Купидон в опале. Глава 12

     Между тем, Пётр Спиридонович Пыркин, по прозвищу Пистоныч, довольно быстро отошёл от шока,  в котором пребывал после своего  нахождения в ловчей сети, и на следующее утро снова проник на соседний участок. Наученный горьким опытом, он не стал на этот раз сигать через забор, а на рассвете, пока все ещё спали, открыл калитку, подняв крючок на дверце прутиком, всунутым в щель между досками, тихонько вошёл, согнувшись в три погибели, и устроился в засаде в густых кустах, недалеко от домика бабушки Лысиной. Ждать ему пришлось долго, при этом он испытал все неудобства солдата, лежащего в засаде. Сначала он промок  от утренней росы, и, конечно, замёрз. Затем утреннее солнце его высушило и согрело, но очень скоро стало так припекать, что даже густая тень от кустов не спасала. Наконец, когда терпение его уже подходило к концу, из дома кто-то вышел. Пистоныч тут же наставил на вышедшего из дома человека камеру, и возликовал – это была какая-то незнакомая девица!
     - Ага! – азартно думал он, снимая незнакомку на плёнку . – Продавщицу уже наняла, старая бестия! Сама ненормальная, и деваху себе подобрала какую-то стукнутую! Ишь, разоделась-то, как чучело!
     Да, на объект пристального интереса Пистоныча стоило посмотреть! На девице были надеты велосипедки цвета морской волны, чёрная длинная футболка, с оскаленным черепом во всю спину, так как незнакомка стояла к Пистонычу спиной. На ногах красовались розовые носочки, а сами ноги были всунуты в белые кеды на каблуках. Довершал странный наряд новогодний розовый парик из блестящего дождя.
     Пистоныч привстал, и стал понемногу отходить назад, выбирая наилучший ракурс, понимая, что раз девица появилась на улице, значит, сейчас торговля-то и начнётся. И в это время незнакомка, наконец, обернулась! Пистоныч  закричал: «Мама!», уронил камеру, и стал пятиться ещё быстрее от этого ужаса, потому что незнакомка оказалась Прасковьей Поликарповной Лысиной, собственной персоной! Добило Пистоныча то, что была она ещё и в розовых очках, и с огромным чупа-чупсом за щекой, который она азартно насасывала. Бабушка Лысина тоже заметила соседа и издала грозный рык:
     - Ты, опять здесь, леший тебя забери?!
     Сложилось такое впечатление, что леший - таки услышал её пожелание, потому что Пистоныч немедленно куда-то провалился, снова издав душераздирающий крик, уменьшивший в  дачном кооперативе урожай яблок на определённый процент. Собаки на этот раз вообще притихли, не решившись даже выть. Дачники стали подтягиваться на участок, и сначала некоторое время пялились на бабушку Лысину, а потом стали робко спрашивать, что же, всё-таки случилось. Председатель кооператива, Тимофей Петрович, протиснулся вперёд и, прокашлявшись, спросил:
     - Объясните, что здесь происходит, гражданка Лысина!
     Прасковья Поликарповна в досаде сдёрнула сначала очки, потом парик, и рыкнула в ответ:
     - А я знаю?!
     - Кто кричал?
     - Конь в пальто! – огрызнулась Прасковья Поликарповна. – Кто так кричать-то может ещё, кроме Пистоныча?
     - Я требую ответа, что вы опять с ним сделали?!
     - А шёл бы ты, гражданин Самолётов, куда подальше! Что я ему могла сделать, если я только проснулась? На крыльцо только вышла, а уж его рожа в моих кустах маячит! Я и прикрикнула на него! А что такого?! Сколько можно мне участок топтать?!
     По рядам зрителей прошёл одобрительный ропот. Поведение Пистоныча выходило уже за все мыслимые рамки  дачного приличия. Председатель это почувствовал, и сменил тон.
     - Ну, где Пистоныч-то?
     - Я требую уважения! Не смейте называть меня этой мерзкой кличкой! У меня имя есть! – раздался из кустов противный голос Пистоныча.
     Председатель с перепугу даже присел слегка.
     - Пётр Спиридоныч! Выходи, давай, что ты там прячешься? Надо же разобраться в ситуации!
     - Не могу! – на тон ниже ответил Пистоныч.
     Тут в кусты юркнул вездесущий Вовка Дрыщ, и оттуда раздался его гомерический хохот. Вовка из кустов тоже не мог выйти, потому что рухнул на траву, и катался по ней от смеха, приговаривая только:
     - Ой, не могу! Ой, умора! – больше ничего конструктивного и более информативного он выдавить из себя не мог.
     Пистоныч, ясное море, попался в очередную их ловушку, сделанную просто и со вкусом. Ватага бездельников, которых родители никакими пряниками не могли заставить вскопать ни одной грядки, не поленилась вкопать в землю двухсотлитровую бочку, причём, не до половины там, как делают многие дачники, а полностью, так что борта бочки были на пару сантиметров даже ниже уровня земли. Наполнив бочку водой, они заботливо укрыли её куском плёнки, и настелили сверху дёрн. Задумка была такая, что если Пистоныч наступит на замаскированную плёнку, то просто примет незапланированную водную процедуру, и всё! Но получилось ещё кучерявее! Никто же не думал, что дачный лазутчик будет пятиться, как рак, поэтому над бочкой зависла только пятка его левой ноги, Пистоныч поскользнулся, и опустился в бочку пятой точкой, слегка погрузившись в неё, и сложившись пополам, ноги к рукам. Понятно, что он там прочно застрял, и в этом –то положении и застал его Вовка Дрыщ, и от души повеселился, вместо того, чтобы помочь выбраться из бочки. Подоспевшие дачники сделали это за него. Пистоныч попытался, было, наехать на Прасковью Поликарповну, но председатель, не будь дураком, подобрал с земли камеру, и просмотрел запись на ней, и после этого сурово сказал Пистонычу:
     - Прекращай шастать по чужим участкам! Надоел уже всем! А если кого из нас ещё снимешь своей камерой втихаря, мы её тебе разобьём!
     - Не имеете права! – огрызнулся Пистоныч.
     - Иди, давай, штаны суши! – проводила его Прасковья Поликарповна тихим ласковым словом.
     Инцидент был исчерпан, дачники разошлись по своим делам, а Прасковья Поликарповна выдала Вовке остатки жевательной резинки и попросила нарисовать карту ловушек на её участке.
     - А то сама угожу, не ровен час!
      Между тем, Эрлих так увлёкся обновлением одежды для Изольды Юрьевны, что справился со всем за один день и заскучал. Чтобы он не болтался без дела и не путался под ногами, ювелир решил его отправить в дом ветеранов. Когда он позвонил Марии Филипповне и спросил, не нужен ли ей для  чего-нибудь Эрлих, та от радости даже дар речи потеряла, а потом заявила, что сама за Эрлихом немедленно приедет.
     - Да что он, маленький? Сам дорогу найдёт!
     - Э-эх, Самуил Яковлевич! – укорила его заведующая. – Он хуже маленького! Перехватит его какая-нибудь зараза, и прости - прощай, наш Эрлих!
     - Не дай Бог! – искренне испугался ювелир таких перспектив. – Я как-то об этом не подумал!
     - Вот, то-то и оно!
     Мария Филипповна появилась на продовольственном фургоне буквально через полчаса и забрала Эрлиха. Приехав в дом ветеранов, она сначала напоила его чаем с конфетами и печеньем, до которых Эрлих был очень охоч, а потом поделилась своими планами.
     - Я, Эрлих, комнату релаксации для наших стариков хочу сделать. Очень она им нужна! Радости у них в жизни мало, здоровье уже не то, перспективы мало радостные, тут у кого хочешь, характер-то испортится! А  так посидят они в красивом помещении, на красивой мебели, музыку успокаивающую послушают, глядишь, и настроение у них поднимется! Понимаешь?
     Эрлих интенсивно покивал головой.
     - Я бы сама с тобой всё обсудила сегодня, но некогда мне. Я сейчас по делам отъеду, а ты погуляй по нашему дому, поговори по душам со стариками – то, узнай, чего бы они хотели, и, исходя из этого, и действуй! Хорошо?
     Эрлих снова с готовностью закивал головой.
     - Вот и хорошо! Вот и ладненько! – обрадовалась Мария Филипповна.  – Я там Зинаиде сказала, чтобы она тебе помогала, так что обращайся к ней, если что!
     С этими словами  заведующая пошла на выход, где её уже ждал продовольственный фургон. Не успела за ней закрыться дверь, как Эрлих, добрая душа, тут же отправился по палатам, узнавать нужды стариков. Зинаида посоветовала ему зайти в палату к Пелагее Вениаминовне Вольской, бывшей актрисе местного драматического театра.
     - Ей сегодня как раз девяносто лет стукнуло! – подсказала ему Зинаида.
     - Простите, кто её стукнул? – не понял купидон.
     - Старость! – хмыкнула Зинаида. – Смешной ты, ей богу! День рождения сегодня у неё! Мы уже с утра её поздравили, вечером торт будет со свечками.
     - С чем? – снова не понял купидон.
     - О, господи! И откуда ты только свалился? Со свечками, вот с такими, только маленькими! – и Зинаида подала купидону огарок бытовой свечи.
     Эрлих повертел огарок в руке, а потом на глазах изумлённой Зинаиды откусил кусочек и стал тщательно жевать. Пожевав с минуту и с трудом проглотив, он удивлённо сказал:
     - И как вы только это едите? Это же невкусно!
     Зинаида с лязгом захлопнула отвисшую челюсть и недоверчиво спросила:
     - Эрлих, скажи честно, ты прикалываешься, или ты псих?
     Эрлих уловил знакомое слово и уточнил:
     - Псих, это тот, кто всё время бегает?
     - Ну, это уж как получается! Когда бегает, а когда и смирно сидит. Только психи могут свечку есть!
     - А торт едят?
     - Торт-то все едят, причём за милую душу.
     - Так если вы сами сказали, что торт со свечками, значит и свечки едят! – следуя своей железной логике, сделал вывод Эрлих.
     - Нет, ты точно с дуба упал! – досадливо сказала Зинаида. – Свечки только на юбилей в торт втыкают по количеству лет. Правда, если для Пелагеи Вениаминовны все девяносто втыкать, то это никакого торта не хватит. Мы посоветовались и решили, что хватит и девяти, по одной свечке за каждые десять лет/
     - Но для чего? – не переставал удивляться Эрлих.
     - Ну, как для чего? – даже растерялась Зинаида. -  Традиция такая! Именинник загадывает желание, а потом задувает свечи, чтобы оно исполнилось.
     - И исполняется? – живо заинтересовался Эрлих.
      - Ну, что тебе сказать, Эрлих? – Зинаида настроилась на философский лад. – Надежда, она, конечно, умирает последней, и что характерно, довольно часто после того, кто её питает.
     Эрлих надолго задумался.
     - Я так понял, что исполнение желания  никак не зависит от ритуала задувания свеч? – наконец, выдал он.
     - Ой, как ты сложно выражаешься, но, по сути, верно. Уж если желания человека мы часто исполнить не в силах, то почему хотя бы надежду ему не подарить?
     В глубокой задумчивости Эрлих отошёл от Зинаиды и направился в комнату  Пелагеи Вениаминовны.