Монолог 11

11.

Прекрасной женщины жемчужная рука
Играется бокалом «Совиньона»,
В притушенных свечах мерцает томно,
И тени от ресниц, как облака.

Уже за полночь. Замолчал оркестр.
Лишь скрипка что-то говорит роялю,
Да звезды шепчутся с невидимою далью,
А в зале опустело много мест.

Веселье стихло.
Легкой грусти птица
Мелькнула и исчезла без следа.
В полночном вихре
Проплывают лица:
-Карета Ваша подана, Мадам!
         ****
Я уже говорил о культе Вина в моем Городе. Кроме вина, которое изготавливали для себя большая часть жителей из выращиваемого на крошечных участках возле домов винограда, Город был наполнен до краев вином, вытекающим, как из рога изобилия, из огромных бочек и цистерн винзаводов, окружающих его. Вино продавалось везде – в магазинах и ларьках, из ящиков возле торговок газводой и желтых бочек-прицепов с надписью «Вино», в подвальчиках и стеклянных павильонах, в кафе и столовых, в буфетах танцплощадок и вокзалов, в общем, везде, где только можно было остановиться и, не спеша пропустить стаканчик солнечной влаги. Вином утоляли жажду, отмечали встречи и расставания, вино было обязательным участником бесед и просто поводом для встречи друзей. Однажды, один мой добрый друг, большой знаток и ценитель вин, полдня бродил по Городу, размышляя, с кем можно выпить бутылку отменного марочного вина. Здесь стоит оговориться, - не просто выпить, а побеседовать о цвете, запахе, вкусе этого вина, а также об истории лозы, из которой  вино произошло. И таким образом, около десяти часов вечера, он забрел ко мне, где и нашел все, о  чем мечтал.
Кроме кафе, столовых и подвальчиков, где били фонтаны разноцветных винных струй, в Городе сверкали рекламами три основных ресторана.  Первый,  носивший  название Столицы, был под стать гостинице под тем же именем, - серый, неуютный и бестолковый; в нем подавались, в основном, водка и чужие вина, а о кухне даже вспоминать не приятно. Второй,  под претенциозным названием самого Города, был на несколько уровней выше первого по всем статьям, но публика, посещавшая его, состояла из торгашей и чинуш средней руки, создававших в ресторане атмосферу пира во время чумы, когда раскрасневшиеся от горячительного толстухи и толстяки, этакие свинопотамчики, выплясывали все на манер традиционного еврейского танца, именуемого на юге «Семь сорок», что-то разухабистое и бесстыдное. И третий ресторан, в здании Морпорта, носящий имя Реки, был в лучших традициях ресторанного искусства. В нем всегда подавали лучшие вина, экзотические фрукты, вкусные блюда, приготовленные по изысканным рецептам различных национальных кухонь мира. Именно этот ресторан мы с друзьями облюбовали и посещали чаще всего. И неспроста, потому что он, находясь на отшибе, сохранял уют и непередаваемый шарм заведения, где можно было спокойно посидеть в дружеской компании, послушать сентиментальную музыку в исполнении двух старых еврейских музыкантов, пианиста и скрипача, понаблюдать за бесшабашной ночной жизнью моряков и ночных бабочек.
Иногда, тихим зимнем вечером, когда жизнь Порта замирала, судов на рейде не было, а следовательно и клиентов, от скуки, кто-то из бабочек  подсаживались за наш столик. Очень трогательно было видеть, как они пытались играть роль светских дам: поднимая бокал, держали его тремя пальцами, - большим, указательным и средним, - а безымянный и мизинец оттопыривали веерком,  вино пили непривычно маленькими глотками и на шутки смеялись, сложив густо накрашенные губы кружочком, стараясь придать своим прокуренным голосам некоторую мелодичность, –  о-хо-хо!
Часто, скрипач подходил к нашему столику, наигрывая древнюю печальную мелодию особенно проникновенно. Он знал, что нам очень нравится его игра и наши чаевые, ни в какое сравнение не шедшие с чаевыми подгулявших моряков, он даже не брал, подчеркивая, что для нас играет не за деньги. О, эта чарующая скрипка! В моей душе она звучит по сей день, как голос моего Города, доносящийся из глубин памяти, перемешанный с запахами духов и цветов, речной свежести и гудками теплоходов, чьи красные и зеленые огни светились во мраке ночной Реки ярко и празднично.

Из темноты глядят кусты жасмина,
Завидуя змеящимся шелкам,
И тонет в них, как в мареве, рука
И голова откинута картинно.

А скрипка заливается в тиши,
Рояль устал, напрасно с нею споря,
Сигарный дым смешался с духом моря,
Но скоро здесь не будет ни души...

Веселье стихло.
Легкой грусти птица
Мелькнула и исчезла без следа.
В полночном вихре
Уплывают лица:
-Карета Ваша подана, Мадам...
                ****