Стерва

Кока Пикин, мой приятель, развелся со своей женой. Со скандалом развелся, с боем посуды и мордо-боем. И сидел теперь Кока у меня на кухне со вспотевшим загривком, багровый коктейль злости и смущения от полного непонимания жизни. Сидел и рассказывал нам с Викой Чуковым, еще одним моим приятелем, как он  ненавидит свою жену и вообще стерв.
– Ну, ты подумай, вот придешь с работы, – нудил он, – с новой грамматикой языка ниуэ, ну, конечно, вынешь из холодильника шматок колбасы, возьмешь кусок хлеба, на диван и в книжку. Эта не сразу начинает… Сперва пройдет перед тобой – вроде как бы по делам. Раз пройдет, два, потом вдруг с курткой твоей к тебе придет и как заорет: «Ты где ходил!!! Тебе что!!! Куртки каждый день покупать?!!! Пуговица вот здесь была!!! С мясом выдрана!!! Опять с мужиками в ней в футбол играл?!!! – И потом тоненько так, со слезой, истерично: – Я тут одна сижу, жду его, жду, а он…»
– Лопух ты, Кока, – объясняет ему Вика, – Она ж ходит перед тобой, чтоб ты ее заметил, поговорил с ней, может, она по тебе соскучилась и лизнуть тебя в нос хочет, может, у нее прическа новая, может она на сто граммов похудела и хотела тебе свои формы продемонстрировать, чтобы ты оценил труды ее. Для нее ж это важнее, чем статью написать, а у тебя в извилинах только формы ниуэйских глаголов копошатся. Да может, у нее ПМС, наконец! Ну, вот она и в гром и в молнию.
– Ну, сказала бы, что у нее языка что ли нет?
– Ты, Кока, лопух. Ведь она ж сте-ерва, – как-то с удовольствием произнося последнее слово, мечтательно сказал Вика. – Стерва ни за что не скажет. Стерва это то-онкая штучка. Она всегда ждет, чтобы ты сам все заметил, чтобы ты сам обо всем догадался, чего ей – ну, смерть как хочется. Ты себе, Кока, нюху найди. Нюхи все спокойные, мужиков хорошо понимают, сочувствуют им, острые углы умеют сглаживать. Подойдет к тебе, дурой прикинется, "Ой, скажет, что это за язык ты сложный изучаешь?" Ты, конечно, обрадуешься, хвост распушишь, начнешь ей про свой ниуэ рассказывать, а когда очнешься, заметишь, что ты делаешь уже то, что ей нужно, например, картошку чистишь, или лук режешь, или ведро мусорное идешь выносить. "Ниуэ себе!" - думаешь. "Как это? Как это? Как?"
– Нюха это имя такое?
– Да нет, темнота, это такой… ну, тип что ли женщин. Но только вряд ли тебе такой тип подойдет. Знаешь, меня тут один психолог знакомый тестировал по фотографиям сумасшедших.
– Это как?
– А вот так. У них какая-то методика разработана, по ней каждый человек с ума в определенную сторону сходит, каждый в свою. И в чужую сторону сойти не может. У каждого человека есть склонность к тому или иному виду сумасшествия. А сумасшествие рассматривается как запредельный конец шкалы, а шкала – это черта характера. Мне дали фотографии сумасшедших и попросили выбрать того, или ту, которая у меня вызывает меньше всего неприязни. По тем, кого я выбрал, определили, какие у меня черты характера, потом составили мой психологический портрет. Всё, ну, всё точно! Оказывается, в портретах у меня вызывали наименьшую неприязнь те черты лица, по которым распознаются черты характера, которые и у меня тоже есть, только не в запредельном виде. Этот психолог мне объяснил потом, что выбираем мы эти черты лица чисто автоматически. Теперь прикинь, жены нам случайно достаются, или мы их сами по этим признакам выбираем?
– Получается, что по признакам. Но если у них твои черты, почему же мы их плохо понимаем, с ними лаемся, а потом и совсем расходимся?
– Да, мало ли? Вот ты, Кока, всегда с собой в ладу? Нет. Но ты с собой развестись ведь не можешь? Об свою голову посуду бить не можешь? А потом ты, Кока, очень в себя погружен, в науку свою дурацкую, а это эгоизм. Вроде ты в доме есть, а вроде тебя и нету. Женщине одиноко с тобой, а одиночества никто не выносит. Ну, потом ты свои черты в женщине распознать не можешь, потому что твои черты в женщине проявляются немного по-другому, а ты не умеешь сделать поправку. А теперь прикинь, Кока, из того что я тебе рассказал, что следует, ты себе новую жену выберешь стерву или нюху?
– По твоим словам получается, что опять стерву.
– Ну вот, значит, ты обречен и тебе грозит венец хронического разведенца. Ты, Кока, разоришься на свадьбах и разводах. А чтобы этого не произошло, надо тебе научиться обращаться со стервами. Хочешь я тебя со своим другом познакомлю, Вахтангом? Ваха обожает стерв и знает о них все. Ваха может из стерв веревки вить и стервы его за это обожают. Человеку всегда приятно, когда с ним умеют обращаться, когда его чувствуют и поступают с ним так, что ему это приятно.
Я подумал, что Вика прав, надо попробовать его уговорить, чтобы он посмотрел на то, как Ваха обращается со стервами, может, у него и получится. Поэтому я тоже вмешался в разговор.
– Ты не обижайся, Кока, просто каждому дано по мере его. У одних талант и они то, в чем они талантливы, делают легко и красиво, как Моцарт сочинял музыку, другим  для того, чтобы у них что-то получилось, надо трудиться в поте лица своего и поверять гармонию алгеброй, как Сальери. Ты вот, талант в лингвистике. Какой дурак еще будет заниматься языком ниуэ, на котором и говорят-то всего полторы тысячи человек, да еще все всё равно двуязычны. А вот в жизни ты лох, тут уж ничего не сделаешь. Хочешь нормально жить – учись и трудись. Учиться никогда не стыдно. Люди тоже всему научились у животных, как говорил Демокрит, – у ласточек строить дома, у пауков ткать, у грызунов запасать на зиму продукты.
– Ваха случайно открыл в себе свой талант, – перебил меня Вика. – Его как-то раз победила в игре одна очень большая стерва, твоей до нее далеко.
– Ну, расскажи, – попросил заинтригованный Кока.
Ваха любил походы и как-то раз пошел с одной компанией отдохнуть от неудач в экспериментах. В компании было две девушки – Нани и Нута. Одна была явная нюха, вторая же чистопородная стерва. Ваха тут же навострил уши. Нута была с парнем, вроде бы женихом, но Ваха сразу понял, что парень этот плод девичьих грез, похожий на мечту Нуты, как огурец на солнце. «Да, решил Ваха, этому не проходить женихом и до конца похода. Он ее не то, чтобы не понимал, он ее не чувствовал. Плод созрел, надо только потрясти дерево, чтобы огурец упал: ему нужна нюха». Весь день Ваха делал какие-то специальные пассы и выпады, завоевав внимание Нуты, тут же от нее отворачивался и начинал общаться с Нани, или с кем-нибудь еще, низвергая на собеседника поток остроумия, обращался с Нутой с легкой небрежностью, подавлял ее интеллектом, саркастическими замечаниями. К вечеру в Нуте бушевала смесь противоречивых чувств, приятно щекотавшая самолюбие, самомнение, женскую гордость, честолюбие, все то, что так верно пробуждает в стерве волнение крови и НЕОБХОДИМОСТЬ сладкой, жестокой МЕСТИ. Нута, чувствовала, что с ней ведется какая-то серьезная игра, она чувствовала, что противник достойный, что это ее игра, что она ей нравится, что вот сейчас наступает момент, когда она должна показать ЕМУ, на что способна разъяренная стерва.
Ваха, незаметно наблюдая за Нутой, наслаждался плодами проделанной работы. Он чувствовал, что объект готов к решительным действиям, понимал, что месть неизбежна, что надо быть всегда и ко всему готовым, но совершенно не представлял себе, откуда последует удар.
Тем временем, сгущались сумерки, Рыжий выбрал удобное место для ночлега и велел ставить палатки и распределяться по ним кто как хочет, но равномерно. Ваха вынул из рюкзака свою серебрянку и пошел ее ставить, будучи абсолютно уверенным, что Нута захочет спать в его палатке, хотя бы для того, чтобы совершить над ним акт возмездия. Расчет оказался правильным. Теперь надо было сделать так, чтобы нейтрализовать удар. Для этого нужно прежде всего лечь рядом с Нутой. «Пожалуй, лучшим способом нейтрализации страшной мести Нуты, которая у стервы может зайти так далеко, что о последующих отношениях потом можно будет забыть, – рассуждал Ваха, – будет легкая сексуальная агрессия. Ну, получу по морде, зато вся месть в это и уйдет и тогда назавтра можно будет продолжить военные действия».
– Я описываю все эти мысли, Кока, только для того, чтобы тебе был понятен сюжет игры. Ваха, как истинный талант в этом деле, конечно, совершенно не обдумывал, что нужно делать, он действовал по наитию, которого ты напрочь лишен. Ваха вообще никакого отношения к расчету не имеет.
Когда раскладывали спальники в палатке, Ваха, предварительно заметив, куда Нута положила свой спальник, пошел возиться с костром. Нута положила спальник в самой середине палатки, чтобы было теплее. Слева от нее улегся теперь уже явно бывший жених, справа – Рыжий. Ваха рубил дрова, поддерживал костер, потом сел петь песни под гитару, на что он был большой мастер. Как только он взял гитару в руки, Нута, как и ожидал Ваха, чуть послушав, демонстративно встала и сказала, что хочет спать. Ваха, по правилам игры сделал вид, что даже не замечает, что Нута уходит, развернулся к ней боком и продолжил пение с еще большим азартом и артистизмом. Он теперь уже наверняка знал, что Нуте нравится его пение, что спать она не будет, а будет слушать из палатки и тихо наливаться ядом. Стерв раздражает любая красота, которой они не могут владеть хоть в какой-то степени. Дождавшись, пока народ угомонится и впадет уже в легкий полусон, Ваха взял свой спальник, дернул лежащего справа от Нуты Рыжего за ногу и вежливо попросил его чуть подвинуться вправо. Тот так же вежливо безропотно подвинулся к краю палатки, и Ваха лег вплотную к девушке. Оказавшись от нее в такой близости, он тут же стал терять над собой контроль. В голове зашумело, сердце стало уже даже не стучать, а отчаянно дубасить по ребрам чем-то тяжелым. Но Нута не обращала на его присутствие никакого внимание. Дыхание ее было ровным и сонным. «Так и должна она себя вести, – подумал Ваха, настоящая стерва!»
– Вы не спите? – прошептал он чуть слышно ей на ухо. – Молчание. «Хорошо! – подумал Ваха, – это хороший знак!»
– От Вас так хорошо пахнет костром, – снова зашептал он в ухо девушки и положил ей руку на плечо. Молчание. Ваха осмелел, легким движением прошел рукой в ее спальник и тихо погладил по шейке, около ушка, за что тут же получил по руке. Правда, удар был какой-то вялый, как бы со сна. Ваха понял движение в свою пользу, на некоторое время убрал руку, но потом снова прошел в ее спальник и погладил девушку уже у основания шейки под толстым лохматым свитером. За это он снова был награжден ударом по руке, но все так же тихо и молчаливо, без возмущения и протеста. Через некоторое время Ваха тихонько расстегнул спальник девушки сантиметров на десять и прошел рукой в область грудной клетки, как будто проверить, целы ли у коллеги ребра. Ребра были целы и загорожены рукой, а Ваха получил сильный и вполне профессиональный удар локтем в поддых. «Сейчас она повернется, – превозмогая острую боль, подумал Ваха, – якобы для того, чтобы выразить свое неподдельное возмущение и тут-то я ее и поцелую. За это я получу удар по морде, но слабенький, для порядка. А потом она сама обнимет меня. Ну, в крайнем случае это произойдет завтра.
Однако девушка, видимо считала, что, как говорил Маяковский, «инциндент исперчен». Она не поворачивалась, а, наоборот, затихла. Она не знала нашего Ваху! «Неужели сначала еще врезать мне хочет, моя мстительная?! – в полном восторге подумал он, – Вот это я понимаю! С такой можно и посерьезней». Уже не входя в спальник, Ваха обнял свою подругу за талию и настойчиво привлек ее к себе. Девушка мгновенно обернулась, Ваха впился губами в ее сочные розовые губки и тут же почувствовал такую страшную боль в паху, что вынужден был выпустить из рук свою жертву. «Ну это уже чуть слишком» – едва успел он подумать, как вдруг услышал из нежных девичьих уст почему-то грубый мужской голос, принадлежавший Рыжему.
– Послушай ты, черт бы тебя побрал, как тебя там… Я, конечно, человек свободных взглядов, но сам к голубым елям не имею никакого отношения! Откуда-то из под походной подушки он достал влажную салфетку, сплюнул в нее и тщательно протер губы. Потом он, как-то угрожающе начал выбираться из спальника. Зашевелились и остальные.
– Так Вы, оказывается, по гендерной принадлежности ближе к нашему полу, – раздался сзади неприязненный стальной голос стервы. Ваха похолодел. – А я-то думаю, – снова заговорила Нута уже без прежнего металла в голосе, – чем это я Вам не угодила. Целый день ни за что, ни про что… И тут она вдруг сорвалась и захохотала так звонко и заразительно, что никакого сомнения относительно авторства всего этого спектакля ни у кого не осталось. Ваха был в полном восторге. Он тут же встал перед ней на колени и неожиданно для себя предложил ей выйти за него замуж.
– А Вы что же, не голубой? – спросила Нута с наигранным удивлением. И все поняли, что она согласна.
– Ты знаешь, – сказала Нута Вахе через год, когда они уже поженились, – я как тебя увидела, сразу решила: умру, но этот будет мой!


                Эпилог

Кока так и не смог сойтись со своей женой. Но после того, как полгода походил с Вахой в походы, нашел как-то свое тихое семейное счастье, насколько оно вообще может быть тихим со стервой. Ваха говорит, что Кока делает большие успехи. Он понял главное: внимание, внимание и еще раз внимание, и вы срастетесь.