Монолог 13

13.

Через крепостные ворота я всегда проходил с каким-то трепетом и замиранием сердца, ощущая лапу Времени на плече. Сколько помню Старый Город, кроме двух ворот и еще нескольких построек, ничего более не сохранило облика крепости, которую построил Светлейший. В те времена, когда я только познавал Город, о Светлейшем говорить было не принято, да и просто опасно, ибо он принадлежал к кругу людей, близких к Императрице, а посему персоной чуждой «стране рабочих и крестьян». Вот поэтому, об истинном создателе  моего Города  я узнал много  лет спустя и даже побывал в склепе, где покоились его останки. А пока, я входил в крепостные ворота, не ведая ничего кроме того, что это сооружение, сложенное из ракушечника, является частью фортификационных укреплений, сохранившихся с давних времен, и шел по тропе, между холмов и рвов, в совокупности называемых «валами», в то место, где было определено создание парка и назначался сбор учащейся молодежи для исполнения трудовой повинности на добровольно-принудительной основе. По правде сказать, эта повинность не была так уж обременительна, поскольку собирание многочисленных камней, разбросанных неизвестными сеятелями, очевидно, в надежде на обильный урожай, посадка и окапывание деревьев и кустарников, уборка мусора, накопленного здесь со времен Потопа, и тому подобная деятельность были вполне по силам нашим молодым и крепким рукам, да, к тому же, оставляли немало времени для экскурсий по Старому Городу.

Твои ступни касаются слегка
Камней белесых, словно облака,
Следов не счесть людских,
Не счесть следов колес
И скакунов лихих,
Горячечных в разнос;
Ты трогаешь рукой
Холодность очага
И вмиг с твоей душой
Венчается тоска,
Тоска, древней, чем пыль,
Древней небес и скал,
Чей тлеющий фитиль
Чертит в глазах овал,
Чей коготь у виска,
Чья лапа на плече –
Такая зверь – тоска
Вмещается в тебе.
                ****

С любопытством  и щемящей грустью я трогал рукой старые камни, остатки каких-то строений, пытаясь угадать, что здесь было; заглядывал в глубокий колодец, о назначении которого ходили легенды, одна чудовищней другой (порой, впрочем не безосновательных), а на самом деле служившем для хранения запаса воды на случай осады. Присвечивая зажженной бумагой, пытался проникнуть в тайны подземных ходов, чьи лабиринты проходили не только под Старым Городом, но и под многими районами всего Города. Подземные ходы не были легендой, довольно часто, в том или ином месте, неожиданно проваливалась земля и хозяин усадьбы с ужасом обнаруживал, что провал под его сараем или, того хуже, домом на самом деле представляет собою лишь часть подземного хода, откуда-то приходящего и куда-то ведущего. Позаглядывав, вместе с удивленными соседями, в обе стороны, хозяин, как правило, устанавливал бетонные или кирпичные подпорки для поддержания целостности своей постройки, а сам туннель засыпал мусором и землей. Правда, были и такие, что загородив с обеих сторон кирпичными стенками, использовали выгородку, как подвал, для хранения овощей и прочих съестных припасов, утверждая, что в таком подвале всегда сухо и прохладно. Кстати, довольно «оригинальная» идея пришла кому-то в голову соорудить в Старом Городе из остатков подземного хода бомбоубежище, что и было осуществлено в самый разгар Холодной войны.

Но самым привлекательным для меня было тайное посещение собора, носившего имя Императрицы, с могилой Светлейшего внутри. Тихонько ступая, входил я через огромные двери в прохладный сумрак храма. Мерцание свечей и лампад завораживали и притягивали взгляд к ликам, смотрящим на меня вопросительно строго. Пытаясь разгадать, о чем они вопрошают, подолгу простаивал перед золочеными иконами, вдыхая ароматы совершенно незнакомого мне Мира. Трудно сказать, какие процессы происходили в еще детском не сформированном мозгу. Скорее всего, он, как губка, впитывал бессознательные ощущения и неясные образы, может что-то всплывало из глубин памяти, унаследованной от предков, а что-то будило фантазию и она дополняла представления об увиденном, но от посещений собора остались удивительно чистые и нежные воспоминания, живущие и посейчас в душе и охватывающие меня всякий раз, когда я переступаю порог Храма.

Листы старинных книг тихонько шелестят
И переплет скрипит истертым коленкором;
И буквы ровно в ряд
Шеренгами стоят,
Слагаются  в слова движением нескорым.

И гаснут над землей священные огни,
И снова в небеса взмывает глас Пророка:
«Или, Или!
Лама савахвани?»
И кровь вместо слезы вновь катится из ока.
                ****