Глава 4. 1974 год

Глава 4. 1974 год и далее. О собраниях. Шаталов. Идеал

В 1974 году в городе была построена ещё одна школа. Назвали её Третьей средней школой имени Ленинского комсомола. 1 сентября приехали из Москвы комсомольские вожаки, космонавт (не помню, кто) и разрезали ленточку. Организованно дети вошли в здание, и учителя развели их по классам. Здесь, у вокзала, – свой микрорайон, к тому же ряд классов перевели из школ  Первой и Второй. Учеников набралось – более тысячи. Со своим 10 классом вошёл в парадную дверь и я.
Директором школы власть назначила бывшего второго секретаря горкома, в своё время разжалованного за пристрастие к зелёному змию. Такая традиция была у партии: провинился – пойдёшь учить и воспитывать детей. Хозяйственником он был требовательным, педантичным. Хорошим  хозяйственником. А воспитателем учителей и детей – партийным, то есть плохим. Бесконечные морализирования на тему строительства коммунизма были его слабостью. О качествах его как учителя истории я даже не хочу распространяться. Совсем недавно я узнал, что параллельно В.М. выполнял обязанности резидента КГБ в учительском коллективе: вербовал доносчиков. И завучем к нам определили человека абсолютно «надёжного» – образованного, мягкого, послушного. Учителя географии. Жена у него –  партийная активистка. К этому времени к школьным должностям прибавилась должность замдиректора по воспитательной работе.  Она досталась перспективному члену КПСС – учительнице русского языка и литературы – Г.С.
Первой нашей задачей было – воспитать граждан с коммунистическими  убеждениями. И все пособия  гуманитарного блока имели соответствующий уклон. Они внушали молодой поросли – «В наш век все дороги ведут к коммунизму!». Учебники литературы составлялись из текстов Маяковского, Исаковского, Горького, Шолохова, Фадеева и прочих талантливых, по советским образцам, авторов, которые внушали детям: «Коммунизм – это молодость мира, и его возводить молодым!». Второй нашей задачей было – дать хорошее образование строителям «светлого будущего».

Я к этому времени имел уже солидный опыт, жизненный и профессиональный. 44 года (если считать и детский возраст) пребывания в Большой зоне должны были чему-то научить. Где-то я купил книгу С. Соловейчика «Сухомлинский о воспитании». Она побудила меня изучить опыт  В.А. Сухомлинского. Книга «Мудрая власть коллектива» В.А. Сухомлинского  – совсем не в коммунистическом духе излагает суть воспитания, хотя в ней отвешивается немало поклонов партии. По сути, а не по фразеологии, это своего рода «Анти-Макаренко», как у Энгельса «Анти-Дюринг». Это – проповедь любви к ребёнку, деликатного отношения к нему, основанного на индивидуальной психологии. Никаких  устрашений, коллективных проработок педагог не рекомендует. В позиции Сухомлинского – много от христианства, от беспартийного гуманизма, пронизывающего произведения Толстого и Достоевского. Конечно, Сухомлинский не отказался от пролетарского мировоззрения, но тенденцию в этом направлении обнаружил. И в условиях абсолютного духовного рабства, навязанного целому народу партийной диктатурой, для меня это уже что-то значило. Когда голодный находит крошку хлеба, он и этому радуется.
Учитель – от слова «учить». Но чтобы учить, он и сам должен постоянно учиться. На принудительных политзанятиях мы изучали всевозможные Документы КПСС, её актуальные постановления. Некий оратор из учителей делал глупое сообщение, а мы должны были его слушать. Раз в месяц, а то и чаще. Я предложил на политзанятиях изучать педагогику – начальство согласилось. И навязывал себя постоянно в качестве докладчика. Говорил об Ушинском, о Толстом, Корчаке, Макаренко, Сухомлинском. Планировал доложить о Дистервеге, Песталоцци, Руссо. Может быть, кто-то считал меня ненормальным, а я рвался туда, где есть мысль, где есть творчество и возможность уйти от коммунистической мертвечины.
У кого что болит, тот о том и говорит. Особенно запомнились отравлявшие жизнь открытые партийные собрания в Третьей школе. Пустые, бесполезные. И на них партия загоняла народ, как скотину. Учителя обязаны были  прийти и отсидеть около двух часов, выслушивая ахинею о вождях и их мудром руководстве. Когда дежурный оратор ораторствовал (читал что-то по бумажке), мы, скрываясь за спинами впередисидящих товарищей, проверяли тетради, делали записи в классный журнал. А потом, если принималось какое-то решение, бездумно голосовали. «Давайте вместо собрания организуем кружок английского языка!» – как-то пошутил я. Но «серьёзный товарищ» строго посмотрел на меня. Возражений по существу обсуждаемых вопросов я не помню. Какой заяц станет возражать тигру, у которого постоянно разинута пасть? Партийные  и учительские конференции на местах проводились по тому же сценарию, как и партийные съезды в Москве (как и партийные съезды северокорейской компартии в наше время): сначала участники, вытянув лица, в абсолютной тишине слушали речь начальника, потом – верноподданнические речи услужливых персон, в конце – дружно поднимали руки. Всё было заготовлено, отрепетировано. Вспоминаю громкогласные митинги на площади. Их проводили в рабочее время, чтобы публику на них можно было привезти и привести прямо с работы. Ораторы прославляли советскую власть и проклинали врагов. Совершенно не слушавшие их участники громко кричали ура.
 
О собраниях в эпоху коммунистического господства я хотел бы сказать ещё пару слов. В конце 40 и начале 50-х годов они проводились по всей стране для выколачивания займа, по сути – безвозвратного займа. Народ приходил в зал (в Красный уголок, в клубное помещение). Все усаживались и молча ждали, сколько потребуют сегодня. «Слово имеет представитель райкома партии», – объявлял местный секретарь. Из-за стола, покрытого красным материалом, вставал некто и произносил краткую речь об успехах в восстановлении разрушенного войной хозяйства. Страна очень нуждается в средствах, а империалисты не спят, говорил он. Возражать никто не смел, хотя и бывали всплески раздражения, чаще  со стороны женщин. С отказавшимися от подписки на заем «беседовали». Шантаж не всегда был деликатным. Находились «добровольцы», готовые отдать всё, чтобы выслужиться. Комсомольские собрания воспитательного характера на Кунцевском механическом заводе (там я работал в 1948, 49, 50-м годах по окончании РУ) мы собирали регулярно. Из райкома комсомола приходил первый секретарь, молодой красивый парень. Сначала он рассказывал о важных событиях в стране и мире, а потом был приём в ряды. Я, как член бюро, как бригадир комсомольско-молодежной бригады, тоже сидел за председательским столом и задавал вопросы вступающим: «Скажи, пожалуйста, Васильев, за что комсомол получил свой первый орден». – «Правильно. А второй?» И так далее.
Присутствовал я и на деревенских собраниях, когда приезжал к матери на побывку. Первый случай: колхозники выясняли, кто завтра (где-то в мае месяце) выгоняет  стадо. Мужики курили махорку, смачно матерились, не стесняясь женщин. Шутили, смеялись. Степень организации – минимальная.  Хозяин избы пытался укротить стихию… После долгих споров, наконец, установили, что начинает Аркаша Бутылкин  (Бутылкин – прозвище). И пасёт не один день, а два, потому что у него, кроме худой коровёнки, есть ещё и овца. Второй случай: колхозники выбирали нового председателя колхоза, потому что  прежний пропился, заворовался и увяз в «амурных» делах. Нового  привёз представитель власти, как «кота в мешке», и рекомендовал. «Прошу потише!» – сказал он. –  «Товарищ Хватов – верный сын партии, его трудовой стаж – десять  лет. Редактор газеты, директор магазина, директор бани, Дома культуры. Везде показал себя преданным коммунистом.. Поддержите, пожалуйста». В прениях выступали подготовленные колхозники. Голосовали. Единогласно. «И этот долго не продержится», – говорили между собой присутствовавшие.

Время от времени на горизонте педагогической мысли в стране появлялись звёздочки – Лысенкова, Ильин, Щетинин. И наконец загорелась огромная звезда – Виктор Фёдорович Шаталов, математик. Свой опыт он изложил в брошюрах – «Куда и как исчезли тройки?» и «Педагогическая проза». Партийная педагогика возненавидела педагога и сделала всё, чтобы его дискредитировать. Почему? Потому что на его фоне её «творцы» выглядели бесполезными растратчиками государственного бюджета. До сих пор советские учителя (а других у нас пока нет) стремятся обойти методику Шаталова стороной. А если используют, то о её авторе не вспоминают.
 В чём «изюминка» методики Шаталова? В понимании специфики мышления человека. В понимании того, как мы воспринимаем изучаемый предмет.  А воспринимаем мы его сначала не по частям (первая, вторая, третья и т.д.), а целиком, с помощью основных признаков, обозначаемых словами и символами. Вот, например, предмет – «Великая отечественная война». Что надо сообщить детям на первом уроке? (В моём понимании, конечно.) – Назвать цифру – «27». Столько погибло наших граждан. Немцев погибло раз в пять меньше (на фронте и в целом). Назвать слова: «Вермахт», «превосходство», «эсэсовцы», «лагеря смерти». Ещё: «Советская Армия», «бездарное политическое руководство», «безграмотность высшего командования», «победа ценой великих жертв», «новое закабаление народа». «Союзники», «фальсификация истории с той стороны и с нашей стороны». Ключевых слов и знаков должно быть немного, чтобы их мог осилить самый неспособный ученик. Учитель рассказывает о предмете, записывает на доску краткий конспект из слов, цифр и схем – Опорный конспект (ОК). Ученики переносят его в свою тетрадь. Кое-кто из ребят всё «схватывает на лету» и ничего не записывает. На первом уроке деталей не требуется, здесь нужно поместить  в память предмет целиком. А потом, на следующих уроках, пойдут разные битвы, которые изучаются таким же способом. Ключевые слова – это опоры, расставленные строго логически. Потом схема из опор обрастает «мясом» и становится понятным, чему в предмете служит каждая деталь. Вот четыре рядом стоящие цифры: 89, 7, 18, 100. И слово Рымник. Сами по себе эти цифры и слово мало что значат, но после рассказа учителя или прочтения материала в учебнике они обрастают логикой, образами, всеми красками исторического события. И остаются в памяти в качестве надёжных опор. Ещё несколько символов – и полная картина исторического события «уляжется» в сознании ученика надолго или навсегда. Речь идёт о том, как А.В. Суворов с семью тысячами солдат в 1789 году на реке Рымник разгромил стотысячную турецкую армию. Окружив 18 тысяч австрийцев, турки уже готовы были перейти в атаку. Предмет истории тяжёл для ученика тем, что в нём слишком много слов, фактов и цифр. ОК облегчает задачу запоминания и понимания, делает предмет доступным для самого трудного ученика. И позволяет на следующем уроке высказаться каждому по теме, устно или письменно. Это очень важно, потому что многие из них месяцами сидят на уроке, не проронив ни слова.  В математике, физике, химии свои особенности, об этом можно прочитать у Шаталова. Рассказ учителя и учебник – два источника изучения предмета. Какой из них главнее – пусть дети решают сами.
Духовно я рос, потому что много читал и писал. И школьная действительность с каждым годом казалась мне всё более и более отвратительной. Кроме открытых партийных собраний  выедали душу педсоветы и принудительные политзанятия. На педсоветах никто ни с кем не советовался, на них  учителя докладывали об успеваемости в классе и выслушивали встречные замечания администраторов: «Слишком много двоек. Подумайте, как исправить дело».
Многие хвалят советскую школу, но это была машина, калечившая тела и души детей, которые к 10-му классу приходили с полным набором хронических заболеваний. Какие радости  получали они в советской школе? В основном, они получали огорчения от страха, скуки, ущемления самолюбия. Тройки, которыми школа награждала их в итоговых документах – это позорное клеймо на всю жизнь: ты серый, к умственному развитию не способный, а может, – и дурак, потому что за многими тройками скрываются двойки. Каждый ребёнок имеет право на радость победы. Но много ли побед он имел за плечами? Негативное чувство к школе и обществу нарастало в душе ученика из года в год. И мы не должны удивляться тому, что с 90-х годов страну терзает преступность. Хотели получить послушных коммунистических работников, а получили «братков». Советская Россия была беременна преступностью, сейчас пришло время появиться ей на свет.

 Школа, парализованная радикальными общественными переменами, плывёт пока по течению. Учителя больше озабочены своей зарплатой, чем судьбой трудного ученика. А чего сегодня, на четырнадцатом году после свержения коммунизма, хочет государство – многим непонятно: Путин говорит одно, Зюганов – другое, Рогозин – третье. Народ привык к жёсткой власти, а тут всё выборы, выборы, выборы. «За кого теперь голосовать?» «Как жить?» Неопределённость мучит граждан не меньше,  чем бедность.

Нравственный идеал – главный ориентир жизни общества. И личности, поскольку личность – клеточка общества. Одни говорят, что человек создан Богом и нравственный идеал дан ему сверху, читайте Библию – она вас всему научит. Другие доказывают, что главный ориентир жизни  добыт потом и кровью ушедших поколений, читайте книги мудрецов. Так это или нет – без нравственного идеала нет жизни, а есть лишь прозябание. Воспитание – это «внедрение» в ум и сердце питомца  великих  заповедей, пришедших к нам из глубины веков. Это трудный и долгий процесс. Основные приёмы – информация, убеждение с помощью логики, разумное внушение, личный пример, примеры из жизни подвижников, героев литературных произведений, реальных героев из жизни.

Общественно-политический идеал. Его формирование осуществляется на основе нравственности. На основе справедливости, которая близка к нравственности. Научить юного гражданина правильно сочетать свободу и ответственность – великая задача педагога. Поведение гражданина (государство состоит из граждан) должно быть нравственным, справедливым, законным. В воспитании общественно-политического идеала следует опираться на образцы поведения  великих государственных и общественных  деятелей мира. Тоталитарные режимы по природе своей являются безнравственными, несправедливыми, незаконными. Как и режимы безвластные, анархические.

Семейные ценности. Здесь идеал – моногамная семья, прочная, дружная, которая строится на основе нравственности, справедливости, права, традиций и обычаев. Главное средство воспитания детей в семье – любовь. Природная любовь мужчины к женщине, женщины к мужчине переходят на отношения родителей и детей. Элемент разумного авторитаризма является составной частью воспитания.

Эстетический идеал. Жить красиво – это, прежде всего, красиво поступать. Примерно поступать, нравственно. Образцово. В соответствии с принятым правом (если право навязано обществу преступной политической властью, положение гражданина является трагичным). В соответствии с разумными обычаями и традициями. Быть скромным, терпеливым, выносливым. Быть готовым к жертве – малой или большой, к подвигу – малому или великому (здесь у каждого свой «заряд»). Это, далее, – быть красивым внешне. При этом разумно сочетать внешнюю красивость с полезностью, практичностью, не доходить до вычурности, до крайности, до броскости, помнить о том, что внешняя скромность – элемент красоты. Учитель просвещает питомца и подаёт личный пример. Эстетическое восприятие природы, вещей, сделанных руками человека, произведений искусства связано с неким внутренним чувством, которое, с одной стороны, дано нам от века, а с другой – сформировано воспитателем. Эстетическое чувство может быть уродливым, как и всякий предмет в природе. И тогда люди восхищаются всевозможными отклонениями от эстетической нормы.
Соответствовал ли коммунизм общечеловеческим идеалам нравственности, справедливости, права? Здесь мы имели несоответствие по существу. Большевики грубо навязали свой режим. Они уничтожили всех сторонников свободы и воспитали массу духовных рабов. Сегодня флаги поменялись. Сегодня строители коммунизма мечут громы и молнии против «преступного режима». Новая власть жалеет их, хотя они никого не жалели.

Школьное воспитание. Это не только воспитание полезных привычек, послушания, аккуратности, вежливости и прочих внешних качеств личности. Это, главным образом,  формирование нравственного идеала, формирование общественного-политического, семейного, эстетического идеала в сознании ученика. Это формирование целостной личности свободного, но ответственного гражданина. Если мы сегодня не строим коммунизма, то что мы строим? Вот основной вопрос, на который сегодня должны ответить родители и школьные учителя детям, чтобы они могли разумно организовать свою жизнь, разумно распределить свои способности и силы. Чтобы они не растерялись в новой реальности от фактов, которые преподносит нам эпоха Великого Перехода. В эпоху всякой ломки представления людей о добром, справедливом, законном, красивом смещаются. Предприимчивость нередко смешивается с криминалом, свобода смешивается с произволом, любовь с простейшей чувственностью, красота с уродством.

Что мы строим? Значительная часть народа видит только то, что бросается в глаза – смертность превышает рождаемость, свирепствуют преступники и чеченские террористы, зарплаты и пенсии у многих очень низкие. А строим мы буржуазно-демократическую республику, гарантирующую всем трудящимся равенство возможностей, все права и свободы современного цивилизованного общества. Строим свою Финляндию, Швецию, Англию, Францию, Японию. Нам нужно несколько десятилетий, чтобы выбраться из котлована, в который нас загнали большевики. Мы идём по пути, который проверен тысячелетним опытом передовых стран.  «А путь и далёк, и долог, и нельзя повернуть назад». Долог,  как выход из рабства, как выход из крепостничества. А нередко и опасен, как побег из концлагеря. И нельзя повернуть назад. Обо всём этом детям в школе надо рассказывать.

Демографическая проблема встала сегодня перед Россией. Впрочем, как и перед другими народами, освободившими женщину. Женщина не рожает не только потому, что семья испытывает недостаток в материальных средствах, но и потому, что в обществе нет стабильности, что усложнилась цивилизация – требования культуры к будущему гражданину стали чрезвычайно высокими.  Свободная женщина ныне поняла, что рожать и воспитывать намного труднее, чем летать в космос, служить в армии, таскать шпалы на железной дороге. Она снова вернётся к основной своей задаче, когда её «труд» будет адекватно оценён и оплачен, когда в обществе воцарится безопасность, когда большая семья станет делом выгодным и приятным.

Терроризм – социальная болезнь эпохи. Всегда есть в обществе обиженные, всегда есть бесы. Коммунизм плодил и воспитывал «борцов против империализма», сейчас его «питомцы» повернули оружие против Демократической России. Америка приняла вызов террористов, и у нас нет альтернативы. Всегда есть в обществе малообеспеченные граждане –  продукт расслоения  в свободно развивающейся рыночной экономике, но и порождение ушедшего режима, оставившего после себя поколения людей беспомощных, не способных о себе позаботиться.

Конечно, дети не поймут всех тонкостей устройства общественного механизма, однако они легко могут понять, откуда и куда мы идём. И здесь не требуется пропаганда, типа советской,  здесь нужны здравый смысл и доброе желание учителя. XX  век дал человечеству яркие образцы рабства и свободы. Что такое нацизм, дети хорошо понимают. Это война, жестокость, лагеря смерти. Что такое коммунизм, надо детям объяснить. Объяснить не с позиций Ленина, а с позиций общепризнанных человеческих ценностей – как он зародился, как вошёл в нашу в жизнь и чем всё закончилось. Нацизм и коммунизм – воплощение социального зла, от них надо уходить. Чтобы построить свободное общество свободных людей, надо много и долго трудиться, а чтобы построить Третий Рейх или «Светлое здание коммунизма», надо просто многих убить, а оставшихся заставить маршировать и петь.
Задача школы (разумеется, вместе с семьёй) – воспитать и обучить новое поколение (новые поколения) граждан, которое понимает и принимает ценности демократического общества. Это очень непросто, если учесть тот факт, что современная российская школа – родное дитя ушедшей эпохи, всосавшее в себя все её соки. Если учесть, что учителя современной российской школы учились и воспитывались у советских учителей и преподавателей. Это непросто, но выполнимо.
Плохо это, когда учитель – только учитель своего предмета. Надо, чтобы он был учителем жизни. Как Ушинский, Корчак, Макаренко, Сухомлинский. Для этого надо всю жизнь учиться – на своём опыте, опыте выдающихся педагогов, изучать психологию, философию, историю. Родитель – только воспитывает, профессор в институте – только учит.  Но учитель – воспитывает и учит. Разумеется, разделение функций я дал весьма условное. Когда учитель приходит в класс, он приходит как человек и приносит с собой знания. Дети рады его появлению, их жизненный тонус поднялся. У них – праздник, настроение приподнятое. Сначала учитель воспитывает, потом учит. Сначала он внушает, что жить и учиться имеет смысл, что жить и учиться – это нужно, приятно, полезно. Необходимо. Многие учителя, придя на урок, озабочены только одним, – чтобы дети сидели тихо, чтобы боялись, чтобы без разрешения пикнуть не смели. Но тишина, основанная на страхе, не является достаточным условием для начала урока. Тихо на кладбище, но там нет жизни. Тишина, основанная на внутренней готовности ученика слушать учителя и по его сигналу приступить к работе, имеет другую природу.
Коммунистам нужен был тупой исполнитель их воли, их приказов, инструкций. Современная Россия нуждается, конечно, в хороших исполнителях, но прежде всего ей нужны творческие работники. Особенно в школе. Школа без них по понятию своему, по природе своей – плохая школа. Человек, личность, гражданин в обществе – всему голова. Не может быть демократии там, где граждане признают только власть фараона, царя, вождя. А кто, кроме учителя, объяснит это детям?
В Третьей школе как классный руководитель я сделал несколько выпусков. Классы доставались нелёгкие, дети в них были, в основном, из рабочих семей. Я учил их, ходил с ними в походы, работал весной и осенью в колхозе, выпускал стенгазету, участвовал во всевозможных конкурсах самодеятельности. Проповедовал при этом. Нет, не советские истины внушал, а общечеловеческие. Ребята и не догадывались, что руководит ими закоренелый антисоветчик, которому нелегко живётся с раздвоенной душой. Иногда на классных часах я рассказывал им о жизни «там», но осторожно, без идеологической подоплёки. Администрация очень берегла души детей от всякого соприкосновения с Западом. Однажды школу посетил немец из ГДР. Поговорил в учительской с директором, завучем, с некоторыми партийными учителями, которых ему подставили, раскланялся и ушёл. И чтобы он не встретился с шумной детворой на перемене, звонок с урока дали  на десять минут позже. А когда в город приехала английская делегация, классных руководителей обязали провести с ребятами беседу об опасности встреч с иностранцами: иностранцы могут дать жвачку и отравить.
Как учитель я не лез в передовые. Старался работать творчески, старался уйти от страшной скуки на уроках, которая является бичом всей школьной жизни. Когда на горизонте появился Шаталов,  жить стало легче, жить стало веселей. Титан дидактики – он потянул за собой всех, кто окончательно не отупел от бессмысленной битвы за повышение успеваемости. Можно, оказывается, перегруженную, с расшатанными колёсами педагогическую телегу, сдвинуть с места! Однако никто в этом не был заинтересован, советская система умирала, доживала своё последнее десятилетие. Ей нужны были формальные показатели, и школа научилась их давать. Осваивать новое – это идти в гору. А зачем идти в гору, если можно стоять на месте, если можно съехать и под гору?
 Конечно, процесс познания – вещь консервативная. С психологией не поспоришь. Слово в дидактике всегда останется главным орудием познания. Однако … Есть и тут некие нюансы. Слово можно подать по-разному, с разной окраской, с разными оттенками. Как слово входит в душу – здесь есть варианты для выбора. В духе Шаталова я использовал плакаты, которые рисовал сам, рисовал схемы диалога цветными мелками на доске (у меня был немецкий язык), искал способы смягчить механическое заучивание эмоциональными промежутками. Не душил ребят двойками, искал иные способы проверки и оценки знаний. Сильные ребята тренировали на уроке тех, послабее в своих способностях. На стене висела ведомость учёта знаний, в клеточках которой стояло: король, принц, дворник, нищий. Мы играли, и всем было интересно. Немецкий язык не был ненавистным предметом, ребята ждали учителя. Разумеется, для старших классов игра уже не проходила, там надо было изобретать другие варианты. Установка администрации была такова: Вы дайте нам результат, а Ваши методы нас мало волнуют. Сейчас мы получили то, что заслужили. В военкомате не могут набрать в армию здоровых ребят, все чем-то больны. А в милиции не знают, что делать с наплывом несовершеннолетних правонарушителей.
Корчак написал в книге «Как любить детей»: «Если тебя тошнит от запаха детских носков, – уйди из детдома». Перефразируем мысль великого подвижника, погибшего вместе со своими питомцами в нацистском концлагере: «Если ты не переносишь детского шума и беготни на переменах, – уйди из школы». Учитель должен быть человеком здоровым физически и психически. Это первое условие. Учитель любит детей, обожает их. Это второе условие. Учитель хорошо обучен педагогическому мастерству. Это третье условие. Предполагается, что он не является фанатиком какой-либо идеологии – нацистской, большевистской, религиозно-фундаменталистской. В пединституты следует отбирать ребят ещё в школе, готовить их, испытывать.
Советская система формировала учительский корпус прежде всего по идеологическому принципу. Активные комсомольцы, активные партийцы – милости просим. Всем  выпускникам классный руководитель писал характеристики, которые заверялись школьным начальством. А если ты хоть чуть-чуть идеологически ущербный, можешь продолжить своё образование только в местном зооветтехникуме («парнокопытном», как его называли ребята) или в ПТУ. Так партия создавала общественную элиту, чтобы продержаться у власти … нет, не тысячу и не три тысячи лет, а до конца всех веков. В советской системе образования работали коммунисты, комсомольцы и те, кто им сочувствует, люди  идеологически закомплексованные, не готовые понять и принять тех, у кого иные убеждения. И сейчас они работают в школе, в российской школе.
В октябре 2004 года я как ветеран педагогического труда присутствовал на тридцатилетнем юбилее своей школы. По форме там было что-то новое: все сидели по четверо за отдельными столиками (не в Актовом зале, вытянув шеи в сторону ораторствующего с трибуны администратора), пили, ели, тихо говорили друг с другом, смеялись. Но по существу мероприятие прошло как открытое партийное собрание: прежние активисты партии  выступали с воспоминаниями, как всё раньше было хорошо, городское начальство (бывшие члены горкома КПСС) поздравляло отличившихся, а под конец молодые учителя пели «Мой единственный друг, дорогой комсомол, ты можешь на нас положиться».