55

Рисунок 97г: Нежный букет

***

Не успел испугаться, как уже можно радоваться; не успел обнадежиться, как уже хочется приуныть; не успел раздражиться, как уже что-то рассмешило; пришел унижаться, а уже можно гордиться; пришел разговориться, но нужно молчать и в испуге прижался язык за зубами, как боец прижимается к земле за слишком маленькой для него загородкой; хотел унизить, но вдруг увидел силу, и возблагодарил Бога - почему-то Аллаха - что не успел ничего сделать, всего лишь презрительно полуотвернулся, но это можно замазать, сделав вид, что в той стороне меня что-то заинтересовало, хотя там всего лишь серая мертвая стена. Не успел начать, а уже надо быстро кончить и бежать; не успелось начаться писаться, как уже все кончилось; сижу в тишине разочарованный, вдруг в почтовый ящик со стуком падает письмо - с очень неприятным известием…

«Раз, два, три...» - все уже на счёте «пять, шесть», а я еще на «два, три». Вдруг на новом обороте  совпал со счетом - и я обрадовался, прошлое забыто, его никто не заметил, а вон те двое-трое, смотрю, начали заметно отставать! – однако, вот  уже опять сбился... Из восьми счетов половину огорчаюсь и пугаюсь и половину радуюсь. «А ведь никому эта чертова зарядка не нужна, а тем более ты в этой зарядке — так чего трепетать конечностями и  волноваться?» - «Но не стоять же...» - «Улыбайся и передразнивай!»

***

Коммунизм так же отличается от христианства, как ядовитый гриб от съедобного. Всякая ложь от всякой истины отличается не больше. В лесу живешь? – изволь быть хорошим грибником, а иначе или отравишься, или с голоду помрешь, валя все грибы в одну, мусорную кучу. Многие грибы выглядят весьма неказисто и подозрительно, но их есть можно, а многие ярко и молодцевато, но их есть нельзя. От ядовитых всегда исходит какой-то чужой конторский запах…
И чем больше съедобных грибов знаешь, тем сытнее живешь…

***

Подумал Христос: «не буду я книги писать – всему миру же не вместить написанных книг, а Сам Я буду ходить с одурманенной от писанины головой, с расслабленным от сидений и лежаний телом…»

***

Вовкин сон («Рассказывайте мне свои сны, все запишу, это вести значительные, неподдельные»): «Лечу зуб – вот этот же зуб, что на самом деле лечу; лечит врач сначала, а потом вдруг мама; и как-то она  ткнула и хлынула кровь, да так, словно у меня не рот, а брандспойт. Закричал, захлебываясь: ««Скорую»!» и рванул на улицу…»

***

«Да, есть у моей посуды изнаночная, неприятная сторона, но зачем вам она, вы спокойно кушайте, тарелок не переворачивая. Ну, черная, грязная, склизкая она – так что с того? Передок сверкает белизной, на нем рисунок красивый нарисован, и звон музыкальный от всякой чайной ложечки, от всякой ложки столовой и даже от всякого половника - контрабаса и полковника…»

«Заковыристо я сейчас пишу, подмигивая. Раньше приборная панель была простая, местами даже деревянная, два рычага торчало, причем один весьма тугой, три стрелки были всё равно, что нарисованы, а теперь всё как в звездолете: панель в обхват для длинных рук, лампочек, что звездочек, а вместо рычагов всего одна тайная педаль».

***

- «Худший месяц ноябрь, но и его можно любить и отметить, потому что только он один из всех двенадцати – без прикрас!» – «В нашем южном иностранном государстве ноябрь называется декабрь».