Ярость гиппопотама. продолжение

ЛОВУШКА ПОД КАДЕШЕМ

 «На 30-й день изнурительного похода от пограничной крепости Джара до жалкого Шабтуна, расположенного на высоком берегу местной реки, через которую предстояло  навести переправу, победоносное войско его величества остановилось в прямой видимости неприступного Кадеша, где хвастливый  Муваталли устроил, якобы, для нас гробницу. Река Оронт и ее приток Элевтер соединены каналом и в этом треугольнике находился Кадеш. За двести лет до Господина нашего, да будет он жив, здрав и невредим, Тутмос уже раскидал камни крепости. Неужели мышца хети настолько окрепла, что Муваталли позволил себе унизить его величество, сандалии которого  попирают эту землю вечно, вековечно? Это какой же кары заслуживает надменный хет?

Тут привели бедуинов, кочующих в песках, и узнали от них, что посланы они вождями, заверить Господина нашего, могущественного и непобедимого, в мире и поддержке.

Великий Господин, властитель Египта, рождённый, чтобы побеждать кочующих в пустыне, спросил через разведчика, понимавшего их речь, где находятся хети?
Оказалось, что до вражеского стана ещё два дня пути. Его величеству, да пребывает он с нами вечно, вековечно,  следовало послать гонца к нашему флоту с приказом разведать лагерь хети, но Монту Египта держал венец над его головой и вел к победе, не мешкая ждать сношений с кораблями. Господин приказал наладить переправу и собрать на том берегу все растянувшиеся отряды.

Пишу уже на том берегу. Переправа только нашего отряда «Амон» продолжалась неоправданно долго, с утра до полудня. Тысяча колесничих и  около четырех тысяч пехотинцев успели разбить укреплённый лагерь на северо-западе от крепости, а соединение «Ра» под началом наследника все еще не подошло. Господин наш, могучий бык, являющийся в Фивах, выслал навстречу ему гонцов с приказом царевичу поторопиться.

Мы находимся в шатре, окружённом колесницами,  копейщиками и лучниками. Солнце Египта, одарённое жизнью навеки, в боевом снаряжении вместе с военачальниками и носителями знамён сидел за обедом. Жареные гуси, следовавшие в клетях живые, лоснились, обильно политые жиром. Не то главное, что кушал фараон, любимец Амон-Ра, важно, что он не изменил регламент принятый в резиденции, поблагодарил  богов, присутствующих рядом с ним ежедневно, жертвоприношением на походном жертвеннике и прослушал гимн Амону («Отец отцов и всех богов, поднявший небо и утвердивший землю… Царь, да живёт он, да здравствует, да будет благополучен, глава всех богов»), исполненный командой херихебов1.

1) Жрецы, которым позволено петь гимны богам

За полотном шатра послышались шум и клики, и, не успеваю писать, в шатёр вбежал десятилетний  принц, упал ниц перед божественным отцом с криком: «О, царь, сжалься над своим несчастным сыном. Соединения «Ра» больше нет!»

И тут, будто стадо бегемотов обрушилось на лагерь. Все выбежали из штаба, который в свою очередь представлял укрепление с двойным палисадом, оцепленное гружеными повозками, и увидели непредвиденное. Лава хети нёсла на себе наших воинов, коней, колесницы, палисад, палатки, копья, щиты. Как Нил в сезон разлива затопляет долину, так море хеттских колесниц заполонило стан. Лошади наши были выпряжены и стояли у коновязи, кормясь ячменем. Воины, сняв доспехи и отставив боевые топоры, принимали пищу. Сердца военачальников покинули их от страха. Ощетиненный копьями, сомкнувшей ряды гвардии, центральный редут, обтекали враги, как течение реки скалу. Приз был велик, он манил и понуждал, и тачанки хети жестко таранили центр с сердцем его величества. Опрокинув несколько обозных повозок и увидав рассыпавшиеся серебряные и золотые изделия, свинцовые круги, плитки лазурита и всякие медные и бронзовые сосуды и доспехи, нищие азиаты позабыли о главном призе, завороженные невиданным богатством, лежащим под ногами, и многие соблазнились…

Возница Господина нашего, бесподобный в бою управитель лошадей и щитоносец, молнией впряг боевую упряжку в колесницу и закричал, что нужно прорываться к переправе, не зная, что там уже стоит пехота хети. И тотчас же колесница с тем, кто разбивает темя с одного удара, выскочила из внутреннего лагеря, как голыш из пращи. И заревели каски, союзники хети, приз сам шёл им в руки. Но звезде Рамсеса, да будет он жив, здрав, невредим, не суждено было закатиться в этом бою.

О, Монту! Эта атака достойна гимна! Она спасла нас. На остроконечниках стрел, которые посылал разгневанный Господин наш, горели звезды и поражали врагов, падали принцы хети, и возницы их выпускали вожжи из рук. И возгорелись сердца военачальников наших боевым пылом, и Наарен, свирепый лев наших евреев, прорвался к царю, и копья его застряли в телах презренных азиатов. Но вождь с другой стороны, Йахве из Берита, как узнал я потом, не позволил Господину нашему достойно наградить Наарена, он – Йахве, будь проклята женщина родившая его, метнул тяжёлый дрот, и осиротели львята. Но Наарен показал, как следует умирать за царя! И воспрянули сердцами возницы, и рванулись боевые упряжки, и пробились сквозь свист стрел и лес копий и погибли все, только в колеснице Рамсеса будто сидел бессмертный Монту, властитель Фив. И был царь подобен Сутеху в ярости его, и был он подобен Сехмет1, когда она неистовствует. Всего несколько телохранителей метались между колесниц хети, и отдавали жизни за царя.

1)Богиня войны, изображалась с головой львицы, охраняла фараона.

Пишу после дня страха, когда нашёл своё лицо и перо не вываливается из дрожащих рук. Воистину его величество есть спаситель наш, он один с возницей своим Менаном разметал колесницы касков, прорвался к разрозненным очагам сопротивления и объединил их. Но наступил критический момент боя в окружении тьмы хеттских колесниц.

И воззвал тогда Его Величество: “Что же случилось, отец мой Амон? Неужто забыл отец сына своего? Разве не хожу я и не останавливаюсь по воле твоей? Разве преступил я предначертания твои? Что сердцу твоему, о Амон, азиаты эти не ведающие бога? Разве не возвел я храмы тебе на миллионы лет и не отказал всякое добро свое в завещании? Я принес тебе в дар все страны, дабы обеспечить твои алтари приношениями. Я даровал тебе несметное количество скота и всякие растения благоухающие. И что скажут, если случится недоброе с покорным предначертаниям твоим? Будь милостив к полагающемуся на тебя и пекущемуся о тебе по влечению сердца! Я взываю к тебе, отец мой Амон, окруженный бесчисленными врагами, и я остался один, и нет никого со мной, и покинуло меня войско мое, и отвернулись от меня мои колесничие. Вот, я обращаюсь к тебе с мольбою у пределов чужих земель"1.

Так описал подвиг властителя придворный шаркун, так пишут все шаркуны, вскормлённые казной, заказные славописцы, хвалебщики и одаисты. А что было ему делать? Другие слова не врезались в камень, коль редактором был сам полководец. Нужно переплюнуть всё наплёванное до него, тогда увековечат, и вкусит писец пирожков со стола его величества прежде, чем удалится за горизонт.

И вот, смотрите, совершилось чудо! Его величество понял, что на юг, к переправе, не пробиться и повернул колесницы и гвардию свою на запад. Пять раз он атаковал презренных азиатов, и вот, увидел «молодцев», отборных воинов, которые вышли от моря и по долине Элевтера на скакунах, торопятся подать угощение кадешцам и кархемишцам, бездомным хапиру2 и домовладетельным  угаритцам, и на шестой раз, вдохновлённый отцом своим Амоном и поддержанный «молодцами», прорвал хаос и соединился с новобранцами.

1)Цитата, перевод М.А. Коростовцева
2) Хапиру не народность, а степные разбойники

Вторым нашим спасителем стал сам бездарный Муваталли, бросивший на нас полторы тысячи колесниц без поддержки пехоты. Сам с восемью тысячами воинов наблюдал с другого берега, как расстреливают из луков его возниц и копейщиков. О, язык и сердце Египта, слава Тебе! Подошли колесницы отряда «Птах» с пехотой на обозных возках, развернулись в боевой порядок (по фронту колесницы, за ними пехота в десять шеренг, с тыла и по флангам еще колесницы) и врезались в хаос, кипевший в стане «Амона». И только ночь вырвала из рук наших победу, и позволила остаткам хети укрыться за бастионами Кадеша».