Без слов...

1

Это было лето. То самое мгновение, то самое средоточие солнечных лучей, та самая безмятежность. И было невозвратимо всё могущее сбыться. Поразительно гладкое море. Пустынный в этот послеобеденный час пляж. И следы на песке оживали, подобные предчувствиям, а предчувствия были так девственны и не испорчены, что счастье без невода просилось в руки. Никто не покушался на желания; где-то там, за горизонтом можно было предположить страсть, но горизонт, как известно, никогда не заканчивается пропастью, и слово «бесконечность» так созвучно со словом «юность». И что такого должно случиться, чтобы разъединились руки? Воздух так безмятежен, чувства опережают и оглядываются: расстаться? — немыслимо. Две цепочки следов параллельно кромке: не ближе, не дальше, а просто — рядом. Желать большего? Не сейчас, не сегодня, когда-нибудь, — да! да! Должно что-то измениться: что-то вроде разрешения, непонятно откуда, неизвестно кем данное, но — без него нельзя. Сколько красоты, сколько тепла и соразмеренности вокруг: кожи нет, оболочки нет, бремени не существует, — только любовь, только счастье. Разве можно быть ближе? разве можно чувствовать сильнее? Зачем спешить срывать недозволенное? Две судьбы, две прямые. Близость, основанная на расстоянии, чувство между стремящимися друг к другу, высшая фаза: ближе — расстояние пропадет, исполнив заложенный в притяжении акт любви; дальше — осязаемое чувство ослабнет, исчезнет непередаваемая сладость предвкушения, сама суть которого — длить. Длить. Ближе — всё равно, что исчезнуть, — нельзя, нельзя. Дальше — с каждым мгновением всё более невозможно, потому что невесомые материи сердца прочнее всего видимого: сплетаясь, не пускают назад, но — вырываются с корнем.
Две цепочки следов; жаркий песок. Контуры залива, вытягивающиеся в далекий мыс. Редкие зонтики, под которыми расслабленно почивает послеобеденная дрёма. Веки замедленно моргают. Раз — заскрипел песок, — взволнованно-задумчивые девичьи глаза; кто кого влечет: она или он? Дальше, дальше, но — ближе, ближе. Два — прекрасные молодые тела, загоревшие, — нерастраченные соки жизни. Три — они удаляются, — всё дальше, дальше.
Пи-ить, — в метре от воды просит сухой песок. Целое море желания: слабое движение выдает — едва-едва, словно замершие ладони — близко-близко: шелохнется палец. Сдержанный вздох моря наползет, и где-то в груди, у горла сдавит. Песок на сантиметр выше пропитается влагой, — как по коже, обветренной загаром и солью купаний. Останется след: от счастья, от счастья.




2

Это был день, а за днём была ночь. Короткая летняя ночь. Такая короткая, что солнце не посчитало нужным забирать с собой духоту, и та незримо металась. Ощущая свою потерянность, она передавала взволнованность воздуху. Было душно — пристающий к коже воздух, — ни ветерка. Насыщенность электричеством и беспокойством, и темнота, разбавленная курортными огнями. И бессонница, когда волнение бескризисно — от избытка сил, желаний; что-то не реализовано, не окончено: и мысли вместе с духотой начинают метаться. Поиски потерянного солнца, которые — не редкость для коротких летних ночей, — заканчиваются встречей глаз с предрассветной бледностью.
Сонливость прерывалась вспышками почти сверхъестественной ясности. Короткими, мгновенными: даже нельзя с уверенностью сказать, как широко раскрывались в эту секунду глаза. Или это было продолжение дрёмы, когда час уходит за часом, а тело остаётся на невесомой грани: одно маленькое внушение, один усердный барашек, который увлечёт бродить по лугам сновидений, и душа уже там. Или — спустить ноги с кровати, сесть, — обратный путь головы к подушке станет плотнее, чем пространство впереди. Так недвижимый воздух намекает, что нагретое мечущимися мыслями ложе не принесет облегчения.
И что дальше, сон или явь? С пробуждением всё предстанет по-другому. А сейчас... — только одно желание преследует и наяву, и во сне — желание прохлады. Тоска мечущейся духоты — найти, познать облегчение. Тогда всё душное, сдерживающее останется где-то там, в той жизни, а сейчас — только одно, только одно ощущение, сравнимое с блаженством растворённости, исчезновения, — ощущение прохлады.
Окунуться мягко, без всплеска, и поплыть. Нет стягивающих рамок из резинок и обтягивающих навязчивых лоскутов: нет кожи, оболочки нет, бремени не существует, — лёгкость по имени прохлада.
Блаженная нагота, когда тело чувствует свою наготу, наготу тела рядом и радуется невыразимому познанию, когда губы, не задумываясь, находят путь к поцелую и всему запретному, когда каждая секунда подчинена застывшей бесконечности, когда робкая бледная заря, убаюкав неясную тоску, приносит успокоение и освежающий молодой сон.
Проснуться, опустить ноги с кровати, глянуть на подушку. Между ней и головой — новый день, зовущий обещаниями. Сон? или явь?..




3

Это был пасмурный день.
Струи дождя с самого утра полосовали, подобно венику — взмахами: льёт-льёт прямо, размеренно, потом — раз… Великан этажом выше пнёт оставленное уборщицей ведро. Бах! — перехлестнётся через край — целый потоп, ветер добавит: дождь скользнёт по всему упругим размахом, и целые реки, забравшие с собой пыль жарких дней, забурлят, отталкиваясь от бордюра к бордюру.
Потом накрапывало.
Курортники курсировали, не опасаясь промочить ноги: многие уверенно шлёпали по лужам, и видимо, не без наслаждения. Курортные увеселения выглядели не по-дневному многолюдно: карусели пьяно размахивали руками, машинки под детский визг таранили друг друга, вагончики носились по рельсам, ослики, запряжённые в экипажи, перевозили почтенные семейства и просто развесёлые компании. Кафе и рестораны наполнялись посетителями. Курортники прогуливались от рынка к набережной, от набережной — к рынку, туда, сюда. На рынке шла бойкая торговля: овощи, фрукты, ягоды, зелень, — подходи-покупай. Сувениры: раковины, статуэтки, — на любой вкус. Пираты, дельфины и прочие животные, гибкая туземка, несущая на голове кувшин…
Девушка, обнявшая парня: её сцепленные у него на груди руки, её прижавшаяся к его спине голова, её опущенные глаза, несомненно зрячие, но застывшие по воле мгновения, напряжённо впитывающие биение сердца.
Мокрый асфальт под ногами; утолённая жажда.
Парень складывал покупки, нисколько не стесняясь сжавшими, словно немогущими расцепиться руками. Оживленно, деловито. Продавец расхваливал свой прекрасный товар. Рядом — не менее прекрасный товар предлагался сомневающейся пожилой чете. Прекрасный товар предлагали пробовать направо и налево. Гулкий рыночный галдёж. Яркие одежды. Прогуливающиеся туда-сюда курортники.
Потом опять стало накрапывать. Дождь усилился. Карусели с протянутыми ладонями кабинок застыли. Оживление схлынуло. Кое-где в кафе было ещё довольно многолюдно, но в послеобеденный час, так уж повелось, курортники уходят — каждый к себе.