Горсть подмороженной клюквы

Посвящается  Анастасии.
В День её рождения.
1.
Дорога уже давно перестала томить, красоты – впечатлять, а открывшееся внизу  море выглядело заспанным и уставшим от бесконечных людских желаний  прикоснуться к его серо-лиловым волнам и слиться в пляжном экстазе. Мешала помада на пересохших губах, купленная второпях и обещавшая прохладу райских садов, она лишь стала причиной её раздражения. Почему-то вспомнилось, как прошлой осенью они со Змейкой собирали клюкву после заморозка. Заиндевелые кочки со звоном расставались со своим кисло-сладким богатством, пальцы не слушались и мяли остекленевшие ягоды, которые кровоточили, согревшись в ладонях. Какой знакомый вкус!
Женька открыла глаза: дороги не было. Автобус мчался прямо по облакам, по пыльному солнцу мимо деревьев, растущих почему-то корнями вверх. Она не сразу поняла, что произошло. Стало трудно дышать, как тогда на болоте, когда она вдруг почувствовала, как уходит из-под ног земля. Какой знакомый вкус! Сладковатый, с горчинкой, какой-то горячий, обжигающий, как горсть подмороженной клюквы… Такой родной и чужой одновременно…
 Зрачок вытолкнул сон, бросился к свету и ослепший от внезапных слёз остановился от ужаса: навстречу ему  во все двери и окна хлынула торжествующая  темнота ночи. Звезд не было. Ничего не было. Где-то далеко-далеко в конце коридора, по которому так внезапно ворвалась ночь, чей-то очень тихий голос сообщал Женьке, что она уходит. Куда? Разве могла она вообще куда-нибудь уйти в такой темноте? Женька точно знала, что в этом странном коридоре  не одна: она чувствовала чье-то дыхание , ей даже казалось, что кто-то касается её ладони и что-то кладет в неё. Она попробовала разжать пальцы… Крупные ягоды клюквы со звоном посыпались вниз.
-Змейка, помоги! – услышала она свой голос и испугалась еще больше, потому что абсолютно точно знала, что её лучшая подруга, Люська Змейкина, погибла в автокатастрофе той памятной осенью, когда они едва не утонули , провалившись в торфяное окно на старом болоте.
2.
 Вечная оптимистка,  удачливая в  житейских и амурных делах, получившая свое прозвище еще в седьмом классе за удивительную способность молниеносно принимать решения, Люська на самом деле была закомплексованной и ранимой провинциалкой, приехавшей в Москву назло общественному мнению её родного Нечаевска, решившего, что ничего путнего из неё не выйдет.  Через двенадцать лет исчезли причины её комплексов: длинные ноги оказались залогом возможного продвижения по службе, а светлая голова не позволила этим ногам ходить не там, где нужно.
 У Люськи было свое дело: маленький заводик по выпуску елочных игрушек. Очень скоро она умудрилась получить заказ на эксклюзивное производство новогодней коллекции  «Серебряный век» , тогда-то она и появилась в подвальном помещении студенческого театра, в котором Женька подрядилась оформить интерьер и расписать занавес «а ля Бенуа».  Читая строки контракта, предложенного школьной подругой, Женька почти не верила  в реальность происходящего: такой большой показалась ей сумма гонорара. Но перед ней стояла все та же неугомонная Змейка и взахлеб рассказывала о каком-то детском доме, о рождественской акции, бельгийском журналисте и конкурсе проектов. И Женька знала, что все действительно так и будет, как задумала эта стриженная под пажа красивая женщина. Чего-чего, а убеждать Люська умела!
Работа оказалась на редкость интересной. Обыкновенный стеклянный шар  проник, казалось, во все тайники её художественной натуры. Пространство его пугало своим отточенным совершенством, своей законченностью и  ограничивало её свободу. Сначала поверхность шара обрела крыло, чуть голубоватое, с серебряными тонкими травинками-перышками, потом задышала морозная ночь просыпанными искорками хрустящего под ногами снега . Ей хотелось, чтобы крыло полетело, и она добавила крошечные жемчужинки ветра, струящегося из кобальтовой  глубины шара. Теперь Женька услышала музыку: капельки-колокольчики звенели почти не слышно, но  это была сказка, самая настоящая, какая бывает только в детстве и по которой тоскуешь потом всю оставшуюся жизнь.
Успех коллекции был ошеломителен. Какая-то французская фирма непременно желала получить русские чудо-игрушки к себе на выставку, посвященную истории елочных украшений. Люська  со всем своим вселенским энтузиазмом взялась за поиски спонсоров, при этом не забывая о подшефном детдоме, бельгийском журналисте, называвшем её «Лю»и преданно охранявшем её квартиру от Женькиных телефонных звонков по утрам в половине пятого. Каждый раз, когда приступ творческого бессилия лишал её сна, Женька набирала знакомый номер и слышала в трубке: «Лю не будет ходить к телефону, она немного спит». Ей нравилась эта неправильная речь, а главное, что Люська находится под надежной защитой международной общественности. Она только немного боялась, что длинноногая подруга вдруг возьмет и улетит замуж… Но Люська не улетела.

3.
Они отправились в свой Нечаевск, чтобы там отметить начало нового этапа в  жизни. Кто из них предложил пойти на старое болото за клюквой, Женька так и не смогла вспомнить.
Начинался октябрь, приятно похрустывал под ногами ершистый иней, пахло грибами и почему-то малиной. Каждая клеточка их истомившихся в городе тел тянулась к редкому, озябшему солнцу, к заросшей тропинке, терявшейся за безмятежно отдыхающим лугом, к этому странному, первобытному, ноздреватому запаху леса. Их голоса и смех, казалось, застревали в верхушках осин и звенели, задевая продрогшие листья… Хотелось до самых краев наполниться этим живительным воздухом и, пожалуй, раствориться в нем, но мешало чувство собственной значимости, подогреваемое призывными трелями Люськиного мобильника.
Когда, обессиленные от страха смерти, они лежали на краю черной дыры, с которой только что вели битву за жизнь, кроваво-красные стеклянные ягоды обожгли их сознание кисло-сладким вкусом и не дали ему погаснуть. Этот вкус они запомнили навсегда.
- Женька, а ведь мы с тобой заговоренные! Мы ведь там побывали! – Люська многозначительно протянула «там».- Теперь никогда не умрем! Будем жи-и-и-и-и-ть!
Голос её был упругим, как новенький мячик. Он подпрыгивал вверх, цеплялся за мохнатые ветки разбуженных сосен и ударялся с высоты о землю, разбиваясь вдребезги.  Проснувшееся эхо робко ступало по его осколкам, чувствовалось, что они причиняют ему боль.
- Змейка! Не ори так! Эхо вон заикаться стало из-за тебя!- пыталась урезонить подругу Женька, но сама с еле сдерживаемым восторгом ловила отголоски летающего над болотом «Будем жить!»
Через две недели в самом центре Вышнего Волочка «девятка», в которой возвращалась в Москву Люська, на полной скорости сорвалась с моста. Причина оказалась абсолютно банальной: ночь, дождь, она просто заснула за рулем.
Когда Женька стояла на этом мосту, вглядываясь в черную воду канала, она подумала, что Змейка ничего не успела понять, просто ей снилось, что она проваливается в торфяное окошко, и это был всего лишь сон, потому что смерть осталась там, на старом болоте. Должно быть она даже улыбнулась и почувствовала на губах знакомый кисло-сладкий с горчинкой вкус мороженой клюквы. Только на этот раз она ошиблась: это был вкус  смерти.


4.
Какой знакомый вкус! Женька вдруг абсолютно ясно увидела себя со стороны и поняла, что умирает. Перевернутое небо, коридор, просыпанная горсть клюквы – все это реальность. Она слышала  где-то позади себя голоса, а впереди  раскатывался над темнотой погасающего сознания люськин восторженный крик: «Будем жить!!!»  «Нужно выбираться из темноты. Скорее!» - пыталась думать Женька.  « Будем жи-и-и-и-ть!»- звенело в ушах. «Змейка!? Да ведь она спасает меня! Нет! Говорят, нельзя идти за умершим! Но Змейка не может меня обмануть!»  Женька попробовала пошевелить рукой, той самой, в которой совсем недавно сжимала холодные ягоды клюквы. «Бред какой-то! Откуда здесь могла взяться клюква, да еще мороженая?…»
Она опять увидела себя. Разбросанные пакеты с молоком, окровавленные тела людей, почему-то коробки с зубной пастой, велосипедные колеса и помидоры… Много-много помидоров… Вот она пытается пошевелить рукой. Самое странное в том, что у неё открыты глаза, но никто не обращает внимание. Говорят, что перед смертью в сознании человека стремительно проносится вся его жизнь. Но перед Женькиными глазами была только темнота надвигающегося коридора, значит,  она еще не дошла до нужной двери? « Я жива,- прошелестели губы, - я не умерла…».

5.
Было что-то странное в этих распахнутых, цвета мокрой травы глазах мертвой девушки. Если правда, что глаза – зеркало души, то это именно она  и смотрела в высокое южное небо, будто примеряла, хватит ли сил для полета. Но сейчас она еще была здесь и, похоже, совсем не хотела покидать свою зеленоглазую хозяйку. Димка наклонился, чтобы прикрыть этот застывший взгляд, и вдруг уловил  звук, очень похожий на шелест. Казалось, кто-то невидимый перелистывает последнюю страницу книги жизни. Но шелест становился громче… И он понял: это рвался наружу, к свету, к людям,  голос .
- Скорее! Сюда! Врача! Она жива!...
Потом врачи назовут это чудом. Сидевшая впереди, куда пришелся основной удар при столкновении, она одна-единственная  осталась в живых. Как скажет ей врач, выписывая из больницы, благодарить она должна парня из отряда МЧС, не захотевшего поверить в её смерть.
«Ищут пожарные, ищет милиция …» - вспомнилось почему-то. Уехать, не увидев своего спасителя, Женька не могла. Правда ей пришлось целую неделю ждать, пока группа спасателей вернется с перевала, где застряли горе-альпинисты из Твери, переусердствовавшие в скалолазании.
Все это время она рисовала. Много и жадно. Всегда боявшаяся открытого цвета, она экспериментировала. Причем делала это с наслаждением человека, узнавшего, что жизнь  коротка. Ей нравилось рисовать фонтаны, вернее солнечные блики вокруг них. Эта игра света , преломляющегося в каплях воды, наполняла всё её существо чувством обретенной гармонии и безудержным смехом.
 Казалось, что интересного в жарящихся на солнце телах, в изможденных жарой, вылинявших лицах?! Но Женька знала, что наступит момент преображения, и терпеливо ждала. И когда ничего не подозревающий объект художественного эксперимента поднимался с лежака и шел в воду, Женька хваталась за карандаш. Наступал момент истины: волна обжигала раскаленное тело, и оно откликалось восторженной дрожью, освобождая  человека от всех условностей. Первобытный житель рая безмятежно плескался в вечных водах океана! Запечатлеть такой момент многого стоит!





6.

Сегодня пятница.  И она возвращается домой. К дождям, надрывающемуся телефону… Весной её ждёт  Венеция,   выставка карнавальных масок,  в каталогах которой уже заявлено её имя. Как она любила это томление духа: разбросанные по комнате карандаши, обрывки каких-то набросков, стакан остывшего чая на подоконнике и самый невероятный на свете кактус -  подарок сестры . Он был как та кошка у Киплинга, которая гуляла сама по себе, с той лишь разницей, что он рос сам по себе, как ему нравилось, одновременно во все стороны и был похож на снежинку, покрытую зеленой шерстью.
Каждой клеточкой своего существа Женька хотела домой, но история о том, как она почти погибла в автомобильной катастрофе, еще не была завершена. Что-то подталкивало её к встрече: чувство благодарности или любопытство, а может...
В первый момент ей показалось, что она уже где-то видела это лицо. Резко очерченные скулы повторяли линию губ (что за привычка такая – искать на лице не глаза, а губы!) и создавали иллюзию завершенности замысла, серый с искоркой взгляд открылся ей навстречу, как отворяются  навстречу теплу после долгих зимних холодов окна, и потемнел, коснувшись тоненького шрама на подбородке. «Пусть он протянет мне свою ладонь!» - подумала она и почувствовала прохладу его пальцев, осторожно сжимающих её руку. Она тотчас узнала это бережное пожатие: так обычно делают взрослые, когда хотят положить в ладошку ребенку какую-то самую желанную для него диковинку. Тогда, месяц назад, в темном коридоре смерти, из которого она никак не могла выбраться , кто-то точно так же сжимал её безжизненную ладонь, пересыпая горсть мороженой клюквы. Теперь Женька знала, кто это был. Она вновь ощутила на губах знакомый кисло-сладкий  с легкой горчинкой вкус и инуитивно открыла ладонь и увидела …горсть клюквы.
«Вы всё время бредили каким-то болотом, Змейкой и просили клюквы, - услышала она голос. – Простите, что не смог достать раньше. У нас здесь клюква не растет». Женька смотрела в его открытое, счастливое лицо и осторожно нажимала кончиком языка на тонкую оболочку ягоды, которая лопалась у неё во рту и казалась потрясающе сладкой. Она явственно услышала прямо над собой, где-то в глубине ватного облака,присевшего отдохнуть на самую верхушку старого тополя,  заливистый смех  Змейки: «Будем жи-и-и-ить, Женька! Будем жить!»





21 января 2004 года