Среди мудрых нет чужаков

Эту историю я случайно услышал три года назад. Её рассказал моему старшему брату один паренёк, как мне тогда показалось, с мудрыми глазами старца. Он отслужил срочную службу где-то в горах, и, наверное, многое пришлось пережить его юной душе, потому что говорил он много, сбивчиво и с жаром, как бы стараясь поскорее избавиться от накопившегося.

Он начал так: «Однажды по перевалу шла машина. В ней находились я и молоденький водитель, Серёга, ещё в нулёвом камуфляже. Мы смеялись, травили армейские анекдоты…

Вдруг — взрыв, провал, темнота… А потом голоса: „Жив, бедолага; в медсанбат!“ Слава Богу, ничего серьёзного, оклемался. О судьбе водителя я узнал позже, перед самым дембелем. Наша встреча была неожиданной и от того такой яркой. Обнимались, даже прослезились. Серёга рассказал мне свою историю.

Оглушило его здорово: очнувшись, не понимая ничего, в полубреду, он пополз, не зная куда; затем долго брёл, временами теряя сознание. Вскоре стало совсем темно, и вдруг он отчётливо услышал лай собаки и чьи-то отдалённые голоса. Сергей, обессилев, упал и стал звать на помощь. Спустя какое-то время он услышал повизгивание, и что-то мокрое ткнулось ему в щёку. Это большой лохматый пёс лизнул Серёгу, а вскоре рядом с собакой возник её хозяин – старый седой горец. Он-то и принёс Серёжку к себе в дом. Находясь между жизнью и смертью, то проваливаясь в темноту, то вновь ощущая реальность, бедолага видел бинты и склонённое над ним морщинистое лицо старца и слышал, как собравшиеся родственники бранят старика: „Что ты, старый, с ума сошёл?! Чужака в дом приволок!“ „Давай избавимся от чужого, отец, навлечёт он на наш род несчастье!“ И тогда заговорил старый горец: „В далёком, сорок пятом году меня, раненого, полуживого, спасла русская женщина. Тогда она не считала меня чужим, она просто бинтовала мои раны и всё шептала, шептала: „Живи, сынок!“ Я просто-напросто возвращаю свой долг той русской женщине, второй моей матери, которая видела во мне тогда не чужака, а, быть может, своего мужа, сына, внука. И я, как она, говорю сейчас этому мальчику: „Живи, сынок!“ Нет среди людей чужих, мы все дети одной матери-Земли, живём в одном доме, под одной крышей, а значит мы все свои, все братья и сёстры, и должны помогать, жалеть и оберегать друг друга“. Старец замолчал. В комнате было тихо, только было слышно, как тикают ходики на стене, и вдруг сквозь затянувшееся молчание Серёжка услышал мягкий женский голос с горским акцентом: „Как ты, сынок?..“, и чья-то прохладная ладонь легла ему на воспалённый лоб».
.  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .
Рассказывавший эту историю паренёк замолчал, глубоко вздохнул, скомкал в руках кепку и с горечью произнёс: «Эх!.. Если бы все думали так же, как этот мудрый горец! Не было бы вражды между людьми. Не было бы седых мальчишек в двадцать лет. Не было бы войн в мирное время. И все люди стали бы мудрыми, а среди мудрых нет чужаков».