газеты «Пролетарий». Поэтому очевидно, что адресная книжка была передана Крупской кем-то уже в Петербурге. И это сразу объясняет, почему по¬сле ноября в книжке нет ни единой записи, почему так мало адресов и перечисленных шифров соответствуют материалам заграничного архива самой Крупской. Здесь мы имеем дело именно с внутрироссийской деятельностью ЦК, и записная книжка принадлежала кому-то из секретарей бюро Центрального комитета. А ими в разное время были Е. Стасова, П. Лалаянц и М. Вайнштейн.
То, что эта записная книжка принадлежала именно русскому ЦК, говорит простая логика – редакции газеты совсем не были нужны конспиративные явки по всей России. А приведенные пароли революционеров типа «Я от Фауста» или «Привет от Дон-Жуанов» однозначно указы-вают на ЦК. Поиск возможного хозяина книжки выводит нас на Михаила Вайнштейна. Аре-стованный в феврале 1903 года как транспортер «Искры», он был на пять лет сослан в Вос-точную Сибирь. Летом 1905 года Вайнштейн совершил побег и очутился в бурлящем Петер-бурге. С конца августа он стал секретарем Русского бюро ЦК РСДРП. А записи в записной книжке кончаются октябрем.
 
Крупская оставила свои воспоминания о осени 1905 года. «В то время я была секретарем ЦК… Другим секретарем был Михаил Сергеевич Вайнштейн… Михаил Сергеевич ведал больше военной организацией, всегда был занят выполнением поручений Никитича (Л. Б. Красина). Я ведала явками, сношениями с комитетами, людьми» (348).
Вряд ли стоит сомневаться, что истинным хозяином шифрованной записной книжки был именно Вайнштейн, а не Крупская. Ведь его резиденция также находилась в здании редакции «Новой Жизни».
Изучение материалов адресной книжки ЦК просто поражает историка – по 62-м городам Рос-сии приведены подробнейшие сведения с 251-м адресом, паролями, шифрключами, усло-виями переписки и т.п. Здесь представлены практически все комитеты РСДРП. И если бы по-лиция действовала более оперативно, то результаты могли быть самыми печальными.
Но только через полгода после разгрома «Новой Жизни» жандармы начали разработку разо-бранных криптографами адресов. Надо полагать, что подавляющее большинство их было уже к этому времени отменено. И, возможно, что нам повезло больше полиции. Из большевист-ской записной книжки можно почерпнуть очень любопытные сведения. В частности, в приве-денных партийных адресах перечислены в общей сложности 58 различных шифрключей. Лишь самая минимальная часть их пересекается с материалами заграничных архивов партии. Среди них кавказские ключи по «Евангелию», круглый ключ в Кострому по слову «учени-ками» и ключ по 2-й главе «Евгения Онегина» в Вильно. И на этом все! Остальные шифры являлись принадлежностью исключительно внутрироссийской переписки. И они разительно отличаются от практики заграничных центров.
Из 58 шифров лишь десять - стихотворные. Из них шесть – собственно стихи, а четыре – раз-личные «Евангелия». Причем из шести стихотворных три условлены по одному и тому же произведению – «Евгений Онегин» Пушкина. Только три ключа к шифрам принадлежат к ис-кусственным системам – квадратным и круглым. Но нет ни одного периодического (мудре-ного или гамбеттовского) шифра. Абсолютное большинство приведенных ключей – книжные: 45 из 58! Например:
Петербург, ключ «Германия» Новгородцева, сумма – страница, без перерыва;
Борисоглебск, ключ – третий сборник «Знание», произведение – рассказ, после перерыва – следующий;
Варшава, ключ – «Московские ведомости» того дня, каким помечено письмо;
Гомель, «Звезда» Вересаева, сумма, после перерыва – следующая;
Двинск, ключ – «Классовые интересы» Каутского, издание «Вперед», страница – к числителю прибавить два, знаменатель – фиктивный;
Нижний Новгород, ключ – «Чехов», знаменатель – рассказ, числитель – том;
Киев, ключ – Лонге, «Социализм в Японии», произведение числителя и знаменателя, пропуск – следующая… (347).
 
Как видим, системы книжных шифров отличались некоторым разнообразием в обозначении страниц ключа. Очень часто указан переменнозначный книжный ключ – страницы его чере-довались после каждого нового шифруемого абзаца.
В подавляющем большинстве в качестве ключей брались издания близких к социал-демокра-там издательств «Молот», «Вперед», «Буревестник», «Донская речь», «Знание». Присутст-вуют среди ключей и книги видных большевиков – «Эмпириомонизм» Богданова и «Очерки по истории Германии в XIX веке» в переводе товарищей Богданова большевиков В. Базарова (Руднева) и И. Степанова.
Часть ключей явно перешла в русский секретариат ЦК по наследству. Так по «Евангелию» с Кавказом начало переписываться еще Бюро комитетов большинства. Ключ с Костромой по слову «Учениками», очевидно, попал в Адресную книжку через Лидию Фотиеву, помогавшую вести переписку с провинцией. Так что можно смело утверждать, что сами секретари ЦК ус¬танавливали с корреспондентами исключительно книжные шифры. Значит, существовала це¬лая шифровальная «библиотека», и она наверняка находилась в редакции «Новой Жизни» в момент ее обыска жандармами.
Еще 25 июля 1905 года Бюро ЦК РСДРП обратилось ко всем комитетам партии с просьбой содействовать в распространении литературы легальной печати: «Центральный комитет вхо-дит в соглашение с издательскими фирмами, как в смысле дальнейшего издательства, так и в смысле получения на комиссию изданий для снабжения ими провинциальных складов при местных организациях партии» (349).
А к осени «свобода печати» стала в России фактом. И распространяемые при содействии ЦК РСДРП книги и брошюры одновременно стали играть роль шифрключей для связи с россий-скими комитетами.
«Адресная книжка ЦК» наглядно демонстрирует нам явный рост конспирации в шифрован-ной переписке социал-демократов. Были изжиты многие иллюзии относительно традицион-ных шифрсистем. И на лидирующее место окончательно вышел книжный шифр – наиболее устойчивый способ тайной переписки. Все эти усложнения происходили на фоне полной дез-организации полиции и беспомощности властей. Это интересный феномен в психологии под-полья, давно подмеченный историками. Революционеры тяжело входили в легальную полити¬ческую деятельность. Но так же трудно они затем «забирались» обратно в нелегальные формы работы, когда царизм перешел в наступление.


Мордвинов, Николай Семёнович
Материал из Википедии — свободной энциклопедии
Николай Семёнович Мордвинов
28 апреля 1754 — 11 апреля 1845

 
Портрет работы А. Г. Варнека, 1810-20

Место рождения с. Покровское Новгородской губ.

Место смерти Петербург

Принадлежность   Российская империя

Род войск Флот

Годы службы 1766 — 1838
Звание Адмирал

Награды
 
 
1-й ст.
1-й ст.

Граф Никола;й Семенович Мордви;нов (28 апреля 1754 — 11 апреля 1845) — знаменитый русский государственный деятель, сын адмирала С. И. Мордвинова.
 Биография
Рано был отдан отцом на службу во флот и в 1774 г. послан для усовершенствования в морском искусстве в Англию, где пробыл 3 года, познакомился с ее бытом и воспитал в себе симпатии к её учреждениям. С производством а капитаны 2-го ранга назначен командиром линейного корабля «Георгий Победоносец» (1781), через год принял новый 74-пушечный корабль «Царь Константин».
Во время русско-турецкой войны 1787—1791 гг. в чине контр-адмирала командовал Лиманской флотилией, возглавлял осаду с моря, бомбардировку и штурм крепости Очаков (1788). Награжден орденом Св. Анны 1-й степени. В 1790 г., вследствие размолвки с начальствовавшими в краю лицами, главным образом с Потемкиным, оставил службу.
В 1792 г. он занял место председателя Черноморского адмиралтейского правления: находясь на этом посту, вступил в борьбу с другим известным администратором Новороссии, Дерибасом, продолжавшуюся и в следующее царствование. При вступлении на престол Павла Мордвинову было пожаловано имение с 1000 душ крестьян (еще ранее, при Екатерине, он получил также значительные населенные имения), но затем он был предан суду и уволен, еще до приговора, в отставку. Вскоре, однако, он был назначен членом Адмиралтейской коллегии и произведён в чин адмирала.
Воцарение Александра открыло более широкое поприще для деятельности Мордвинова, обратившего на себя внимание либерализмом своих взглядов; особенно сильное впечатление произвело поданное им довольно смелое по тогдашним понятиям мнение по делу Кутайсова с казною (так назыв. делу об эмбенских водах). Мордвинов привлекался в эту пору к обсуждению важнейших государственных вопросов, поднимавшихся императором Александром и его ближайшими сотрудниками, а с образованием министерств (1802) занял пост министра морских сил, на котором оставался только 3 мес., так как, убедившись в преобладании над государем влияния своего помощника, адмирала Чичагова, отказался от управления министерством и остался лишь членом комитета для улучшения флота. Популярность его в обществе наглядно сказалась в выборе его московским дворянством в 1806 г. предводителем московского ополчения, хотя он не был в то время даже дворянином Московской губернии.
Значение Мордвинова в правительственных сферах вновь увеличилось с возвышением Сперанского, с которым его сблизила общность взглядов по многим вопросам и для которого он сделался помощником в составлении плана новой системы финансов. С учреждением Государственного совета Мордвинов был назначен его членом и председателем департамента государственной экономии, но последовавшая вскоре ссылка Сперанского на время пошатнула и его положение: он вышел в отставку и уехал в Пензенскую губернию, в село Столыпино[1]. и хотя уже в 1813 г. вернулся в Петербург, но прежнее место занял только в 1816 г.
Выйдя через два года вновь в отставку, он два года пробыл за границей, по возвращении же вскоре был назначен председателем департамента гражданских и духовных дел Государственного совета; вместе с тем он был членом Финансового комитета и комитета министров, и эти же должности сохранял за собою и в царствование императора Николая. Награждён высшим российским орденом Св. Андрея Первозванного (1823). Как известный либерал предполагался декабристами в состав высшего органа управления государством. Единственный из членов Верховного уголовного суда в 1826 г. отказался подписать смертный приговор мятежникам.
В 1823 г. он был избран председателем Вольно-экономического общества и сохранял это звание до 1840 г. В вопросах социально-экономической политики выступал за развитие промышленности, внедрение научно-технических достижений, финансово-кредитной активной поддержки отечественных предпринимателей, постепенную ликвидацию крепостной зависимости путем выкупа крестьянами личной свободы без земли. Автор крупных трудов по экономике, финансовой политике, сельскому хозяйству, банковскому делу.
Поклонник английского быта, он ратовал за политическую свободу, но думал утвердить ее в России путем создания богатой аристократии, при помощи раздачи дворянам казённых имений и путем предоставления этой аристократии политических прав.
Не пользуясь в течение своей долгой служебной карьеры особым доверием свыше, за исключением лишь краткого периода могущества Сперанского, и не успев приобрести непосредственного и сильного влияния на внутреннюю политику, Мордвинов принадлежал, однако, к числу наиболее видных деятелей высшей администрации времен Александра I. Одаренный от природы недюжинным умом, получив хорошее образование и обладая литературными дарованиями, он явился одним из наиболее даровитых и энергичных поборников идей политического либерализма в высших сферах. Мнения Мордвинова, подаваемые им по различным делам в Государственный совет, в десятках и сотнях копий расходились по рукам в Петербурге и даже в провинции и доставили ему громкую славу среди современников. В 1834 г. он был возведен в графское достоинство.
Источники
При написании этой статьи использовался материал из Энциклопедического словаря Брокгауза и Ефрона (1890—1907).












А.СУМАРОКОВ. УЧИТЕЛЬ ШИФРОВАНИЯ              http://biblio-graf.livejournal.com/5554.html
[26 March 2009, 00:24]
  biblio_graf

Всем известно, что немалое участие в стихотворных забавах своего юного племянника принимал его дядюшка Василий Львович.
 

А кто научил Александра Сергеевича искусству стихотворного шифра? Ба, да это все тот же, известный всему миру дядюшка, увековеченный Пушкиным в первой главе Евгения Онегина!

Мой дядя, говорит поэт,   ПРАВИЛ (шифровал-дешифровал)  САМЫХ ЧЕСТНЫХ (правильных людей, революционеров заговорщиков, будущих декабристов, а пока - по-совместительству - агентов Наполеона).

Сверяемся с биографией. Совпадения очевидны, но все же выделяем их пожирнее.

Васи;лий Льво;вич Пу;шкин (27 апреля (8 мая) 1766 — 20 августа (1 сентября) 1830) — русский поэт, дядя Александра Сергеевича Пушкина.
Родился в Москве. 18-летним юношей блистал в московских салонах; служил в Измайловском полку, поручиком вышел в отставку и поселился в Москве. 1803—1804 гг. Пушкин провёл за границей, главным образом в Париже. Возвратился он из Франции одетым с парижской иголочки, надушенный французскими духами, в модных ажурных чулках и не слишком смущённый тем, что за время его отсутствия синод признал его виновным в нарушении святости брака и определил «подвергнуть семилетней церковной епитимии с отправлением одной в течение шести месяцев в монастыре, а прочее время под смотрением его духовного отца». Наказанный за грехи свои «обетом безбрачия», Василий Львович впоследствии сожительствовал с А. Н. Ворожейкиной, остававшейся ему верной женой до самой смерти. У них было двое «незаконных» детей, которым  В. Л. Пушкин не мог дать фамилию, но оставил имущество.
(Интересно, чего это Пушкин, имея в лице любимого дядюшки пример столь высоконравственного поведения так взъелся на Дантеса???  Видать барон Геккерн плохо изучал биографию нашего классика, иначе сочинил бы для маскировки истинной причины дуэли своего пасынка более правдоподобное прикрытие!!!)

И далее - До пожара Москвы 1812 г. он вёл веселую, открытую жизнь гостеприимного и обеспеченного человека.

На какие же шиши "оделся с парижской иголочки" и кутил отставной поручик? Да все на те же, что и его племянничек впоследствии.  Александр Сергеевич, официально скончался нищим должником (а заодно, кстати обладателем библиотеки из нескольких тысяч томов, многие книги в которой были редкими и стоили по 200-280 рублей. 3000 Х 100руб(средняя цена) = 300000. Суммы, потраченную им за карточным столом и флирт с женщинами из Дон-Жуанского списка я затрудняюсь привести, сколько-то и прожито было. Бухгалтерия приводимая в личных бумагах Пушкина сегодня, когда любой школьник знает о наличии ЧЕРНОЙ бухгалтерии - несерьезна.
Сам Пушкин, как и окружавшие его люди (!) себя, тем не менее, бедным никогда не считал: "говорят: он богат, черт ли ему в деньгах. Положим так, но я богат через мою торговлю стишистую, а не прадедовскими вотчинами..." (Письмо С.Соболевскому, 1827 г.). Но может ли всерьез считать и называть себя богатым человек, покупающий за год хотя бы 10 редчайших книг по 200 руб. - а в приходе (за стихи) имеющий 2000 руб? Тогда это величайший аскет и скромник, питающийся черными сухарями и манной небесной, да еще на фуршетах бесплатными царскими ананасами и рябчиками. Имея такой баланс расходов и доходов - того гляди и со столов начнешь приворовывать, чтобы детей накормить. Что уж там о плагиате говорить... Негуманно будет по отношению к обремененному большим семейством человеку.

Хорошо, что дядюшка передал по наследству племянничку свое мастерство составителя стихотворных шифров (иначе не читали бы мы Онегина), чем УВАЖАТЬ СЕБЯ ЗАСТАВИЛ, и ЛУЧШЕ ВЫДУМАТЬ НЕ МОГ - бизнес не ушел из семьи, НО БОЖЕ МОЙ, КАКАЯ СКУКА - пришлось вкалывать И ДЕНЬ И НОЧЬ, особо не отлучаясь - но такова была воля ЗЕВЕСА:

Великой Зевс с супругой белоглавой*
И мудрая богиня, дева силы,
Афинская Паллада,- вам хвала.
Примите гимн, таинственные силы!
Хоть долго был изгнаньем удален**
От ваших жертв и тихих возлияний,
Но вас любить не остывал я, боги,
И в долгие часы пустынной грусти
Томительно просилась отдохнуть
У вашего святого пепелища
Моя душа - . . . . . . . там мир.
Так, я любил вас долго! Вас зову
В свидетели, с каким святым волненьем
Оставил я . . . . . людское племя,
Дабы стеречь ваш огнь уединенный,
Беседуя с самим собою. Да,
Часы неизъяснимых наслаждений!
Они дают мне знать сердечну глубь,
В могуществе и немощах его,
Они меня любить, лелеять учат
Не смертные, таинственные чувства
                (А.С.Пушкин. "Еще одной высокой, важной песни..." 1827)***




 и НАСЛЕДНИК ВСЕХ СВОИХ РОДНЫХ (матушке Пушкин оставлял шифрблокнот во время отъезда в Москву в 1836 году) подчинился ей.

Известно, что сам Пушкин произвел в 1836 году подсчет своих долгов - получилось 45000:
http://feb-web.ru/feb/pushkin/texts/selected/rup/rup-383-.htm, а в итоге опека выплатила его долгов на сумму 120000 руб. Чтобы залезть в такие долги, имея доходы, за которые "официально отчитывался Пушкин" надо было либо совсем не иметь башни (а Пушкин не отличался безрассудством), либо иметь скрытые сверхдоходы (что мы пытаемся доказать), либо надеяться, что "революция все спишет". Второе и третье объяснение - как нельзя лучше согласуются с нашей версией о тайном "мастерстве" стихотворца.

Корни же мастерства Пушкина - шифровальщика следует поискать в многочисленных стихотворных посланиях дядюшки к племяннику. Может быть кому-нибудь из филологов, или криптографов (это больше по их ведомству) удастся прочесть что же на самом деле писал дядя, и что отвечал племянничек.

*  с какого перепугу греческая богиня ( а боги не седеют!!) светлой масти??? Гламур?
**с 9 августа 1824 по сентябрь 1826 г.  Пушкин, как известно находился в ссылке, в Михайловском,
    а раз изгнание реальное - то и Зевес - вполне материален...
*** О таинственном Зевесе, благодаря которому Пушкин проводил:
    Беседуя с самим собою. Да,
    Часы неизъяснимых наслаждений!
(неужели заговаривался этот приятель Чаадаева???) - в следующих наших заметках

383
24.
4
+ Сихл
3500
+ Нащок
2000 +     6500
Тетк;
3000 +       800
[+] Пр. Ал.
2000 + ————
[50] [ Смир
2000]     7300
[ 500]
[ Руч
500]       200
+ Портн
700      [300]
Изв
500 15
Книгопр.
1500 14
+ Анг —
1000 7 16
+ Бекл          ———
500 21 20 
[ Сестр;
1000] 15
+ Энг.
1300 41,[300]
[ Дюме
400] 16
+ Въ погр
400 25,[000]
[ въ Ломб
7000] 20,[000]
[ За карты
 5000  ] 45,[000]
Шишк
9000 [10, 000]
[ Кок;1]
[25   
13    
—— 
12]   
41,300 
Написано в тетради № 2382, л. 771 верхом вниз по отношению к остальному тексту. Судя по положению в тетради, этот подсчет долгов сделан в 1836 г. Суммы долгов сестре и Шишкину позволяют датировать запись августом: между 8 и 15.
Впервые напечатано у Я XI, 364—365 неполно и с ошибками.
Сихл — известная модистка Sichler (на Большой Морской, в доме Храповицкого, № 31). После смерти Пушкина ею был представлен в опеку над детьми и имуществом Пушкина для уплаты счет за наряды Н. Н. Пушкиной на 3364 р. (см. ПС XIII, 106).
Нащок — приятель Пушкина П. В. Нащокин, писавший поэту в конце октября 1836 г.: «Со старым счетом ты мне должен 3 т.» (АП III, 397). Так как в комментируемом списке сумма долга Нащокину показана в 2000 р., то мы и полагаем, что список составлен до получения от Нащокина третьей тысячи.
Тетке — Екатерине Ивановне Загряжской, тетке Н. Н. Пушкиной. Этот долг значится и в списках №№ 15 и 21.
Пр. Ал. — Прасковье Александровне Осиповой. Это, вероятно, долг отца поэта, С. Л. Пушкина, в 1500 р., который требовала Осипова в 1834 г. в размере 1870 р. (ЩМ, 130, 223) и который в 1836 г. Пушкин считает в 2000 р. (ср. список № 21).
Смир. — Николаю Михайловичу Смирнову. Долг Смирнову в 3000 р. значится в списке № 15, а в делах опеки есть документы об уплате Смирнову долга Пушкина в размере 4900 р. (ПС XIII. 97).
Руч — «портной мастер» Руч. В делах опеки имеется счет «Conrad Rutsch et C-ie» за сшитые Пушкину платья на 405 р.
Портн. — В делах опеки имеются два счета от портного Бригеля на 1065 р. и на 1142 р. (от 10 августа 1835 г.). По последнему счету Пушкиным было уплачено в четыре срока 612 р. (см. стр. 811).
Изв — постоянному извозчику, о чем см. списки № 14, 22 и 23.
Книгопр — вероятно книгопродавец Иван Тимофеевич Лисенков, которому Пушкин выдал 26 мая 1834 г. вексель в 4000 р. 26 августа 1834 г. по этому векселю Пушкин уплатил лишь 2343 р., оставшись должным 1657 р. Об уплате этих денег и записано Пушкиным, но он их не уплатил (ПС XIII, 105) (ср. список № 21).
Анг — вероятно, в английский магазин Никольса и Плинке, счет которого на забранные вещи с 29 октября 1834 г. по 6 января 1837 г. на 2015 р. 12 к. имеется в делах опеки (ПС XIII, 104).
Бекл — Петру Николаевичу Беклемишеву. Это долг Льва Сергеевича Пушкина, который должен был уплатить поэт. История этого долга рассказана П. Е. Щеголевым в ЩМ 138—140. Хотя Пушкин и писал брату 3 июня 1836 г., что «долг Плещееву1 заплочен» (АП III, 330—331), последний в письме от 3 октября 1836 г. просил уплатить 500 р. и 30 червонцев (там же, 378). Ср. в «Лит. Наследстве», № 16—18, стр. 582.
Сестре — Ольге Сергеевне Павлищевой. О получении этой тысячи писал Пушкину муж Ольги Сергеевны, Н. И. Павлищев, 21 августа 1836 г. (АП III, 368). Уплата долга обозначена зачеркиванием.
Энг — Василию Васильевичу Энгельгардту. Поэт еще 3 мая 1834 г. выдал Энгельгардту вексель сроком на 3 мая 1835 г. на 1330 р., но денег этих так и не уплатил. Энгельгардт получил их с опеки (ПС XIII, 105 и АП III, 194) (см. список № 21).
Дюме — в ресторан Дюме. Долг, судя по зачеркиванию, был уплачен, что подтверждается отсутствием счета в делах опеки.
В погр. — В делах опеки имеется заборная книжка от винного погреба Рауля с 19 марта 1832 г. по 30 января 1837 г., по которой вин забрано на 777 р. (ПС XIII, 97 и 194).
в Ломб — в Ломбард, то есть в Опекунский совет проценты за заложенные «души».
За карты — проигрыш в карты.
Шишкину — подполковнику Алексею Петровичу Шишкину, у которого Пушкин закладывал шали, жемчуга и серебро. Сын Шишкина представил счет в опеку, в котором значилось, что Пушкиным были заложены вещи:
1  апреля 1835  г. на 3550  р.
1  февраля 1836  г. » 1250  р.
13  марта 1836  г. » 650  р.
8  августа 1836  г. » 7060  р.
25  ноября 1836  г. » 1250  р.
25  января 1837  г. » 2200  р.
Итого 15960  р. (ПС XIII, 96, 98 и XII, 38).
На основании этого счета мы и полагаем, что комментируемая запись долгов не могла быть сделана ранее 8 августа. До заклада вещей за 7060 р., сделанного 8 августа, Пушкин не мог записать долг Шишкину в 9000 р. Правда, на основании приведенного счета Шишкина выходит, что с 8 августа 1836 г. Пушкин был должен 12 510 р., но, с одной стороны, он мог забыть о закладе 1 апреля 1835 г.,1 с другой стороны, вдова А. П. Шишкина (он умер 5 января 1838 г.) писала Опеке 20 февраля 1838 г., что Пушкин остался должен ее мужу 12 500 р., а не 15 960 р., как писал сын Шишкиной, почему счет последнего можно считать неверным (ПС XIII, 96, и XII, 38).
Коке — если прочтено верно, то, может быть, Екатерина Николаевна Гончарова, как называли ее дети Пушкина.
Как мы уже сказали, зачеркнутое обозначает, что долг уплачен. Сумма уплаченных долгов выходит на 16 000 р. В расчетах, сделанных справа от списка, эта сумма и вычтена из общей суммы долгов в 41 300 р. К оставшейся сумме в 25 000 р. Пушкин прибавил еще имевшихся долгов на 20 000 р. Таким образом выходит, что ко времени составления подсчета (август 1836 г.?) Пушкин считал сумму своих долгов в 45 000 р. После смерти Пушкина опека уплатила его долгов на сумму до 120 000 р. Крестиками обозначены долги, которые, вероятно, нужно было уплатить в первую очередь.
Сноски
Сноски к стр. 383
1 Читается предположительно.
Сноски к стр. 384
1 А. П. Плещеев, племянник Беклемишева, который и требовал долг с Пушкина.
Сноски к стр. 385
1 В приходо-расходной книжке за 1835 г. нет записи об этом закладе.

http://biblio-graf.livejournal.com/5962.html

ДЬЯВОЛЬСКАЯ РАЗНИЦА
[29 March 2009, 23:32]
  biblio_graf

Определение «роман в стихах» впервые, если верить официальной пушкинистике,  появилось в письме А. С. Пушкина П. А. Вяземскому от 4 ноября 1823 года: «…я теперь пишу не роман, а роман в стихах – дьявольская разница".  В чем же заключается зта "дьявольщина", если посмотреть на нее с точки зрения высказанной мной в предыдущих постах теории? Общеизвестно - что ДЬЯВОЛ - отец лжи, а поверхностная канва шифров Пушкина, при помощи которых он кодирует свои "революционные подвиги" - простенькая - это для того, чтобы после революции каждый пионер смог бы признать и оценить его заслуги. Так вот роман Измайлова "Евгений Негодяев" , который послужил прототипом (отцом) Евгения Онегина и роман в стихах отличаются друг от друга на некий коэффициент.  Талант такого масштаба как Пушкин, мог бы гнать строфы фиксированного размера километрами - и это наглядно продемонстрировали его тотчас же появившиеся и быстро расплодившиеся подражатели. Об этом красноречиво рассказывает Иван Розанов в статье "Ранние подражания "Евгению Онегину" http://feb-web.ru/feb/pushkin/serial/v36/v36-213-.htm

Тогда в чем принципиальное отличие? Во ЛЖИ! "Роман в стихах" - вовсе не был романом, стихи были не стихами - а прикрытием ШИФРА. Отсюда - недалеко уже и до Солженицынского шифра (а солженицынская шарашка -вспомним "В круге первом"  - как раз шифрами и занималась). Его лозунг "Жить не по ЛЖИ" - выглядит, как замаскированный призыв сбросить Пушкина с корабля современности. По странному совпадению и Ленин, взявший свой псевдоним у подражателей "Онегина" и Солженицын - совершили по революции. Предсказание же о том, что человек, прочитавший тайнопись "Онегина" станет "духовным лидером нации" - тоже зашифрованы в Пушкинских текстах, но об этом - в следующий раз.
                А.Сумароков
Ссылки по теме: http://solitaryclown.livejournal.com/79230.html
                http://www.newsland.ru/News/Detail/id/353044/













ПРИЛОЖЕНИЕ:



http://feb-web.ru/feb/pushkin/serial/v36/v36-213-.htm

213 ИВ. Н. РОЗАНОВ
РАННИЕ ПОДРАЖАНИЯ „ЕВГЕНИЮ ОНЕГИНУ“
Центральное место в изучении творчества Пушкина должно занимать важнейшее его произведение „Евгений Онегин“. Центральное место в изучении „Евгения Онегина“ должно занимать выяснение его значения.
Пушкинский роман, по словам Белинского, оказал „огромное влияние и на современную и на последующую русскую литературу“, но каково было это влияние крупнейшего произведения величайшего русского поэта, до сих пор осталось невыясненным.
Вместо ознакомления с конкретным материалом, дело ограничивалось общими рассуждениями или отдельными разрозненными наблюдениями. Даже более узкая тема: влияние пушкинского романа на поэтическую продукцию современников Пушкина — ни разу не разрабатывалась.
А между тем, изучать „Евгения Онегина“ в отрыве от того поэтического резонанса, который имел роман в современном ему обществе, это так же неправильно, как рассматривать его в отрыве от среды, его породившей.
Одним из важнейших показателей поэтического резонанса является литературное подражание.
Есть три основных вида подражаний: 1) подражание — мода. Всякий крупный успех выражается, между прочим, в эпидемии подражаний; 2) подражание — усвоение чужого творчества; 3) подражание — создание аналогичных ценностей.
Два последних вида являются необходимым условием всякого литературного развития. Подражание — освоение есть активное осмысление поразившего воображение читателей литературного явления. Большинство читателей ограничиваются пассивным восприятием или критическим анализом прочитанного, у читателей же более творческого типа возникает желание перекроить образец по собственному росту, корректируя оригинал с точки зрения своей социальной среды и своего личного опыта.
Этим определяется, каким запросам какой среды удовлетворял оригинал и каким — нет, и, таким образом, уточняется социальная значимость его для современников.
В данной статье, являющейся частью нашего исследования об „Евгении Онегине“, мы ограничимся рассмотрением только подражаний, появившихся до окончания пушкинского романа, т. е. до 1832 г.
I
Неприятие романа
Поэты с именами из старших по возрасту или из сверстников Пушкина, даже доказавшие своими произведениями склонность к эпосу, не откликнулись творчески на такое поразительное и необычайное литературное явление, каким был „Евгений Онегин“. Ни Жуковский, ни Козлов, ни лицейские товарищи Пушкина — Дельвиг и Кюхельбекер, ни восходившее тогда новое светило — Языков творчески не восприняли пушкинского романа. Пушкинский переход от романтических поэм к реалистическому творчеству для многих из них был слишком неожидан и смел. Некоторые даже отзывались об „Евгении Онегине“ резко отрицательно. Языков писал брату в феврале 1825 г.: „Онегин мне очень не понравился. Думаю, что это самое худое из произведений Пушкина“, а через несколько месяцев (в мае того же года) повторяет свой отзыв в такой форме, что для нас становится совершенно ясно, в чем дело: „Я читал недавно вторую главу Онегина в рукописи — не лучше первой: то же отсутствие вдохновения, та же рифмованная проза“.
Отрицательный отзыв дал и Баратынский в письме к И. В. Киреевскому в 1832 г., по прочтении всех глав „Онегина“. Он находит, что характеры бледны, а что; хорошо, то заимствовано у Байрона. Сам Баратынский в своих стихотворных повестях „Бал“ и „Наложница“ постарался, взяв героев из того же круга, перенеся только действие в Москву, создать другие характеры. И Арсений и Елецкий также люди без всякой службы и без дела. Вступив в свет, Елецкий скоро начал томиться „пределов светских теснотой“:
Ему в гостиных стало душно:
То было глупо, это скучно.
Из них Елецкий мой исчез.
И здесь начинается различие между Онегиным и Елецким. Первый исчез для того, чтоб запереться в своем кабинете, второй — чтобы зажить „житьем новым“, „среди буянов и повес“. „Развратных, своевольных правил несчастный кодекс он составил... Мысли буйством увлечен, вдвойне молву озлобил он“.
Но если герои Баратынского еще могут быть сближаемы с Онегиным, — его героини Нина и Сарра задуманы совершенно оригинально.

Все у Баратынского заострено в сторону преступности и трагизма. Сарра по ошибке отравляет любимого человека, Нина отравляется сама.
Критика ставила в заслугу Баратынскому, что он, несмотря на близость к великому поэту, в своих повестях сумел удержаться на своих собственных ногах. Анализ произведений подтверждает это замечание: действительно, дело ограничилось заимствованием отдельных пушкинских строчек. В „Бале“ читаем: „Красой изнеженной Арсений не привлекал к себе очей“, у Пушкина о Татьяне: „ни красотой сестры своей... не привлекла б она очей“. В „Наложнице“ мы нашли онегинские строчки: „Своим пенатам возвращенный“, „Примите исповедь мою“, „Сядь теперь ко мне, поговорим по старине“. В сюжетах же и характерах здесь скорее состязание с Пушкиным, чем подражание ему.
Состязается Баратынский и на поприще стихосложения. Его „Бал“ печатается обычно сплошным текстом, без деления на строфы, а между тем везде выдержано строфическое построение, только без обозначения строф римскими цифрами. Баратынский берет также 14 стихов, как и Пушкин в „Онегине“, но придумывает свое собственное чередование рифм. Двустишие с парными рифмами, что у Пушкина заключает строфы, он переносит выше, вставляя его между вторым и третьим четверостишием, и из трех четверостиший в первом дает он опоясные рифмы, а в остальных обычные, перекрестные. Получается оригинальный рисунок. Эта своеобразная строфа Баратынского в противоположность онегинской строфе совершенно не была осознана последующими поэтами и осталась без литературного потомства.
Первая глава „Онегина“ вызвала ряд печатных протестов со стороны представителей старых литературных вкусов. В этом отношении особенно интересна литературная пародия „Отрывки из поэмы «Иван Алексеевич» или новый «Евгений Онегин»“ („Галатея“, 1829, VII, стр. 146).
...Как дали имя мне Иван,
Мне был несложный жребий дан:
Я был воспитан пресурово,
Ко мне от самых нежных дней
Покойной матушкой моей
Приставлен дядька был дворовый....
Там, где о каменные грани
Невы покорной волны бьют,
Где люди весело живут,
Я жертвой старых был преданий,
Что двух за битого дают,
Шесть дней бывало не секут,
А по субботам секли в бане.
Заканчивается этот отрывок таким заключением:
Вот вам глава о воспитаньи.
Она довольно коротка,
Она не слишком глубока,
Но все тут есть: и о преданьи,
И о других, и обо мне.
Не назовите винигретом,
Читайте далее, а я
Предупреждаю вас, друзья,
Что модным следую поэтам.
Как видим, здесь автор литературной пародии, подписавшийся „Неизвестный“, старается осмеять и заглавие и содержание пушкинского романа — то и другое кажется ему слишком обыденным и план произведения слишком, по его мнению, разбросанным. Общее впечатление, какое произвела первая глава „Онегина“ на литературных староверов, определяется словом „винигрет“.
Если поэты старшего поколения и „имена“ оказались мало восприимчивы к тому новаторству, которое было в „Евгении Онегине“, то среди начинающих поэтов пушкинский роман имел успех необычайный.
II
Поток подражаний
Армия подражателей вербовалась из поклонников Пушкина. „Пушкин мой кумир“, открыто заявляет один из них (Башилов). Не соперничество с великим поэтом руководило ими. Это было активное осмысление поразившего их литературного факта.
У поэтов или читателей творческого типа являлось естественное желание попробовать себя в этом новом очаровавшем их жанре, дополняя или переиначивая тематику, стараясь овладеть формой, иногда как бы корректируя оригинал с точки зрения своего опыта.
Это было закреплением в литературе новаторства Пушкина. Достижения гения без этого могли бы утратиться, как пропала для последующей литературы оригинальность поэм Баратынского. Освоение всего сразу было непосильно для начинающих, и потому идет оно по разным участкам. Кто старается дать аналогичный тип героя, кто просто усвоить себе онегинскую строфу, кто — научиться непринужденной манере изложения с лирическими отступлениями и т. д.
Всё в „Евгении Онегине“ — и содержание, и композиция, и строфика, всё, начиная от заглавия, обозначающего имя и фамилию неисторического лица, подзаголовка „Роман в стихах“ и кончая типографскими особенностями (римские цифры при обозначении строф, пропуски отдельных строф, замена пропущенного точками) и способом появления в свет романа — по отдельным главам — всё это было для русской литературы двадцатых годов прошлого века ново и необычайно. Правда, многое тут было заимствовано у Байрона. Сам Пушкин указывал на „Дон Жуана“ и на „Беппо“. Баратынский, в письме к Ивану Киреевскому в 1832 г., находил, что в романе „форма принадлежит Байрону, тон тоже“, Пушкину же принадлежит изображение быта и характеров. Любопытно, что подражатели Пушкина легче всего заимствовали то из внешних приемов, что шло от Байрона, и очень туго — то, где проявлялось полное своеобразие Пушкина, например, Онегинскую строфу; в Евгении и Татьяне наиболее внимания привлекли все более внешнее и показное, прежде всего их имена. Вслед за Онегиным появляются Печорин, Томский, Двинский, все по северным рекам; вслед за Ленским идут близкие по звучанию: Ленин (черезъ „ять“), барон Велен, Алинин, вслед за Лариным — Чарин, Гарин, Харин, Комарин. Подражатели состязаются друг с другом в придумывании звучных фамилий, например, Евгений Вельский, Вадим Лельский, Владимир Стрельский, Сергей Зарельский.
Обозначение имени и фамилии героя, как заглавия произведения — „Евгений Онегин“ — было новаторством в русской поэзии, хотя сам Пушкин имел в этом отношении образцом для себя Байрона. В этом пушкинском заглавии уже обозначается переход к реальному. Романтические поэмы имели или безыменных героев или исторических лиц. Из собственных имен мы встречаем в заглавиях такие: „Громвал“, „Теон и Эсхин“, „Светлана“, „Ольга“, „Людмила“, „Руслан и Людмила“. Только для исторических лиц допускалось озаглавливание фамилиями („Князь Курбский“, „Миних“ и т. д.).
В последующей стихотворной реалистической повести (и не только реалистической) такие заглавия, в духе „Евгения Онегина“, нередки: „Борис Ульин“ — А. Карамзина, „Олимпий Радин“ — Аполлона Григорьева, „Семен Клевенский“ — Давиденко, „Елена Деева“ — Л. Столицы. Полежаев, в подражание Пушкину выведши героем своего якобы „доброго приятеля“, сохраняя подражательный характер, мог бы назвать свою повесть „Александр Полежаев“ и этим предвосхитил бы Маяковского с его трагедией. В обозначении же „Сашка“ уже есть пародийность. Проще, обыденнее и домашнее, чем по имени и фамилии, называть по имени и отчеству, и литературная пародия на „Евгения Онегина“, появившаяся в „Галатее“ в 1829 г., носила название „Иван Алексеевич“, но еще непринужденнее, конечно, звучит „Сашка“.
Большинство подражаний „Евгению Онегину“ носило обозначение „повесть в стихах“. Приниматься за „роман в стихах“ решились не многие, и начинавшие ограничивались обычно одной, двумя, тремя главами; ни одного законченного стихотворного романа в течение 15 лет, с 1825 по 1840 г., мы не знаем. Позднее, в 50-х — 60-х гг. стали появляться такие романы, размером превосходящие „Онегина“.
Вслед за первыми главами пушкинского „Евгения Онегина“, напечатаны были отдельным изданием первые главы следующих романов в стихах: 1) 1828 г. „Евгений Вельский“, I глава (в 1829 г. 2-я и 3-я главы), 2) 1829 г. „Котильон“ Н. Муравьева (первая глава из романа „Ленин“).
И первые главы „повестей в стихах“: 1) 1828 г. „Признание на тридцатом году жизни“ Платона Волкова, 2) 1831 г. „Консилиум“ Ивелева (Великопольского) — первая глава из повести „Московские минеральные воды“.
Кроме того, в журналах и альманахах этого времени появились: „Отрывок из романа в стихах“ А. Башилова („Невский Альманах“, 1830), „Владимир и Анета“ — А. Северинова („Славянин“, 1830, ч. XIII, первая глава романа) и несколько отрывков из „повестей в стихах“: И. Бартдинского „Роман моего отца“ („Календарь Муз“, 1827), А. Башилова „Гусар“ („Памятник Отечественных Муз“, 1828), И. Косяровского „Именины“ („Северный Меркурий“, 1831, № 28), В; Горкуши „Отрывок из безыменной повести“ („Сын Отечества“, 1831, XIX).
Все эти произведения и писались, как пробы и попытки, без уверенности, что будут доведены до конца.
Предисловие к первой главе „Евгения Онегина“, вероятно, сыграло и тут свою роль. В этом „предисловии“ читаем: „Вот начало большого стихотворения, которое вероятно не будет окончено“ и ниже: „первая глава представляет нечто целое“. Соответственно этому, у некоторых последователей Пушкина — Муравьева и Великопольского — первые главы, как мы только что видели, имели особые названия. О первой главе „Евгения Онегина“ Пушкина говорит: „Она в себе заключает описание светской жизни петербургского молодого человека в конце 1819 г. и напоминает Беппо, шуточное произведение мрачного Байрона“.
Описание жизни молодого дворянина увлекало подражателей, но дворянин этот, по своему общественному положению, имуществу, месту жительства и воспитанию, не говоря уже о личных качествах, мог и не походить на Онегина. И вот на ряду с богатым неслужащим молодым дворянином мы встречаем и дворянина-чиновника, и гусара, и студента. И здесь было поле для собственного творчества, для вышивания новых узоров по готовой канве.
Вот несколько начал:
Мой дядя — человек сердитый...
Далее характеристика этого дяди, более подробная, чем в „Онегине“, размышления о предстоящей скуке и притворстве перед ним и его супругой и мысленное посылание его детей „к чорту“:
Так, растянувшись на телеге,
Студент московский размышлял,
Когда в ночном из ней побеге
Он к дяде в Питер поскакал.
                (Полежаев, „Сашка“).
Повесть А. Башилова „Гусар“ начинается описанием зимней дороги. Мчатся сани. В санях лежит герой повести, „гусар, полковник удалой“. На облучке дремлет слуга Андрей.
„Консилиум“ Великопольского также начинается описанием езды, но в городе, и седок не герой повести, а его слуга:
Стуча по звонкой мостовой
Дрожа летят ямские дрожки.
„Евгений Вельский“ начинается разговором о предстоящем переезде героя, помещичьего сынка, из деревни в Москву. В начале „Котильона“ Н. Муравьева мы находим характеристику героя, которому „судьба велела расстаться с гордою Москвой“, а затем описание тройки.
Готова тройка почтовая,
Храпит и рвется коренная и т. д.
Приездом героя из провинции в Петербург начинается и „безыменная повесть“ В. Горкуши.
Нетрудно было заимствовать некоторые особенности плана и содержания, например, начать первую главу с переезда героя из города в деревню или наоборот, или из одной столицы в другую, в отступлении дать сведения о его родителях и воспитании, потом, вернув героя в город, описать его образ жизни, торжество „на играх Вакха и Киприды“, посещение балов или театра, все время аттестуя героя, как приятеля автора и, наконец, закончить первую главу обращением к критике или читателям по поводу написанного, и обещанием продолжать роман, если понадобится; такова схема громадного большинства подражаний первой главе „Онегина“.
III
„Сашка“ Полежаева
Первое впечатление бывает обыкновенно самым сильным. Первая глава „Онегина“ наиболее поразила читателей и вызвала, как мы уже отметили, наибольшее число подражаний. Первое подражание написано. было студентом Московского университета Полежаевым. Его „Сашка“ (1825 г., напечатано впервые в 1861 г.) — полупародия, полуподражание. Из всей первой главы „Онегина“ подражателя, повидимому, наиболее поразило, во-первых, что герой — „молодой повеса“: такой персонаж можно было найти и среди московского студенчества; во-вторых, что Онегин умел искусно притворяться („как рано мог он лицемерить“), — и герой Полежаева искусно обманывает дядю; в-третьих, что в театре Онегин зевает (полежаевский Сашка считает это признаком хорошего тона), и, наконец, что главным занятием героя („и труд и мука и отрада“) была „наука страсти нежной“. То, что говорится у Пушкина о пресыщении и неудовлетворенности Онегина этой жизнью, было оставлено подражателем без внимания, как будто дальше XXXVI строфы „Онегина“ он не стал читать. Пародийность заключается, главным образом, в замене светских наслаждений похождениями в домах терпимости и драками с будочниками. Как мы уже говорили, пародийность чувствуется в самом заглавии.
„Не для славы, для забавы я пишу“, заявляет Полежаев. Пародия всегда имеет элемент „забавы“. Несоответствие между знакомою формой и непривычным для этой формы содержанием — один из распространенных видов комизма. Но это нисколько не мешает произведению иметь и серьезное общественное значение, и пародия может быть орудием классовой борьбы; такова полупародия, полуподражание „Сашка“. Подражание сказывается в искреннем любовании некоторыми онегинскими чертами в Сашке, его умении при случае франтить, лицемерить и т. д. Но другими своими чертами Сашка не подражает Онегину, а обличает его. Это ясно выступает у Полежаева. „Формазоном“ и вольнодумцем неслужащий богатый помещик Онегин мог показаться только захолустным и заскорузлым помещицам; и основания для такого мнения самые комические: „он пьет одно стаканом красное вино, он дамам к ручкам не подходит“ и т. д. Иное дело вольнодумство среди студенчества: Евгений Вельский возбуждает против себя общественное мнение резкостью своих суждений; студент в повести Анордиста „Евгения и Людмила“1 объясняет старым помещикам, что гроза не от бога, а от электричества, и за это признается „безбожником“, и вызывает намерение: „его бы надобно связать“. Повести в стихах эпохи народовольчества знают и студента-революционера, преследуемого полицией. Родоначальником всех этих студентов-вольнодумцев является в русской стихотворной повести, конечно, Сашка Полежаев. Он открыто восстает против религии.
Он ничему тому не верит:
„Все это сказки“, говорит,
Своим аршином бога мерит
И в церковь гроша не дарит.
По его мнению, „весь свет наш на обманах или духовных или мирских“ ...Мы находим у него яркий и вполне определенный призыв.
Отринем, свергнем с себя бремя
Старинных умственных цепей.
Сашка — враг „подчиненности трусливой“ и горит „враждой закоренелой к мохнатым шельмам в хомутах“. Россия для него „глупая отчизна“, „умы гнетущая цепями“.
Когда тебе настанет время
Очнуться в дикости своей?
Когда ты свергнешь с себя бремя
Своих презренных палачей?
Конечно, не за порнографию Николай I отдал Полежаева в солдаты.
Самая тяга к бесцеремонным и нецензурным выражениям и описаниям у Полежаева носит характер протеста против лощености и приличий того „света“, который изображен в „Онегине“. Таково, например, пародирование пушкинской строфы о балерине Истоминой. „Блистательна, полувоздушна“, у Полежаева: „растянута, полувоздушна Калипсо юная лежит“, далее идут строки, неудобные в печати.
Перекрещивающиеся влияния „Онегина“ и „Сашки“ отразились на последующих стихотворных повестях с героем студентом. Таких повестей было немало, и среди них были вещи далеко не бездарные; „Сашка“ Лермонтова, „Две доли“ Митрофанова, „Былое“ М. Стаховича и др. Но рассмотрение этих повестей, как боковой линии онегинского наследства, выходит за пределы нашей статьи.1
Чужды полежаевского влияния автор „Евгения Вельского“ и Анордист, заставляющие своих героев пройти университет и проявлять черты свободомыслия. Переходим к довольно загадочному явлению в области подражательной литературы, к „Евгению Вельскому“. Критика недоумевала, что это: спекуляция на новый модный жанр, добросовестная попытка дать посильное изображение знакомого быта или, наконец, как думал „Московский Телеграф“, талантливая пародия на подражателей Пушкина?
IV
Овладение онегинской строфой
Из всех подражаний „Евгению Онегину“, появившихся в печати до окончания пушкинского романа, первое место безусловно надо отвести „Евгению Вельскому“.
Прежде всего, это едва ли не первая попытка среди современников Пушкина овладеть онегинской строфой. Нам теперь трудно даже понять, почему здесь надо видеть какую-то заслугу. После того, как пушкинский роман стал одним из краеугольных камней нашего литературного, поэтического воспитания, бойкое владение онегинской строфой стало доступно всем и каждому, пишущему стихи. Не то было во время Пушкина. Четырнадцатистишие строгой формы с определенным чередованием рифм перекрестных, парных и опоясных, целиком изобретенное Пушкиным, оказалось не по плечу его современникам. Многочисленные последователи Пушкина, усердно копировавшие манеру его романтических поэм и его реалистического романа „Евгений Онегин“, заимствовавшие его мысли, рифмы и эпитеты, остались невосприимчивы к его замечательнейшему достижению в области русской строфики. „Русланом и Людмилой“, „Кавказским Пленником“ и „Бахчисарайским Фонтаном“ Пушкин приучил поэтов к свободному, т. е. к не-строфическому четырехстопному ямбу, где в каждом четверостишии рифмы могли чередоваться в любом из трех основных способов (парные, перекрестные, опоясные), независимо от рифмовки соседних четверостиший. Самый принцип четверостишия строго не выдерживался, кое-где бывало пятистишие и т. д. Понятно, что писать такие строки было гораздо легче, чем выдерживать строгий рифмовый рисунок онегинской строфы.
Почти все авторы стихотворных романов и повестей, написанных в подражание „Онегину“, этого барьера взять не могут. Они предпочитают в большинстве случаев подражать новому реалистическому содержанию и композиции романа Пушкина, пользуясь привычным свободным ямбом романтических поэм; так написана даже явная пародия, явившаяся под заглавием „Иван Алексеевич или новый Онегин“ („Галатея“, 1829, VII), где осмеивается содержание и композиция первой главы пушкинского романа. Из подражателей Пушкина только очень немногие в своих стихотворных повестях решились отойти от непрерывного течения рассказа романтических поэм. Н. Н. Муравьев в своем „Котильоне“ (первая глава из стихотворного романа „Ленин, или жизнь поэта“ М., 1829) и Платон Волков в „Признании на тридцатом году жизни“ (повесть в стихах, глава первая, М., 1828) вводят в своих книгах римские цифры для обозначения тех отдельных стихотворных кусков, из которых составляется глава. Таких кусков или стихотворных абзацов у Муравьева LV, у Волкова XXXV. В подражание Пушкину, у которого опущены некоторые строфы и проставлены только римские цифры, и у этих двух поэтов мы находим кое-где ряд римских цифр с опущенным текстом: у Муравьева на стр. 29 встречаем такое обозначение
    XXX, XXXI, XXXII
.........
Нечто подобное и на стр. 31.
У Волкова такие обозначения римских цифр идут без точек вслед за ними, в трех местах повести; всего опущено 7 стихотворных абзацов.
Число стихотворных строчек в абзаце колеблется у наших поэтов от б до 20 слишком. Многие абзацы в 12 или 13 стихов, т. е. по первому беглому впечатлению могут быть приняты за онегинские четырнадцатистишия, тогда как, кроме римских цифр — признака совершенно внешнего и несущественного, ничего общего с какой-либо строфой, а тем более с онегинской, здесь нет.
Если обратимся к произведению „презревшему печать“ — к „Сашке“ Полежаева, то здесь римские цифры, действительно, обозначают строфы, но строфа в „Сашке“ очень проста: двенадцатистишие исключительно с перекрестными рифмами. Такую строфу никак нельзя отнести к строгой форме.
Если строфа полежаевского „Сашки“ чересчур примитивна, то Великопольский, наоборот, чересчур перемудрил. Вслед за Пушкиным он решил создать свою сложную строфу и свою повесть „Московские минеральные воды“ („Глава первая, Консилиум“) пишет семнадцатистишием; строфа у него состоит из рифмовки слегка измененной октавы (abbabacc) вначале, из четверостишия с перекрестными рифмами посредине и из 5 заключительных стихов с рифмовкой: ababa. Эта попытка Великопольского обратила на себя внимание рецензентов. Один рецензент („Гирлянда“, 1832, № 14, стр. 349) пишет: „Стихи его вообще быстры, живы, и в них часто сверкает удачное остроумие. Жаль, что он, наложив на себя вериги семнадцатистишных куплетов, должен иногда подчинять себя скудости и неправильности рифм, например: к тайне — описанье, будет — голубят; приволье — лукоморье“. Встречались и другие указания у критиков Великопольского, находивших, что семнадцатистишие слишком длинная строфа, плохо воспринимаемая слушателем, а потом для автора не только трудная, но и не выгодная.
Стихосложение „Евгения Вельского“ интересно тем, что здесь мы видим борьбу за овладение онегинской строфой:
Вначале встречаются иногда строфы с иным чередованием рифм, количество стихов иногда меньше или больше четырнадцати. Только XXX строфа впервые выдержана с онегинским чередованием рифм, а с XXXVI строфы идут уже только выдержанные онегинские строфы до конца I главы; так вся II и III главы.
V
„Евгений Вельский“. Первая глава
Всего вышло две книжки романа: в 1828 г. первая глава, в 1829 г. вторая и третья вместе. Все это появилось, следовательно, до седьмой главы „Онегина“. Как первая глава „Онегина“ начиналась „Разговором книгопродавца с поэтом“, так первая „Вельского“ начинается „Разговором автора с книгопродавцем“. В этом разговоре речь идет о „маленьком романе“ Пушкина и о цели издания в свет „Вельского“. „Это-то стихотворенье я пародировать хочу“, — заявляет книгопродавцу автор. Необходимо добавить, что как отрывки из „Онегина“ появлялись в альманахах до издания главы отдельной книжкой, так и отрывки из „Евгения Вельского“ печатались предварительно в альманахах, но „Онегин“ в лучших петербургских („Северные Цветы“, „Невский Альманах“, рылеевская „Полярная Звезда“), а отрывки из „Вельского“ — в захудалых московских: отрывок из главы II — в „Венке Граций“ на 1829 г., отрывки из
IV главы — в „Улыбке Весны“ на 1832 г. и в „Полярной Звезде“ на 1832, ничего общего не имеющей с рылеевской.
Приступил ли автор к V и к последующим главам, мы не знаем, но, судя по отрывкам из IV главы, роману далеко еще было до конца. Уже в самом заглавии „Евгений Вельский“ чувствуется или сознательное подражание или даже пародия. Если заглавие пушкинского романа поразило современников, а литературных староверов и шокировало своей обыденностью, то надо отметить, что фамилия „Вельский“ была одна из самых употребительных в комедиях и повестях 20-х и 30-х годов. Внешний вид первой главы „Евгения Вельского“ (а также и последующей книжки, содержащей 2-ю и 3-ю главы) по возможности копирует внешность отдельных глав „Онегина“; тот же формат, такая же почти обложка: серенькая, с рамкой. „Московский Телеграф“ (1828, № 9, „Русская Литература“, стр. 125—127) увидел в первой главе только пародию.
„Подвинь свой стул ко мне, Евгений“ — так начинается словами одного из выведенных лиц, как у Пушкина в „Онегине“, и словами самыми обыденными, роман. Это мать прощается с сыном Евгением, который до сих пор жил в кругу родных, а теперь должен направиться в Москву — граф Знатов хочет позаботиться о его судьбе.
Евгений мой, сын дворянина,
Не очень хоть большого чина
Покойный был его отец,
Но впрочем нажил состоянье,
Кой-как дал сыну воспитанье
И после умер, наконец,
Оставивши вдове и сыну
Две сотни душ. Но половину
Вдова давно уж продала,
Долги за мужа раздала.
Именье их находилось в Тамбовской губернии, и учился Евгений в Тамбове у француза.
Евгений мой четыре года
Жил в пансионе у Дюкло:
Тамбов ведь тоже же село.
Подробнее о детстве и воспитании героя читатель узнает из приложенного тут же „Журнала Евгения“. Мальчик оказался очень влюбчивым. „Любовь мне в сердце запросилась, лишь только начал я ходить... и признаюсь — в тринадцать лет мне стал знаком довольно свет с его волшебной красотою“.
В связи с таким ранним развитием в известном направлении явилась и ранняя разочарованность.
Прежних нет мечтаний,
Погас огонь моих желаний,
Разочарован я душой
„В латыни кой-чего добился, с французским также подружился“, а так как его ментор писал приятные, сладкие стишки, то и Евгений скоро узнал „словесный бред“.
Пишу стихи, — но преплохие.
Моя болезнь Метромания —
Зараза наша юных дней —
Не я один подвержен ей.
XVIII
Пришла пора страстей жестоких:
Мне минуло осмнадцать лет —
И я младый полу-поэт
В кругу тамбовских чернооких,
Блистал не редко остротой
И — даже иногда чужой ...
Но кто ж, любезный мой читатель,
Кто в мире сем не подражатель?
Здесь кончается журнал Евгения, и автор подводит итоги:
                Евгений мой
Был точно малый с головой
Добр сердцем, несколько мечтатель,
Другого пола обожатель
И что-то грустен уж душой ...
Довольно подробно описываются проводы и отъезд Евгения.
Прощаться съехались все соседи-помещики, их жены, „в чепцах
старинного покрою“ и „сынки и дочки разных лет“. „Садятся; самовар приносят, гостей по чину чаем просят...“ В чай льют ром или мадеру: „мадеру тем, кто хоть и пьет, да несовсем — то есть не семь раз пьян в неделю“. Один из гостей дает Евгению рекомендательное письмо к своему брату в Москве. „И вот Евгений в путь пустился, в пуху подушек он, как хан, в своей повозке развалился“. На облучке сидел его дядька Роман, который когда-то был крепостным графа Знатова. От него Евгений узнает, что граф Знатов старик, женатый на молодой красавице.
Кончается глава въездом Вельского в Москву.
VI
2-я и 3-я главы „Евгения Вельского“
В общем, первая глава Вельского встретила недурной прием: „Московский Телеграф“ признал его „удачной пародией“, неодобрительный отзыв в „Московском Вестнике“ встретил отпор на страницах того же журнала; наконец „Атеней“, признавая талант автора, бранил его за то же, за что бранил и Пушкина.
Во второй главе рассказывается про то, как Евгений увлекся красотой княгини Знатовой до знакомства еще с нею. В 3-й главе автор переносит нас через три года.
Кто это в синем виц-мундире,
С малиновым воротником?
Пред ним тетрадь, две, три, четыре.
Сидит за письменным столом?
Читает, пишет...
Это Евгений — студент. „Перешагнем еще годок“. Окончив полный курс в университете на юридическом факультете, он „постиг законов дух и не боялся мыслить вслух“, что возбудило ряд неблагоприятных толков: „Как жалко, милый, ты пропал, а все, чай, книги погубили. Он настоящий нехрись стал“. Он забыл думать об обедне и в страстную ест мясо... Одна старушка богомолка жаловалась на его острый язычек, ей поддакивали две девицы, встречавшиеся с Евгением у Хрюминых. Один педант в очках рассуждал, что Евгений, очевидно, не очень-то умен, если не стал магистром:
Сбирался он и на магистра
Держать экзамен; но знать честь
Не всем дается. В свете есть
Fortuna dextra et sinistra.
И Вельскому лишь дан патент,
Что он действительный студент.
Один отставной чиновник негодует: однажды он послал со слугою письмо Вельскому; Вельский лежал на диване и, начав читать, закричал слуге: „письмо без смысла; вон пошел, и ты и барин твой — осел“.
XXXVIII
„И вот общественное мненье“.
Я вместе с Чацким повторю.
Порой иссякнет все терпенье,
И я как на огне горю,
Когда иной невежда смелый,
Иль старовер закоренелый,
Или классический поэт,
Или кокетка в сорок лет,
Начнут с улыбкою гримасной
Обсуживать про молодежь:
От их насмешек не уйдешь.
И наш же век такой несчастный,
Что двух столетий перелом
Весьма, весьма заметно в нем!
XXXIX
Но что же делал наш Евгений?
С усмешкой гордой слушал он
Шипенье злых змеиных мнений.
Так шум привычный ярых волн
Для кормчего совсем не внятен,
Порою даже и приятен;
Так залетев за облака,
Орел смеется свысока
Усильям слабого стрелка,
Так, иногда... Но для сравненья,
Я, позабывшись, согрешил
И стих пятнадцатый вклеил
В строфу мою. Прошу прощенья
Иному б может невдогад,
Но я в грехе сознаться рад.
Приведенные строфы доказывают, что к концу третьей главы автор Вельского уже превосходно усвоил себе манеру Пушкина, и если ошибся, допустив в строфу лишний стих, то умело использовал свою ошибку в стиле непринужденной болтовни.
В отрывке из IV главы, помещенном в „Полярной Звезде на 1832 год“ является новая героиня Груня: „от делать нечего Евгений за Груней волочиться стал...“ Он уже был „пресыщен и зевал“ от любви женской, „она ж любила первый раз...“
Все, что мы знаем о романе, не дает нам никаких оснований думать, что перед нами сплошь пародия, — цель автора скорее была дать собственную вариацию на новую, выдвинутую Пушкиным тему: история современного молодого дворянина на фоне быта. Вторая книжка „Евгения Вельского“ вызвала еще больше разногласия оценок у рецензентов. „Атеней“, против которого во второй главе была полемическая строфа, отозвался резче, чем о первой: „Поэт, как водится, считает за необходимость заговориться и бросается из угла в угол, толкует о том, о сем, и больше, разумеется, ни о чем, все это по-пушкински, по-байроновски, и все так утомительно“. „Северная Пчела“ хвалит намерение описать быт московского юношества подобно описанию петербургской жизни Онегина, но бранит исполнение; но та же „Северная Пчела“ в другой рецензии, не на „Вельского“, а на VII главу „Онегина“, нашла, что „Вельский“ „в сравнении с нею кажется чем-то похожим на дело“. Этот полемический выпад Булгарина против Пушкина подхвачен был Бестужевым-Рюминым, который, приведя это мнение Булгарина, добавляет от себя: „Если говорить правду, то 7-я глава Онегина, в отношении к дарованию Пушкина и к некоторым другим главам сего романа, не должна обижаться сравнением с «Вельским», который, вероятно, есть первый опыт своего автора“. По мнению Бестужева-Рюмина, „автор Вельского предполагал написать пародию на Онегина, но, приступив к делу, сбился с своего плана и не достиг цели“. Если бы кто-нибудь из опытных литераторов исправил ошибки против языка, то „Вельский действительно был бы недурен... Если справедливые критики находят весьма много плохих стихов в Онегине, то с равным же беспристрастием должно сказать, что есть довольно много хороших стихов в «Вельском». Не забудьте, что Онегина пишет А. Пушкин, а Вельского новый поклонник муз, может быть, весьма еще новый, коего талант, впоследствии времени, может достигнуть до определенной ему зрелости. Мы с своей стороны считаем несправедливостью умолчать о том, что в сочинителе «Вельского» находим иногда приятную остроту ума, иногда мысли, и замечаем в нем довольно хорошую способность к авторскому ремеслу. Его стихи часто показывают ту непринужденную легкость, с какой они писаны“. Как пример таких стихов рецензент приводит II и V строфы третьей главы, посвященные луне. Приведем вторую из них:
Ты пребогатое сравненье,
Для всех унылых героинь,
Затейливое украшенье,
Лугов, лесов, долин, пустынь;
А сколько видов ей: кровава,
Томна, печальна, величава,
Скромна, задумчива, бледна,
Под час глупа, под час красна,
Подчас отрада в грустной доле,
Ну словом: бедную луну,
Хотя все ту же и одну,
Мы все коверкаем по воле,
И каждый автор, как портной,
Дает ей цвет свой и покрой.
По поводу выражения „подчас глупа“ рецензент делает сноску: „Каков Вельский! этим он намекает на знаменитого своего современника: «как эта глупая луна на этом глупом небосклоне»“, а вообще по поводу этих строф Бестужев-Рюмин „клянется Апполоном“, что „если бы эти стихи встретились в Онегине, то беспристрастные критики отличили бы их. в числе хороших. Заметьте, даже и в Онегине“ („Северный Меркурий“, 1830, № 58).
Но всего интереснее отношение Пушкина. В проекте „предисловия к VIII и IX главам“, приведя отзыв Булгарина, что „в сравнении с 7-й главой Онегина даже «Евгений Вельский» кажется чем-то похожим на дело“. Пушкин делает такую сноску:
„Прошу извинения у неизвестного мне поэта, что принужден повторить эту грубость. Судя по отрывкам его поэмы, я ничуть не полагаю для себя обидным, если находят Евгения Онегина ниже Евгения Вельского“.1
Как тип, Евгений Вельский так же мало похож на своего знаменитого тезку, как его и полежаевский Сашка. Это не столичный житель, увозящий свою хандру в деревню, а, как и Сашка, провинциал, приехавший в столицу

и жадный до впечатлений. Такое явление среди молодых дворян того времени было, конечно, гораздо более обычным. С Онегиным сближает его только критическое отношение к окружающему, но Онегин брезгливо отстраняется от того, что ему приходится не по вкусу, а Вельский, как Чацкий, всем и каждому в глаза высказывает свои мнения, и язык у Вельского, по словам одной старушки, „как иголка“. „Он, — замечает автор, — не боялся «мыслить вслух», всегда с наклонностью к сатире“. С Ленским сближает его то, что он „красавец“ и поэт. Впрочем, облик Вельского не дорисован. В четвертой главе он является в роли пресыщенного сердцееда, что мало мотивировано предыдущими главами. Попытка дать историю молодого дворянина, получившего несколько иное воспитание, чем Онегин, менее блестящее, но более систематическое, осталась незаконченной.
VII
„Признание на тридцатом году жизни“ Платона Волкова
Три подражания „Онегину“, вышедшие в Москве вслед за „Евгением Вельским“, в 1828—1831 гг., отдельными брошюрками и представляющие собою только первую главу, за которою не последовало второй, различаются между собой прежде всего по степени подражательности, законченности главы и основной ориентировке. Два автора, кроме общего заглавия произведения обозначают отдельным заглавием первую главу: Ивелев (Великопольский), озаглавив повесть „Московские минеральные воды“, называет первую главу „Консилиум“; Н. Н. Муравьев роман „Ленин или жизнь поэта“ начинает главой „Котильон“. Третий автор — Платон Волков — обещает не роман, а только повесть в стихах и потому, может-быть, считает неудобным озаглавливать особо главу.
Из этих трех произведений более самостоятельным является повесть Великопольского; наиболее беспомощным — Н. Н. Муравьева, который был автором также „Киргизского Пленника“, очень неудачного подражания „Кавказскому“.
Судя по другим его стихам, Платон Волков в своей повести „Признание на тридцатом году жизни“ был в гораздо большей степени подражателем Жуковского, чем Пушкина. Это отразилось на его восприятии пушкинского „Онегина“. Молодой человек бесцельно тратил свою жизнь, предаваясь наслаждениям любви. Могло ли это пройти безнаказанно? Когда-нибудь должна была наступить минута раскаянья и жажды исповеди: „Признание на тридцатом году жизни“. Конечно рассказ ведется от первого лица. Первые две строчки — перифраза начальных строк „Шильонского узника“ Жуковского.
Жуковский:
Взгляните на меня: я сед,
Но не от старости и лет Пл. Волков:
Мне двадцать девять только лет,
А я, друзья мои, уж сед.
Далее герой Волкова объясняет:
Я рано жизнью насладился,
Небрег здоровья своего,
Грешил, — грешил, — и для того
Теперь покаяться решился
Мать Вадима Лельского (так зовут героя) имела непобедимую страсть к чтению романов „она их прелестью звала, от них была в очарованьи, любила их душой“. И имя „Вадим“ заимствовано было из любимого романа, иначе бы героя звали бы по традиции их старинного дворянского рода Иваном. Мать умерла, когда ребенку было 5 лет. Далее повествование развивается по плану первых глав „Онегина“: 1. Отец героя. 2. Воспитание героя. 3. Вступление в свет и образ жизни. 4. Переезд в деревню, в имение, полученное по наследству от отца. 5. Образ жизни в деревне. 6. Знакомство с помещичьей семьей Чариных, где младшая дочь Полина приковывает к себе внимание героя. На этом первая глава кончается. Вторая, обещает автор, появится в том случае, если читателям понравится первая.
Рассмотрим, как Платон Волков по чужой канве и часто чужими нитками вышивал собственные узоры.
Большое внимание уделяет он отцу героя: в противоположность отцу Онегина, который, „служа отлично благородно“, жил в столице и принадлежал, повидимому, к образованному дворянству, отец Лельского был рязанский помещик, богатый, но невежественный, учившийся, что называется, на медные деньги.
Отец мой... то есть: Mon papa...
Имел не много дарованья;
Он от приходского попа
Заимствовал свои познанья.
Научился он очень немногому, но пользовался уважением за знатность рода и богатство.
Читал гражданскую печать,
По нужде даже мог писать,
Псалтир он знал от слова в слово,
Умел на счетах верно класть,
Живал в губернии рязанской
И вписан в книге был дворянской
В почетную шестую часть...
Он „имел пять тысяч душ крестьян“, был хлебосол; любил звать гостей на обед, где шла усиленная выпивка, и старик Лельский, где сидит, там и уснет. „И батюшку уж еле-еле уложат слуги на постели“.
Сам герой Вадим Лельский получил воспитание во французском пансионе.
В училище у де ля Шеза
Я был изрядная повеса;
Уроков никогда не знал,
За то прелестно танцовал.
Я строен был, красив собою,
И дамы, посещая нас
Всегда по четвергам — в танц-класс — ,
Как куклой любовались мною;
И хоть тогда я молод был,
Но ласки дамские любил.
Но кончились годы ученья, „ударил... час свободы“ и юноша „принял во владенье отца покойного именье“. Будучи с детства записан на службу, герой наш получал чины и награжденья, но, получивши наследство, бросил и эту номинальную службу, вышел в отставку и начал проживать „до гроша“ тысяч сто годового доходу. Все усилия его были направлены на то, чтобы „следовать законам моды“:
Для лучшего лицу убранства,
Для щегольства и для красы,
Не брил по вольности дворянства
Мои кольчатые усы.
Я щеголь был первостатейный,
Всегда костюм носил затейный...
Далее идет перечисление модных портных, парфюмеров, сапожников и т. д. — все иностранцы, у которых Вадим Лельский заказывал свои наряды. Гордился он также своими выездами: имел „экипаж отменный“, и роскошью задаваемых обедов, и изысканностью блюд. Имел пристрастие к театру, но сожалел, что театр подружился „со вкусом черни“.
Пушкинские строчки о блаженстве тех, „кто странным снам не предавался“ и т. д. находят почти полный пересказ своими словами у Платона Волкова. И только одно слово, взятое нами курсивом не в духе пушкинского романа, а свое платоново-волковское.
Блажен, блажен, кому судьбами
Душа не пылкая дана;
Кто не знакомился с мечтами.
Кто карт не знал, не пил вина,
И с грешниками не дружился;
Кто не истратился душой,
Кто был по виду холостой,
Или по выгодам женился и т. д.
Затем идет абзац, помеченный цыфрой XXVIII, — пожалуй, наиболее удачное место в повести.
Таков был мой знакомый Чарин
Давно забывший суеты,
И променявший все мечты,
Как настоящий русский барин, —
Я разумею в старину —
На триста душ и на жену.
Отцов храня обычай древний,
Не расставался он с деревней,
И там воспитывал гусей,
Баранов, уток и детей.
Младшая дочь Чарина Полина воспитывалась у тетки в Москве и „даже там, в рассаднике прелестных дам, она красой своей блистала“. Когда она вернулась к отцу, тот, „платя приличью дань, явился с дочерью в Рязань“, и в Рязани в театре встретил ее Вадим. Любопытно объяснение автора, почему он назвал свою героиню Полиной. Вслед за Пушкиным, который обратил внимание читателей на выбор им для героини имени Татьяна, многие подражатели стали производить оценку имен своих героев. Волков говорит:
Полиной я назвал. — Не смея
Назвать по-русски: Пелагея:
Наш век, не то, что старина,
Не терпит эти имена.
Вадим Лельский имеет с Онегиным только поверхностное сходство, это, как-бы раскрытие строчки „как Dandy лондонский одет“ и некоторых других. Но Вадим не „сердцеед“, и вообще психология его совсем не показана.
В „Московском Телеграфе“ Вадим Лельский определен был почему-то словом „шалун“, что в данном случае совершенно не подходит, так как в герое Платона Волкова много тщеславия, хвастовства своим богатством, но нет никакой резвости и никаких проказ.
Вот эта рецензия „Московского Телеграфа“ (1828, 14, стр. 290):
„Еще подражание Евгению Онегину: описание проказ какого-то шалуна; первая глава, издаваемая отдельно; Чарины вместо Лариных; выпускные строфы и проч. и проч. Жаль, потому что по некоторым стихам в авторе заметен талант.“
VIII
Подражания Н. Муравьева и Ивелева (Великопольского)
Как повесть Платона Волкова, так и „Котильон“ Н. Н. Муравьева и „Консилиум“ Ивелева (Великопольского) принадлежат к тем произведениям, где сказывается влияние не только первой, но и второй главы „Онегина“: герой стоит ближе к Ленскому, чем к Онегину. Самая фамилия „Ленин“ у Муравьева невольно сближается с Ленским. Муравьев сам подчеркивает эту близость. Его герой танцует „как Ленский Пушкина живой“. По свойству всех почти подражателей упрощать и вульгаризировать, Муравьев в характеристике пушкинского Ленского — „красавец в полном цвете лет, поклонник Канта и поэт“ — оставил в стороне Канта: остались „красавец“ и „поэт“. „Богат, хорош собою, Ленский везде был принят, как жених“ — это повторено с точностью. Муравьевский Ленин завидный жених для всех уездных матушек и дочек; но приезжает он не „из Германии туманной“, а всего только из Москвы, где блистал в высшем свете, как щеголь и танцор. Поэт он не заурядный, а совершенно исключительный; по уверению Муравьева, герой его без сожаленья отдал на съедение критикам свои „дивные творения“. Но образцов творчества своего поэта, как это сделал Пушкин по отношению к Ленскому, Муравьев не дает, вполне понятно почему: слишком большую ответственность он на себя бы взял. И читатели остаются в неведении, что это за „дивные творения...“ Но автор вообще постарался сделать своего героя несколько загадочным в духе героев романтических поэм. Если Платон Волков пришел к Пушкину через Жуковского, то Н. Н. Муравьев, подражая реалистическому роману Пушкина, все еще находится под обаянием пушкинских же романтических поэм. Поэтому Муравьев совершенно игнорирует происхождение и воспитание героя — ведь ни о „Кавказском Пленнике“ ни об „Алеко“ мы ничего подобного не узнаем. Также совершенно не мотивирован отъезд героя из Москвы в город*** (рецензент предполагает, что надо читать Тамбов); по воле судьбы почему-то ему пришлось покинуть Москву... Читатель вправе предполагать, что, очевидно, не по своей воле. Реалистическая повесть требует указания реальной причины. Так, например, у Платона Волкова приезд Лельского, как и Евгения Онегина, мотивирован получением наследства.
Совершенно иначе преподнесен поэт Великопольским: барон Велен (в „Консилиуме“) — поэт сентиментальный, в духе Геснера. Автор приводит образчик его стихов. Наружность Велена не подходит к обычному представлению о сентиментальном поэте: он не бледен, не томен. Это здоровяк, которому более подходило бы писать удалые стихи в духе Дениса Давыдова или Языкова. На этом несоответствии основан комизм произведения. Другой источник комизма — мнительность этого человека, от которого пышет здоровьем: он считает себя больным. Созывается консилиум докторов, которые долго ждут пациента: но Велен — поэт и мечтатель; во время прогулки он так замечтался, что несколько раз вынимал часы, не пора ли ехать на консилиум и каждый раз клал их обратно, в рассеянии так и не посмотревши, который час. Попутно дается несколько комических фигур докторов, приехавших на консилиум. Автор, очевидно, ни на что серьезное и не претендовал: дальше легкой шутки замыслы его не шли. Но своему роману он предпослал длинное, витиеватое предисловие своей „будущей невесте“, наполненное, по определению „Северной Пчелы“ (1831, № 151), „шутками легкими, как пляска слона“, а по отзыву „Гирлянды“ (1832, № 14, стр. 349) „написанное довольно забавно“. Журнал „Гирлянда“ посмотрел на „Консилиум“ именно, как на шутку. И потому говорит: „Мы с удовольствием прочли сию книжку“.
Но другие журналы обрушились на автора. Насмешка Великопольского направлена не столько против докторов, которые взяты, как фигуры второстепенные, сколько против главного героя. Возьмем хотя бы такие строки:
Но уж три четверти второго,
И каждый стал из докторов
Его распрашивать: каков?
Сам мысля, глядя на больного:
Ах, еслиб я был так здоров.
Конечно, это насмешка не над докторами, а над больным. Далее поясняется в чем дело:
А точно болен был барон:
Болезнь ужасная: здоровье.
Когда доктора заперлись в кабинете для совещания, барон „от недуга, между дел, подсев к трепещущей кузине, спросил котлетку и поел“
В другом месте узнаем про Велена:
Он одного хотел: любить,
И с мыслью полною мечтою
С душой исполненной огня,
Скучал от сердца пустотою...
Вообразив себя новым Стерном, он „вздыхая, мечтал и сочинял“.
Всякий денди больше всего боится попасть в комическое положение, а Великопольский своего Велена старается сделать смешным. Автор говорит про Велена: „мой читатель легко заметит... что он и жалок и смешон“. Если к этому прибавить указание, что Велен живет в том кругу, „где вся работа: есть да пить“, то повесть „Консилиум“ Великопольского приобретает и общественное значение. Велен приехал с берегов Волги в Москву лечиться, вообразив себя больным. Рабочий человек о таком субъекте сказал бы: „с жиру бесится“, что он мог бы сказать, впрочем, и об Онегине.
Надо еще отметить, что „Московские минеральные воды“ написаны были на злобу дня. Под тем же заглавием в „Московском Вестнике“ за 1828 г. (№ XIV) помещено было описание „Московских минеральных вод на Остоженке“. Они были местом встреч московского бомонда. Не столько лечились, сколько показывали свои наряды и флиртовали. Недаром и слово „лодырь“ произошло от доктора Лодера, организатора одного из таких великосветских лечебных заведений.
IX
Отрывки из ненапечатанных романов и повестей в стихах
Изображая светского молодого человека и при этом обкрадывая „Евгения Онегина“ во внешнем облике и деталях повествования, почти все подражатели вносят что-нибудь свое, или в профессию, или в социальное происхождение, или в воспитание героя. Большинство авторов идут тут по линии упрощения и снижения. Очевидно, по их мнению, Онегин был бы привлекательнее, если бы он был не штатский, а военный — гусар или кавалергард, — и не человек равнодушный к ямбам, а, наоборот, сам поэт. Такой герой был бы понятен читателям, упрощая вместе с тем задачу сочинителя. Один из подражателей, А. Северинов, начал первую главу своего романа „Владимир и Анета“, по образцу „Евгения Онегина“, размышлениями героя, причем тема этих размышлений, очевидно, вдохновлена пушкинскими строками: „бывало, он еще в постели, к нему записочки несут“:
„Нет, надоел мне белый свет
И с маскарадами, с балами!
В нем счастия прямого нет!“
Так, с полусонными глазами
Держа записочку в руках,
В халате, в желтых сапогах,
Владимир Стрельский на диване,
Усталый, лежа рассуждал.
„Охота париться как в бане,
Вертись, покуда не упал.
Теперь с постели только встал,
Еще на вечер приглашают.
А я, того они не знают,
Что сряду ночи три не спал:
Но отказаться невозможно:
Хоть нехотя, а поезжай,
День целый мучься и зевай,
А ночью не уснуть как должно.“
Далее автор объясняет, что Владимиру, корнету-кавалергарду, 18 лет, что он „собой прекрасен и очень мило танцевал...“, имеет огромный успех у женщин: „весь девичий легион... в него без памяти влюблен“. По его милости „мужья часто жен бросали“. Его отец, „знатный“ дворянин, всегда жил в Петербурге, „не помню где служил“, — бросает небрежно автор. Владимир рано лишился матери, воспитан был приглашенным за тысячу в год monsieur Furet; далее перечисляется, что; он знал по истории, по французской словесности; сам сочиняя стихи девушкам в альбомы и т. д. Так как отец женился во второй раз, и мачеха оказалась драчливой („служанок бьет всех без пощады“, доставалось и слуге Владимира) и ворчливой, Владимир не захотел жить в родительском доме, поступил в кавалергарды, через год был произведен в корнеты и был в восхищении от корнетского мундира.
Он в день пятнадцать, двадцать раз
В мундир военный одевался,
И перед зеркалом стоял,
То галстух выше подымал,
То опустить его старался,
То шпагу, шпоры поправлял,
И недовольным оставался.
Так точно иногда поэт,
Стихами новыми прельщенный,
Пять раз на дню их перечтет,
Напишет чище, изорвет,
И, снова ими восхищенный,
В цензуру строгую несет.
На этом кончается отрывок, помещенный в журнале „Славянин“ (1830, ч. 13, № 1). Ни о какой Анете нет еще и помина.
Снижение героя и всей среды может выражаться в переносе места действия в провинцию. Позднее, в повести Фомы Вахрушева „Гусар“, вышедшей в Москве в 1846 г., „хорошенький“ Евгений Алинин, молодой гусар, блистает своей формой и покоряет женские сердца в глухом уездном городишке, танцуя в гостях у исправника, городничего, лекаря, аптекаря и у двух купцов. Повесть написана онегинской строфой, но в разных отношениях довольно слаба. Лучшее место — описание танцев.
Музыка русскую играет;
И танцевать желает всяк,
И вот всех прежде начинает
Гусар с Еленой вальс-казак.
За ними гости. Шум и топот,
Танцующих невнятный шопот;
Фигуры до конца одне —
Как это все приятно мне.
Во всем какая-то свобода
И удаль чудная видна, —
И все же это старина.
А впрочем жаль, что нынче мода,
Французских полек возлюбя,
Забыла, вальс-казак, тебя.
Особенный интерес представляют попытки вывести дворянина не родовитого, представителя „новой знати“, „дворян по кресту“. Так, у Башилова в повести „Гусар“ („Памятник Отечественных Муз“, 1828):
На эту пору, в их соседство
Для получения наследства
Приехал новый господин,
Новокрещеный дворянин.
„Актер парижский“, „шарлатан“ приехал в Россию „с запасом без гроша в театре прыгать антраша“. Он скоро втерся в дома, обворожил какую-то графиню и женился на ней.
И в их-то сыне мой читатель
Увидит шалостей пример.
Он был Ловласа подражатель
И словом — модный кавалер.
Поклонник шумных котильонов,
Киприды баловень прямой,
Умножил скоро он собой
Число мужей-амфитрионов.
И много счастливых семей
Лишил покоя прежних дней.
Он был „мудрец недоученый, зато весьма ученый враль“.
Из обольстительных обманов
Составил он для жизни план.
И жизнь его из всех романов
Была опаснейший роман:
В речах обманчивая нежность
Всегда затейливый наряд,
И дерзкий тон и хитрый взгляд
И в обращении небрежность, —
Вот все, что он употреблял,
Когда понравиться желал.
В „Сыне Отечества“ за 1831 г., № XV, помещен был „Отрывок из безыменной повести“ Василия Горкуши. Отрывок состоит из „Предисловия“ и „Письма первого“ героя повести, который обозначен NN.1 Герой повести молодой чиновник из „новой знати“.
Парис по красоте лица,
Но с модно-жесткою душою
Он свет увидел над Невой,
Под кровлей царского дворца;
Не отыскавши родословной,
Я разузнал издалека,
Что был он сын — и сын законный —
Придворного истопника:
Что истопник в чины пробрался,
Жил, нажил дом, а все служил...
Потом с столицей распрощался,
Дом продал и крестьян купил;
Устроил мило деревеньку,
Соседей добрых угощал,
Пахал, менял и торговал,
И со дня на день помаленьку
Скопил изрядный капитал.
У сына его не было гувернеров-французов. Воспитывался он дома родным отцом в строгости, „учился мало, знал немного“.
Спознавшись с горем — по наслышке,
И по ландкарте зная свет,
А добродетели — по книжке,
Он был невинным, как поэт;
Когда ж обрил усы впервые
И через связи родовые,
Без службы — регистратор стал:
То с божиим благословленьем,
Служить в столицу прискакал...
В письме к приятелю он описывает свои впечатления от северной столицы: „модно-жесткая душа“ его ни в чем пока не проявляется. На этом и оканчивается пока отрывок.
Отрывки из повестей в стихах Бартдинского и Косяровского, напечатанные в журналах, слишком малы, чтобы по ним судить об авторских замыслах, но одно в них несомненно: героини этих ненаписанных повестей должны были походить на пушкинскую Ольгу, а не на Татьяну.
В отрывке из повести И. Косяровского „Именины“ („Северный Меркурий“, 1831, № 26) находим такие строки:
Пусть Ольга Пушкина румяна
И потому не так мила,
Как часто грустная Татьяна
Прелестной бледностью чела,
Но вас любовью идеальной
Поэт увлек, читатель мой,
Он как волшебник над душой,
И вы с Татьяною печальной
Забыли Ольгу... Но она
В Алине будет вам видна.
Не Татьяну, а Ольгу напоминает и Фанни, героиня в повести И. Бартдинского „Роман моего отца“ („Памятник Отечественных Муз“, 1828, стр. 233—235; „Фанни“, отрывок из повести „Роман моего отца“).
Предмет любви, предмет желаний,
Всегда невинна и мила,
Самой беспечностию Фанни
Среди подруг своих цвела
Чужда забот, чужда печали,
В поре семнадцатой весны
Ее груди не волновали
Любви мечтательные сны.
Среди пиров и в шуме света,
Она душой была чиста,
Как вдохновение поэта,
Любви задумчивой мечта.
Ср. у Пушкина: „Как мысль поэта простодушна, как поцелуй любви мила“.
Подведем некоторые итоги.
1. До появления в печати последней главы пушкинского романа (1832) подражали главным образом первой главе, отчасти второй и пятой, где вызывали на подражение картины помещичьего быта и характеристики Ленского и Ольги.
2. Только два подражания: „Сашка“ Полежаева и „Консилиум“ Великопольского имеют законченный смысл. В остальных еще не нащупывается костяка сюжета, в лучшем случае (у Пл. Волкова и Муравьева) повествование кончается первой встречей героя и героини.
3. Из первой главы пушкинского романа наибольший успех у подражателей имели начало: — дорожные размышления героя, и концовка: обращение автора к читателю или критикам по поводу законченной главы. Заметное внимание уделяется также характеристике отца героя, рассказу о воспитании героя и особенно описанию его беззаботной жизни и успехов в обществе.
4. Герой часто походит на Ленского, но очень мало на Онегина, героиня — на Ольгу, но не на Татьяну. Образы Онегина и Татьяны „не дошли“.
5. Герой обычно не петербуржец, а москвич, а еще чаще провинциал.
6. Неслужащий молодой дворянин заменяется чаще всего или гусаром или студентом. Обычно он красавец и пишет стихи.
7. Онегинская строфа усваивалась с трудом.
8. Пушкинский роман понят был как призыв к реальному изображению действительности, конкретнее — к изображению дворянского быта. Подражание это как бы „голоса с мест“ в ответ на этот призыв. И голоса эти доказывали, что Онегин, представитель столичной верхушки дворянства, не был типичен для кондовой помещичьей Руси, которая, судя по этим „голосам с мест“, оказалась проще, грубее и невежественнее, но она тянулась за столицей.
9. При всех своих недостатках, а иногда и полной художественной беспомощности, эта безвестная армия подражателей, бесславно погибшая на полдороге к цели, была все же положительным симптомом, как отход от романтических поэм, которых в эти годы появлялось гораздо больше, как освоение новых путей творчества.
________
Сноски
Сноски к стр. 220
1 „Альманах на 1840 г.“ Н. Анордиста, М., 1840.
Сноски к стр. 221
1 См. „Две повести в стихах о московском студенте“ („Сборник статей к 40-летию ученой деятельности акад. А. С. Орлова“, 1934, стр. 391—400).
Сноски к стр. 228
1 „Полное собрание сочинений Пушкина. Приложение к «Красной Ниве»“, 1930, т. V, стр. 523.
Сноски к стр. 237
1 В. М. Жирмунский ошибочно приписал безыменную повесть не Горкуше, а неизвестному, скрывавшемуся будто бы под инициалами NN.

Тогда в чем принципиальное отличие? Во ЛЖИ! "Роман в стихах" - вовсе не был романом, стихи были не стихами - а прикрытием ШИФРА. Отсюда - недалеко уже и до Солженицынского шифра (а солженицынская шарашка -вспомним "В круге первом"  - как раз шифрами и занималась). Его лозунг "Жить не по ЛЖИ" - выглядит, как замаскированный призыв сбросить Пушкина с корабля современности. По странному совпадению и Ленин, взявший свой псевдоним у подражателей "Онегина" и Солженицын - совершили по революции. Предсказание же о том, что человек, прочитавший тайнопись "Онегина" станет "духовным лидером нации" - тоже зашифрованы в Пушкинских текстах, но об этом - в следующий раз.
                А.Сумароков
Ссылки по теме: http://solitaryclown.livejournal.com/79230.html

                http://www.newsland.ru/News/Detail/id/353044/