Ы

Рисунок.

   Она утонченно возлегала на ярко-синем топчане, ее глаза, чуть сомкнутые, глядели на меня снизу отчужденно. Но тонкая бровь вдруг дрогнула и потянулась вверх.
   Я выронил свой платок, как бы ненамеренно, и присел на корточки, чтобы его подобрать.
   - Я рисунок! – ее губы еле слышно уронили как будто случайную фразу, и я упал на спину. Сознание отпустило меня лопастью.

   Чертыхаясь, я очнулся. Часы показывали утро. Вокруг я разглядел лежащих людей, числом их было не меньше пятидесяти. Воздух в помещении был сперт и наполнен тяжелым запахом опия.
   Я приподнялся на локтях. Силы покинули меня окончательно.

   Она лежала рядом. Голова ее была запрокинута. Носом не останавливаясь шла кровь.

   Позже я уселся рядом и стал рассматривать ее тело. Оно было как прозрачное и чуть растворенное в молоке. Меня охватила безудержная радость, и я стал нагло хватать ее и трогать за все места, которые позволило мне мое воображение.
   Ее грудь, испещренная узором хны, вздымалась тяжело, а в уголках рта достаточно сдержанно отражалась нежность к ее народу. Руки в красных татуировках возжелали моей спины и взяли ее в нежный оборот. Мы кружили в странном сидячем вальсе, а я глотал ее  кровь, обессилено глядя в потолок.

   Потом все кончилось, и я вернулся в свой дом, где дети не ели четыре дня, а жена валялась в истоме Де Сада. Это вынудило меня вновь красться на цыпочках через коридор. Проникнув в одну из темных комнат, я упал и наотмашь ударился головой. Больше я уже не вставал.


Мелодия.

   - Позвоните Пельшу, пусть он и гадает. Что нам –то гадать?
   - А и позвоним. Вы главное вписывайте буквы, Антон Сергеич. – голос прозвучал в голове как будто ниоткуда, но старик не удивился. Антон Сергеевич размашисто заполнил последнее поле кроссворда. «Ми-ло-дея». Тут газета ярко засияла, даже будто вспыхнула. В разные стороны понеслись огненные брызги. В комнате запахло селитрой. Лампочка под потолком истерически замигала и погасла.
   Наступила гнетущая тишина. Антон Сергеич в этой тишине расслышал даже, как в дальней комнате сопит спящая его супруга.
   - Вот так-так! Это что ж получается такое? Не дадут старику отдохнуть в ночное время. Просто бардак-с. Вот так-так! – старик задернул шторы.
   И тут в окно постучали. Тук-тук! Что? Антон Сергеич обернулся на стук. Но в ночной темноте с его минус шесть смотреть было абсолютно не на что.
    Пенсионер раздвинул занавески и открыл окно. Ветер тут же заслезил глаза, и крупные хлопья снега упали на пышные седые усы. Старик поморщился.
   И вдруг из снежной пустоты на пенсионерский подоконник шагнула нога, затянутая в яркую изумрудную с отливом кислотно-салатового цвета военную берцу. Старик пошатнулся и упал на пол.
   А вслед за ногой уже материализовывалось и все остальное тело. Голубой цвета неба комбинезон, оранжевые как апельсин штаны, на морде непрозрачная бесцветная повязка и заканчивала все отвратительная по цыплячьи желтая каска. За спиной воин игриво припрятывал водяной пистолет.
   Едва расписной спецназовец спрыгнул в комнату, как позади него в темноте возник резкий и непрекращающийся крик: “Move, move, move, moooove!!!!”.
   Окно разлетелось вдребезги, и в комнату тучей влетела стая серебристых фей с ножами наперевес. С яростным визгом феи стали сдирать со стен обои, крушить мебель и уничтожать запасы печенья в буфете. Одна особо настырная даже влезла в стакан с покоящейся на ночь вставной челюстью супруги Антона Сергеича и вырвала из нее два позолоченных резца.
   Антон Сергеич же сидел на полу и не мог пошевелить даже своими усами.
   И вдруг снова из темноты ночи раздался резкий крик. «Кышь!!!» - и вся тысяча фей, будь она трижды проклята, растворилась в ночи.
   Когда все было кончено, Антон Сергеич протер глаза. Вот так-так! Ему и не могла представиться такая идиотская каверза со стороны фей, ведь он и не видел их никогда до этого. Между тем квартира пенсионера приобрела состояние «между ремонтами».
   Антон Сергеич выпил димедрол и все таки решил уснуть. Быть может к утру сей страшный морок развеется, и все снова встанет на свои места, включая краденное печенье. Пенсионер включил свет и лег в постель.
   Уже засыпая, он почти почувствовал как чья-то заботливая рука в сиреневой как гнилой авокадо полуперчатке укрыла его одеялом. А потом пенсионер утонул в густом и тяжелом старческом сне.
   - Ты поспи – сказал расписной спецназовец, свесившись с потолка. – А о деньгах мы с тобой завтра поговорим.
   - Иди в жопу! – сказал Антон Сергеевич кому-то ненавистному во сне, и январская тихая ночь вновь окутала его дом.

Словесность.

   Иногда люди интересуются разным. Что да почему? – спрашивают. Я конечно кА человек абсолютно искренний и честный отвечаю – То да потому!
   Бывает ни с того ни с сего откроют двери и кричат – Почему яблоки зеленые? Потому что молодые? – и ведь пока я ни отвечу со всей серьезностью и своим фирменным подходом, ни за что не уйдут.  А у меня от открытых дверей и сквозняков насморк образуется. Приходится вот выкручиваться.
   «А вам, говорю, милейший друг, что? Больше всех надо? У ваших яблок может быть артериальное давление низкое, а вы с ними вот так бегаете тут. Может быть вашим яблокам покой и постельный режим нужен. Вот что, дружище, давайте ка их сюда, пусть они у меня до полного выздоровления поживут!» - и закрываю дверь.
  А бывает еще что дети со всех сторон обступят и молчат. А я такого на дух не переношу.
   «Ну, говорю, с чем вы ко мне на этот раз? Опять крыса не открывается? Дайте ее сюда!».
 Таким образом надо сказать, у меня уже пятнадцать крыс в квартире живет.
   Или придут оный раз ко мне жены друзей моих и кричат – «Ты куда опять наших мужей увел – ПИТЬ – ну ка отдавай!».
   Ну тут уж я теряю дар осмысленной словесности и начинаю громко и богохульно кричать. Ибо не люблю вопросы, на которые не могу ответить честно и искренне.


Танец.

   Она сидела молча на стуле и языком отстукивала по зубам мелодию какого-то там вальса. «Там-парам-парам-пам-пам». Глаза напряженно и сосредоточенно глядели на кастрюлю конфет. Кастрюля пока стояла неподвижно, потому что так было нужно.
   Она сплела пальцы рук узлами  и встала. Двигаясь в воздухе резко, иногда исчезая на пару секунд, она подошла к окну.
   Там вдалеке под мостом она увидела свою левую ногу. Нога не шевелясь смотрела на нее. Она мысленно отдала приказ, и нога пошевелила всеми пальцами. Поздоровалась.
   Где-то за линией горизонта маячила ее правая рука, держа в кулачке кусок ее печенки. Взглядом она успокоила руку, и та, взгромоздившись на одной из красных жестяных крыш, легла позагорать.
   К ней подошел Тема, ковыряя в носу правой ладонью, он левой указал на закат. Там в мертвой тишине наступающей ночи в неясном танце кружилась ее голова. Трам-парм-парм-пам-пам. Трам –парам-параам-пампам. Молодая еще с красивыми глазами, голова показывала прохожим язык.
   «Какая же я сегодня не собранная» - Анфиса Григорьевна призвала все свои части домой и пошла спать.
   Этот вечерний танец напомнил ей ее молодость, которая надо сказать была не за горами.
   - А по телеку пингвинов дефлорируют – сказал Тема ей вслед и потушил глаза-лампочки. Ночь вступила в свои диктаторские права, и мир упал на дно черного колодца.
   Но Анфиса к тому времени уже спала крепко как чай, и во сне ее по обыкновении рвало абрикосами.